Стоило ему опуститься в затертое автобусное кресло, как время замедлилось. Другие пассажиры терпеливо стояли в проходе и ждали, пока одна бабушка разберется, какое место всё-таки её и куда ей деть свои сумки. Он же нервно посматривал на часы, на то, как медленно двигается минутная стрелка — они должны были выехать пять минут назад, они уже опаздывают — всё забывая, что больше уже спешить некуда.
Двери закрылись.
Внутри что-то стукнуло, щелкнуло и затарахтело так, что на мгновение он засомневался, что вообще доберется до пункта назначения.
Автобус тронулся.
Ему всегда казалось, что, как только он оказывался внутри, весь мир вне этого гроба на колесах — исчезал. А он несся сквозь пространство и время на этой консервной банке, замурованный, будто букашка в янтаре.
Он передернул плечами. Минуты превращались в дни и недели, часы в года. Сколько лет он уже был в пути? Сколько лет ему ещё предстоит идти? Потерянный путник на просторах своей страны…
Дерри неотступно приближался. Как и реальность происходящего.
Эдди выдохнул и прислонился к стеклу. Он уже видел знакомые места, полные волнительных воспоминаний — именно здесь, в двадцати километрах от Дерри, возвращаясь с вечеринки в Бангоре, он поссорился с Ричи и заставил выпустить его из машины, прямо на дороге, где, кроме указателя, ничего не было. Он тогда сказал, что лучше поедет на попутке или пойдет пешком, чем ещё хоть минуту будет находиться рядом с этим балаболом. Ричи сразу же уехал, врубив музыку на полную катушку, но уже через пять минут вернулся и заставил Эдди сесть к нему в машину. И всё равно они потом игнорировали друг друга несколько дней.
Или вот здесь, они всегда наперегонки съезжали с горки.
Тем летом он впервые увидел, как цветет вереск. А во время очередного «съезда» переднее колесо велосипеда Ричи попало в яму, и подросток полетел вниз кувырком и пропал из виду. Эдди помнил, как он испугался тогда, как звал друга, а тот не отвечал, как нашёл его в конце концов, с закрытыми глазами и без движения. Казалось, Ричи не дышит. У Эдди даже слёзы навернулись на глазах от мысли, что он потерял своего лучшего друга, своего самого родного после мамы человека, а Тозиер, козлина, просто притворялся, и, когда Эдди наклонился, чтобы проверить дыхание, схватил его за плечи, опрокидывая на землю и щекоча до колик в животе. Как Эдди злился на него тогда, как он кричал. В тот день он впервые подумал о том, что не представляет своей жизни без Ричи.
А в этом месте они впервые поцеловались.
Некогда парковка известного трактира, после место для летнего кинотеатра под открытым небом, большую часть времени это было любимым местом подростков для секса. Оно находилось примерно в пяти километрах от города — недалеко, если у тебя есть машина, но в то же время достаточно далеко, чтобы родители не узнали. Хотя иногда в школе бурно обсуждали, чью же машину видели там в пятницу или субботу, и с кем в последнее время был замечен владелец машины.
Эдди все ещё помнил, каким нервным был Ричи, и как тупо он пошутил, о том, что Тозиер явно в отчаянии, раз привёз сюда лучшего друга, а не какую-то девчонку из школы.
— Ой, заткнись, — ответил ему Ричи и, мягко взяв его рукой за подбородок, поцеловал.
Эдди никогда не признавался, но лучше первого поцелуя и не мог себе представить.
Они расстались через два года, когда Ричи, к удивлению Эдди, решил остаться в Дерри, чтобы помочь родителям с бизнесом, и как он сам утверждал, лучше разобраться в себе.
А потом…
— Эдс, ты вообще под ноги смотришь? Так ведь недолго и упасть, — Эдди, витавший в своих мыслях, резко вскинув голову, и забыв об ещё одной ступеньке, полетел вниз, мысленно проклиная всех высоких и кудрявых парней по имени Ричи.
— Я же тебя предупреждал, — широко улыбаясь, Ричи протянул свою руку Эдди.
— Это вообще-то из-за тебя случилось, придурок.
— Ну-ну, мистер Неуклюжесть, — Каспбрак кинул на него раздраженный взгляд и тут же, сам того не ожидая, шагнул вперёд и уткнулся носом в грудь Ричи.
— Я так рад тебя видеть, — пробормотал парень, сдерживая слезы.
— Ой, какие нежности, держите себя в руках, мистер, — Ричи приобнял парня за плечи, нервно оглядываясь.
А потом через год, во время одного из приездов Каспбрака в Дерри, они снова сошлись, и уже почти два года состояли в отношениях на расстоянии.
— Ты как? — первым делом спросил Ричи, стоило Эдди оторваться от его груди.
— Не знаю, — честно ответил парень. — Не верю, что это правда. Кажется, сейчас приду домой, а она, как всегда, сидит в своём кресле, смотри своё телешоу и даже сначала не заметит, что я приехал, а потом подскочит и начнёт бурчать, что я редко звоню, ещё реже приезжаю и вообще забыл о матери, — он неловко улыбнулся.
— Эдс… — пробормотал Ричи, — Мне очень очень жаль, честно.
— Всё в порядке, ты не виноват, что она скрывала всё от меня, — он старался не смотреть на парня, его бесили жалость и сочувствие, читающиеся на его лице. В ближайшее время ему предстояло вынести много этого говна.
— Пошли уже, не хочу здесь стоять, — и они пошли к машине.
1.
Он хлопнул дверью, сдерживая крик. Его трясло от злости.
Не успел он дойти до калитки, как его окликнула соседка. Старая миссис Норрис, живущая со своими двумя карликовыми шпицами — отвратительными маленькими, вечно тявкающими собачонками, не дающими покоя соседям ни днём, ни ночью.
— Эддичка, дорогой, постой, — женщина высунулась в окно наполовину, словно давно ждала его прихода, но в последний момент чуть не упустила из виду. — Зайди ко мне, солнышко.
«Ведьма старая», подумал Эдди и, засунув связку ключей поглуюже в карман, обреченно поплелся в соседний дом.
— Мне так жаль, что это случилось, зайчик. Твоя мама всегда была так добра ко мне. Когда умер Бубличек, она помогла мне его кремировать и всячески поддерживала, пекла для меня пироги, помогала по дому.
— Миссис Норрис, — попытался прервать её Эдди.
— Зови меня Мэри, солнышко. Твоя мама, Сонечка, всегда звала меня Мэри, и ты зови. Так вот, когда она заболела, я помню отнесла ей супу. Сварила куриный из грудки, чтобы не жирно, не тяжело было. С овощами. Принесла ей, а она с кровати не вставала уже дня два точно, говорит, мол оставь на столе на кухне, вечером поем, ну я и оставила. А потом я уже не ходила. Старая я уже, даже собачку свою бедную выгулять сама не могу, — она вдруг замолчала, вспоминая что-то. Эдди уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но она продолжила, не обращая на него внимания. — Помнишь Розу? Ну мисс Смит, через два дома от вас живет? — Эдди кивнул, смирившись с тем, что так просто его уже не отпустят.
— Вот, к ней обязательно тоже зайди, она все время твоей маме звонила, в магазин для неё ходила. Ох, бедная наша Сонечка, наша доченька, такая молодая была, — она всё говорила и говорила, бормотала и причитала, от чего у Эдди заболела голова. Он потер переносицу и устало посмотрел на соседку, маленькое тельце которой затряслось, и по её сморщенному старому лицу потекли слёзы. Парень поборол в себе отвращение и встал, чтобы обнять женщину. Он успокаивал её, словно ребёнка — гладил по волосам и говорил теплые, ласковые слова.
— Эддичка, ты так похож на маму, зайчик, — Каспбрака передернуло, даже его бабушка никогда не использовала так много ласковых имён. — Я наверное тебя уже замучила, иди домой, солнце, только вынеси мусор — пакет тяжёлый — я его даже до калитки не донесу.
— Да, хорошо, — Эдди был рад наконец-то свалить.
— И заходи, если что-то надо, и похоронами займись поскорее, негоже так долго тянуть с этим.
— Да, я сегодня же этим займусь, — взяв пакет у двери, Эдди вышел, не давая женщина возможности ещё что-нибудь добавить.
Пока он шёл обратно к своему дому, его успел остановить почтальон — мистер Грувер — и почти на пятнадцать минут затянуть рассказ о том, какой же замечательной женщиной была его мать, как он и его жена сожалеют, как они всегда готовы помочь, и чтобы он держался и не раскисал.
Когда парню наконец-то удалось с ним попрощаться, то краем глаза он увидел в конце улицы молочника, старательно жестикулирующего, чтобы привлечь к себе внимание разговаривающих. «Только не это», — пронеслось в голове Каспбрака, после чего он попросил мистера Грувера сказать всем, что у него много дел и до похорон его лучше не беспокоить.
— Да, приглашение на похороны я разошлю всем, — они пожали руки, и парень поспешно ретировался домой.
Эдди тошнило от всей этой напускной жалости, от желания каждого лично высказать ему своё сочувствие. Если они все его так жалели, зачем акцентировали внимание на своих чувствах? Словно это была их утрата. Словно Соня была их матерью, а не его. Словно это они остались без семьи. Стали сиротами в двадцать лет, когда абсолютно не были к этому готовы.
— Господи, — прошептал Эдди, — Ей же только недавно исполнилось сорок пять, она и правда была слишком молодой, чтобы умирать…
2.
Можно было сказать, что Эдди не соврал и действительно был весь в делах. Он целый день мотался по городу — в похоронное бюро, на кладбище, к нотариусу, потом домой за вещами матери и снова в похоронное бюро.
Ричи подумал, что с тех пор, как Эдди приехал позавчера днём, они так ни разу нормально не поговорили.
А Ричи действительно хотел поговорить со своим парнем — он не знал, что Эдди чувствует, но понимал, что тому сейчас должно быть очень тяжело. Хотя по виду самого Эдди этого не сказать — он был очень собранным, спокойным и деловым. Создавалось ощущение, что он избегает Ричи. Он сам отказался от предложения Тозиера возить его по делам на машине, сказав, что прекрасно понимает, что Ричи не хочет афишировать их отношения, зная жителей Дерри. Он был не против, чтобы Ричи у него ночевал, но всячески избегал разговоров на тему матери, либо переводя тему на что-то безобидное (вроде учёбы), либо предлагая посмотреть фильм. Парень начинал отчаиваться — ему в голову закралась мысль написать Биллу и другим Неудачникам — может быть у них получится образумить Каспбрака и заставить того поделиться своими переживаниями, в конце концов, ненормально держать всё в себе. А может Эдди просто нужно было время, ведь Ричи не мог быть уверен, как бы он повел себя в такой ситуации.
3.
Эдди уставился в окно пустым взглядом. Он сидел так уже минут пять, если не больше — сколько конкретно Ричи не знал, когда он пошёл вниз делать завтрак, Эдди ещё лежал в кровати, а когда он вернулся — тот уже сидел у окна. Иногда парень пугал его этим пустым взглядом или затяжным молчанием, или отсутствием какого-либо интереса к происходящему, но Эдди всегда находил для этого всего отговорку: «Задумался»; «Не услышал»; «А? Я тут вспоминал просто один случай из детства. А ты помнишь…»
Это всегда звучало логично и казалось бы, не о чем беспокоиться, но легкое чувство тревоги не покидало Ричи ни днём, ни ночью. Он постоянно проверял ел ли Эдди, просыпаясь по ночам, старался убедиться, что тот дышит, искал книги и фильмы, которые могли бы заинтересовать Каспбрака.
— Эдс, ты чего? С кровати встал, а проснуться не проснулся? — Ричи натянул на лицо улыбочку, словно только что не хотел начать трясти парня за плечи и кричать: «Да хватит уже меня пугать!»
— Эдс, аллё?! Я с тобой разговариваю! — Ричи поставил поднос с завтраком на кровать и подошёл к Эдди.
— На что ты там смотришь? — он посмотрел в окно, стараясь отследить взгляд Каспбрака. — На эту сухую корягу? Да, весной её точно придется выкорчевать, только вид портит.
— Ты не посмеешь, — вдруг прошептал Эдди.
— Что?
— Ты не посмеешь, — повторил парень, а потом повернулся к Ричи и как закричал, — Ты не посмеешь!
Не ожидавший такого Ричи отшатнулся, примирительно подняв руки.
— Хорошо-хорошо, не надо так кричать. Что с тобой такое: сначала игнорируешь меня, потом вдруг кричишь ни с того, ни с сего? — Эдди снова посмотрел в окно.
— Это мамина любимая магнолия, она хоть и старая, но вполне ещё может зацвести в конце весны.
— Хорошо, — Ричи кивнул, — Но ты не думаешь, что будет лучше, выкорчевать старое дерево, а на его место посадить новое?
— Ты не понимаешь, — Эдди покачал головой. — Никто не понимает.
— Тогда объясни, Эдс, — Ричи протянул руку, отчаянно желая прикоснуться, почувствовать, что Эдди всё ещё здесь, с ним рядом.
— Нет, ты всё равно не поймёшь, — но между ними образовалась пропасть, преодолеть которую он был не в силах. По крайней мере сейчас.
— Я устал, Эдс, — честно признался Ричи, сев на кровать и с отвращением посмотрев на завтрак. — Устал от того, насколько ты холодный и безразличный, уже почти полгода прошло, а ты так ни разу нормально ни с кем не обсудил свои чувства. Я же вижу, что ты не в порядке и тебе нужна помощь. Может быть, сходишь к психологу?
— Ты что, думаешь, что я псих какой-то? — злобно выплюнул Эдди.
— Нет, конечно, — испуганно ответил Ричи, последние капли уверенности покинули его. — Я просто не знаю, как тебе помочь, тем более, что уже у самого нет никаких сил…
— Это терпеть? — перебил его Эдди. — Если ты хочешь меня бросить, если я тебе надоел, то так и скажи, — Ричи поморщился.
— Всегда вот ты так бросаешься словами, — он вздохнул, — Я не хочу расставаться, но перерыв, думаю, нам бы не помешал.
— Ладно, — спокойно согласился Эдди.
— Ладно? — удивленно переспросил Ричи, он ожидал уйму упреков со стороны парня.
— Да, может быть ты и прав, кто знает, — Эдди продолжил смотреть в окно, словно уже забыл о чем они разговаривают. Ричи облегченно выдохнул.
— Я… спасибо, — Ричи постарался подавить неожиданно сильное чувство радости. — Это ненадолго, всего на несколько дней, максимум неделю. И ты в любой момент можешь мне звонить или писать, я сразу же приеду, хорошо? Я просто иногда чувствую себя так, словно ты похоронил себя вместе с матерью, а заодно и меня за компанию, мне нужно немного свежего воздуха. Вот увидишь, Эдс, отдохнем чуток друг от друга и тогда станет получше, может ты даже согласишься со мной куда-нибудь съездить, развеяться, а может Неудачников потом у нас соберем, какая идея, а? — он вруг вскочил и заходил по комнате.
— Ты только, пожалуйста, не думай, что я тебя так странно бросаю, — испуганно проговорил Ричи, — Я тебя очень люблю, макаронина, всегда любил, ты знаешь, но я тоже человек и мне тоже бывает трудно, понимаешь?
— Конечно, — ответил Эдди, хотя казалось, что он совершенно не слушает.
Ричи широко улыбнулся, казалось, впервые за долгое время они услышали и поняли друг друга, и не дожидаясь того, что Эдди ещё что-нибудь скажет, он вышел из комнаты, стараясь не думать о том как Каспбрак без него справится.
***
Всё закончится.
Рано или поздно всему приходит конец.
И боли от утраты. И одиночеству. И томительному ожиданию чего-то.
И даже нашим жизням приходит конец.
И, хоть я и знаю, что всё закончится когда-нибудь, хоть и понимаю это умом, но сил терпеть у меня больше нету.
Когда это закончится? Кто-нибудь знает, сколько мне ещё ждать? Когда уже голоса в моей голове заткнуться? Когда перестанут твердить, что я во всем виноват?
Плохой сын.
Плохой друг.
Плохой парень.
Одно огромное разочарование, несущее в этот мир только проблемы.
Они не дают мне спать по ночам, они приходят в мои сны, где все родные мне люди умирают по моей вине и я не успеваю их спасти.
Я рад, я искренне рад, что Ричи сам бросил меня, ведь после всех тех снов, где он умер у меня на руках, я не мог это сделать. Просыпаясь ночью от очередного такого сна, я смотрел на него, слушал его дыхание и просил — сам не знаю, кого, наверное, Бога — чтобы это не произошло в реальности. Я шептал в темноте: «Пожалуйста, пусть он будет жить. Жить долго и счастливо, я тебя прошу. Я готов ради этого на всё, только пусть он живёт». И кто-то подсказывал мне, что единственный способ спасти Ричи — это исчезнуть из его жизни, ведь именно из-за меня все проблемы. Но я не мог его бросить, просто не мог. Это было выше моих сил. Его низкий уверенный голос, его теплые сильные руки, запах его кожи — только это хоть ненадолго заставляло голоса в моей голове замолчать. Он обнимал меня и сразу становилось легко и спокойно. Я будто всё время был на войне, а он был моим окопом, где я мог передохнуть хотя бы мгновение.
Я знал, что мне не хватит ни сил, ни решимости, чтобы бросить его, поэтому начал молиться о том, чтобы он сам меня бросил. Но при этом я лелеял надежду, что это не произойдет. Надежду, что в этом мире я ещё кому-то нужен, что даже такое отродье, как я, кто-то может любить.
Мои молитвы были услышаны. В один день Ричи собрал свои вещи и ушел. Он сказал, что не бросает меня, ему просто нужен перерыв, что с тех пор, как умерла моя мать, со мной слишком трудно. Говорил, что любит меня, и что я в любой момент могу ему позвонить или прийти. Ему просто нужно немного свободы.
Но я-то знал, я чувствовал, что это наша последняя встреча.
Тогда я ещё не думал, что решусь на это. Я просто понимал, что ему незачем возвращаться.
Он ушёл. А я больше не смог спать. И есть больше не хотелось. Вообще, мне с того момента больше ничего не надо было. Только голова ужасно болела, особенно, когда собачонка миссис Норрис начинала тявкать на почтальона. Каждый божий день в семь утра, как по расписанию.
Я помню, как думал о том, когда же это всё закончится. Где же конец?
Я хоть и считаю, что всё это я заслужил, должен признать, что терпеть бесконечно у меня нет сил.
И добрый голос мне подсказал, как я могу всё закончить. Первый раз в жизни взять ответственность на себя и просто сделать это.
Я надеюсь, мой поступок никого не ранит.
Я просто хотел, чтобы всё наконец-то закончилось.
И теперь с облегчением могу написать
Всё закончилось.
Пара солёных капель упала на бумагу, и последняя строчка письма растеклась в разные стороны, будто тоже заплакала.
Съедаемый тревогой, Ричи пришел к Эдди через три дня, когда тот не ответил на звонок, и нашёл Эдди, висящего под потолком вместо люстры. Лицом к окну. С каким-то непонятным раздражением Ричи подумал, что даже после смерти Эдди продолжил смотреть на эту корягу во дворе. Видимо, она действительно была ему важна.
Он увидел конверт, оставленный на подушке, и сам не зная, зачем, спрятал его во внутреннем кармане куртки, не читая. А потом вызвал полицию.
Дальше потянулась вереница очень странных дней: Ричи регулярно вызывали в полицию на допросы, несмотря на то, что сразу было понятно, что это — самоубийство, из-за отсутствия письма, полиция проверяла версию об убийстве. Ричи по сто раз повторял одно и то же, но про найденный конверт так ничего и не сказал. Он знал, что им нечего ему предъявить: на момент смерти Эдди у Ричи было железное алиби, никто из соседей его не видел с того момента, как он вышел из дома Каспбрака за три дня до вызова полиции, никаких следов борьбы ни в доме, ни на теле не было обнаружено, и всё это при том, что только сорок пять процентов самоубийц оставляют предсмертные записки. Ричи знал, что в конце концов его отпустят, даже более того, именно он, как единственный близкий
друг будет хоронить Эдди.
С похоронами пришлось повозиться. Церковь, которой принадлежало кладбище, была против того, чтобы самоубийцу хоронили в освященной земле, но Ричи во что бы то ни стало, решил похоронить друга рядом с его матерью. Поэтому Ричи перепробовал много разных способов: от простой, человеческой просьбы до подкупа. Последний, кстати, оказался самым эффективным — крупное пожертвование для церкви сразу сделало всех её служителей сговорчивее. Другой трудностью стало собрать всех Неудачников на похороны: после окончания школы все разъехались, и сначала Ричи просто не мог их всех найти, а потом постоянно кто-нибудь из них не мог приехать, из-за чего похороны почти три раза переносились. В конце концов, похороны состоялись, и Тозиер был уверен, что именно такими их бы и хотел Эдди.
Но всё это было несколько месяцев назад, Ричи не мог сказать, сколько конкретно времени прошло, он давно перестал за ним следить.
Он следил только за состоянием маленького дерева магнолии, посаженного между могил. Сегодня он увидел на нём первые бутоны и решился наконец-то прочитать письмо, оставленное Эдди.
Если бы он только мог вернуться назад в прошлое и остаться с Эдди, всё было бы иначе.
— Извини, Эдс, — тихо проговорил Ричи, смаргивая слезы, — Извини, что был таким эгоистом. Я завтра иду к психологу, ты, наверное, считаешь меня психом, — он усмехнулся. — Я не псих, просто хочу жить дальше, мне жаль, что ты даже не рассмотрел такой вариант решения своей проблемы. Мне кажется, я сделал всё, чтобы искупить свою вину перед тобой, понимаешь? Поэтому, пожалуйста, прекрати мне сниться, теперь ты можешь вечно любоваться магнолией вместе со своей мамой.
И Ричи ушёл, впервые за долгое время не оглядываясь в поисках Эдди.
