Попытки

      В первый раз Кайе благополучно удалось свалить, оставив еще не проснувшегося Дилюка наедине с его весьма вероятным похмельем и возможными угрызениями совести. Или моральными дилеммами, или что там у него вместо здравого смысла. Дилюк на следующий день так идеально делал вид, что ничего не произошло, что Кайя даже позавидовал. Хотя, если учитывать низкую толерантность к алкоголю у некоторых, он действительно мог и не помнить подробностей прошедшей ночи. Подробностей, если уж совсем честно, не помнил и сам Кайя. Только то, что допивая очередной бокал в таверне, он решил, что будет пить до тех пор, пока не соберется с духом поговорить с Дилюком начистоту. И что на очередном бокале и тысяча первом за последние годы предложении, Дилюк неожиданно согласился составить ему компанию.       Однако с разговором, вроде как, не сложилось. Ведь нельзя же всерьез принимать за разговор по душам тот момент, когда Кайя, нависая над полураздетым Дилюком с поплывшим взглядом и уже порядком искусанными покрасневшими губами, спрашивал, что ему, Дилюку, нравится, чтобы он мог… На этом месте Дилюку совсем снесло крышу и диалог прекратился по независящим от Кайи причинам.       Другими словами, нет, это не был разговор по душам. Вообще-то, когда Кайя так старательно набирался, чтобы поговорить, он надеялся, что после этого все станет проще. Стало только сложнее       За спешный побег Кайя в итоге хотел извиниться. И, можно сказать, извинился, разве что невербально, зато, между прочим, стоя на коленях… … прижимая бедра Дилюка к стойке, прилагая все усилия и не такой уж богатый, вопреки мнению некоторых, опыт, насаживаясь ртом на его член. Потому что добиться информации о предпочтениях Кайе так и не удалось, и он решил пойти по неустаревающей классике. Что странно, обычно Кайя не был особенным поклонником этой практики, рассматривая ее в формате “услуга за услугу”, но с Дилюком, чувствуя дрожь в его теле, видя его ошарашенное, уязвимое выражение лица, слыша тихие, будто против воли срывающиеся стоны, чувствуя его пальцы у себя в волосах, сжимающиеся, но все еще не решающиеся надавить на затылок… Услышав сдавленное “Кайя”, тот кончил в штаны, так и не прикоснувшись к себе. Определенно, на разговор это тоже не тянуло. Разбежались они тогда почти синхронно. Кайя даже успел прихватить бутылку вина из бара, а Дилюк ничего не сказал по этому поводу. Он вообще ничего не сказал, и если бы не неоспоримые доказательства, того, что Дилюк оценил его старания как минимум удовлетворительно, Кайя бы начал сомневаться в себе.       В третий раз Кайе не удалось сбежать, потому что проснулся он, придавленный тяжелой рукой трижды любимого названного братца, и выбраться, не разбудив ее обладателя, было той еще задачкой, особенно, с трещащей головой (потому что без алкоголя накануне конечно же, опять не обошлось). Пока Кайя пытался вывернуться, он не сразу сообразил, что Дилюк уже проснулся и мутновато, но внимательно на него смотрит. Кайя замер. — Сэр Кайя?.. — довольно сипло, но строго выговорил Дилюк. — Мастер Дилюк? — на автомате ответил Кайя в том же духе, прежде чем несколько истерически рассмеяться. Потому что желать вид, что ничего не произошло, случайно (ладно, не совсем случайно) столкнувшись в таверне — это одно, а проснувшись вместе на одной кровати, на простынях в винных пятнах и других подсохших свидетельствах их бурного взаимодействия — уже совершенно новый уровень цинизма, недоступный даже самому Кайе. Замолчал он только потому, что по изменившемуся взгляду Дилюка понял, что тишина с его стороны — сейчас вопрос выживания.       Дилюк наконец убрал с него руку, Кайя сел на кровати, потер виски и обреченно осознал, что они в его собственной квартире, так что убегать будет как минимум странно. Болело у него все, что должно в такой ситуации, плюс еще немного душа. — Водички? — хрипло спросил Кайя, просто чтобы хоть что-то спросить и за одно — ну, пить действительно очень хотелось. — Благодарю, — все тем же светским тоном ответил Дилюк, натягивая на себя одеяло. Кайя понял, что день будет сложным. Он поднялся и пошел на кухню, чуть обернувшись в дверях на невнятный звук, донесшийся с кровати. Дилюк быстро отвел взгляд. Кайя запоздало сообразил, что из одежды на нем - непонятно как выжившая серьга, но только вздохнул и продолжил свое непростое путешествие. Когда он, выпив второй по счету стакан воды и налив третий, собрался донести его до Дилюка, послышался звук хлопающей двери. Кайя вернулся в спальню — так и есть, ни Дилюка, ни элементов его гардероба, до этого причудливо украшавших комнату вперемешку с его собственными. — Поразительно, — сказал Кайя вслух. Конечно, во времена тренировок в Ордене их гоняли и на скорость экипировки в том числе, но это действительно было что-то выдающееся.       Что ж, по крайней мере, они точно были ровно на одной странице       В общем, алкоголь совсем не помогал им поговорить, зато начал начисто сносить все заботливо выстроенные барьеры; накопленная за годы жажда близости смывала их обоих начисто, но только с тем, чтобы на следующий день — или сразу — они возвращались к тому, с чего начали.       Все еще надеявшийся на хоть какое-то прояснение ситуации, Кайя обещал себе, что в следующий раз хотя бы не будет пить, и это — сюрприз — совершенно не помогло. Потому что когда Дилюк, удерживая его на весу, торопливо и сильно толкался в него, стискивая бедра, он зажимал ему рот рукой в перчатке. Словом Кайя не мог поговорить даже при всем желании, так что он царапал стену и старался стонать хоть чуть-чуть потише.       Разговор никак не клеился, но тем временем следовало признать, что с Дилюком Кайя был готов на все, сразу, желательно одновременно, много раз подряд и можно даже без смазки.       А потом был день и был Дилюк за стойкой, и если бы не весьма специфические ощущения, Кайя бы мог подумать, что ему померещилось.       Визиты в таверну, если они выпадали на смену, которую брал Дилюк, превращались в своеобразное испытание. Кайя постоянно залипал на руках Дилюка, с подвернутыми по жаркому времени года рукавами, на линии плеч и спины, и, облизывая быстро пересыхающие губы, делал очередной глоток вина, ни капли не утолявшего жажду.       Не то чтобы он раньше не залипал, но теперь, когда он знал, как это бывает, когда Дилюк, жмурясь уворачивается от поцелуя, при этом прижимаясь теснее и ближе, позволяя Кайе войти глубже, или вминает его самого в постель, до синяков стискивая запястья, глядя темным, нечитаемым взглядом… думать головой становилось мучительно сложно.       Немного успокаивало, что Дилюка, по видимости, перемыкало аналогично. Его взгляд особо часто стал концентрироваться на его губах и зависать где-то в районе ключиц, даже если он при этом говорил с кем-то другим. Кайя физически ощущал эти взгляды и немедленно хотел… хотя бы обозначить свою позицию — если Дилюк его сейчас не трахнет, то он трахнет его сам, и все, на этом альтернативы исчерпываются.       Бывали дни, когда Дилюк не только соглашался с такой позицией, но и придерживался мнения, что не стоит останавливаться только на одном из предложенных вариантов.       Такое вдохновляющее единодушие могло бы радовать Кайю еще больше, если бы распространялось дальше кровати, складской комнаты, переулка за таверной и прочих мест, где их накрывало. В остальное время Дилюк продолжал быть высокомерным отстраненным засранцем с тягой к неуместному геройству и полным отсутствием такта и чувства юмора, что проявлял при каждом диалоге, когда между ними было хоть немного больше, чем три дюйма свободного пространства.       Изначальное желание поговорить давно растворилось в лихорадочной погоне за близостью, и это уже слегка смахивало на одержимость. Кайе было все равно, сколько раз, кто, где и когда уже успел их заметить вместе, но Дилюк продолжал на публике гнуть свою линию, впрочем, как и сам Кайя.       Это свербило, ныло и мучало. Теперь Кайя еще больше боялся возможного разговора, но поговорить им все-таки было необходимо. Можно начать хотя бы с того, что если они не будут каждый раз рассматривать секс друг с другом как возможность, которая может больше никогда не предоставится, Кайя перестанет на полном серьезе считать отсутствие лошадей в городе большим плюсом.       Вопрос был только в том, не являлось ли то, что сейчас било, искрилось и горело между ними, именно такой возможностью.