Теперь я буду героем!

Уже три дня прошло с того ужасного инцидента, а от Изаны ни слуху ни духу... За это время я успела обо всё поразмыслить: о его зависимости, чувствах, которые могли быть даже ложными, словах, сказанных им самим, что никому я вообще не нужна на самом деле, что он готов всё ради меня отдать, что я лгунья и что, по его мнению, Майки я люблю больше. Хотя, конечно, в большинстве своем фразы эти не имели как такового смысла, но также нельзя было сказать, что смысла не было вообще. Как например, взять, что у всех мною любимых есть кто-то дороже меня, и хорошенько подумать – действительно, я ни у кого не на первом месте: Майки и Дракен переживают больше всего за Эму, Чифую о Баджи печётся, которого сейчас "Свастоны" волнуют, с Такемичи и вовсе дрянь какая-то происходит, отчего не поймёшь, что у него сейчас на уме, ставит ли он в приоритет своих "Чёрных Драконов" или же отдаёт предпочтение старшей сестре. Потому слова Курокавы уже имели вес, но это не означало, что я должна всех бросить из-за этого. Оклеветание, что я постоянно вру, было слишком преувеличенно, так как я всегда старалась быть с ним честной, и я не думаю, что человек будет в здравом уме говорить, что связан со "Свастонами", чтобы его потом взяли да убили на пустом месте. Хотя я, наверное, пыталась искать проблему только в самом Изане, не замечая своих действий. Вспоминая, как, отказавшись быть с ним, я приплела "свою" семью, друзей и жизнь в целом, и полностью поняла, насколько эгоистична была в тот момент. Казалось бы, я, Исикава Харуки, ненавижу жить чужой жизнью, быть сравнимой с кем-то, но сама же пользуюсь всеми благами Ханагаки Ханамичи и её личностью, когда мне это выгодно. С самой себя аж противно стало. Самое ужасное так это то, что я ещё смею нагло пользоваться её телом в таких отношениях, как болезненные избиения и возбуждающие соблазны, словно это моя собственность. Стоило только начать угнетать себя, как тут же всплыли сожаления. "Зачем я так поступила?" – всё не уходило из головы, переполненной разными вариациями возможных исходов той ситуации. Легче было бы действительно отдаться Изане, а после конца уйти, пока тот был бы невнимателен; можно было бы убедить его каким-нибудь способом, заговорить зубы. Но нет. Харуки обязательно должна была действовать на поводу своих эгоистичных чувств, отключив способность адекватно думать, подарить несчастному Изане надежду, а затем жестоко, окровляя все его мечты, уничтожить то, что она так долго строила. Просто дура... Я была уверена, что совершенное мною предательство дорого мне обойдется. Не было сомнений, что Курокава не оставит всё просто так, особенно после его слов, что я за это поплачусь. Он знает, где я живу. От этого ещё страшней. Я не могла нормально спать ночами, боясь, что вот-вот, стоит только закрыть глаза, как чья-то рука постучит по окну, а там окажется знакомое лицо, не выражающее более тех искренних детских чувств, – это смерть придёт за мной. Я переживала не только за себя. Под угрозу теперь попали и все мои близкие. Зная Изану и его методы, одним из которых оказалось убийство Эмы, я могла смело предположить, что не маловероятно у него начнут закрадываться мысли о том, что пора бы потихоньку начать зачистку окружения глупой Ханагаки, которое плохо на неё влияет. Мой поступок также ударил на наши отношения. Просто уму не постижимо: я так старалась над тем, чтобы выстроить между мной и Изаной дружбу, пошла против своего страха перед множествами возможностями быть убитой, а всё это разрушилось всего за несколько минут... Мгновение и куча дней – одна йена и миллион йен. Как я могла всё угробить всего лишь из-за страха?.. Как я могла так поступить с тем, кто так мною дорожит?.. Почему мимолётное чувство затмило мой рассудок? Да, я понимала, что, поступив иначе, оказалась бы под контролем, но невозможно было не придумать что-нибудь во избежания этого. Я смогла бы что-нибудь придумать... Я уверена, что смогла бы... А если нет? А может, порвать связи с Изаной – это самый лучший вариант? Ведь, учитывая его зависимость, я буду не в силах находится с ним всю жизнь... Зря я вообще решила, что знакомиться с ним на той крыше было хорошей идеей. Зря тогда извинилась перед ним. Зря я пошла с ним и Какучо на ярмарку. Зря... Зря... Зачем я поцеловала его на том холодной балконе, давая почувствовать чужое тепло, сея в его сердце маленькое семя надежды? Зачем старалась подстроиться под него, после поссорилась... Почему просто не ушла в тот день домой? Изана дал мне шанс оставить его, бросить, показать, что мы не сможем быть вместе; словно он сам понимал все те беды, которые появятся, стоит нам только остаться вместе хоть на мгновение дольше. Так на кой хер я вернулась в Йокогаму, вернулась в его холодную, пустую квартиру, на ту просторную крышу, где пыталась вернуть его, где чуть не умерла от его же рук? Почему даже после попытки меня убить я всё равно осталась там, и хуже того – утешила ребёнка в своих объятиях?.. А потом мы болтали как ни в чём не бывало. Он открыл мне душу. Именно тогда я заключила с ним негласную сделку, по которой мы должны были быть всегда вместе. Затем произошло так много всего, что только подтверждало чувства Изаны ко мне, а местами даже одержимость. И вот, спустя время, у меня опять появился шанс бросить его. Да, так будет лучше. Я в любом случае придумаю, что делать с его местью. Я...

Нет. Так нельзя.

Почему я продолжала быть с ним, рисковала собой, противостояла страху внутри? Почему так старалась заслужить его доверие, его любовь? Ответ может быть лишь один. Я люблю Изану... Я люблю этого ребёнка, которого все бросают. Я люблю его глаза, когда в них так много искр, – да, мне страшно в них смотреть, когда они таковы, но причина лишь в том, что такими были они лишь раз и в такой ужасающий момент; эти глаза полны чувств и жизни, лишены всего презрительного, что обычно бывает в глубине тех аметистов. Курокава жестокий не потому, что сам таким является, а потому, что он считает, что только так сможет защититься, ведь ему не давали достойной любви, ему не говорили: "Не переживай. Я защищу тебя!" Он обездоленный. Я знаю, как сильно Изана меня любит – отчего и больно, ведь я сотворила ужаснейший поступок по отношению к нему, – а он знает, как сильно я люблю его, поэтому Курокава, понимая свои чувства, старается удержать меня подле себя, не желая мириться с тем, что я могу любить других людей так же, как и его. И это вполне нормально. Нормально желать, чтобы человек отдался лишь тебе. Человек по своей натуре – существо жадное, потому старается удержать всё ценное; но главное знать меру, думать об одном, но делать совершенно иначе, позволяя любимому получать удовольствие в обществе других, любить их, ведь ты и сам такой же человек, как и он: тебя тоже окружают родные, которых ты любишь, и если бы тебя привязали только к одному из них, тебе было ты больно. Но проблема скрывалась в том, что у Изаны никого, кроме меня и Какучо, не было – вот почему он был одержим: боясь, что про него забудут, не будут уделять больше времени, в конце концов разлюбят, приравняют к остальным, он старается заранее привязать человека к себе. И я не могла злиться на него. Единственное – сопереживать. Я жалела о своём поступке, но вскоре решила, что иначе поступить было никак. Из-за моих вспыльчивых действий я поставила наши с Изаной отношения под удар, что не могло не напрягать. Поэтому я должна была как можно скорее встретиться с ним, чтобы вернуть всё на круги своя. Придётся постараться, да и никто не говорил, что будет легко. Тем более, он сейчас в таком ужасном состоянии, отчего я боюсь с ним видеться. Я боюсь не того, что Курокава может сделать со мной, а его равнодушного выражения лица, холодного голоса, избегания физического контакта со мной, когда мы вновь предстанем друг перед другом. "Он возненавидел меня?" – спрашивала из раза в раз саму себя, но никак не решалась верить в какой-либо ответ на этот вопрос. Зато я вспоминала, как Изана, получив удар в спину, молил о том, чтобы я осталась с ним, не бросала его... "Не уходи, умоляю! Я всё сделаю, только не бросай меня!.." – эти слова въелись мне в голову так сильно, что я даже и забыла о его клятве отомстить – впринципе, я бы и сама отомстила за такой нахальный поступок. Я могла лишь думать о причиненной ему боли, ведь сам парень ничего плохого тогда не сделал. Конечно, он ударил меня, отчего я не должна была винить во всём лишь себя; но по сути я сама была виновата, что не предвидела этого, а ведь в прошлом меня чуть ли не убили те же руки; к тому же я первая его ударила, так что всё по-честному. Он жестокий, а его действия были очевидны. И всё равно Изане было больнее, чем мне, поэтому я... Ах... Устала так много думать... Легче будет сказать, что мне стыдно за свой проступок и я хочу извиниться, но опять-таки боюсь того, как он теперь ко мне относится... Я могла лишь стоять перед автоматом с напитками, положив голову на холодное стекло, даже сейчас думая обо всём том ужасе, который происходил в моей этой жизни; как впринципе я и думала все эти дни, ни на минуту не забывая о каждом своём действии по отношению к Изане, о каждом действии Изаны по отношению ко мне, какими словами мы обменивались друг с другом, как мы странно и неоднозначно глядели друг другу в глаза. Мысли не утихали, а ярко красная банка в автомате только усугубляла ситуацию, напоминая своим цветом всё ужасное: те сцены из "Убить Билла", униформу "Поднебесья", а главное – кровь важного для меня человека. Я могу только смотреть на банки глухим взором, будучи погруженной в саму себя, не находя причин возвращаться в мир реальный. Лишь какие-то звуки, отдалённо напоминающие шаги, звучали где-то вдалеке. – Эй, мелкая, долго тебя ещё ждать? – моего глубокого разума всё-таки смог достигнуть знакомый голос. Я повернула голову, сквозь выбившиеся локоны непослушных волос различая мужскую фигуру. Потом внезапно вспомнила, зачем я вообще пришла к автомату с напитками. – А, точно, ты же, вроде, газировку просил. – так же непринуждённо я начала рыться в карманах своей кровавой куртки – у погоды опять было биполярное настроение, судя по тому, как резко чередовались жаркие и холодные дни, – в поисках монет. И было всё равно, что пришла сюда по просьбе Баджи ещё минут тридцать назад, считая с того момента, как я переодевалась, выходила на улицу и шла за тем, чего просили, – Кейске в тот момент был занят важным делом: варил лапшу, – поэтому сказал, что необходимо купить напитки к ней; я согласилась, надеясь, что это маленькое приключение отвлечёт меня от всех плохих мыслей. – Вообще-то, я просил для себя чай... – с расстановкой исправил меня он, наблюдая, как я, не обращая внимание на него, уже закидываю мелочь и выбираю грёбанную колу. – Эм, ладно, посрать. Лапша всё равно уже набухла, пока ты тут возилась. – на лице его выразилось пофигистичное отчаяние с принятием такой жестокой участи. – Набухшая лапша – вкусная лапша. – я бросила в руки Баджи банку, и они ловко её поймали. – Ты же терпеть не можешь набухшую лапшу. – А какая уже разница? – глаза – в землю, голос – в грусть, а улыбка... А какая улыбка? Нет никакой улыбки. – Если человек испокон веков вынужден питаться, чтобы жить, чтобы восполнять потраченную энергию, как и другие живые существа, то какой смысл во вкусе еды? Только ради того, чтобы насладиться ею? Но не значит ли это, что мы слишком эгоистичны, и живём, чтобы есть? Ведь если посмотреть на других животных, то их не особо волнует, какой вид у еды, как она пахнет, еда ли это вообще, ими движет один только инстинкт – выжить в этом злом мире. Каждый день погибают десятки тысяч, а то и больше, бедняков, неспособных к жизни людей, даже тех же детей, а главной причиной их смерти является голод. Так какое право мы имеем жаловаться на набухшую лапшу, которая всё ещё остаётся той же лапшой? У других и этого нет, а мы... – Ё-моё, что-то тебя жёстко занесло. – Кейске, слушая весь этот неразборчивый монолог, не несущий в себе какого-то нормального повествования – хотя то были мои мысли, а значит такими они и были. – По-моему, смысла здесь нет как раз в твоих словах. Если другие страдают, это не значит, что мы тоже должны страдать. Просто жизнь даёт кому-то больше, а кому-то – меньше, тем самым пытаясь научить людей ценить то, что у них есть здесь и сейчас. Так почему бы нам, имеющим возможность на нормальную жизнь, не воспользоваться ею? Если тебе так жалко умирающих людей, то пойди и помоги им, в чём проблема? Я помолчала. Но не от того, что его слова как-то повлияли на меня – если честно, я вообще пропустила всё мимо ушей, потому что продолжала думать об одном и том же. – Да нет, мне всё равно. – я почесала затылок, не пытаясь сказать что-то ещё. Баджи тоже умолк, внимательно наблюдая за моим немногословным выражением лица, явно понимая, что здесь что-то не так. Затем он тяжко вздохнул и цокнул. – Так, садись давай. – Кейске подошёл ко мне, схватил за плечи и усадил на рядом стоявшую скамейку, впоследствии садясь сам, заплетая пальцы в замок, явно таким жестом показывая, что хочет серьёзно поговорить. – Это из-за этого Курокавы Изаны ты такая... Даже не знаю, какие слова подобрать, чтобы ты не обиделась. – Ты же знаешь, что я не обижаюсь. – он хмыкнул на такое замечание, дающее ему полное право на свободу слова. – Заторможенная, скудная, обкуренная, апатичная, ленивая, вечно в мыслях своих летаешь, не умеющая нормально думать, медленная, невзрачная, серая, ходишь, как будто тебя парень бросил, ведёшь себя как та самая стерва, которой на всех пофиг, неживая, унылая, закисшая, обкуренная. Стоп, кажется, это уже было... Ну ты меня поняла. – Вау, Баджи, поздравляю, у тебя большой словарный запас. Ты без сомнений сдашь экзамен по государственному языку. – мои колкие слова не возымели на него какое-либо негативное влияние, напротив, он даже посмеялся слегка, надеясь, что эта шутка хоть как-то показала меня как живого человека. – Так это он виноват? – Кто? – Курокава Изана, кто же ещё? – но, заметив мою невнимательность, Кейске сразу же отбросил все свои надежды, вновь покрывшись занавесом серьёза. – Ты ведёшь себя так с тех пор, как я отвёз тебя к нему в Йокогаму. Неужели что-то произошло? – Как "что"? Я порвала с ним. – И ты теперь страдаешь по нему? – вопрос Баджи был весьма странен, учитывая, что прозвучал он так, словно мы с Изаной встречались, а затем после разрыва отношений, я начала, как какая-то маленькая девчонка, рыдать, сожалея о всех тех моментах, которые мы провели вместе, рассматривая в руках влажную от слёз фотку, где мы вдвоём и нам хорошо; но проблема была в том, что, если так подумать, я действительно страдала по этому несчастному ребёнку. Он ответа от меня не получил, очевидно, потому, что я опять зарылась в мыслях. Его это раздражало. – Слушай, прекращай. У вас бы ничего не получилось в любом случае хотя бы потому, что этот тип идёт против Майки и твоего брата; к тому же тебя не беспокоит Кисаки, засевший в "Поднебесье"? – Беспокоит. Он та ещё заноса в заднице. – Ну вот, делай выводы. – Кейске глядел на мой лик, который мрачнел всё сильнее с каждой секундой, оттого что одни и те же мысли, что я уже промывала в мозгах кучу раз, пробирались вновь и вновь, досаждая всё сильнее и напоминая о всех тех испытаниях, с коими я столкнулась. Он, кажется, даже немного пожалел, что так надавил на меня, почувствовав, что всё идёт по одному месту из-за его псевдоподдержки. Баджи опять, но в этот раз глубоко, вздохнул, переваривая всё, что нужно сказать, чтобы это не было так жестоко и хоть как-то меня спасло от самобичевания. – Послушай, сейчас точно не самое лучшее время для отношений с чуваком, который враг всех твоих друзей. Нам ещё нужно учитывать, что этот самый твой "дорогой друг" собирается дать добро на убийство своей младшей сестры, поэтому нам нужно пока сосредоточиться на этом, потому что с остальным у нас плохо: Майки себе на уме, потому "Свастоны" места себе не находят, Дракен вымотан из-за исполнения всех обязанностей своего главы, на нас давят с двух сторон, отчего ситуация ещё плачевнее некуда, – вообщем, полная катастрофа. Я понимаю, что ты хочешь помочь этому "бедолаге", но не будет ли лучше оставить его на потом, а сейчас заняться проблемами посерьёзнее? У меня не было бы претензий, если бы ты смогла уговорить его не идти на такие отчаяные меры, как убийство своей сестры или война с младшим братом, но, как видишь, претензии есть. Баджи в чём-то даже был прав. Хотя я не могла действительно согласиться с его словами полностью, потому что оставлять Изану это не самая хорошая идея. К тому же неизвестно, когда всё будет в норме, чтобы я могла начать с ним адекватные, здоровые отношения. А Кисаки остаётся проблемой, когда я и в его окружении, и нахожусь далеко, не поддерживая связь; избегать его следовало давным-давно, ну или хотя бы не вести себя так вызывающе, чтобы не привлекать его внимание – как раз из-за этого гений всё обо мне разнюхал; сейчас же непонятно, стоит ли и дальше находиться с ним порознь, учитывая, что его планы поменялись ещё с того самого момента, как он покинул "Свастонов" своевольно, поэтому теперь фиг поймёшь, какой будет его следующий шаг; а если остаться рядом с ним, то есть шанс что-то да разузнать про его злодейские планы, даже можно было бы пойти на компромисс... Но это также подкреплялось большой опасностью. Все варианты моих действий неидеальны: везде есть свои минусы и плюсы – потому нужно решить, что поставить превыше всего. – Хорошо, я тебя поняла. – немного собравшись и что-то да вбив себе в голову, попытавшись унять нескончаемые мысли, я взглянула на Кейске уже более живым взором. – Просто, как ты и сказал, мне жаль заканчивать наши отношения с Изаной вот так; но если того требуют обстоятельства, то я подожду момента, когда всё наладится. – Ну вот и хорошо. – он с облегчением вздохнул, потрепав меня по голове, тем самым показывая, что рад видеть во мне хоть какие-то огоньки, а главное – разумные слова. – И всё-таки тебе нужно освежиться. "Свастоны" собираются этим вечером пойти в клуб, чтобы отдохнуть от всего того навала проблем, так что ты тоже приходи. Майки сказал, что ваши отношения сейчас наладились, поэтому тебе будет даже весело. – он опять бесцеремонно положил свою руку мне на макушку и неряшливо потрепал мои волосы, зарываясь в них пальцами. – Весело? – потребовалочь не так много времени, чтобы обдумать предложение, потому что, услышав только слово "клуб", я сразу же представила себе громкую музыку, танцы и полный отрыв, что впринципе могло бы нарушить поток моих гнилых рассуждений. – Звучит неплохо. – моё согласило позволило Баджи спокойно вздохнуть. – Кстати, где мой перочинный ножик? В голове промелькнули свежие воспоминания, в которых мой любимый школьный пиджак, где и было опасное орудие, остался в квартире Курокавы. – Кажется, я его дома забыла. – удивительно, но ложь легко сорвалась с губ, кои не поднялись в нервную улыбку, как это происходило обычно. – Ясно, но верни мне его, когда будем в клубе. Лады? – Кейске протянул свою мазолистую руку мне, я же ответила тем же, крепко её сжав. – Лады.

***

Вечер. Холод. Топот ног. Звон стаканов. Громкий рёв. Прийти в такое шумное заведение, полное таких же ленивых бездарей, расстрачивающих свою жизнь здесь попусту, было хорошей идеей, учитывая, что надела я лишь свою красную кожаную куртку, когда никакого отопления и в помине не было. Морозящие пальцы холодка касались меня своими концами, оставляя освежающее ощущение, пробегая быстро и легко, вызывая мурашки по коже, напоминая, что я ещё жива. Клуб был примечателен тем, что внутри оказалось темне, чем я себе предполагала, и освещением служили светодиодные лампы фиолетовых, красных, местами синих оттенков – где-то могли промелькать зелёные пятна. Типичный набор цветов. Играли здесь классические хиты нулевых, среди которых обязательно должны были быть песни группы "Number Girl". Рок вырывался из колонок диджея, пронося свои ритмы сквозь толпу людей вплоть до краёв здания, заражая посетителей своей дерзостью и энергией, заставляя всех танцевать на танцполе. И всё было прекрасно, всё было по классике. Но самым смешным для меня оказался тот факт, что клуб сделан специально для несовершеннолетних, а работает он лишь до десяти. В любом случае, моя цель была к каком-то смысле выполнена: строки песен, гармоничные движения под них, тупые переливы света забили пустующие места в моей голове, смещая в сторону мысли о всём том шквале трудностей. Могла ли я расслабиться? Не сказала бы. И то, и другое действовало на мои итак пережившие многое нервы. Но хотелось хотя бы какого-нибудь разнообразия: изменить свой внешний раздражитель с "Свастонов", Майки, Изаны и прочего на танцпол, музыку и лампы казалось для меня чем-то освежающим. Это было похоже на то, если бы тебе дали отпуск в Дубаи, и, кажется, ты отдыхаешь себе там спокойно, но почему-то всё надоело, хочется чего-то нового; поэтому ты решаешь улететь в США, где так же отдыхаешь. Разница только в обстановке. Мои быстрые, но такие уставшие глаза бегали туда-сюда в поисках коротко стриженного брюнета с синдромом старшего брата и острыми клыками, как у вампира. Но я не могла даже макушку его головы найти среди всей той толпы. Кстати, можно было зато различить тех же братьев Кавата, отжигающих синхронный дуэт под музон, Мицую с Хаккаем, обсуждающих что-то интересное, Майки и Дракена, сидящих на дорогих диванах вокруг стола, которые вели очень бурный разговор, – по крайней мере Кен был весь красным, и это была заметно даже в таком освещении; он кричал что-то там на Майки, а этот, в свою очередь, со спокойным лицом пропускал его слова мимо ушей. В итоге, не найдя Баджи, я тяжело и обременительно вздохнула, на всяких случай ещё разок оглянувшись, и направилась к бару, где, скорее всего, продавали безалкогольные напитки. Усевшись на барный стул, я стала разглядывать на доске меню, на котором буквы были бы не видны, если бы только не неоновая подсветка. Действительно, здесь не оказалось ничего, кроме как газировок, молочных коктейлей, сока, здесь был даже чай, но ни одного намека на спиртное. Разве что могли написать "Водка", а рядом в скобках – "вода", типо для того, чтобы это хотя бы выглядело по-взрослому. В любом случае, я всё равно не стала бы заказывать даже безалкогольное пиво, потому что прошлый опыт с Ханмой был очень страшным, хотя именно благодаря этой катастрофе я смогла вновь наладить отношения с Майки, что впринципе было в какой-то степени хорошо. Я заказала себе "Джин", на самом деле оказавшимся обычным апельсиновым соком, во вкусе которого отзывались нотки лимона, стоило только отпить немного из красной трубочки, теребящейся меж моих зябких пальцев. Удивительно, но, даже будучи в таком шумном месте, моим мыслям удавалось как-то просачиваться сквозь пелену музыки, громких стуков каблуков об танцевальный пол, криков во всю глотку вперемешку с фальшивым пением; и теперь они снова начали преследовать меня, но не сразу: сначала я подумала о том, что цвет трубочки соответствует моей куртке, затем поняла, что красный цвет по большей части символизирует кровь, и лишь после вспомнила, как, вытаскивая тот кандзаси из плеча Изаны, я заметила лёгкий багровый оттенок, оставшийся на холодном металле – но был ли он холодным после того, как побывал внутри мышц, кровеносных сосудов, кожи Курокавы? Организм человека тёплый. Но не думаю, что Изана был бы таким. Он очень холоден. Я бы продолжила рыться в своих мыслях, если бы не заметила краем глаза, что рядом, справа от меня, подсел какой-то человек невысокого роста. Но это всё, на что хватило моего внимания, и я не стала даже смотреть на него, продолжая мешать сок трубочкой, следя за созданным мной водоворотом. Где-то вдалеке только слышался голос Дракена: "Эй, Майки! Куда ты свалил!?" – Привет, Хана, давно не виделись. – знакомый глас проскрипел в моих ушах, и сразу же пальцы перестали крутить трубочку, думы мои улетучились, а глаза резко и в удивлении взглянули на парня. "А, теперь понятно", – подумала я, осознав, почему Кен кричал. – Привет, Майки. – я поздоровалась, и это оказалось для меня затруднительно, смотря на моё состояние, – я даже не стала поворачивать голову в его сторону, а более того, перевела взгляд вновь на напиток. Он же продолжал смотреть в моё задумчивое, усталое, бледное лицо... Хотя нет. Лицо моё отдавало розовыми и фиолетовыми оттенками от всех этих лампочек. Майки удерживал свою голову на кулаке, подставив локоть на стойку, и всё его тело было обращено ко мне единственной. Хоть и глядела я на него лишь мгновение, но не могла не заметить эту присущую ему измученность, но обычно Манджиро умел её тщательно скрывать, а сейчас всё было иначе – или это я просто слишком хорошо его читаю? Но не думаю, потому что даже Баджи с Чифую отмечали, что "Непобедимый Майки" уже не тот, каким был. Очевидно, что был он в таком состоянии из-за всех этих проблем с "Чёрными Драконами" и "Поднебесьем". – Майки, вот ты где! – к нам присоединился третий-лишний – Дракен, в лице которого можно было различить толику гнева, немного беспокойства, а также усталость, что бывает обычно у офисных работников. "Я задолбался", – читалось в его глазах. – Вернись, ты не можешь уйти посреди разговора о том, что мы будем предпринимать с "Чёрными Драконами" и "Поднебесьем" в нашем-то положении! – Кен-чин, мы же пришли сюда, чтобы отдохнуть от всего этого. – не смотря на Манджиро, я всё равно смела предполагать, что сейчас он потемнел ещё сильнее, а улыбка, кою он выдавливал, пропала в мгновение ока. – Ну да, я сказал так, чтобы ты точно пришёл, иначе, скажи я о том, что мы будем обсуждать дела "Свастонов", духу твоего здесь не было бы! – как Баджи и говорил, Майки не желает что-либо делать в этой сложной ситуации, а слова Рюгуджи только это подтверждают. И не понятно, почему Сано настолько заселся в себе, потому что не могло быть такого, что эти две вражеские банды так сильно давили на его дух. Он не такой человек. – Отстань, я хочу отдохнуть. – послышалось некое раздражение. – Да ты итак отдыхаешь. Вот ответь мне: когда было последнее собрание "Свастонов", а? – ответа не последовало, зато сквозь всю эту толстую пелену музыки и криков отчётливо был услышан тяжёлый вздох. – Майки, тебе трудно, я знаю, но мы не можем бездействовать так долго. Все в "Свастонах" недовольны тем, что ты ничего не предпринимаешь... Это что, Хана? – Дракен внезапно начал недоумевать, а когда я ещё и обернулась к нему, он ещё сильнее удивился. И удивление его оправданное, ведь виделись мы в последний раз на том самом собрании "Свастонов", на котором меня выгнали из банды. Так остроты в момент нашей встречи добавлял ещё тот факт, что именно Кен не дал мне тогда нормально поговорить с Майки, швырнув на землю, дав полетать мне над ступеньками и болезненно пасть. – Почему ты... Как... Ух, ладно, я вообще не понимаю, что твориться у тебя в голове! – с этими словами Рюгуджи, потирая уставшие глаза, повернулся и ушёл прочь, оставляя нас наедине. Судя по его реакции, Манджиро никому не говорил о том, что он вновь общается со мной, – но я тут же вспомнила Баджи и невольно подумала, что Кен оказался обделён такой информацией. Мы просидели в секундной тишине, и, когда Майки удостоверился, что его друг точно ушёл и не будет и дальше капать ему на мозги, вновь заговорил: – Ха-ха, дела "Свастонов" сейчас идут не по тому месту, а всю ответственность приходится брать на себя. – отшутившись, он снова улыбнулся и повернулся к барной стойке, начиная рассматривать умопомрачительное меню. – Ты не рассказал Дракену о том, что снова стал общаться со мной? – спрашивала я, глядя на него своими не искрящимися глазами. – Даже Баджи знает. – Ну, мне показалось, что Кен-чин стал бы ругать меня, если бы узнал, мол, я сам же тебя бросил, а потом внезапно возобновил общение, как последний дурак. – Майки слегка посмеялся со своих же слов, видимо, пытаясь не выдать своё подавленное состояние. Знал бы бедолага, насколько жалким он выглядел в этот момент. – А Баджи в любом случае узнал бы это, потому что ты постоянно с ним на связи, как и с Чифую. Знаешь, когда на том собрании, он ударил Кен-чина, я его отстранил и сказал, чтобы он ни на шаг к тебе не приближался, – впринципе, я отдал этот приказ всем членам "Свастонов", – но Баджи плевать на это хотел, а его отстранение только сыграло ему наруку. Он поступил так, как и следовало от него ожидать, и тогда я подумал: "На кой чёрт я пытаюсь его остановить, если это бесполезно?" – Манджиро говорил всё это, надеясь, наверное, хоть как-то поддержать наш разговор. – Баджи так тянется к тебе, что я иногда начинаю думать, что ты ему... Эм, ладно, это слишком глупые теории. Но, должен признать, что немного завидую ему. Зависть Майки могла быть обусловлена лишь тем, что с Кейске у меня нормальные доверительные отношения, в то время как с ним самим я не могу ничего наладить. Из этого и выходит, что Манджиро приходится наблюдать за тем, как я мило общаюсь с его другом, который видит во мне только подругу, в то время как его сердце изнывает от невзаимной любви ко мне. – Он сказал, что на вас недавно напала какая-то банда, – тем не менее, я не хотела как-то менять мнение Сано и давать ему надежду, потому что сейчас у меня самой с делами было не очень, а спасать сейчас и его не было просто сил – хотя сил было ни на что: я не могла даже нормально выпить этот чёртов сок, а пальцы быстро устали дёргать трубочку, глазам надоело пялиться в водоворот, – и что глава этой банды твой брат. С таких слов улыбка Манджиро неловко скривилась, он сам бросил свой взгляд вниз, не зная, куда его деть, и чуть прикрыл своё лицо ладонью, как будто постыдился чего-то. – Я и сам был в шоке, когда узнал, что у меня есть старший брат. Как оказалось, Эма – его младшая сестра, поэтому, можно сказать, что мы все трое одна семья. Да и Шиничиро постоянно с ним виделся, вот только ни мне, ни Эме об этом не говорил, но почему – не знаю. – он взял гадкую паузу. – Как-то не очень получается идти против своего же брата. Я бы хотел, чтобы мы просто встретились и поели тайяки за весёлым разговором. – по Майки было видно, что он правда не очень-то и горел желанием начищать морду Изане, оно и понятно: Манджиро сам устал, к тому же он видел в Курокаве члена семьи. Но проблема заключалась в том, что кровными они не были, а война между "Свастонами" и "Поднебесьем" в любом случае должна быть, потому что точка не возврата уже поставлена. Дерьмовая ситуация. – Я, кстати, виделся с ним, с этим Курокавой Изаной, в тот день, когда всех наших избивали. Он оказался тем ещё выпендрюлей. – ну здесь он точно подметил. – Жесть. – всё, на что меня хватило. А что я могла ещё сказать? "Майки, не надо сражаться со своим братом!" "Майки, он тебе не родной!" "Майки, "Свастоны" порвут "Поднебесье", не волнуйся!" "Майки..." Что сказать?.. Ничего. Больше я ничего не хочу говорить. Каждый раз, когда я пытаюсь вытащить кого-то из отчаяния, получается ещё хуже, и Изана тому пример; Манджиро тоже от моего появления стал чувствовать себя намного хуже, чем в манге. Куда подевалась его стойкость, решительность, любовь к дракам, умение скрывать то, что у него в душе? Куда делся Майки!? Майки... А может, Манджиро сейчас предо мной?.. – Согласен с тобой. Всё, что сейчас происходит, – жесть. – он подметил моё нежелание внедряться в эту тему разговора; подметил мои пустующие глаза, в которых единственным отражением были фиолетовые оттенки, и даже признак на ту самую черную смоль, черный порох его очей не проскользнул даже ни на секунду. – Как же мне не хватает Шиничиро... – Манджиро упёрся локтями на барную стойку, тем временем положив обе ладони на свой лоб, чуть зарываясь пальцами себе в волосы. – Скажи, а что ты будешь делать, если я скажу, что знакома с этим выпендрёжником? – я так билась в печали, не знала, что делать. Мне казалось, что было бы славно, узнай он всю правду, потому что неизвестно, что бы Манджиро сделал, узнав о неродстве с Изаной; возможно, он бы всё равно попытался с ним сдружиться, но, боюсь, Курокава не был бы рад такому "младшему" брату, как Майки, которого так любил Сано-старший. – Что? – он с удивлением на меня взглянул, после чего посмеялся. – Да быть не может! Если бы это действительно было так, то я бы точно узнал! – его пальцы, тёплые пальцы, утирали солоноватые слёзы, вызванные, к огромному счастью, смехом, а не горем об утрате любимых, как обычно у Манджиро бывает. – Ну я точно не сказала бы тебе! Откуда бы ты узнал? – какие-то краски взыграли в моих словах и лице, стоило увидеть честные искры веселья в этих грустных глазах – и вызваны они были явно не светом от ламп. – Ты же постоянно с Баджи тусуешься, так что было бы не удивительно, если бы он узнал. А я бы узнал от него! Поэтому сама мысль, что ты можешь быть знакома с Изаной, невозможна и абсурдна. – Манджиро в своих утверждениях был уверен, ведь верил в их с Кейске исключительную дружбу, в которой они всецело отдаются и делятся откровениями; а если дело касается чего-то опасного, как факт того, что их подруга связана с самой жестокой группировкой Йокогамы, то тут без сомнений будет негодование с двух сторон. Это лишь подтверждало, что Манджиро верил Баджи. А сам Баджи?.. Он всё знает, но не говорит – это идёт порознь мнению Майки. Но дело тут даже не в самом Кейске, а в том, что я сама заставляю его молчать об этом – скорее всего, Сано надеялся, что даже при таком раскладе его дорогой друг всё равно проболтался бы о моей тайне. – Ну да, ты полностью прав. Не может быть такого, чтобы я была знакома с этим парнем. – на лице – улыбка. И нет, это не та улыбка, что так неловка и глупа, когда я вру; это была самая настоящая что ни на есть улыбка лгуна, способного спрятать всё то коварное, злодейское и отвратительное всего-то в паре приподнятых уголков губ. Ужасно было внутри меня. Глаза это отражали. И получался в итоге сильный диссонанс между этими двумя явлениями: прекрасная, милая и такая добродушная ухмылка дополняет эти два огромных пустующих океана, обретавших фиолетовые оттенки из-за всяких такого рода светодиодных ламп. Манджиро моей улыбке поверил. Удивительно было то, что человек, который всю жизнь прожил с такой же маской "У меня всё в порядке", не смог распознать такую знакомую ложь. Но, возможно, дело было в том, что он сам разучился эту маску надевать. – Ты выглядишь не очень хорошо. – я не могла не сказать это, хотя бы потому что начинало становится совестно от факта, что я никак не пытаюсь его поддержать. В любом случае, как бы долго я ни считала, что только всё порчу, но всё равно было бы славно, хотя бы узнать о его душевных терзаниях. Майки хоть и закрыт в себе, но он пытается открыться мне, и этому есть много доказательств. Так что его откровения могли бы хоть как-то облегчить его ношу. – С чего ты взяла? Я прекрасно себя чувствую! – на мгновение в лице усталом мелькнуло замешательство и некий страх, говорящий: "Неужели поняла?" И мне показалось, что Манджиро сам же показывает эту свою боль, но, стоит заговорить о ней, как сразу пугается этой темы, – он неуверен на этот счёт. – Хватит притворяться, все итак знают, что тебе хреново. – эти слова смели бы прозвучать жестоко, резко, в какой-то степени равнодушно, смотря на то, что взгляд мой мертвецкий устремлён был всё так же на напиток. Последовало самое громкое молчание: среди шума толпы, плясок, танцев, фальшивого пения, чоканьев стаканов и криков не было слышно лишь одного голоса Манджиро. Но зато отозвался он на всё это всего-то жалким вздохом. – Настолько заметно? – и вот, спустя приличное время, он скривился в неприятной для себя улыбке, выражающей всё то враньё и грязь, сошедших с губ, пока брови хмурились настолько сильно, что аж морщины на переносице появились, а очи сузились, словно закрыться после тяжёлого дня хотели и погрузиться в сон непробудный. Ему самому смешно стало от своего положения: Майки был так жалок, все видели его в таком ужасном образе, хотя он должен был вести всех, сиять, как звезда, не давать другим унывать. Он должен был быть идеальным лидером, сильнейшим. Но что-то пошло в его жизни не так. – Для начала, тебе следовало бы хотя бы уделить внимание "Свастонам", а то так и до расформирования не долго. – я не только дала ему совет, но и выразила своё мнение насчёт исхода таких плачевных обстоятельств. Если Майки так и продолжит в себе копаться и унывать, что впринципе ему не подходит, то "Свастоны" точно проиграют "Поднебесью", а это мне не надо. К тому же эти проблемы с Кисаки и Изаной выматывают и не дают нормального понимания, что мне следует делать, и если я ещё и возьму на себя бремя по типу морального состояния Манджиро и положения "Токийской Свастики", то точно не смогу уследить за всем – иначе мне придётся просто разделиться на несколько частей! Я должна положиться на Баджи, но он не сможет как-то помочь с психикой своему другу, ведь тот закрытый в себе болван, который не станет открываться всем подряд, хотя и ходит вечно с грустной миной, из-за чего все его друзья в недоумении, а помочь никак не могут; к тому же я уже спихнула ответственность за "Чёрных Драконов" на итак ничего не успевающего Кейске. Если так подумать, то Майки за все наши отношения пытался как-то мне открыться, хоть и поверхностно; из этого исходит, что только я и могу ему мозги вправить, что очень удручает. Опять мне разбираться со всеми этими проблемами в башкой... – Уделить внимание "Свастонам"? – он слегка взглянул на меня, прокручивая от нервов локон своих светлых патлов, а потом хмыкнул. – Да, думаю, ты права... – с этими словами "Непобедимый Майки" встал из-за барной стойки, поправил свою чёрную куртку, на которой была надпись: "Над набесами и под небесами я один – почитаемый". – Что ж, пойду поищу Кен-чина. – лицо его вновь обрело ту самую сталь, серьёзность, присущие тому самому главарю "Токийской Свастики". Непобедимый, вернулся ли ты? А главное: на долго ли?.. Он ушёл, оставив меня одну. Впринципе, я этого и хотела в глубине души. Прошло примерно минут так пять, по моим расчетам. Хотя могло пройти и больше, потому что, когда полностью погружаешься в свои тёмные мысли, начинаешь забывать, что прошло не пять минут, а все десять, проведённые размешиванием кислого сока, наверное, сделанного из красителей. Ничтожное времяпровождение. И зачем я вообще сюда пришла? Ради того, чтобы купить себе фальшивый "Джин", который итак не допью? Я хотела всего лишь забыться во всей этой клубной суете... Ну, зато можно обрадоваться тем, что я смогла наставить Манджиро на путь правильный, даже если это и на время – но Майки человек стойкий, поэтому его надолго хватит. Перекидывая ногу на ногу, ёрзая на барном стуле, мешая уже ненавистное "бухло", я ощутила, как мой телефон завибрировал в карманах джинсовых шорт. Вытащив его, поняла, что кто-то отправил сообщение. "Ну наконец-то, хоть так отвлекусь", – с облегчением подумала я, пока не увидела холодящие душу слова: "Ты бросила меня, а теперь веселишься в клубе( Это разбивает мне сердце", – было написано. Отправитель: Изана. В миг все мысли улетучились, музыка уже перестала казаться такой громкой, как те же танцы, топоты ног и отстукивание десятисантиметровых каблуков и крики, по сравнению с моей внутренней мгновенной тишиной, сравнимой с той, которая бывает обычно при наблюдении за вечерним морем на красивом корабле; но только спустя пару секунд понимаешь, что, приближаясь ближе к океану, надвигается невероятный шторм, вызывающий смертельный страх за свою жизнь; затем ты оказываешься в эпицентре этой бури, корабль начинает раскачиваться, как и твоя психика, а внутри него уже во всю играют волны-проказники, делая ситуацию ещё хуже, утапливая всех пассажиров; внезапно прозвучал взрыв – это был двигатель, поэтому твой прекрасный "Титаник", на которым ты только недавно наслаждался видом моря, медленно плывёт ко дну, такому глубокому, как и твоё отчаяние. Только так можно было описать все мои чувства и мысли, проскользнувшие за эти пару секунд: сначала вроде тихо, ты, испуганная, замираешь, затем тебя окутывает осознание, что что-то здесь не так в этом сообщении, а потом внутри будто кое-что щёлкает, говоря, что именно здесь не так – то была мысль, что любящий Изана в курсе, где я сейчас нахожусь, иначе объяснить его слова нельзя, – скоро и вовсе я погружаюсь в полную меланхолию, стресс, непонимание, куда мне следует себя деть, что делать и что происходит прямо сейчас. Суматоха. Сумбур. Хаос. Беспорядок. Я не знаю, что сейчас творится в моей голове, потому что там сплошная каша, но почему-то лишь одна мысль звучит громче всех: "Надо бежать!" "Где он!? Где этот ублюдок!?" – кричала я внутри, резко вставши со стула, начав нервно мотать головой туда-сюда, всматриваясь в каждое лицо всех посетителей, чтобы увидеть те самый фиолетовые глаза, смуглую кожу и диссонансирующие с нею пепельные волосы – нигде нет! А от этого ещё страшнее... Внезапно кто-то схватил меня за запястье, и я сразу же обернулась, вырвавшись из цепких мужских рук. – Что с тобой? Ты какая-то нервная. – обеспокоенные и удивлённые глаза, благо, что чёрные, устремились в мои, полные тревоги, страха и готовностью проститься с жизнью в любой момент. – Эм, я... – даже когда рядом был "Непобедимый Майки", мой мозг инстинктивно заставлял меня продолжить поиски "Бессмертного Изаны" среди толпы людей, что очень озадачило моего собеседника. В любом случае, в глубине было осознание, что моё поведение странное, поэтому я пыталась привести себя в порядок. – Я пойду домой. Мне пора. – поспешно ответив, я собиралась развернуться и пойти искать Баджи, который был единственным, кто может в целости и сохранности меня отвезти. – Погоди! – меня схватили за руку. Что-то неприятное вдруг кольнуло в сердце, и то было свежее воспоминание, как Изана так же взялся за меня, прося, чтобы я не уходила, несмотря на всю мою ложь и недоговоренность. Мне дурно стало, и я рефлекторно отвела своё запястье, не дав ладони Майки доле задерживаться – он конечно это подметил. – Зачем уходить так рано? Ты ведь только недавно пришла. Я последовал твоему совету и уладил всё с Кен-чином, так что мы могли бы повеселиться. – он улыбнулся, попытавшись оставить меня подле себя и успокоить. "Что-то мне это напоминает..." – хоть и ситуации здесь совершенно разные по опасности и безумию, но сходство было. – Нет, я не могу. Мне срочно нужно идти. – дав ему понять, что быть здесь я правда не собираюсь, обернулась, делая первые шаги к выходу. Но не тут-то было! Опять меня схватили, и на этот раз очень сильной хваткой, в которой выражалось всё то нежелание отпускать меня. Это всё начинало действовать мне на нервы. Я спешу. Я боюсь. Я чувствую себя птицей, которую пытаются загнать в золотую клетку. Прямо как тогда... – Не уходи, пожалуйста! Мы так давно не виделись, а уже собираемся прощаться! Разве мы не должны наверстать упущенное? – Манджиро всё сильнее и сильнее сжимал мою руку, а моё терпение всё кончалось и кончалось. – Хана, останься... С кем я ещё смогу вот так поговорить? – он поднял свои тёмные глаза, полные надежды на моё согласие – Курокава смотрел на меня так же. В голосе его отражалась вся та слабость и немощность маленького Манджиро, вечно отыгрывающего роль "Непобедимого Майки", желающего просто высказаться кому-либо о своих проблемах. "Я тебе что, психолог? У тебя столько близких, готовых тебя поддержать, а ты просишь помощи у меня! Просишь у той, кто сама со своими проблемами разобраться не может!" – такие резкие мысли прозвучали на тот момент в голове, когда я ощущала всю эту его мольбу, когда меня распирало на части от всех нахлынувших воспоминаний. – У меня нет времени на разговоры! Не удерживай меня против моей воли! – я вырвалась из этой жадной хватки, похожей на то, словно меня в наручники заковали, уже крича на него, не вынося всего этого дерьма. – Но!.. Хотел было Майки что-то ещё добавить к своим молящий фразам, как вдруг в него полилась волна свежевыжатого апельсинового сока, охладившего весь его пыл горячих страстей от макушки до плеч. Он, не ожидавший такого поступка с моей стороны, глядел – даже не на меня, видимо, пребывая в астрале от шока, – ошарашенными глазами чуть ниже, не зная, куда деть их, уже переставших так гореть тем пламенем, который быстро потух. Сано затем посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я скажу что-то, но вместо этого получил только молчание; поэтому он решил потянуться пальцами к своим мокрым волосам, с кончиков коих скоротечно падали оранжевые капли, чтобы убрать их от лица. – Я... – поняв свой слишком резкий и необдуманный поступок, я не могла найти оправдание. "Извиниться?" – этот вариант сразу не подошёл, потому что мне даже не хотелось, чтобы меня прощали. "Дура", – лишь с такими мыслями я сразу же отвернулась от Манджиро и ушла прочь как можно скорее.

***

И вот Сано Манджиро вновь остался один. Его вновь бросили. Он вновь отвергнут. Парень может лишь убирать влажные пряди, уже чрезмерно сладкие от сока, в котором невесть сколько сахара; продолжать смотреть вниз, не опуская при этом голову, после оттягивать от себя пожелтевшую кофту, коя прилипла к его телу. Он обдумывал всё на свете, но так и не находил ответа ни один вопрос. Хотя Манджиро хотел бы знать лишь одно: "Почему?" Нет, и дело здесь было даже не в самом недавнем происшествии, а в том, что вопрос этот относился ко всей его жизни. "Почему я не могу быть с теми, кого люблю?" "Почему я не могу высказаться кому-либо?" "Почему я продолжаю притворяться сильным, хотя ничтожно слаб?" "Почему? Почему? Почему?"

Почему?

Почему?

Почему?

"Почему я должен вечно страдать?"

Вот такие мысли преследовали юного главу "Свастонов". Но, несмотря на всю ту боль, что Манджиро переживал, Майки мог лишь отчаянно вздохнуть, отвернуться от той стороны, в которую убежала Ханагаки Ханамичи, и направиться к своему верному и ответственному заместителю – Дракену. Лишь дела могли сейчас забить всю его голову, не давая и шанса о плохих мыслях, в которых только и были жалобы на его жизнь, превратившуюся в жалкое существование. "Просто перестань думать об этом, и всё пройдёт само собой", – тешил себя Манджиро, уже оказавшись рядом с Кеном, который сидел на дорогом диване, сделанном из красной кожи; рядом с ним был столик, а на столике – напитки: яблочный сок, кола, всякая такая газировка и... Апельсиновый сок. Отчаявшийся во всём поморщился, но в миг обрёл на лице беззаботную улыбку, вспоминая, что сейчас он "Непобедимый Майки". – Кен-чин, давай обсудим "Поднебесье". – он уверенно сел, раскидывая руки назад за спинку дивана, ставя одну ногу на другую, всем видом показывая, что с ним всё хорошо. Рюгуджи, замечая, как его глава проходится по своим влажным волосам верх, зарываясь в них всеми пятью пальцами, сначала помолчал. – Почему ты весь мокрый? – совершенно серьезно спрашивал он, игнорируя прошлые слова друга, вглядываясь в него таким взглядом... "Поедающим", – назвал бы Майки. – Ну, так скажем, меня опять отшили. – тем не менее, отвечал он очень спокойно, естественно, словно вновь научился надевать на себя маску сильного человека, что даже Кен не сразу понял его чувства, если бы не постоянные разговоры Майки о Ханамичи в прошлом, доказывающие всю глубину его юношеской любви. Из-за этого он просто не мог поверить, что Манджиро, по уши влюбленный, может быть таким бездушным после отказа; тем более недавно он был сам на себя не похож: уставший, не желающий что-то делать, очень читаемый для других. – И? Хочешь сказать, что с тобой всё в порядке? – такой внезапный вопрос, способный выбить Майки из колеи, показался ему слишком опасным, особенно когда Дракен ужесточил свой взор, – это значило то, что он готов принять лишь честный ответ. – Конечно, она же не в первый раз мне отказывает. – Сано сказал очередную ложь, хотя слова о постоянных отвержениях были правдой, что впринципе знал и Рюгуджи. – И каждый раз ты пытаешься снова и снова... – Дракен, словно наблюдавший за отношениями этих двух с самого начала до самого конца, не упуская ни одного момента, тяжело вздохнул, точно устал от этих вечных наблюдений. – Майки, ты дурак. – А, я понял! Ты говоришь это, потому что я сам же выгнал Хану из "Свастонов" и теперь сам же вернул общение с ней! – Майки поднял руки в поражении – его раскусили. Но он улыбался, как будто обсуждал не особые чувства и отношения, а просто какие-то школьные интрижки с одноклассницами, которых даже по именам не знает, ведь они не так интересны ему, как та же Ханагаки, вечно катающая его на эмоциональных качелях. – Так что не надо повторять мне, что наши отношения в любом случае были бы обречены на провал. Я и без тебя это знаю. Всегда знал. – Ты знал и всё равно продолжал с ней сближаться. – дельную вещь и очень важную сказал в сие момент Кен, заставив даже Манджиро задуматься над смыслом этих слов, отчего он притупил глаза, впав в глубокие думы и осмысления, полные фраз: "А точно ли это было правильно?" – Тебя вообще не волновало то, сколько раз тебе отказали. Почему, Майки? – опять это "Почему...?" Сано Манджиро очень устал сегодня думать. Он устал ломать голову, пытаясь найти ответы на все те вопросы с одним единственным "почему". Он мог только вспоминать все те проведённые вместе встречи, полные смеха, слёз, гнева и многих других чувств; все те тёплые слова, которые они говорили друг другу; Манджиро вспоминал, как пытались войти в его душу, понять, что с ней не так, почему он вечно притворяется сильным, как говорили, что слёзы – это явление вполне нормальное и стыдиться его не нужно – хотя сама владелица этих слов не желала показывать свою "слабость", говоря, что она не размазня и не плакса; она была единственной, кто понимает всю его ношу, была единственной, кто замечал всю его тревогу, когда близкие ему люди находились на волоске от гибели; была единственной, кто был готов его выслушать. Манджиро вспоминал все те касания, полные диссонанса: ведь когда его рука была так горяча, как солнце, её руки легко холодели, хотя нет, правильнее будет сказать, что они никогда не были тёплыми – и стоило ему коснуться её, понимал, что они совершенно разные даже внешними чертами. Манджиро не мог выбросить её из головы ни на минуту: будь он на собрании "Свастонов", или ложась он спать, кушая за столом вместе с Эмой и дедушкой, катаясь по ночному Токио, смотря в лицо Такемичи, гуляя рядом с рекой, проезжая какое-нибудь поле, с которого можно отчётливо увидеть звёзды, – Манджиро везде думал о ней. Она стала частью его опасной, никчёмной, такой мрачной жизни, полной боли. Она стала светом. Она стала той, кто мог бы изменить его – но знал бы он, что он уже изменился... Нельзя было сказать, насколько сильно Манджиро дорожит ею, ведь чувства его были так огромны, что, наверное, будь они водой, то даже всех мировых океанов не хватило бы, чтобы сравнить эти объёмы. А когда он смотрит на неё, то тут же понимает, что единственные для него мировые океаны – это её глаза; что губы, которые Сано хочет видеть лишь в улыбке, это её. И из этого Манджиро мог задать себе единственный вопрос, на который был ответ: "Почему, несмотря на всю ту боль, которую Ханамичи принесла ему, он продолжал снова и снова искать возможность быть с ней?"

Почему, Майки Манджиро?

– Потому что я её люблю. Он резко встал, изменив выражение своего лица на более серьёзный, как будто ничего не выражающий, – но на самом деле лишь в этом лике были все чувства его, лишь в нём они могли отражаться, чем в той же маске веселья и беззаботности, несущими в себе пустоту; он словно прозрел по-настоящему, воссеял. Дракен таким действием был удивлён, и ещё сильнее он удивился, когда друг его сорвался с места и побежал куда-то, ничего больше не сказав. – Вот же ж... Реально дурак...

***

Я не стала искать Баджи, так как это могло быть пустой тратой времени, тем более было неизвестно, пришёл ли этот любитель поддерживать людей вообще, ведь он мог предложить мне потусить чисто ради того, чтобы я сама развеялась, а сам не соизволил прийти; да и Чифую видно нигде не было, а он обязательно поплёлся бы за Кейске. У меня не было времени даже на малейшие раздумья, потому что я не могла точно знать, где сейчас находился Изана. Я не думала трезво. Поэтому, когда было бы лучше оставаться в клубе со всей верхушкой "Свастонов", сумеющих меня защитить, я сорвалась с места прямо к выходу, не предполагая даже, что на улице может быть куда опаснее и одинокая девушка станет ещё куда более беззащитной жертвой. Нет, тут дело было не в безопасности: она меня не волновала. Дело было в чём-то другом... В страхе ли? Да, абсолютно. Но не в таком понимании, что я боюсь смерти, побоев и многих таких насильственных вещей. Нет-нет! Я просто не хотела видеться с раненным мною Изаной, встречаться с его пустым взглядом, полным разочарования и боли из-за моего предательства, слышать его ужасно холодный и равнодушный голос, больше не пропитанный той "любовью". Теперь наши отношения совсем иные. И, несмотря на всё моё желания помириться с ним, я всё равно боялась до кожи, до костей, до чёртовых костных мозгов. Вот почему я направилась прямиком на станцию, пробежав пару километров так быстро, что даже сама была удивлена тому, как быстро я могу бегать. Там был куплен билет в один конец – не на смерть, к счастью, – и я отправилась в свой район. Самой ужасной вещью было то, что я никак не могла заставить поезд ехать быстрее, отчего в венах кровь закипала из-за нарастающей тревоги и страха встретиться с "Бессмертным Изаной", отчего нога моя нервно дёргалась, тело охватил жар, глаза бегали туда-сюда, пальцы вдавливались ногтями в ладони; я даже не заметила, как начала кусать свои губы. Вот так дела! Кажется, ещё недавно я вела себя как мертвячка, а стоило появиться шансу на нашу с Изаной встречу, как я сразу же ожила на месте! Когда поезд только остановился, я сразу же, сама первая, пролезла сквозь толпившихся людей к выходу. Оказавшись снаружи, мои ноги уже инстинктивно повели меня прочь из метро, но, благо, я бежать не собиралась, потому что не думала, что Курокава мог быть где-то поблизости. Тем не менее, я шла быстрым и уверенным шагом, а выход становился всё ближе и ближе. Внезапно у меня в кармане зазвонил телефон – я не стала его брать: наверное, это был Майки, не понимающий, почему я резко ушла; возможно, это был Баджи, только что пришедший в клуб и не нашедший меня; может быть, это был... Да кто угодно. Спам! Это мог быть даже спам! Телефон перестал вибрировать, а это значило, что звонивший отчаялся – зато я продолжала идти. Но жизнь слишком непредсказуема, поэтому телефон зазвонил вновь – я проигнорировала, но мне позвонили и в третий раз. В четвёртый раз я не стерпела, взяла мобилу из куртки и посмотрела, кто тут мне названивает и по какой причине. "Курокава Изана", – красовалось на дисплее. Я, внезапно остановившись, потупила свой пустой, казалось бы взгляд. Хотя нет. Его можно было назвать встретившимся со взором самой смерти, стоящей прямо передо мной – нет-нет, дышащей мне в спину! Но... Нет. Она была повсюду. "Что делать!?" – единственный вопрос тогда прилетел мне в голову, и я не нашла ничего лучше, чем ответить, потому что знала две вещи: он не перестанет звонить и лучше поговорить так, чем встретиться лицом к лицу. Поэтому мои озябшие пальцы еле нажали на кнопку "принять вызов", поэтому рука так нерешительно подносила телефон к уху, поэтому губы поджались, хотя должны были двигаться, чтобы что-нибудь сказать. Я навострила уши. – Ало? – жалко сорвалось лишь с моей стороны. – Привет, дорогая, – послышался кокетливый, но преисполненный холодом голос, за которым скрыт весь тот гнев. С первого взгляда и не скажешь, что звонивший был зол, – ты так внезапно сбежала из клуба посреди ночи, вот я и заволновался, что с тобой может что-то случится. Знаешь, в последнее время появилось много отморозков и сталкеров, которые могут сделать с тобой всякие непотребства. Может, мне стоит встретить тебя у выхода метро? Столько чувств было в этих словах, хотя ими и не веяло от слова совсем. Изана пытался казаться спокойным, рассудительным, весёлым в каком-то смысле, заботливым, саркастичным; но все эти противоречивые эмоции не позволяли верить в полноценность этой "правды", а она была лишь одна: он невероятно обижен и разгневан. Хотя он, наверное, как раз пытался таким неубедительным способом показать, что чувствует на самом деле, ведь знал, что к таким вещам я очень внимательна. – Что!? Г-где ты!? – последняя фраза про метро меня напугала до чёртиков, введя в секундный ступор; начали скапливаться капли холодного пота, предупреждающих приближение моей скорой гибели. Я начала нервно и резко мотать головой, поворачивать тело, пытаясь найти эти пепельные волосы, услышать звон серёг и встретиться с убитыми глазами, полными тусклых аметистов. Я не хотела верить, что этот человек мог находиться где-то рядом со мной. – Ты так отчаянно пытаешься найти меня, но для чего? Чтобы прыгнуть в мои объятия? – опять. "Бессмертный Изана" опять сказал страшные вещи. Значило это, что он где-то смотрит на меня, с какого-то удобного места, которое я никак не могу найти. Но где!? – Или чтобы вновь сбежать от меня? – глас стал наполнен резкой сталью, невообразимое чувство боли послышалось также в нём – противоречия наполнен он. – Где ты!? Отвечай! – не оставлять попыток получить ответ лишь я могла. Нельзя сказать ему ничего в ответ. Ведь было страшно. Очень страшно... Изана где угодно может быть: сзади, спереди и сбоку – меня достанет даже из-под земли. Покуда хладные грозди пота скатывались вниз, дыхание начинало учащаться, в зрачках читалось: "Нет спасения". Нельзя было сказать, что Изаны не было в каком-то определенном месте или он там был, потому что его аура окружала всё вокруг меня; я видела его среди толпы, в низких фигурах, в людей, одетых не по сезону, в молодых парнях и стариках. Он был везде. – Ты так хочешь знать, где я? – спрашивал тот в ответ. "Умоляю, не играйся!" – внутри душевный крик мой был таков. Курокава оттягивал время, а я всё острее ощущала, как чьи-то мёрзлые пыльцы уже убирали мешающие пряди моих волос, касаясь горячей шеи, оставляя множество букашек, бегающих по моему телу, – в мою спину смерть дышала. – Ну, раз так, тогда...

"Обернись"

Это слово, одно единственное слово, пронеслось в ушах моих дважды: сзади меня и в динамике телефона. Поворачивать назад я не смела: храбрости не хватало. Передо мной начинали промелькать все воспоминания из жизни: как я попала в этот мир, встретилась со "Свастонами", спасала жизни Баджи, Дракена и других, как пыталась сблизиться со многими и... Как ненавидела себя за всё то ужасное, совершённое мной. Я пожалела о всём на свете, и пока сожаления проносились в голове моей, которая скоро падёт с плеч, ощутила, как на одну из этих плеч мой палач положил свою ладонь. Я не могла ничего сделать кроме того, чтобы всё-таки посмотреть страху в лицо, и, обернувшись, взглянула на нелюдь, стоящую рядом со мной. Мои глаза, великие от испуга, лишённые жизни и надежды на спасение, взглянули на него. Я замерла. "Я очень надеюсь, что сейчас ты научишься делать правильный выбор", – это последняя фраза, сошедшая с телефона, после чего мой собеседник бросил трубку. Опустив руку с мобильником, я ещё раз бросила взгляд на парня впереди меня: он был весь запыхавшийся – скорее всего, бежал сюда на всех порах, – с лица его тёк пот ручьями, сами волосы его взлохматились; этот человек, держа меня за плечо, пытался выровнять дыхание, чуть согнувшись, не давая полностью взглянуть в его очи. – Майки... Что ты здесь делаешь?.. – с моих пересохших губ сорвались первые слова, в которых, казалось бы, было то самое облегчение; но почему-то больше откликался тот же страх, никуда не исчезнувший, а даже ставший больше, непонимание, что сейчас вообще происходит, и почему передо мной не тот, кого я ожидала встретить. Ко всему этому, ещё и последние ожидания Курокавы настораживали не меньше. – Х-Хана!.. – не успел он и фразу какую-нибудь сказать, как тут же закашлял, после чего нервозно ухватился обеими влажными руками за одну из моих ладоней, и тогда я поняла: то прикосновение к моему плечу было такое же тёплое, как солнечные лучи в жаркий летний день; и Сано мигом поднял голову, давая наглядно посмотреть на весь тот свет в его глазах, казавшихся уже не такими пустыми, – но они никогда такими и не были, просто он сам пытался сделать вид, что они такие есть, ведь лишь так было возможно не дать другим понять его чувства, – Майки всем своим видом показывал всё то, что было внутри: его тревога, слабость, робость, страх, сокрытые кошмары, печаль и отчаяние, желание исчезнуть с лица Земли, непринятие себя и также давящее чувство долга. Ранее можно было лишь предполагать, что было спрятано в глубине его сердца, но не сейчас. Сейчас он открытая книга, которая открыта на самой интригующей странице, просящая: "Прошу, прочти это! Узнай, что есть внутри меня!" – Пожалуйста, выслушай меня! – его просьба... Мольба, с уст дрожащих, с уст, уставших улыбаться, сорвалась внезапно, точно не взаправду, будто пало небо вниз на землю. Майки больше нет. Только Манджиро. Он обнаружил для себя, что никакого сопротивления моё мёртвое тело не оказало, поэтому успокоился. – Я знаю, что ты считаешь меня лицемером, что замечаешь мою ложь лучше, чем кто-либо ещё, что переживаешь за всех и вся. Я знаю, что ты любишь меня. И ты знаешь, что я люблю тебя... Нет-нет я не так хотел начать!.. – глаза, чистейшие глаза, сияющие в блеске наступающей влаги, кинулись прочь, но затем вновь вернулись ко мне, словно говоря: "Нет, я больше не поверну назад". – Ханачка, я люблю тебя! Ты не представляешь насколько сильно во мне это чувство горит. Эта любовь не романтичная, не пустая, не страстная, не дружественная и даже не платоническая! Она совершена, и это никак не объяснить. Любя тебя, мне больно, но я всё равно тянусь к тебе, и это не потому, что я сошёл с ума, хотя ты и вскружила мне голову, а потому, что вместе с болью были и мои самые счастливые моменты; и если мне необходимо терпеть, то я буду, лишь бы вновь вернуться в то время, когда нам двоим было хорошо, как никогда прежде. Лишь тогда я чувствовал себя полноценным, ведь ты видела меня совсем другим человеком. С тобой я не был "Непобедимым Майки", главой "Свастонов", – я снова стал Сано Манджиро, который просто хотел весело проводить время с друзьями, который мечтал открыться другим, быть честным... С тобой я вспомнил, кто я есть на самом деле: обычный слабый мальчишка. Конечно, это не так круто, как быть самым опасным хулиганом, которого всё боятся и уважают, но зато я был настоящим. Я был тем, кого не все могли бы принять. Я был тем, кто мог расплакаться даже из-за мелочи. И самое главное, что я не боялся себя такого, хотя и был слабаком. Когда я открывал тебе своё сердце, ты полностью меня понимала, не смела осуждать, ты хотела видеть мои слёзы, чтобы потом утешить. Только ты могла видеть меня насквозь. Только ты меня понимаешь... – Манджиро отчаянно глядел в мои глаза, всё ещё не вернувшие себе цвета былой жизни; он надеялся, что его слова, в которых выражены были все чувства, тронут моё сердце. – Пожалуйста, не уходи от меня... Если ты уйдёшь, то я больше никогда больше не вспомню, кем являюсь на самом деле. С кем я буду говорить о своих чувствах и переживаниях, кроме как с тобой? Никто больше не сможет принять Сано Манджиро: все привыкли к "Непобедимому Майки". Тем более, сейчас, когда грань между этими двумя становится размыта из-за всех этих проблем со "Свастонами", "Поднебесьем" и "Чёрными Драконами" ты нужна мне как никогда раньше. Иначе... Я уже не знаю, кем буду... – Манджиро приблизился ко мне, окольцовывая мою талию, тем самым заключая меня в свои объятия, кладя свою тяжёлую от разных ужасного рода мыслей голову мне на плечо; и я чувствую, как он поворачивает лицо, утирая свои возможные слёзы об кожаную куртку. Мои руки опущены. Они не смеют обнимать в ответ, потому что в голове всё крутятся одни и те же последние слова, сказанные Курокавой. Только сейчас я поняла, что Изана дал мне выбор: либо он, либо Майки. Но сам факт того, что есть лишь один, по его мнению, "правильный", не лишал понимания, что это ложное право выбора. Он жаждал, чтобы я прямо сейчас совершила то, чего так долго мечтала его тёмная душа: сделать Майки больно. Мне лишь оставалось взвешивать всё. Стоит ли искать защиты у "Свастонов"? Определено нет... Остаться с Изаной? Так себе идея... Ничего не могло принести мне нужного результата, а тут ещё должно было учитываться психическое и ментальное состояние этих двоих. "Почему всё зависит от меня?" – недоумевала я и решила, что моё желание помогать аукнулось мне же десятикратно. Какой выбор будет правильный? – Ты ошибаешься. – гром среди ясного неба воспел, словно коверкая песню, делая больно всем. Я ощутила, как дрогнуло теплое тело, но не желало отпускать моё, холодное. – Я вовсе не понимаю тебя. – моя ладонь легла ему на грудь – нет-нет, не чтоб прочувствовать его сердце, – отталкивая от себя; к удивлению, Манджиро легко поддался, и на лице его застыло замешательство, шок, разочарование, непонимание моих слов, а в глазах отражались разбитые вдребезги надежды. – Ты говоришь, что только я могу тебя понять, что никто не готов принять тебя таким, какой ты есть. Это неправда. – мой взор был полон отчуждения, в нём нет ни капли чувств; лишь внутри меня засело осознание, что только так я его сердце внемлю. Скажи же, Манджиро, что видишь ты в столь убитых глазах, над которыми сведены хмурые брови, а губы, что так нравились тебе в улыбке, резко поджались? – Ты даже не пытался казаться настоящим другим людям. Я не пойму тебя: с тобой ведь столько хороших друзей и близких, которые искренне тебя любят, а ты думаешь, что тебя никто не примет. Если бы у меня... – я всхлипнула, пока зубы скрипели от моих же слов. Нет, я сейчас была готова заплакать не из-за своих личностных проблем, а из-за всего того ужасного, что сейчас доводилось слушать бедному Манджиро, который всего лишь хотел моей любви. Я утерла свои слёзы, злясь на себя, переживая, что он мог подумать после таких действий. – Но в одном ты не соврал: ты лицемер, вечно пытаешься казаться кем-то другим, кем-то, на кого ты даже не похож, боясь, что тебя бросят. А я считаю, что лучше быть собой, даже если ты останешься один. – я не могла и слова больше сказать. Меня всю трясло. Я хотела убежать отсюда, только чтобы не смотреть на эти печальные глаза, что блестели так ярко, как я не видела ранее – и это видела лишь я одна, та, которая должна была направить весь этот свет и на остальных. Но что я творю?.. Зачем я это делаю? "Это правильный выбор", – крутилось в голове оправдание на мой ужасный поступок. Поэтому, несмотря на всю ту горечь внутри, снаружи я оставалась достаточно стойкой, чтобы сделать Манджиро больно. – Чего ты вообще хочешь? Хочешь, чтобы тебя спасли? Чтобы я спасла тебя? Ну уж нет! – с уст моих слетела грязная истерическая усмешка, то ли для того, чтобы скрасить этот монолог, то ли из-за моих внутренних конфликтов, заставляющих сходить с ума. Опять ты врёшь! Зачем!? Это ведь главная твоя задача: спасти всех... – Я тебе не спасательный круг, Майки. – я чувствовала, как мои уголки губ сами поднимались – у меня истерика. Слёзы давали знать о себе, когда глаза становились всё более мокрыми, а картина перед ними – размытой. Уверена, моё лицо сейчас походило на то, которое было у Манджиро, когда Эма умирала на его руках. Я не верила своим словам, зато он – да... – Попроси об этом кого-то ещё. – я не вытерпела. Я не вытерпела. Я не вытерпела! Ноги, как будто бы обрели свою волю, развернули всё моё тело, ведя меня прочь отсюда, из этого проклятого метро. Я навечно запомню этот лик отвергнутого мальчишки, выражающий всё то отчаяние, ставшее ещё больше – оно точно продолжало увеличиваться так же, как увеличивалось расстояние между нами двумя. Он не пошёл за мной – значит, его сердце окончательно разбито...

Прости!

Прости!

Прости!

Прости!

Прости!

Прости меня, мой милый Манджиро!

Умоляю, прошу, не будь сломан до конца! Пусть в тебе останется хоть какая-то крупица жизни! А я, глотая огромные слёзы, такие горячие, как кипяток, и соленные, как море, приносящие неимоверную боль, буду убегать от тебя, зная, что так будет лучше для всех, ведь с тобой ещё есть люди, готовые любить не только "Непобедимого Майки", но и Сано Манджиро... Ты всегда был сильным, и я это знаю, ведь никто не может вынести столько страданий, как ты, поэтому с тобой всё будет хорошо...

Прощай всё то прекрасное и нежное, что ты мне дарил.