Милый принц

— Пойдем со мной, мой милый принц. Забери мою утомленную душу с собой, в свой большой замок на горе. При дворце никогда не обучали эльфийскому, этот язык был едва не запретным среди людей, что боялись каждого шага и вздоха других живых существ. Тот час же точили клинки, разжигали костры и собирали войска, будто перепуганное стадо, вдруг научившееся пользоваться своими острыми и крепкими рогами. Но мало быть сильным народом, ведь каждый в нем страшится любого слова эльфийского, любого крика кентавра иль песни русалки. Все они — враги человечества, и это знал каждый в Королевстве, принц которого был с детства приучен к мысли о сражении с каждым, кто ступит на их земли. Но королева была мягче: та прятала длинные уши за своими белыми, почти что снежными волосами, и хотела лишь донести до сына мысль о мире. Не смог король, так сможет наследник, и люди наконец обретут покой. Еще будучи совсем маленьким, года четыре отроду, Шото слушал тихие, едва различимые слуху эльфийские колыбельные, засыпать под которые было намного приятнее, чем под грубый человеческий язык. Звуки мало, чем отличались, но слушать собственный голос после эльфийского и то было трудно. Он переливался, нежным белым перышком проходился по ушным раковинам, ласкал сердце и отдавал чем-то легким, сладким в грудине. В нос бился запах леса, свежей травы после дождя, а вдыхалось намного свободнее, будто магия какая, а не язык. Рей вскоре поймали. Сдернули капюшон с головы, обрезали шелк снежных волос, и прижгли длинные, чувствительные уши, нарекая врагом. Змеей на груди короля, никогда не желавшей прыснуть ядом в него; благо, об умениях младшего принца так никто и не узнал. Их тайна легких переливов закрылась на замок, по крайней мере, так казалось, пока в двухцветную голову не стали забредать странные мотивы. Не знакомые прежде, тихие, будто шуршащая листва под босыми ногами, но все такие же сладкие и легкие, как и прежде. Эльфийская песнь, раздавшаяся словно нарочно в голове принца, так, если бы кто-то его ждал, днями и ночами напевая выдуманные строки. — Будь мил, будь ласков, причеши мои локоны, принц, надень на мою голову венок. Луна полнела, своим светом старалась наполнить покои, возле окна которых сидел неспокойный Шото, вглядываясь в ночное небо. Звезды мерцали, указывали вымышленный путь, опускались прямо к горизонту, забавным рисунком дразня сознание, что заполонил чужой голос. Нежнее всех эльфийских, теплее голоса собственной матери, тянувший ноты, как звезды тянули свой путь специально для принца. Сердце стучало тише, медленнее, будто старалось попасть в ритм сердца той, что пела странную песню, от всей своей души. Тодороки не знал, где она, кто и откуда, но неугомонно хотел отыскать. Услышать заветный голос наяву, заставить собственные связки дрожать вместе с чужими, выучив новый мотив, как тот, что слышал в детстве, в своих сладких снах. Плечи опускаются, а утомленный принц поднимается с места, оставляя звезды в одиночестве. — Я верю, ты придешь, верю, найдешь меня, мой принц. Войска шумели, лошадиные копыта яростно били по земле, напуганные рыцари драли свои глотки: пропал юный принц. Вскочил на кобылу, натянув плащ на плечи, и пропал в лесной глуши, в самой чаще, откуда ни единая душа живой не вернулась. Конница тормозит у самого порога в лес, никак не может зайти - сопротивляются лошади. Их тащут, разрывают рты, но никто и шагу ступить не смеет, как и люди, преданные короне, но напуганные, словно лани. Каждый цепляется за собственную жизнь, борется с животным страхом, пока белоснежная кобыла несет принца спокойным шагом по лесным тропам, не боясь и не прячась за каждым деревом. Грива развевается по ветру, трогающему двухцветные волосы Тодороки, что оглядывается по сторонам, пытаясь понять, отчего всем так боязно ступать в этот лес — его ведь привел сюда голос. Ему хочется верить, у принца нет ни единого сомнения, что звезды ему не солгали, указали верную дорогу, а девушка, так нежно поющая прямо над ухом, могла плохо обойтись с ним. — Слепо люблю я, жду нашей встречи, так не обмани меня, мой принц. Давай ускачем отсюда, давай поедем к закатному солнцу, забери же меня, мой принц. Звенит металл и Шото тихо спешивается, оставляя кобылу под ближайшим деревом, заметив, как уха коснулось перо. Голову поднимает, выпрямляясь сам, и осторожно, совсем неслышно, ступает по свежей траве, сминая цветы подошвой дорогих сапог. Он знает, он слышит, он узнает — этот голос не спутать ни с кем, от него в груди приятно тянет, а дыхание спирает, как у молодого солдата перед первым боем. Ушей вновь касаются мягкие слова, нежно и сладко обрамляя контур, словно рисуют прямо на теле. Губы двигаются сами по себе, подхватывая звонкий, едва прохладный голос, беззвучно напевая ставший привычным мотив. Кожа сохнет, ноздри дрожат, как крылья у мотылька, летящего к самому свету, пока принц наконец не выходит к поляне, усеянной солнечным светом и мягкой травой. Здесь цветы нежнее, лепестки их длиннее, а пахнут лучше, чем розы в дворцовом саду колючие. Тодороки убирает большую ветвь от лица, подходя ближе, немного склонившись — не хочет спугнуть, отвлечь, прекратить пленящие переливы на чужих устах. — Оставь свой страх, оставь все там, ты нужен мне, мой милый, мой принц. Белоснежная кобыла затихает, не слышно больше ее шумного дыхания, и Шото даже не слышит, как та убегает прочь, увлекшийся удивительно приятным слуху и душе голосу. За смольными волосами прячутся длинные уши, острым концом разрезая пряди, белое, тонкое платье запачкано соком травы и растений, но девушку это мало волнует. За платьем видны ее груди, будто и нет его вовсе, а кожа белая настолько, что кажется почти прозрачной. По ее рукам бежит теплый свет, отражаясь от идеально гладкой кожи, что наощупь мягче травы под ее босыми ногами. Она крутит меж пальцев белый цветок, кружась под собственную песнь, едва не придуманную прямо так, на ходу. Подол разлетается в стороны, оголяет светлые, тонкие икры, позволяет взглянуть на маленькие ступни, облепленные травой и крошечными листочками. Образ отражается в гетерохромии, пока принц неосознанно шагает ближе, задержав дыхание, и вытягивает руку вперед, желая коснуться мягкого силуэта плечей, убедиться, что эльфийка не снится ему вовсе. — Милый мой принц, — такие же темные, как и волосы, глаза, наконец обращаются к изумленному принцу, когда незнакомая лесная красавица завершает свой поворот, встав к Шото лицом к лицу. Она вновь поет, не смолкая, и смотрит прямо принцу в глаза. — Будь мил со мной, мой милый принц, станцуй со мной, закружи подол моего платья. Тонкие пальцы касаются его ладони, осторожно обхватывая, и девушка утягивает Тодороки за собой, ближе к центру поляны, прямо под золотое солнце над ними, чей свет скрывают лишь ветви вековых деревьев. Эльфийка забирает вторую руку Шото, держит нежно, но крепко, не стирая мягкой улыбки с лица, и не перестает петь свою песнь, позволяя своему принцу услышать ее голос наяву, почувствовать, как касаются ушей легкие перышки. Ее глаза глубже дворцовых рвов, кожа бархатная, а улыбка ядом останавливает сердце, пока оба кружатся в танце, разглядывая лица друг друга. Ведь так хотели. — Пойдем со мной, мой милый принц. Забери мою утомленную душу с собой, в свой большой замок на горе.