Белые хлопья снега

      Снег в Токио случается реже, чем правда из уст Юмено Гентаро.       Тем не менее, сегодня он выпал снежными хлопьями на одинокую улочку Шибуи. Юмено смотрел в окно, задумчиво держа в руках карандаш. Он чуть постукивал им по столу. Голые деревья нарядились в белые платья и засияли красками ночных огней.       Писатель усмехнулся.       Белые хлопья - насколько же банально и избито. Хуже может быть только "нарядились в платья". Какая вычурность, неуместная детскость в серьезном безироничном тексте.       Лёгкая ухмылка превратилась в немой истеричный смех. Гентаро положил голову на стол. Где-то рядом всхрапнул Дайс. Писатель опомнился.       Точно, он не один. Сегодня, этой ночью, в этой квартире, в данной вселенной - он не один. Кое-кто тревожит его покой. Не даёт нырнуть в реку собственных размышлений, которая уносит писателя в далекие странные, великолепные истории, одаривает непередаваемыми эмоциями. Не даёт утонуть, раз за разом возвращая в сознание до неприличия громким храпом.       Гентаро поднял голову и презрительно поджал губы. Холодный компресс остался на столе. На секунду ему захотелось что-нибудь кинуть. Карандаш, чернильницу, черновики - не важно. Лишь бы кинуть, лишь бы в Дайса, и лишь бы он наконец-то перестал одним своим существованием в этой квартире, в этой вселенной, в этой ужасной жизни Гентаро, чертовой, проклятой, не давать ему тонуть.       Гентаро любил тонуть. В самое дно, не возвращаясь. Отдаваться мыслям, чувствам, историям. Теряться. Забывать о своем существовании.       Ведь истинное Я Гентаро - уродливо.       Вычурное, донельзя искалеченное, не способное ни на что.       Поэтому Гентаро прячет его.       Обрастает тоннами лжи, до тех пор, пока она не становится его сутью. Пока он сам не станет одной большой выдумкой, потеряв себя.       Всё существование Юмено Гентаро бессмысленно.       Какая ужасная история.       Гентаро смотрит на Дайса. В свете уличных фонарей, падающих сквозь большие окна на лицо спящего, Гентаро видит, как тот пускает слюни на его футон.       Почему-то это заставляет засмеяться. Какой же простак.       Гентаро осторожно поднимается. Он чуть качнулся в сторону и схватился за стенку. Голова кружилась. Пожалуй, ему стоило бы быть осторожнее с успокоительными.       Он поправил бинты на руке - правое запястье всё ещё болело.       Впрочем, даже в этом малом жесте он лжет. Правда не знает, кому. Гентаро хочет убедить себя, что Дайсу, но маленькая часть его уродливого истинного Я знает - он врёт себе.       И эта мысль злит Юмено. Он в порыве бьёт ногой письменный стол, но в итоге сам оказывается на полу.       Ах да, — думает Гентаро, смотря на белый потолок. Он сам лично прикрутил стол к полу. Какая ирония.       Зачем ему прикрученный к полу стол он не знал.       Хотя это тоже была очередная ложь.       Знал, прекрасно знал. И о своей привычке сжигать неудачные рукописи. И о том, как по десять раз двигает мебель в комнате, желая поймать то самое вдохновение. И о том, как не раз хотел выкинуть этот маленький деревянный столик вместе со своими рукописями, чернилами, карандашами, жизнью, собой.       А потом Дайс притащил старый потрёпанный жизнью стол в его дом и с улыбкой заявлял, что он похож на тот, что стоял у Гентаро.       Писатель до крови закусил губу.       И снова Дайс.       Отвратительный, ужасный, невозможный Дайс. С его глупой улыбкой, вечными просьбами одолжить деньги и приютить. Дайс. Который почему-то не покидает его жизнь, не покидает его, лезет к нему в душу, сам того не зная.       Если бы Гентаро был врачом, он бы предпочел хирургию. Разве это не прекрасно: лечить, калеча?       Поэтому Гентаро лезет в душу к другим. Поэтому Гентаро так интересен Рамуда. Поэтому он раз за разом жаждет узнать больше, проникнуть глубже внутрь, понять, что кроется там, под тоннами такой же лжи, которой себя обволок сам Гентаро.       Поэтому Гентаро презирает, когда пытаются вылечить его. Добраться сквозь тонны лжи.       Но Дайс слишком глуп, чтобы быть доктором. Но у него как-то получается задевать самые больные струны души лживого писателя.       Впрочем, скорее всего, это очередная ложь. Ведь Гентаро просто сам себя съедает.       Сотканный из лжи Юмено Гентаро ненавидел себя. Ненавидел себя, ненавидел свой образ, ненавидел рассказы. А ещё больше он ненавидел их популярность. Ведь Гентаро - не настоящий писатель. А всего лишь лживое подобие.       Ведь настоящие писатели живут мирами, а не тонут в них. Ведь у настоящих писателей по капиллярам текут чернила, а он как трус раз за разом хватается за карандаш. Ведь настоящие писатели позволяют своим словам течь, чаровать слушателя, а он раз за разом стирает с бумаги графит, пытаясь наконец-то достичь идеала.       Но Гентаро старается. Старается стать тем самым лживым настоящим писателем. И раз за разом берет в руки кисточку, а чернила летят по всей квартире. Раз за разом рассказывает увлекательные истории, позволяя словам течь рекой. Раз за разом надевает хакама, а вместе с ней и образ загадочного поэта из прошлого. Скромного, но непревзойдённого гения.       Гентаро старается. Только внутри него текут не чернила, а кровь. На голове компресс, а в руке - иголка от капельницы. Он тонет, тонет, тонет в собственных мыслях, он жаждет утонуть там и не вернуться. А на душе - пустота. И та лживая.       Гентаро подполз к Дайсу и осторожно поправил одеяло. Тот что-то пробормотал. Писатель улыбнулся - какой же простак.       У него внутри - душа, а не клубок лжи. По венам течет кровь, а не чернила. Внутри собственный мир, а не лживые истории других.       Арисугава Дайс настоящий. Человек из плоти и крови. Не то, что он.       Гентаро подполз ближе, обнимая колени. Кажется, он не закрыл форточку - в комнате было невероятно холодно. Но он пожалел себе куска одеяла. Не заслужил.       Возможно, если бы Дайс не спал, он бы забрал себе всё и спокойно спал в тепле. Ведь Гентаро эгоист, и ему нет дела до чувств друга.       Однако это была лишь очередная ложь.       Дайс всхрапнул.       Гентаро укоризненно посмотрел на него. Появившиеся на мгновение теплые чувства сменились раздражением. А затем - тихим смехом.       — Ты ужасен, Дайс.       Действительно, отвратителен. Некудышный персонаж. Глупый, совершенно необаятельный, не умеющий читать атмосферу и вовремя закрыть рот.       Но именно это Гентаро в нем и любил.       И поэтому, эгоистично забрав себе половину одеяла, Гентаро заснул под чересчур громкий храп и еле слышное сердцебиение.       Гентаро не хотел показывать слабость. Он думал встать в шесть, сварить кофе, сделать завтрак и самозабвенно подать его Дайсу вместе с последними набросками повести. Ведь сегодня он жаворонок, которому не нужен сон, и он очень любит с утра смотреть на закат, попивая кофе.       Только вот настоящий Гентаро куда больше любил тепло, долгий сон и чашку некрепкого чая с утра.       Сегодня в квартире Юмено Гентаро ночевал неизвестный ему человек. Он спал до часу под теплым одеялом на мягком футоне, а проснувшись обнаружил на кофейном столике простой завтрак и чашку некрепкого сладкого чая. Этот незнакомый человек с удивлением смотрел на Дайса, который с интересом читал оставленные на столе бумаги, параллельно перебирая между пальцев игральные кости. Этот человек, почему-то, чувствовал себя счастливо, видя чужую улыбку, смех, негодование. Этот человек считает, что снег в Токио падает именно хлопьями, а деревья наряжаются в детские белые платья.       Возможно, этот человек был той самой оставшейся частичкой души истинного Юмено.       Впрочем, возможно, это всего лишь очередная ложь.