Incomplete

– Ханджи. – Да… Ривай? – она медленно перевела мутный взгляд на его фигуру, находящуюся напротив, и лишь встретившись глазами будто наконец увидела его здесь, перед собой, в одном пространстве. О чем она думала до этого, безразлично наблюдая за стремительно сменяющимися за окном деревьями? Что манило ее в однообразном пейзаже? Снег, нетронутый белый, метровым одеялом укрывший землю так стремительно, что Ривай не особо понял, когда именно это случилось. Голые ветки, одинокие, контрастирующе черные просто существовали, создавая сети. По стеклу спускались ручейки конденсата. Кажется, из-за них увидеть даже то, что он выцепил взглядом, стало практически невозможно. Они едут в тишине уже так давно. Конечно же, он понимал, что дело далеко не в видах, что будут открываться перед ними еще часами напролет под монотонный стук колес. – Ханджи, – уже мягче, – твои руки. Она опустила взгляд на покрасневшие пальцы, температура которых, на самом деле, ее мало волновала. – Замерзли, – тихо, на выдохе, без эмоций констатировала она и начала едва растирать ладони. – Тц, – не увидев энтузиазма в действиях Ханджи, вырвался лишь раздраженный выдох. Ривай придвинулся ближе к краю сиденья и наклонился, так, что его голова оказалась на уровне ее груди. На шумном выдохе протянул ей руку и, получив в ответ лишь прямой взгляд округлившихся глаз, положил руку поверх ее, сложенных одна на другую. Какой-то детский сад, ей-богу. – Спасибо, – тоже на выдохе. Удивление сменилось улыбкой в уголках губ, без задора, без преувеличенной игривости, спеси. – Я… – местоимение затерялось где-то в воздухе, разделяющем их; а после она замолчала, опустив взгляд куда-то в угол. Он не стал подмечать, что у нее в кои-то веки совсем не осталось слов. Зачем? – Знаю, – тоже отвел глаза, словно собирая оставшиеся в вагоне осколки решимости, – мы справимся, Ханджи. – Мы? – Все мы. И мы – мы с тобой. И не такое бывало, – он осекся. – И не такое бывало, – медленно повторила она, наконец также неторопливо взяв теплую руку в свои; горбясь, поддаваясь вперед. – И как мы всё это пережили? – посмотрела на него устало, изможденно. Словно вот-вот из стоической трещины посыплется песок, затем камень; а из полуоткрытых глаз – ручьи, реки. – Просто пере-жили, прошли мимо. Попыталась ухмыльнуться, вновь запереть чувства, оставить их в укромном уголке сердца, «да придет забвение». Не получилось. Кривая улыбка. Первая едва заметная мокрая полоса на щеке. Вторая. Ривай сжал зубы, в горле было сухо. Из легких вновь выбили воздух ударом, но удар тот не был внезапным, хоть и теплилась надежда его избежать. Кажется, в то мгновение ему тоже стало зябко. Да. Тела ледяные, бесчувственные, человеческие исчислялись не сотнями и даже не тысячами. Враги, незнакомцы, товарищи, ближайшие друзья, – все разделяли одну некогда питающуюся людской надеждой землю. Стряхнув беспомощность, подобную наваждению, он провел теплым сухим пальцем свободной руки по влажной дорожке на ее лице, очертил скулу и, не разрывая движения, спустился к подбородку, приподнимая его навстречу, заставляя поднять глаза. И она вновь подняла их. – Спасибо, что ты рядом, Ривай, – прежде холодная рука Ханджи встретилась его – той, что окончательно разрушила закаленные боем дружеские отношения и построила нечто новое, запретное, пылающее искренностью и глубиной, неотвратимостью. Оторвала его руку от лица. Сжала, поднесла к собственным губам. Какое-то бессознательное действие, порывистое, но такое нужное. Хотела отблагодарить за это тепло. Тепло его тела, тепло его поддержки, тепло его сопереживания. На смущение за эту вольность не было сил. Впрочем, зачем? Да, она понимала, – они разделяют одни чувства: ему также больно, также бессмысленно, что ли. И не винила себя, что позволяла быть перед ним надломленной, бесцветной. Конечно, ей не нужно оправдываться, отшучиваться. Плести изысканные паутинки слов, остроумно созданные по ходу дела, но успевшие пропитаться горечью, отчаянием. Это все в этот миг кажется таким глупым, пустым, бессмысленным. Неужели все закончилось? А что дальше? Идти в светлое будущее? Вагон Ханджи покидала, предварительно оправив воротник на рубашке, хмыкнув собственной нервозности и неожиданному вниманию к столь малозначимой детали. Его все равно не видно из-за широкого шарфа. Кажется, что за время поездки она скинула, оставила несколько кило. Ей хотелось так думать. Пусть груз страхов, горечи, разъедающей боли останется там, а она сойдет, притворившись, что так и должно. Следом за ней, тенью, на перрон ступил Ривай. Он понимал, что некоторые призраки всегда останутся подле. И в чем был уверен наверняка, – жизнь, или то, что они будут называть этим словом после, – неминуема. Пожалуй, возникшая как-то раз на периферии, но отложенная до лучших, кажется-такого-никогда-не-произойдет, времен мысль о жизни совместной, жизни вместе с Ханджи… – Ривай, – она повернула голову к нему, излишне энергично махнув высвободившимися каштановыми прядями; в этот раз взглянув как-то иначе. Излишне резко, неловко натягивая на нос шарф одной рукой, протянула ему вторую. «Мои руки… замерзли».