Сжатия и разрывы,
Новые спазмы и муки,
Взгляд, безупречно ленивый,
Предают дрожащие руки.
Вокруг погашенной лампы
Мечутся странные блики,
Голос разума слабый-слабый,
тихий-тихий.
Сердце — Fleur
Иногда мне кажется, что это моё проклятие — каждую ночь снова и снова видеть всё это, но не иметь возможности ничего изменить.Суматоха
Все вокруг словно заведённые носятся, вот только мне до сих пор не ясно чего ради всё это было.
Кровь
Она повсюду. На земле, на траве, на моих руках и на одежде. Кажется будто все вокруг окрасилось в глубокий красный.
Крик
Полный страха.
Полный абсолютного ужаса и тревоги.
А следом за ним, по уже хорошо знакомому мне сценарию пойдут:Мольба
Абсолютно искренняя, полная надежды и веры
Затем на нас всех обрушится она и, словно тяжкий груз, скроет под собой все звуки.Она — Тишина
Безумно громкая, как бы странно это ни звучало, звенящая, мёртвая.
А сразу после — новый крик, но на этот раз полный тоски, боли и отчаяния.
Мой крик.
Девушка подскакивает на постели в холодном поту, несколько секунд не до конца понимая, где она и что происходит вокруг. Ну, прямо-таки «Доброе утро, Прайд!» Больше не Эренберг и не Ани. Только Прайд. Опять ей снится всё это. Опять она вынуждена проживать тот день. Уже привычно дрожащие после пробуждения руки всё никак не успокоятся. Девушка встаёт с кровати, тихо берёт с полки сигареты Куфуку и идёт в ванну, проклиная себя за эту привычку, за эту слабость. Заходя, закрывает за собой дверь на замок, который пусть и сломан, но всё ещё замок, и бросает взгляд в зеркало. Долгий, можно даже сказать ленивый, взгляд. Открывает кран — ледяная вода обжигает кожу лица и рук. И вновь долгий, пристальный взгляд, но на этот раз не на метку, чьи некогда идеально выверенные линии теперь навеки нарушены шрамом, а самой себе в глаза и тысяча роящихся вопросов в голове: Когда глаза стали тусклыми? Когда волосы стали такими сухими? Когда в душе поселилось безразличие ко всему, а под глазами синяки?Отвратительно
Она садится на пол, облокачиваясь спиной на ванну и закуривает. Сладковато-горький дым наполняет лёгкие, а затем покидает их серебристо-серым облаком, растворяясь где-то в районе потолка. Она думает, что выкурит сейчас одну-две и ей станет легче, но легче не становится. Одна за одной горят и дымят сигареты. Она их ненавидит. Ненавидит себя, за то, что не может прекратить, за то, что руки, волосы, одежда, кожа — все это пропахло их дымом. По ощущениям она вся будто состоит из него. Периферийное зрение замечает то, чего быть не должно. Ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы понять кто это. — Иди нахер — Посылать саму себя — так себе идея, не находишь? Девушка всё-таки поворачивает голову направо, но ей действительно не кажется.Справа от неё сидит она сама.
Опять
— Иди к черту, Эренберг. — Прайд отворачивается от собеседницы. — И без тебя тошно. — Оно и видно, — галлюцинация придвинулась ближе. — Ты даже не удивилась. На лице длинноволосой мгновенно возникло наигранно-грустное выражение лица, подобно тому, что делают дети, когда хотят что-то, что просто так им не дадут. — Послушай, почему бы тебе не убраться в зеркало или где ты там, блять, прибываешь, когда не трахаешь мой мозг?! Оставь меня в конце концов в покое! — очередная сигарета тушится о дно пепельницы и практически сразу заменяется новой. — Милая моя, я обитаю исключительно в твоей голове и, — неопределённый жест рукой. — быть может, в твоём сердце. В твоём маленьком, холодом, абсолютно пустом и недостижимым для глупцов, что находятся рядом с тобой, сердце. У Прайд глаз дёрнулся. Вот это говнище она точно слушать сегодня не намерена. — Послушай, мне плевать с высокой колокольни, как на тебя, так и на твои мотивы! Я не знаю зачем ты здесь и с какой целью пытаешься довести меня непонятно до чего, но я точно знаю, что моей вины в произошедшем нет! В её глазах нет ни страха, ни слёз. Ни капли того, что могло бы порадовать эту несуществующую дрянь. Лишь отвращение, злость и усталость. В очередной раз отправив дым в свободный полёт, девушка заканчивает ранее начатую мысль: — А если ты не хочешь уходить, то я тебе помогу. Игнорируя бросаемые в её адрес остроты и фразы из серии «Для себя ты всегда невиновна!», девушка резко встаёт, подходит к раковине и открывает воду, собираясь умыться ещё раз, но тут её хватают за запястье. Она опускает взгляд и видит, как черты лица галлюцинации меняются,как плечи становятся шире, а волосы короче. Голос, не то женский, не то мужской, словно с эффектом белого шума, произносит:— Зачем ты продолжаешь это? Почему просто не признаешься в том, что нуждаешься в помощи, Ани?
Пытаясь вырвать руку из крепкой хватки, Прайд делает несколько шагов от зеркала и лишь потом замечает, что её отражение живёт своей жизнью. Она не слышит, что она пытается ей сказать. Два голоса обращаются целым хором, смешиваются с шумом воды, превращаются в какофонию, что давит на слух и болезненным эхом отдаётся где-то в районе затылка. Мир, кажется, начинает трещать по швам, на ладонях вновь мелькают алые разводы и в зеркало отправляется ближайшая к девушке бутылка шампуня, после чего стеклянная гладь покрывается трещинами вплоть до деревянной оправы.Прекратите!
Девушка обнаруживает себя облокотившейся спиной на ванну. Сигарета в руке уже догорела и пепел неприятно обжёг пальцы, а пачка сигарет, что она держала в другой руке помята просто в ничто. Куфуку снова будет ругаться. Затушив окурок о дно пепельницы, и взяв в руки новую сигарету, девушка сняла с шеи висевший под рубашкой кулон, и открыв его, тихо спросила:— Ну и как тебе там?
С фотографии на неё смотрели глаза человека, которому не удалось сбежать от смерти даже с бессмертием в руках.Как глупо
— Не знаю, слышишь ты меня или твоя напыщенная фюрерская задница считает ниже своего достоинства вспоминать о чем-то, кроме чувства долга и обостренной веры в справедливость, но мне насрать, честно говоря.
Фотография молчала, как ей в общем-то и должно. Фотография всегда молчит.— Знаешь, Гекидо, с твоей стороны было ахуеть как эгоистично умирать.
Я сука с того света твой хохот слышу, гусь блять И каким бы смешным это не казалось, но, представь себе, я тоже имею представление об эгоизме! Просто чего ради?! Скажи, ради чего ты сделал то, что сделал? Никто тебя не просил об этом! Я не просила тебя об этом!
***
Стоящий за дверью Куфуку так и не решается зайти внутрь. Он проснулся от неясного шума за окном и решил, что покурить и вернуться обратно в постель будет не самой плохой идеей, но сигарет на полке он не обнаружил, также, как не обнаружил и Прайд рядом с собой. Если быть откровенным, то он тоже устал. Устал видеть, как она пытается строить из себя чёрт знает что и играть роль абсолютно похуистичной ко всему девочки. Устал ловить краем уха, как она вскрикивает под утро и дрожащими руками стаскивает с его полки пачку сигарет или замечать в таких красивых, насыщенно-зелёных глазах, отблеск тоски смешанной с лёгким раздражением, в те моменты, когда она обводит взглядом помещение, в котором из положенных семи находятся только шестеро, включая её саму, прежде чем сказать присутвующим такое бессмысленное «Ну, все в сборе!» Устал слышать оттенок сомнения в её голосе, когда она говорит, что скучает и любит. И он действительно хотел бы помочь, но он тоже чертовски устал. Отойдя от двери на несколько шагов и все-таки найдя в кармане любимой, но несколько потрёпанной куртки сигарету, Куфуку идёт на кухню, где закуривает стоя у открытого окна, а затем, с присущей ему усмешкой, произносит что-то, что тонет в шуме проезжающей мимо машины, настолько громком, что даже если бы вы стояли на кухне, то в лучшем случае смогли бы услышать, разве что «Ну ты и сука!» А слышать, как кого-то посылают, но не знать кого — не так уж интересно, правда ведь?