Литания влюблённых

"Середина лета настала, Над землёй плывёт запах яблок. Для разлуки и мига жалко, Для любви целой жизни мало." Чароит "Середина лета"

К вечеру (насколько на корабле была заметна смена дня и ночи) Беква успела превратить каюту из бардака в творческий беспорядок, помучиться над выбором наряда и причёски, вдумчиво поизучать себя в зеркале, прикидывая, какие недостатки лица надо срочно скрыть, а в итоге вообще отказаться от косметики. Сейчас, рассматривая своё отражение, она решила, что вышло даже неплохо. Без макияжа, распущенные волосы, простое и удобное платье (всё равно намного роскошнее того, что носят многие девушки-летописцы). В таком виде не поражают воображение мужчин. В таком виде идут на свидание, если оно должно закончиться постелью. Чтобы точно ничего не помешало, не смазалось и не портило настроение. «Знал бы Марий, о чём я думаю!». Шутливая мысль сменяется другой, язвительной и требовательной: «А может, для начала ты сама перестанешь пугаться своих желаний? Ты страдаешь, что скоро время любви для тебя закончится, высматриваешь морщинки и тут же боишься сделать шаг и получить того мужчину, которого хочешь». Женщина вздрогнула. После загадочного лаэранского Храма легко было подумать, что этот голос – порождение той же чужой и странной воли, что создавала там прекрасную музыку, прощальный подарок истреблённых ксеносов. Но нет. «Это мои желания и я готова рисковать ради них». Стук в дверь каюты развеял размышления. «Посмотрим, что у меня получится». Первые минуты разговора были похожи не то на сложный танец, не то на приглядывание друг к другу двух кошек. Беква пыталась совладать с бурей чувств, Марий, казалось, всё ещё не верил, что она его простила. Впрочем, заметив это, женщина быстро взяла беседу в свои руки, начав расспрашивать про ту тренировку. «Тебе и так хватает угрызений совести на пустом месте, только передо мной их не надо». И да, разговаривать намного удобнее, сидя рядом с собеседником, а не напротив него. Слушать про поставленные задания, про то, чего командир добивался от своих бойцов, было любопытно. Картинка из совсем другой жизни. - Не будь я музыкантом, я бы хотела стать солдатом, - прошептала Беква, в очередной раз недооценив острый слух собеседника. И то, что Марий никогда не бывает настолько увлечён своими рассказами, чтобы не прислушиваться к ней. - Тебе так нравится война? -вопрос без тени насмешки астартес над размечтавшейся смертной, просто интерес. - Да. Там, где риск, всё становится удивительно настоящим. И люди, и чувства, и вообще всё. Меньше наносного, больше искреннего. А что для тебя война? - откровенность за откровенность, милый мой. - Регицид, в который играют жизнями. И почти никогда не получается не расплатиться за победу кем-то из своих. И любое несовершенство плана или выучки умножает эту цену. Мы плохо умели штурмовать укрепления, на самом деле, слишком привыкли, что обычно засевшего в крепостях противника выбивают орудиями Механикум. Но на атоллы не получалось спустить боевую технику. И мы учились этому под огнём фанатиков, дравшихся за свою родину. И заплатили слишком много. - Южная сторона, самая укреплённая сторона самого укреплённого острова, - медленно произнесла Беква, - Там никто бы не справился лучше. Я видела… даже сейчас понятно, как это было жутко. Какой Лаэр вообще жуткий и прекрасный. - Не важно, что могли бы сделать другие. Я не справился. И подвёл очень многих своих, - пауза, долгая и пронзительная. Потом Марий явно через силу улыбается, - Но я знал, что Лаэр должен тебе понравиться. Там небо и море цвета твоих волос. «Кажется, мне только что сделали комплимент. Или даже проговорились о чём-то большем». В любом случае, упускать эту тему Беква не намерена. - Ты вспоминал обо мне там? – дождаться короткого «да» и с дрожью в голосе, только наполовину наигранной, спросить, - Я тебе нравлюсь? Не как музыкант, не как собеседница… «Но как прекраснейшая из женщин». На мгновение Марию почудилось, что Беква может прочесть его мысли. Узнать то, чего ты сам наполовину не понимаешь. Что видел её во сне и впервые в жизни пожалел, что плохо запоминаешь сны. Что память не сохранила весь грезившийся разговор до последнего слова. То, что который раз отводишь взгляд от её пресс-папье – статуэтки, изображающей обнявшуюся пару, потому что завидуешь тому человеку, кто может быть рядом с ней. - Да. Нравишься. - Тогда ты меня поймёшь, - выдохнула Беква. Положить руки ему на плечи, поймать удивление в глазах. И прижаться губами к губам, чудом не зажмурившись, как девчонка-школьница. Хотя её поцелуй был отнюдь не скромным. Марий аккуратно отстранил её. - Никогда больше так не делай. Слюна астартес ядовита для смертных. Его слова отозвались неприятным холодком по коже. «Он – не человек, я собираюсь затащить в постель боевую машину». Но почему-то от этого желание становилось только сильнее. Беква улыбнулась: - Хорошо. Есть много других способов доставить друг другу удовольствие. - О чём ты? – Марий не представлял, что будет дальше. В какую игру играет эта небожительница, чего она сейчас хочет? Единственное, что он осознавал – что он готов пройти эту игру до конца. Женщина вновь устроилась, прижавшись к нему. Очень удобно, чтобы позволить приобнять себя. Чтобы почувствовать, как чужие пальцы робко прикасаются к твоему телу. «Ты, милый мой, тоже этого хочешь. А что пока сам не разбираешься в своих желаниях…» - Видел у меня на столе пресс-папье? Это миниатюрная копия одной древней статуи, о которой неизвестно ничего. Ни кто её создал, ни даже как она называлась. «Поцелуй», «Любовники», «Пара» – ей пытаются подобрать названия, но истинного не знает никто. И тем не менее, это шедевр. Мне нравится об этом думать – что через все войны и ужасы сохраняется самое важное. Искусство и любовь, - откинуться, ложась мужчине на колени, так, чтобы увидеть его лицо, - Я люблю тебя, Марий. И я хочу быть с тобой. Как эти двое. Пауза, и впервые страх, настоящий страх. «Если он меня оттолкнёт…» Пауза, и её слова кажутся невозможными, невероятными. «Быть с тобой». Как будто все твои смутные желания обрели имя. - Мы не можем. Ты слишком хрупкая, Беква. Я не рискну обнять тебя, - и всё же он медленно проводит ладонью по её груди. И замирает, когда с губ женщины срывается стон. - Это не от боли, - поспешно выдыхает она, заметив его тревогу, - Мне нравится то, что ты делаешь. Очень нравится. У тебя пальцы музыканта, милый мой. - Разве? Ты льстишь мне, Беква. Я бы хотел, чтоб тебе понравилось, хотел бы быть твоим, но… не осмелюсь. Женщина звонко рассмеялась. - Тогда доверься мне. И знай, что я скажу, если мне что-то не понравится. А для начала, одежда в этом только мешает. Она гибким движением хищницы вывернулась из-под его руки, встала и сбросила платье. Пусть её красоте осталось недолго, но пока ей нечего стыдиться наготы. А восхищённый взгляд любовника… возлюбленного, казалось, ласкал тело. Когда Марий последовал её примеру, сняв одежду, Беква чуть заметно облизнулась. И он, существо с фигурой античной статуи, может на что-то не осмеливаться? Невинная наивность, как ей такое нравилось. И никто из тех, кто познавали тайны любви в её объятиях, потом об этом не жалели. Сам факт, что грозный воин так беспрекословно повинуется её словам, тоже безумно возбуждал. Марий вытянулся на кровати, напоминая опасного хищника, приведённого в женскую спальню. Беква ласкала его, чуть вздрагивая, когда пальцы касались разъёмов для доспеха. Но даже эти почти раны не портили его красоту. Сначала ей чудилось, что она прижимается к настоящей статуе, но его тело быстро откликнулось на ласки. Промелькнула мысль, что можно оставить это всё так, довести любовника до пика наслаждения только руками и губами, но острое желание отгоняло все благоразумные порывы. Женщина желала своего мужчину, желала почувствовать его в себе, и пусть это будет больно – какая разница. Да и не настолько астартес отличаются от людей… этим. Сесть на него наездницей, вскрикнуть – не от боли, от удовольствия этого слияния. Увидеть, как в затуманенных наслаждением глазах отражается тревога, и шептать, что всё хорошо, что он лучший, что ты хочешь, жаждешь его всем телом… и не лгать. До последнего мига, до последней судороги наслаждения – твоей и его – лгать незачем. И не бояться ничего, даже когда ты почти падаешь на него и оказываешься в могучих объятиях, которые могут тебя раздавить, как хрупкую вазу. А вот как он поймал ту грань, за которой объятия стали бы уже болезненны, Беква не представляла. Как эти пальцы могли сжимать её тело, но всё же синяков осталось куда меньше, чем она ожидала. Руки музыканта, о да. О любимый мой. Какое-то время они лежали рядом, не решаясь заговорить, разрушить этот дивный момент. Потом Марий странно улыбнулся: - Я не знал… и не верил, что такое бывает. - Будь со мной и тебе откроются чудеса, - хихикнула Беква. - Уже открылись, - Марий поцеловал её и поднялся с постели, - Отдыхай, любовь моя. - Уходишь? – следить за тем, как он одевается, тоже было приятно, а вдвоём на этой кровати точно не уснуть, но… но… - Так нужно, - кивнул он. Никакие правила не запрещали этот роман, но лучше не давать повода для сплетен. Раньше Вайросеан смог бы одёрнуть шутников, теперь… он был не уверен. Обычно после акта любви Беква предпочитала заснуть или хотя бы всласть поваляться в постели. Но сейчас, стоило ей остаться в каюте одной, и музыка заполнила разум. Как будто от того, что женщина исполнила свою мечту, в её замысле появились новые тона. Обнажённая, со спутанными синими волосами, она обрушивала пальцы на клавиши синтезатора, мучительно подбирая то, что ей чудилось. В этот миг Беква Кински была похожа на ведьму из старых сказок. Или на богиню из легенд.