Точно и ясно

Капитан Леви Аккерман проводил свой очередной вечер самым обыкновенным для него, но довольно пугающим и странным для остальных способом. Чашка с горячим, только что заваренным чаем покоилась на блюдце из изящного фарфора. Казалось бы — обычный приятный и уютный вечер. Но нет. Мысли вперемешку с воспоминаниями роились в голове как назойливые мухи. Жужжа, раздражая и доводя, в конце концов, до бешенства. Ничто не сможет сломить ледяную сталь Аккермана, но оказалось, что прочная броня изнутри — точно кружевная салфетка. Ещё немного и порвётся по швам. Как иронично. Нас ничто не может уничтожить, кроме нас самих. Это пугающее «кроме». И ещё более пугающее — «нас самих». Люди так легко могут разрушить себя изнутри, достаточно только подумать о чём-то, что делает им больно. Попытаться разобраться. Но всё это бесполезно, бесконечно длинный беспросветный путь в дебри сознания никуда не приведёт. Все без толку, как ни старайся. Он видит боль, горе и смерть. Он видит то, что никак не заслужил. Сука-жизнь просто решила поиздеваться. Ей смешно. Теперь Леви имеет полное право называть её садисткой. Он усмехнулся собственной догадке. Но помимо всего плохого, что навязчиво лезло из глубины души, проглядывало ещё и что-то хорошее. И почему же всё то малое хорошее, что он пережил, приносит так много боли? Почему его тошнит от собственных хороших воспоминаний? Почему так противно и мерзко? Это же хорошие моменты жизни, которые стоит ценить и помнить всегда. Но для Леви это работает несколько иначе. К плохому привыкаешь со временем. Хотя нет. К этому никогда не привыкнешь, просто в один момент становится несколько безразлично всё вокруг. А вот хорошее, счастливое встречается редко. Поэтому когда его упускаешь, становится невыносимо больно. Даже воспоминания вызывают рвоту. Так много боли, и любая радость как яд. И так противно. Лучше не быть счастливым, чем быть им временно. Но всё же что-то хорошее, прекрасное он не мог забыть и выкинуть из своей головы. Он сам не понял, как так вышло, что его уже давно стоявшее на месте сердце вновь дало ток крови по ледяным венам. Совсем девичье лицо, изящность которого портил только шрам на скуле. Но та счастливая немного неловкая улыбка и словно виноватый взгляд сияющих глаз, отражающих синеву океана. Всё это определённо отпечаталось на подкорке мозга капитана. Да, это отродье, несмотря на всю свою безрассудность, опрометчивость поступков и слепую преданность придурку Йегеру, определённо могло заставить Леви улыбнуться, а его сердце — забиться чаще. Но каждый удар отдавал болью и небольшим комом в горле от одной только мысли о том, что ни одна из её улыбок не будет подарена ему. Сейчас ему было стыдно, что он рассуждает как подросток. Но что поделать? Он был действительно подростком в подобного рода делах. И, как и любому подростку, ему было сложно справиться с мыслью о том, что его недолюбливают. Да, Микаса Аккерман определённо его недолюбливала, если не ненавидела. И это весьма справедливо. Чай уже давно остыл, ведь бесполезные мысли и воспоминания заставили Аккермана забыть про него. Холодный чай — не то, что любит капитан, но сорт этого чая был его любимым, и просто вылить его не хотелось. Леви залпом осушил чашку, отнёс её в раковину и вернулся на своё уже нагретое кресло. Он уставился в окно, глаза его бегали по пустынному пейзажу, рассматривая то дерево, то поляну, то дальние горы, освещённые белым светом луны. Вся равнина расстилалась перед ним, показывая свою обширность и прекрасность, заключающуюся в этой самой обширности. Словно в душу свою смотрит, где сияет пустота, и выростами виднеются шрамы. Печальная картина. Но Леви научился смотреть на неё с безразличием. Правда, не всегда получается. Стрелка часов, минуя секунды, капала на мозги. Но этот звук не раздражал, он успокаивал. Раздражала сплошная тишина, что звенела в голове. Ведь именно из-за неё капитан мог осознать своё одиночество. И тогда становилось так больно, так неприятно. Всё сознание ломалось, а лицо искажала гримаса отвращения. Мозг упорно не хотел принимать всё это, как бы Аккерман не старался. В голове вертелось всё, что только можно. Сплошная буря, что не хотела утихнуть. Одиноко. И никто не поможет. У мужчины заболела голова. Резкий приступ вынудил его схватиться обеими руками за волосы, издать болезненный стон и упасть с кресла на колени, заставляя шкаф с сервизом и книгами жалобно пошатнуться. Это продлилось пару минут. Стало легче, и Леви с облегчением рухнул на пол. Кто-то проходил мимо комнаты и, услышав грохот, остановился. — Кто там? — Спросил Аккерман всё ещё лёжа на спине. В ответ тишина. Вместо слов протяжно скрипнула дверь, открывая вид на пространство тёмного коридора и фигуру, которая затаилась в нём. Сперва она постояла в нерешительности, затем решила войти внутрь. Свет свечи озарил лицо таинственной фигуры. Ей являлась та самая Микаса Аккерман — легка на помине. — Я услышала грохот, решила, что что-то случилось. — Сказала она холодным, но немного дрожащим голосом. Аккерман, Аккерман. Не умеешь ты сохранять самообладание в столь личной обстановке. Лицо было покрыто маской безразличия, но немного презрения и волнения капитан смог уловить. Как бы ему не хотелось — разговаривать с ней он не будет. Не то настроение, чтобы открываться человеку, который его ненавидит. — Всё в порядке, Аккерман. Можешь идти. — Сказал Леви, поднимаясь с пола и подходя к окну. Руки его, скрестившись между собой, покоились на груди. — Я подумала, нужна помощь. — Делилась она. Он усмехнулся. — Не нужна мне ничья помощь. — Эти слова обозначали скорее то, что свою душевную боль он вынесет сам. — Точно? — Настырная. — Катись отсюда. — Аккерман смерил её безразличным взглядом. Она, казалось, была возмущена такой грубостью. Что она сделала? Она просто хотела помочь, хотя не сказать что хотела, но думала, что так правильно. Мерзкий, ужасный, безразличный коротышка. Она начинала злиться, и это не ускользнуло от внимания вышеназванного коротышки. — Что? Она решалась. Стоит ли распалять конфликт? Да плевать. Но оскорблять прямо девушка не хотела. — Почему вы такой, — нерешительность охватила её на секунду. — Такой плохой человек? Леви посмотрел на неё с минуту, после чего снова усмехнулся и отвернулся окну. Он думал над её вопросом: «А может я и вправду плохой?». Микаса стояла на месте и ждала ответа, кажется, это был не риторический вопрос. Ей действительно хотелось понять. Странная она. Сначала ненавидит, а потом ждёт диалога. Может, не хочет ненавидеть? Может, хочет наладить какие-то отношения с ним? Действительно считает, что он на самом деле добрый? Неужели щенячья преданность Йегеру немного ослабла? Леви вновь повернул свою голову в её сторону. — Я не плохой человек, Микаса, — глаза его опустились на то место, где он валялся некоторое время назад. — Мне просто не повезло. И ведь это правда. Всё, что происходило с ним, заставило его стать таким. Он не плохой, нет. Ему действительно не повезло. Не повезло с местом, где он родился. Не повезло не иметь семьи, а те, кто был рядом — либо ушли по тем или иным причинам, либо были полными ублюдками. Сейчас он был один, совершенно один. Никого близкого в его жизни не осталось. И зачем он вообще здесь был тогда? Микаса стушевалась и потупила взор. В глазах капитана она увидела чуть больше холодности и жёсткости, чем было. И что ей делать? — Простите. Капитан немного удивился. Она просит у него прощения? Удивительно. — Тебе не за что извиняться. Я привык, что многие меня не любят. Микасе словно стало стыдно. И как-то горько на душе. Она не могла понять почему. То ли ей стало жалко капитана, то ли стыд принёс за собой эту горесть. Мужчина тем временем отвернулся обратно, чтобы не смущать девушку ещё больше. — Мне не нужна твоя жалость, Микаса. — Нужна. — Врёте. — Сказала Аккерман немного обдумывая — стоит ли обвинять капитана во лжи. — Ты-то у нас всё знаешь. — Его голос теперь сочился ядом. Неосознанный защитный механизм. И как так выходит, что он читает людей как открытую книгу, а о самом себе и одного предложения не знает? Микаса немного нахмурилась. Она подошла поближе, предварительно закрыв за собой дверь. Капитан насторожился. Девушка стояла совсем рядом и так же смотрела в окно, как и он. Леви заметил, как красиво отражается луна в её больших серых глазах. А сам взгляд был словно заворожённым. Она тоже находила сей скучный пейзаж красивым. От этой мысли Аккерману стало несколько приятно. Кто-то кроме него может считать эту скукоту красивой. Разве не прекрасно найти человека, разделяющего твои представления о прекрасном. Девушка немного повернула свою голову в его сторону. Мужчине казалось, что он может утонуть в этом серебряном омуте её глаз. — Вам одиноко. Он поднял одну бровь. — Да ну? — Когда чувствуешь одиночество, пустынный пейзаж всегда успокаивает и кажется красивым. Он этого не знал. А она откуда знала? Прочитала книгу о психологии? — Может и так. — Слова сами вылетели из гортани. Пререкаться с ней не хотелось. Девушка удивлённо посмотрела на него. — Я вас понимаю. И что это значит? — Аккерман, с количеством твоих друзей тебе не должно быть одиноко. — Я чувствую отчуждённость. Словно я не из них. И вовсе им не подхожу. Я долго думала над этим, но не принимала всерьёз. Всё-таки они мои близкие люди. Но мне всё равно одиноко. — Она посмотрела на него. — Поэтому я здесь. Он непонимающе посмотрел на неё. Она здесь, потому что не чувствует себя одиноко рядом с ним? Бред. — Ты меня ненавидишь, Аккерман. Она усмехнулась. Леви впервые увидел насколько красивая у неё улыбка. — Я вас не ненавижу. Да, вы противный, злой и самовлюблённый. Но я понимала где-то в глубине души, что это не просто так. Что у вас есть что-то, от чего вам плохо. И я решила, что вам одиноко. Ничто так хорошо не притягивается, как два одиночества. Он расслабленно на неё посмотрел. Аккерман понял, что верит этой девушке. Верит каждому её слову. Ведь он так хотел доверять именно ей. Её глаза вдруг заслезились. — Вы больше не один. — Микаса обхватила шею капитана обеими руками и прижала его голову к груди. И чёрт его знает: пыталась ли она его утешить или найти в нём поддержку для себя. Леви Аккерман знал только то, что теперь он не один. Ясно и точно, как план Армина Арлерта или решение Эрвина Смита. Мужские руки обвились вокруг талии девушки и сомкнулись сплошным кольцом доверия, которое теперь ничто не могло разорвать. Он знал это. Точно и ясно.