happiness.

Согласно Канту, его желание быть счастливым – это проблема, навязанная ему его конечной природой. Данная потребность свойственна абсолютно каждому разумному, следовательно, и демоны, перенявшие через людоедство форму и высокий интеллект, аналогично стремятся к этому, достаточно эфемерному состоянию. В любом случае, всё сводится к материи. Рэй переводит взгляд с книги в руках на своих двух близких друзей. Те дурачатся на кухне, флиртуя всеми возможными и просто невозможными способами. Сегодня по графику не его очередь готовить, однако Рэй всё равно встает с тёплого дивана, слишком обеспокоенный чувством голода, и направляется к ним. Норман отвлекается от облизывания женских пальцев, испачканных чем-то, смутно напоминающим по консистенции мёд. На его щеке и фартуке белые пятна, он сам весь белоснежный, прочищает горло, чтобы сообщить ему о скорой порции панкейков. Эмма, усевшись на тумбочке, также творчески небрежно перепачканная, в подтверждении указывает на него зачем-то венчиком. И пока они спорят над главным блюдом – доставкой пиццы или всё же запечённой картошкой, Рэй, наблюдая за ними, непроизвольно думает о четырёх определениях Сократа о прекрасном. Как Норман переминается с одной босой ноги на другую, напевая о чумовой девочке, гоняющей по Калифорнии на джипе, пока жарит для них японские блинчики – это не кажется ему прекрасным. Когда Эмма дразнит их то клубникой, то объятиями со спины, то сладкой патокой в уши, в эти моменты она не просто бывает красива. Всё оно и выше и глубже, дольше и дальше, подобно мгновению Фауста бесконечно и ничтожно одновременно; Рэй находит их, живых — танцующих, смеющихся, домашних, поистине прекрасными. И если по агностицизму Канта всё дело в органах чувств, наборе нервных стимулов, интерпретации лишь одного мозга, несгоревшему тогда в приюте, и не обглоданному демонами после, то Рэй благодарен за его спасение. Он так и говорит: зажатый между ними двумя, даже когда Норман возобновляет болезненные толчки, а Эмма прижимается грудью к его спине, и накрывает его руку своей, направляя и замедляя поставленный темп, Рэй бормочет, как сильно он благодарен. Сначала они находят это милым, но когда он беспрестанно осыпает их благодарностями и не откликается на слова, то обеспокоенные заключают в объятия и гладят по волосам, из-за чего Рэй плачет и задыхается сильнее. Норман догадывается первым, он размыкает свои руки и молчит, боясь лишним шумом потревожить его в данном состоянии — Эмма считает его моргание и отпускает Рэя следом. Они накрывают его одеялом, избегая прямого контакта к коже, и Рэй понемногу отходит. Всё хорошо, он живой. Дышит через рот, подрагивает. К чёрту эту бессмысленную философию, Рэй счастлив просто быть.