Искреннее раскаяние

      Саурон стоял в центре Маханаксара, опустив глаза вниз, на цветные плиты, которыми была выложена невысокая ровная площадка. По краям Круга Судьбы на высоких тронах восседали Валар. Грозные, величественные судьи. Гортауэр не хотел смотреть на них, его палачей, не мог поднять взгляда. Последние несколько часов в его голове непрерывно всплывала сцена, которую он сам никогда не видел, но сейчас представлял так отчётливо, будто был здесь тогда. Его господин, Тёмный Властелин, Мелькор, так же, как он сейчас, стоял в центре Круга Судьбы; его связанные руки также кровоточили; глаза горели ненавистью, но уста беспрерывно повторяли светлые слова. Саурон был уверен — его повелитель тоже не смотрел в глаза своих судей. Слишком страшными были эти глаза. Боль, жалость, сочувствие в одних и ненависть, жгучая ненависть в других одинаково мешались с глухим упрёком. «Что ты натворил?» — словно бы вопрошали они. — «Достоин ли ты жить после этого?» И правда. Быть может, майа действительно был недостоин жить. Во всяком случае, он знал, что не вынес бы, если все убитые и замученные его руками или по его приказу одновременно посмотрели бы ему в лицо. А обвинения Властей ни при чём.       Его господина тогда ждала расплата за его дела, а что же ждёт теперь Саурона, его правую руку? Война Гнева закончилась поражением. Господина больше нет. Мятежный майа до сих пор не мог поверить в это жуткое событие. Армии разбиты, Анкалагон повержен. Что судьба готовит помощнику Врага? Смерть? Эонвэ обещал пощаду, обещал снисхождение, если Саурон раскается; и он раскаялся, искренне раскаялся. Но сейчас он бы многое отдал, лишь бы не находиться на этом Круге Судьбы. Он ненавидел Валар, он ненавидел эльфов. Они — враги. Тогда, во время битвы войска светлых сметали фаланги Тёмного воинства точно карточные домики. Один за другим, один за другим. Их армию, их с Мелькором детище, на которую они потратили столько времени и сил. Ему было страшно. Тогда ему было просто страшно. Но сейчас нет. Приспешник Моргота вскинул голову, его глаза зажглись огнём:       — Ну же, что вы сидите и смóтрите на меня; убейте меня, убейте, если сможете! Давайте; я не могу так дальше жить! Освободите меня от этих оков; освободите, я с головы до пят покрыт кровью! Кровью ваших друзей и слуг! Ну же; хватит думать, виноват ли я; хватит пересчитывать мои грехи; прошу, освободите меня!.. — Саурон без сил упал на колени. Его плечи мелко затряслись, а лицо закрыли огненные патлы волос. — Освободите… освободите… — беспорядочно зашептал он. — освободите меня…       Как жалок он был для себя тогда. Ненавистная слабость — что он только ни делал, чтобы подавить её в себе раз и навсегда. Слабость Майрона. Слабость того, от чьего имени прислужник тьмы отрёкся тысячелетия назад. Он убивал, чтобы заглушить боль убийства; он заставлял страдать, чтобы привыкнуть к чужим страданиям. И в итоге всё напрасно. Напрасно. Он, как последний слабак, не смог сдержать мольбы на губах. Последней его мольбы.       — Ты прощён. — услышал он вдруг мелодичный, глубокий голос над собой. Сжав до белого губы, Гортауэр непонимающе поднял голову и вдруг встретился взглядом с верховным богом. Манвэ Сулимо, повелитель ветров, улыбнулся ему; улыбнулся так, как Саурону давно никто не улыбался. Не тёплой улыбкой, нет; но в ней сквозил Свет, равный для всех созданий Эру. — Я ждал, когда ты сдашься, когда перестанешь лгать. Сколько потребовалось на это времени? Три дня, я не ошибаюсь? Право, я считал, что ты будешь просить о пощаде.       — К чему весь этот фарс, Манвэ? — приподняла бровь ледяная Варда, сидящая по левую руку от супруга.       — Чтобы удостовериться, что он не обманет нас, как его хозяин когда-то. — он выразительно посмотрел на Королеву Звёзд, видимо доканчивая фразу в осанве. Что ж, лучше помощнику Тьмы и правда не знать, о чём она. — Первое время за тобой будет присматривать Курумо, майа Аулэ. Ты ведь тоже когда-то был его помощником. — обратился он уже к подсудимому.       Саурон в смятении перевёл взгляд на Бога-Кузнеца. Его былой покровитель нисколько не изменился за несколько веков. Та же густая борода; такой же взгляд исподлобья; даже засаленный рабочий фартук завязан тем же узлом, что и раньше. Вала-ремесленник кивнул майа.       С увитого цветущей лозой трона поднялась Йаванна в обтекающем фигуру зелёном платье и подняла раскрытые руки.       — Мы даём тебе второй шанс, Майрон. Постарайся сделать так, чтобы мы не пожалели об этом.       У мятежника заныло в груди. Неужели? Почему они простили его, презренного прислужника Врага? Почему не отправили за Грань? Что-то жгучее подступило к горлу, горячее, как раскалённое железо. Жалость от заклятых врагов — нет, хуже этого ничего не может быть.       Напрягая связки, искажённый майа хрипло возразил:       — Я давно не Майрон. Прошу. Я хочу просто исчезнуть, пропасть навсегда. Прогоните меня в Небытие, разве я мало сделал вам зла? — он выжидающе посмотрел на своих мучителей снизу вверх и понял, что никто из них не пошлёт его в Пустоту.       Напротив, Йаванна наклонилась к нему и повелела протянуть руки вперёд. Саурон послушно поднял кисти перед собой, и Кементари сняла с них цепи, отперев маленьким ключом. Цепи упали на цветные плиты Маханаксара, освободив покрытые тёмными ссадинами тонкие белые запястья.       — С возвращением домой. — Валиэ подала ему руку, чтобы помочь встать. Он до крови закусил нижнюю губу. Ему была ужасно противна вся эта сцена снисхождения и милосердия, но он понимал, что если не примет помощь Дарительницы Плодов, не сможет подняться сам. Поэтому он вложил руку в её протянутую ладонь, осторожно вставая на ноги. Благодарственные слова не вырвались из его уст, быть может, он и вовсе навсегда забыл их, пребывая в Твердыне Ужаса. Он просто молча опустил голову.       Когда все разошлись, Гортауэра отвели в отведённую ему комнату в чертогах Аулэ и оставили одного. Первым делом мятежный айну осмотрелся. Его новое жилище являло из себя наглядную иллюстрацию кредо Мастера Горных Дел: «Только необходимое и ничего более». Письменный стол у окна; за ним стул — такой, что в Дагор Дагорат уцелеет; вдоль боковых стен точно такие же стулья, слева от двери деревянный шкаф. На столе лежала стопка выбеленных листов бумаги и письменные принадлежности — чернильница и перо. Окно закрывалось плотными коричневыми занавесками, но сейчас они не были сдвинуты друг с другом. Через окно была видна часть города, впрочем, как знал Саурон, далеко не самая оживлённая. Чертоги Кузнеца находились в южном отроге Пелори, поэтому внутри располагалось множество этажей, в том числе подземных. Его комната находилась на третьем этаже. После долгого времени, проведённого без какого бы то ни было отдыха, Гортауэра прямо подмывало прилечь куда-нибудь и неподвижно посмотреть в потолок. К несчастью, Айнур здесь набираются сил в благоухающих садах Лориэна, и ничего похожего на кровать или софу у них не водится. Самым оптимальным решением оставалось сесть на стул.       Именно это и сделал бывший комендант Ангбанда, оставшись один. Он растянулся на стуле, подложив руки под рыжую голову. При Мелькоре у него было сколько угодно комнат, кроватей с мягкими перинами, золота, камней, всевозможных яств; вот только когда в крепость приезжал с проверкой сам Мелькор, всё это без следа испарялось. Как так вышло, что его нет больше, а его самый верный полководец оказался прощён советом Валар? Воистину, неисповедимы пути Илуватара.       — «Господин… Господин…» — попытался позвать в осанве своего повелителя мятежный. — «Господин, это я, Гортауэр… Господин, Вы слышите меня?..»       Ответа не было, и вот что показалось странным: словно бы между ними стоял невидимый, но абсолютно непроницаемым блок. Саурон ещё раза четыре безуспешно позвал своего господина, после чего встал на ноги и прошёлся пару раз от одного угла комнаты к другому, остановившись у зеркальной двери шкафа. Надо же, подобная роскошь во владениях Аулэ являлась непростительным исключением и могла попасть в комнату разве что с подачки его жены, Йаванны. Сейчас эта небольшая деталь интерьера оказалась для майа очень кстати.       Сделав самое пафосное лицо, на которое был способен в этот момент, и приняв самый торжественный вид, он критично осмотрел своё отражение. Его волнистые огненно-рыжие волосы, являвшиеся вечным объектом насмешек и издевательств Мелькора, как всегда кудряшками ложились на плечи, но настолько сильно запутались, что казалось, если он, ничего не сделав с ними, выйдет на улицу, пара-тройка валинорских птичек тут же примет их за гнездо. Впрочем, кого-то это более чем устраивало, подумал мятежный, вспоминая своего приятеля Айвендиля из той, прежней жизни.       Лицо Гортауэра выглядело так же, как всегда. То же безучастное выражение жёлтых или, как ему больше нравилось, золотистых глаз; прямой нос; белые щёки, легко заливающиеся румянцем, когда Второе Зло Арды теряло над собой контроль; тонкие бледные губы. На левой щеке царапина, оставшаяся от небрежной руки кого-то из его тюремщиков. Над его транспортировкой никто сильно не утруждался. Что уж поделать — Валар-то выдали ему помилование, но простой люд слишком хорошо помнит нанесённые ему раны и не слишком верит в исправление такого злыдня, как он. Что ж, может, они и правы.       Взгляд лейтенанта Моргота скользнул ниже. Надо же, достаточно дорогая одежда была прилично подпорчена долгим плаваньем и пылом битвы. Кое-где порванная и заляпанная какими-то пятнами и чьей-то спёкшейся кровью, возможно даже его собственной, она уже никуда не годилась. На руках от кистей до самых локтей неприятно вырисовывались следы от цепей. Да, духи, бестелесные создания не должны получать физических повреждений, не находясь в теле из крови и плоти. Но так как, подчиняя себе окружающее, тёмный Саурон, как и его владыка, тратил силы, раны начинали хуже заживать и даже по-настоящему кровоточить. Майа докоснулся до одной из ссадин и негромко зашипел — больно. Мелькор бы сейчас толкнул его в плечо и, смеясь, обозвал неженкой. Ну да, куда бедному Гортауэру до Тёмного Властелина с его-то незаживающими ранами и полосками от когтей на пол-лица.       Осмотром Саурон в целом остался доволен. Хоть и выглядел он сейчас не очень презентабельно, вассал Врага справлялся и не с такими проблемами. Нужно привести себя в порядок, пока, не дай Эру, сюда не зашёл кто-нибудь из свиты Бога-Кузнеца. На него и так успело поглазеть пол-Амана, пока, прощённого, его вели сюда. Чёрт, лучше бы просто скрылся. В Белерианде, в Средиземье — без разницы. Тогда бы не пришлось снова становиться рабом. Майа знал — там его ждут верные слуги: орки, балроги, люди, майар. Он, как мог, объяснился с ними, когда уходил: сказал, что отправляется на разведку; что это всего лишь план — настолько коварный, насколько ожидают от Морготовой Правой Руки, лейтенанта Саурона, те, кто остался по ту сторону Моря. Ничего уже сейчас не изменишь. Зато, покуда на него не пал очередной гнев Валар, у него хотя бы есть выбор. А вот о том, какой именно, он подумает позже.       Ему же должны были оставить одежду? Саурон открыл дверцу шкафа, заглядывая внутрь. Да, вот она — коричневая туника; спилковый фартук для работы в кузнице; штаны; высокие сапоги, чтобы шахте удобнее было ходить. «Только необходимое и ничего более» — Саурон ностальгически улыбнулся. Придётся подпривыкнуть к такому безыскусному фасону.       Переодевшись и повесив прежнее своё одеяние на спинку стула, майа в нерешительности посмотрел в зеркало. На его шее на тонкой цепочке висел золотой медальон. Подарок Мелькора. Кажется, за командование частью войска в Дагор Браголлах. Золото — металл, созданный Повелителем; в нём часть его силы и его души. Саурон с тоской посмотрел на медальон, провёл по нему пальцами… и снял. Негоже в знаках внимания Врага по Аману ходить. Положив дорогое сердцу украшение на стол, он вдруг вспомнил, как ковал эту цепочку, как подкреплял её частью Силы, чтобы не потерять случайно подарок господина. Хватит об этом. Гортауэр на всякий случай оглянулся по сторонам, затем вытащил из потайного кармана своего прежнего костюма небольшой гребешок. Майа сел на край стула и начал расчёсывать волосы. Под его пальцами волнистые пряди лились живым огнём, жидкой лавой. Металлический гребень он почти всегда носил при себе, и привычка смотреть по сторонам появилась сама собой, чтобы, не дай Единый, кто-нибудь из его подчинённых не увидел, как командир прихорашивается словно девушка на выданье. Закончив с причёской, он встал, убрал гребешок в ящик шкафа — в его нынешнем облачении карман был только на фартуке; его взгляд скользнул по одиноко лежащему на столе медальоне… Нет, он не может оставить его теперь, когда Повелителя больше нет. Приспешник Зла глубоко вздохнул и застегнул цепочку на шее, спрятав золотую подвеску под воротом туники. Он знал, что случится очень скоро… Три… Два… Один.       Деревянная дверь резко распахнулась, чуть не слетев с петель.       — Майрон!!! — в комнату вбежал Курумо и радостно обнял мятежного друга. — Сколько лет, сколько зим!