Часть 1
26 января 2022 г. в 01:08
Ми-лу-о-ки. Ми-луоки. Милу-оки. Милуоки. Милуоки.
Слово ходило туда-сюда как гармошка, зажатая между пальцами, и было почти смешным. Уолтер не хотел менять машину принципиально, старенький Форд должен был сопровождать их и в горе, и в радости, и на заправке в каждом городе, который им пришлось прошерстить, и у отелей, в которых они выбирали переждать ночь. Он был упрямым почти до вредности, дохал и не давал Джесси жить так, как ему хотелось — Форд, в смысле. Не Уолтер, конечно.
Сначала ему был нужен Форд и влажные салфетки — всегда, всегда, на каждой точке их импровизированной карты ему нужна была дурацкая пачка мокрых уродцев. Это была вершина айсберга. Середина пирога.
Джесси перевёл взгляд на автомобильную ёлочку:
— Ты что, дебил? — спросил Уолтер, и это, брошенное из его рта в сторону Джесси, звучало больше риторически, чем как-то ещё. Дебилом у него Джесси стал уже через неделю знакомства и сейчас уверенным шагом двигался к титулу выше: полный дебил. — Полный?
— Ну чё сразу дебил, — надулся Джесси. Это, прогнусавленное из его губ в сторону Уолтера, звучало больше дружелюбно, чем обиженно или как-то ещё. Дебилом у Уолтера Джесси стал в первую неделю, это было взаимно, и сейчас Уолтер уверенно двигался к титулу выше: человек, без которого моя жизнь была бы в миллион раз хуже (вообще-то лучше, но Джесси давно признал, что мерил мир рамками не объективной оценки, а собственного кайфоломного ощущения).
Ёлочка ничего не сказала, и это спасло её. Уолтер выругался на Джесси, — ты дурак, ты кретин, и всё это, сказанное с толикой недовольства и скрытого, хорошо скрытого обожания, — Джесси съехал вниз по сиденью и упёрся коленкой в бардачок, панель бардачка скрипнула, и только это было предупреждением, прежде чем она вывалила миру свои богатства. Ёлочка молчала даже тогда, когда Джесси принялся причитать:
— Вау, у тебя есть такая крутышка, мистер Уайт, ясно, строишь из себя такого урода — не подходи ко мне, я лучше всех и не буду пить с тобой из одного пластикового стаканчика, все дела, а сам на деле оказывается веселишься и ходишь по барам? И без меня? — потому что ему на колени просыпались аспирин, тряпка для чистки стёкол и карточка из закусочной, где отмечали накопленные покупки, в которой не хватало одной отметки из шести, чтобы получить супер-приз: спайси хот-дог от шефа. Из выпавшей карточки Джесси сделал свои Пинкман-выводы, и они состояли в том, что Уолтер ел жратву из фастфуда, даже если иногда кривил душой и делал вид, что она ему надоела, и еще, самое главное — у Уолтера была какая-никакая социальная жизнь. Отдельно от него. Джесси.
Это укололо сильнее, чем Джесси на то рассчитывал — хотя ни он, ни Уолтер вообще не рассчитывали проводить друг с другом так много времени. С учетом теперешних обстоятельств, их об этом никто не спрашивал. В новостях объявили о вторжении зомбаков (не зомбаков, Джесси, — перебил его мистер Уайт, чтобы лишний раз выпендриться и устроить праздник в честь себя самого и того, что он вообще-то тут самый умный из присутствующих в комнате, — а представителей переходной гуманоидной расы, транслирующих умеренно сдерживаемые их кожным покровом гамма-лучи. Короче, зомбаков, — в тон ему ответил Джесси, Уолтер закатил глаза, и на этом всё и закончилось) — и вот так они оказались посреди своего турне по городам штатов в Форде Уолтера с его влажными салфетками и маниакальным нежеланием уступить.
Уолтера всё не было. Джесси хмыкнул, глядя наружу через спущенное стекло, побарабанил пальцами по двери, и не стал поправлять шапку, лезущую в глаза вместе с челкой, потому что представил, что такого там мог делать Уолтер, и как-то увлёкся.
Уолтер сказал, что пошёл мыть руки. За то время, пока его не было, Джесси успел бы помыть руки дважды, а в перерыве между этим подрочить себе на заправке, как ни в чём не бывало — они ехали долго, больше недели, и от этой кутерьмы даже Джесси стало подташнивать, поэтому если бы мистер Уайт решил сбросить напряжение таким незатейливым способом, он бы чисто по-человечески его не осудил.
К тому же, он сам тоже не всегда говорил ему то, что делал. Из-за долбанутой зомбо-волны их покупатели заныкались по углам, залегли на дно и забыли явки — короче, им двоим приходилось колесить в города вроде по делам и как будто бы для того, чтобы переждать наплыв суеты у себя в Альбукерке, но если бы кто-то случайно по старой дружбе захотел заказать у них партию наркоты, так же случайно завалявшейся у них под передним сиденьем, ему бы не отказали. Так, чисто по-человечески.
Это была официальная версия. Неофициально у Джесси было ещё две версии, одна хуже другой — например, ему просто нравилось тусоваться с Уолтером. Он успел подумать об этом в их очередную ночевку в Вискоинсине. Перед этим они до хрипоты спорили о том, где именно им ночевать, и кто где останется, и в итоге Уолтер, не изменив себе, заснул прямо за водительским креслом, припарковавшись в каком-то кювете, пока Джесси недовольно расположился на заднем, оперевшись ногами в кроссовках о спинку сиденья спереди, сделав вид, что ему ни чуточки не обидно, что его снова не пустили за руль. На утро у Уолтера болела затекшая от неудобной позиции шея, хотя он в этом не признался и глушил кофе в два раза больше обычного, не отпустив ни одного комментария по поводу того, какой сорт дряни по вкусу он конкретно напоминает, и из чьей задницы его вытащили и в чью жопу именно его нужно обратно засунуть, а Джесси, всю ночь проворочавшись, решил, что на самом деле ему досталось самое удобное место в тачке. Возможно, мистер Уайт рассчитал всё заранее, и в таком случае он, оказывается, был не таким мудаком, которого из себя строил, а даже наоборот — но он тоже в этом не признался.
Вторая заключалась в том, что Джесси, вроде как, стал одним из этих чуваков из кабельного, которые висели на плакате у Тессы из Твистерс, у дочери соседа того пацана, с которым Джесси таскался пару раз в средней школе — короче, у всех девчонок и не девчонок начиная с две тысячи третьего года из того сериала про нечисть, ангела и их бесконечный нонстопный роадтрип.
Джесси как бы не планировал это делать. Он просто пришёл к Джейн, и они хотели смотреть Тарантино и есть читос — потому что Тарантино можно было не смотреть, забить на экран и они как раз планировали вместо этого целоваться. Когда он положил ей ладонь на плечо и заглянул в лицо, её глаза были большими и подернутыми мечтательной плёнкой (Джесси подумал, что ему странно спокойно, и что он никого за всю жизнь не любил так, как её), и когда их губы соприкоснулись, в голове включился белый экран. Потом Джейн начала кашлять ему прямо в рот, посерьёзнела, отползла к изголовью кровати и вытащила ту ёлку. Если бы она тогда дала ему пустой целлофановый пакет, он бы всё равно посмотрел на него, как на золото с прииска:
— Она нужна, чтобы определять заражённых, — сказала она, как будто все эти разговоры были правдой. Разговоры про Джейн в их районе и городке ходили разные, и в основном были о том, что она, в общем-то, не плохая девочка. И ещё о том, что она сидела. На мете или чем-то ещё — и наверное, это должно было оттолкнуть Джесси. Может быть, так бы оно и было. Если бы он сам не сидел. Вместе с ней.
Джейн умирала, хотел Джесси этого или нет, и хотя все говорили, что это был передоз, она успела рассказать ему, что она была из этих.
— «Из этих», — повторил за ней Джесси тонким, весёлым голосом, как будто ему было смешно. Как будто ещё секунда, и он бы ёбнулся. Она сжала его за запястье до боли, чтобы его отрезвить, и когда он очнулся, наклонилась вперёд. От неё пахло сырным сендвичем и чуть-чуть — какими-то милыми духами для детей с леденцовым вкусом из магазина бытовой химии. Так пахла только она. Всё в итоге вело к одному — она умерла, хотел Джесси этого или нет.
Джейн сказала, что они могут контролировать заражение. Что она не заразила его, потому что хотела, чтобы он жил. Потому что у неё хватало сил выбрать.
Когда всё случилось, Джесси не разговаривал ни с кем три недели. За это время вирус распространился по стране, как чума, успел мутировать по шестому кругу, и теперь нихрена не была понятна ни его симптоматика, ни способы передачи. Смысл был в том, что на этой ёлке на той стороне был маячок — и Джейн сказала, что он загорается, когда рядом кто-то такой, как она. Из «этих». Когда прошли две недели, он выбросил её в мусорку, хотя к тому времени уже всю его комнату можно было назвать этим словом, и мусорка была везде, куда ни посмотри. Потом он плакал. Потом выпотрошил три старые коробки из-под пиццы и заглянул под одеяло. Потом он нашёл её, вытащил обратно, расправил чуть дрожащими пальцами, собрался и решил попробовать.
Маяк на ёлке мигал непрерывно с тех самых пор, как они заехали на заправку.