Вопросы чести

— Ты ведь не собираешься драться с Вороном? — спросил Наль, и Ричард поднял взгляд от бокала, отставил его. Качнул головой, пытаясь сосредоточиться на голосе собеседника, расслышать сквозь трактирный шум: — Драться? — Ну да, — большие, покрасневшие от сидения над бумагами в казначействе глаза кузена смотрели обречённо. — Три года прошло, а я до сих пор помню, как меня в дрожь бросило, когда я узнал об этой вашей ссоре. — Да какая там ссора, глупость одна, — Ричард фыркнул, вновь отпил вина. — Ты же помнишь, каким я был, из-за любого пустяка вспыхивал. — Нет-нет, — тревожно и бойко затараторил кузен, — не наговаривай на себя! Я понимаю, почему ты тогда так поступил. Ты хотел отомстить за отца, вот и выбрал для вызова первый попавшийся повод. И я горячо уважаю и понимаю твой порыв. Ты не можешь оставить злодеяние Ворона безнаказанным. Но, Ричард, подумай о своей семье, подумай о герцогине Мирабелле. Если с тобой что-то случится, это будет для неё страшным ударом. Ричард шумно вздохнул, отхлебнул ещё. Три года назад, когда он с обидой бросал злые слова насмешливо улыбавшемуся эру, ему и в голову не приходило, что мысль о грядущей дуэли почти забудется, её вытеснят из памяти более свежие и яркие события. Дарамское поле, абордаж в Фельпе, перехваченные письма кансилльера и королевы; Торка, занесённый снегом овраг, Рокэ в продранном, окровавленном мундире, прижимающий Ричарда к себе, согревающий. Внезапная смерть кардинала, о которой Ричард ничуть не жалел — в отличие от мятежа, последовавшего за ней. В те дни Рокэ носился от дворца к войскам, от особняка Приддов к Двору Висельников и окраинам, где обитала городская беднота, и Ричард был при нём неотлучно. Когда едва держащийся на ногах парламентёр принёс весть о том, что мятежники готовы сдаться, Рокэ приказал принести бутылку «Чёрной крови», сам перелил её в кувшин, сам разлил по бокалам — и целовал Ричарда сладко-горькими от вина губами, легонько поглаживал прохладными пальцами пылающие щёки. Они не говорили об этом после. Просто иногда Ричард, изголодавшись по ласкам, по теплу крепкого стройного тела, шёл в кабинет и брал руку эра в свою, поглаживая длинные, унизанные сапфирами пальцы, и прежде, чем скользнуть свободной рукой под пояс чужих штанов, непременно спрашивал шёпотом: «Эр Рокэ, можно?» Или Рокэ, пресыщенный дворцовой скукой, увлекал своего оруженосца куда-нибудь за занавесь, в тёмную нишу, и дразнил обманчиво лёгкими прикосновениями, пока Ричард не начинал извиваться в его руках, тихо, бессвязно прося о большем, пока у Ричарда не вырывался стон, который он пытался заглушить, уткнувшись эру в плечо. Временами Ричарду приходили на ум эсператистские заповеди, и ему делалось не по себе. Но он успокаивал себя мыслями о том, что ни отец Маттео, ни матушка, ни даже кансилльер — чтоб ему в своей Дриксен гусиной ножкой подавиться — никогда не пускались в подробности насчёт того, что же именно считается гайифским грехом. Ричарду хотелось верить, что запретна не всякая ласка между мужчинами, а лишь то, что в книгах деликатно именовали слиянием тел, соединением — самое сокровенное и бесстыдное. Ничего подобного у них никогда не было: эр Рокэ не предлагал, а Ричард — не мог же он, в самом деле, первым заговорить о таком! За всеми этими мыслями Ричарду было вовсе не до дуэли — а тут вспомнился и вызов, и повод к нему, и сразу сделалось как-то стыдно и не по себе. А ведь эр Рокэ наверняка помнит. И удивится, если до окончания срока службы, которой осталась пара недель, оруженосец так об этом и не заговорит. Деваться некуда: тот, кто послал вызов, должен драться или принести извинения. Если Ричард начнёт извиняться, эр рассмеётся ему в лицо. Решит, что он струсил, что он только теперь по-настоящему осознал, с кем придётся скрестить шпаги. И матушка помнит. Он ведь сам сболтнул ей, когда приезжал в Надор. Что бы ни говорил Наль — для матушки будет куда более тяжким ударом, если он откажется драться, нежели если дуэль окончится для него печально. Да и в конце концов, недостойно герцога Окделла — уклоняться от дуэли! Он должен выйти против Ворона — и пусть Ворон увидит в настоящем поединке, чему Ричард успел выучиться на тренировках. Ричард сделал ещё глоток. Вино, которое он поначалу счёл вполне сносным, теперь казалось кислым, вязало рот. — Я буду драться, Наль. Свои решения я менять не собираюсь. Кузен огорчённо вздохнул, потёр ладонью пухлую щёку. — Но вы ведь ещё не обговаривали условия? Ты можешь драться до первой крови — поверь, Ричард, никто тебя за это не осудит! Я понимаю, ты скажешь, что память о герцоге Эгмонте требует поединка насмерть. Но, Ричард, тебе ещё и двадцати нет, у тебя впереди вся жизнь… Ричард сглотнул. Из-под лопаток к пояснице, к низу живота поползли колючие мурашки. Разговора об условиях не было, это правда. Но ведь до этого Ричард дрался насмерть с семерыми — и Алву вызвал за то, что он вмешался в ту дуэль! Имеет ли он право после такого смягчать условия? И потом, если он не решится рискнуть жизнью, это бросит тень на имя его отца. Или нет? Ричард давно отказался от мести, узнав, что отец, по сути, выбирал между ударом шпаги и казнью. Но среди тех, кто называет себя Людьми Чести, немало любителей позлословить, и они станут трепать имя Окделлов, обвиняя сына Эгмонта в трусости… Разве можно этого допустить? Ричард шумно вздохнул, глотая душный, пропитанный винными парами воздух. Провёл ладонью по лбу, отбрасывая влажные от пота пряди, подпер подбородок кулаком, пытаясь вслушаться в сбивчивую неиссякающую речь кузена. — Герцог Алва наверняка попытается тебя спровоцировать, — голос Наля вздрагивал, — назовёт тебя осторожным, благоразумным, будет насмехаться. Не слушай его. Драться насмерть с Вороном — безумие. В таком деле осторожность более чем уместна, поверь! — Довольно, — Ричард с досадой отставил бокал так, что тот стукнул и зазвенел. — Я прошёл Дараму, Наль. Я прошёл Торку, я был здесь, в столице, когда её осаждали. И Ворон это знает. Я буду драться насмерть. Ричард поднялся, оправил перевязь, потянулся за своим плащом. — Ричард, — Наль заступил ему дорогу, полные губы дрожали, — прошу тебя. Ты сам говорил, что с Вороном не сравнится никто. — Значит, это будет линия, — зло бросил Ричард, накидывая плащ. Тяжело, с силой опустил руку кузену на плечо, растянул рот в усмешке: — Помолись за меня, Наль. Твои слова до Создателя точно дойдут быстрее. Бросив на стол несколько таллов, он зашагал к двери. — Значит, линия? — с рассеянным видом произнёс эр Рокэ, покручивая ножку бокала в ладони, рассматривая вино на свет. Пока Ричард говорил, сухо, коротко, не сбиваясь, Рокэ ни разу не изменился в лице, не поменял позы — так и сидел, слегка вытянув ноги, расслабленно откинувшись на спинку кресла. — Что ж, вы всегда выбирали самые высокие и самые нелепые ставки, юноша. Ричард сглотнул пересохшим горлом, не отрывая взгляд от изящных и в то же время резковатых, будто выточенных из слоновой кости черт. — Вы слышали мои условия, монсеньор. Вы согласны? — Согласен. Хотя ваш выбор, признаться, ставит под сомнение ваш вкус. Увы, я так и не смог привить вам изящество, умение наслаждаться поединком. Вы по-прежнему рвётесь к немедленному результату: один удар — и кончено. — Если монсеньор желает, я готов отказаться от линии и избрать другой способ, — вскинулся Ричард. Рокэ небрежно повёл ладонью: — Для меня несущественно. У вас есть ещё какие-нибудь пожелания, юноша? Или мы можем наконец перейти от обсуждения дуэльного кодекса к чему-нибудь более интересному? — А вам ничуть не интересно, монсеньор? — вырвалось у Ричарда. Пока он возвращался из трактира в особняк на улице Мимоз пешком, под мелким, моросящим дождём, он успел остыть, волнение спора улеглось, и мысль о поединке с Рокэ Алвой уже не горячила кровь, а лишь вызывала тоску, от которой горчило во рту — или, может, то горчило от скверного вина. Ричард представлял, как повторит свой вызов, замерев на пороге кабинета, как эр Рокэ поднимет бровь, бросит что-нибудь злое, едкое, или будет насмехаться, или — об этом думать было нестерпимее всего — просто пожмёт плечами, давая понять, что для него нет никакой разницы, изматывать оруженосца на тренировках, ласкать его, доводя до криков, до беспомощных всхлипов, или проткнуть шпагой. За рёбрами больно, тоскливо тянуло. Ричард решился всё-таки спросить ещё раз: — Вам не важна ни ваша жизнь или смерть, ни моя? — Нет. Я сегодня не расположен рассуждать о жизни и смерти, мне приходится уделять им слишком много внимания на королевской службе. Я думал скоротать нынешний вечер за вином и песнями, но вот вы являетесь, такой серьёзный, и говорите о пустых, не стоящих выеденного яйца вещах, которыми кто-то в очередной раз отравил ваш разум… Если бы мне не было доподлинно известно, что честнейший эр Август устроился при дворе Готфрида, я бы решил, что вы сегодня имели беседу с ним. Ричард угрюмо мотнул головой: — Я был с кузеном. И никто меня ничем не отравлял. — А, достойнейший эр Реджинальд… Любопытно, любопытно, — Рокэ опустил бокал на подлокотник, повернулся к Ричарду всем корпусом. — К слову, как поживает ваша очаровательная сестра, эрэа Айрис? — С сестрой всё хорошо, — буркнул Ричард, — при чём тут она? — Так, рассуждения о причудах влюблённости и корысти, — Рокэ пожал плечами. — Но о них, опять же, думать скучно. Вы прячете пальцы в рукава, Ричард. Всё ещё не отогрелись после прогулки? Он протянул руку, и Ричард шагнул к нему, не думая, обхватывая его ладони своими. Пальцы были ледяными, как всегда, когда Ричард волновался, но Рокэ даже не вздрогнул. — Сегодня вам тоже нет нужды думать о жизни и смерти, Ричард, — вкрадчиво произнёс мягкий, глубокий голос. — Мы всё успеем — в своё время. Идите ко мне. Сильные руки утянули его вниз, Рокэ откинулся в кресле, давая сесть между своих колен, спустить ноги по обе стороны от сиденья. Было неудобно, чуть-чуть качнёшься и соскользнёшь, упадёшь спиной, но Рокэ держал его крепко, обнимая поясницу, пока Ричард ёрзал, притираясь пахом к паху, тихонько постанывая. Руки сами потянулись к гладким глянцевито-чёрным волосам, тяжёлые мягкие пряди текли сквозь пальцы. Ричард приникал к тёплым винно-пряным губам Рокэ, раздвигал языком — Рокэ поддавался, впускал, обволакивал мягким теплом, а потом сминал губы Ричарда, перехватывая инициативу, и пальцы твёрдой хваткой вцеплялись в волосы у Ричарда на затылке, пока Рокэ обшаривал языком его рот, вылизывал, а зубы ощутимо прихватывали нижнюю губу. — Пожалуйста, — Ричард со всхлипом оторвался, глотая воздух. Плотнее сдвинул колени, пытаясь потереться о бедро Рокэ сквозь слои ткани. — Пожалуйста, давай сделаем всё… совсем всё. Я очень хочу. Большой палец скользнул по его скуле, легонько обвёл подбородок, бережно дотронулся до саднящей нижней губы, слегка оттягивая. Не думая, Ричард лизнул его кончиком языка, и Рокэ втянул воздух сквозь стиснутые зубы, подкинув бёдра и заставив Ричарда охнуть. — Уточните, герцог Окделл, — хрипло произнёс Рокэ. — Чего именно вы хотите? — Рокэ, я… — он запнулся, пытаясь собраться с мыслями, сказать о том, как ему жарко, и хорошо, и больно, как внутри всё ноет, как ему нужно, чтобы в нём был Рокэ, глубоко, как можно глубже, чтобы это ощущение не вытравилось, не стёрлось до последнего вздоха. Рокэ вновь повёл бёдрами, и Ричард вскрикнул, цепляясь за его плечо, и выдохнул почти беззвучно: — Бери. Его увлекли ещё ниже, на мягкий ворсистый ковёр из Багряных земель, в котором утопали ступни. Ричард откинулся на спину, разбросав руки и ноги, позволяя Рокэ расцеплять застёжки колета, расправляться со шнуровкой на штанах. Приподнявшись, Ричард поймал ткань просторной белой рубашки Рокэ, выпростал из штанов, потянул через голову. Рокэ помог ему, поведя плечами — и вновь склонился над Ричардом. Отсветы камина золотили его спину, плечи, грудь, чёрные волосы в беспорядке падали на лицо, разгоревшееся, потерявшее обычную бледность из-за огня, вина и — Ричарду хотелось верить — желания. Ричард сам не понял, как оказался под Рокэ обнажённым. Стало ещё жарче, волосы от пота липли к шее; тяжёлое худощавое тело вжимало его в ковёр, ладони скользили по груди, задевая ноющие соски, по животу, оглаживали и пощипывали ягодицы. Рокэ ненадолго отрывался от него, приподнимая голову, оглядывая искрящимися синими глазами, и вновь приникал губами, втягивая кожу, ведя языком влажную дорожку. Целовал легонько, ласково — в уголок рта, в подбородок, в ключицу; дразня, обводил языком набухший, потемневший сосок, впадинку пупка; смеялся, прижимаясь губами, трогая между ног, жадно и жарко вылизывая там, где это было так мучительно стыдно — и так хорошо, что Ричард не мог не всхлипывать, не просить ещё. Он застонал — наконец-то! давай же! — когда пальцы нырнули в ложбинку между ягодиц, смазывая, и затаил дыхание, едва один из них толкнулся вновь. Рокэ растягивал его бережно, не торопясь, отвлекая поцелуями в висок, в бровь, в скулу, щекотным дыханием. Рокэ поглаживал его внутри, потирал, легонько нажимал подушечкой пальца, и от этих прикосновений Ричарда прошибало новым, острым, никогда раньше не испытанным удовольствием — он вскрикивал в голос, и Рокэ тихо смеялся, прижимаясь щекой к его виску. Рокэ входил медленно, давал привыкнуть; ноги Ричарда на его плечах подрагивали от напряжения, от ноющей, ввинчивающейся боли проникновения. Ричард дышал глубоко, слышал хриплое, тяжёлое дыхание Рокэ и думал, что это тоже хорошо, что так он точно запомнит, унесёт с собой — насовсем, до того самого утра дуэли, когда для Ричарда, скорее всего, всё закончится… а вдруг нет? На линии всё вершит случайность — вдруг он в самом деле убьёт Рокэ, вот этого, тёплого, тяжело дышащего, родного, драгоценного… Как можно было вызывать его? Зачем? Для чего? Как вообще можно было думать об этом? Ричард застонал сквозь зубы, попытался что-то сказать, но Рокэ качнулся внутри, болезненно и мучительно приятно. Ричард повёл бёдрами, упираясь ступнёй в плечо Рокэ, пытаясь устроиться удобнее, и совсем скоро боль и удовольствие тела скрыли от него все мысли. — Хочешь вина? — Рокэ смотрел на него, опираясь на локоть, белые длинные пальцы поигрывали с кончиками светлых волос. Он уже почти отдышался, бессовестный, двужильный кэналлиец; на его губах играла расслабленная улыбка, и только румянец щёк и блеск глаз напоминали о том, что он только что творил с Ричардом. Ричард сглотнул. В горле саднило, вино сейчас вовсе бы не помешало. Он кивнул, и Рокэ приподнялся, взял бокал со столика, протянул ему. — Пей, и предлагаю перебраться в спальню. Если я ещё немного здесь полежу, меня точно начнёт клонить в сон, а просыпаться с утра на полу, в засохших потёках — удовольствие весьма среднее. Ричард поперхнулся, поспешно поставил бокал на пол. Рокэ наблюдал за ним с ленивым весельем. — Я прикажу согреть нам воду. Искупаешься со мной? — Да, только… — Ричард замялся. Рокэ легонько коснулся его щеки. — Я понимаю, что у тебя сейчас внутри всё болит. Так что сегодня больше никаких поползновений, а завтра, — он мечтательно улыбнулся, — можем вернуться к чему-нибудь попроще. Не беспокойтесь, юноша, до дуэли всё заживёт. — Дуэль, — Ричард встрепенулся. — Эр Рокэ, простите меня, я… я не хочу с вами драться. — Тебе и не придётся, — Рокэ пожал плечами, гибко поднялся на ноги. — Я собираюсь распорядиться насчёт воды — надень что-нибудь, если присутствие слуг тебя смущает. Ричард поспешно дёрнулся за своими штанами, ойкнул от прострелившей боли. — Эр Рокэ! Что значит «не придётся»? Вы же согласились! — Согласился. Однако завтра будет обнародован королевский рескрипт, объявляющий войну Дриксен. А до конца войны, как вам, теньент Окделл, должно быть известно, дуэли между военнослужащими запрещены. Придётся вам подождать ещё год-другой, — Рокэ усмехнулся, — сочувствую. Ловко натянув штаны, он сунул руки в рукава рубашки и, не заботясь о том, чтобы затянуть шнуровку, дёрнул веревку звонка. Вид его настолько лучился довольством, что Ричард хмыкнул. Кое-как поднявшись, он надел рубашку, подобрал сброшенный колет, бережно разгладил ладонью расшитую серебристыми нитями ткань, пытаясь собраться с мыслями. Злость, досада на Рокэ, игравшего с ним, забавлявшегося его смятением, беспокойно клокотали внутри, но не могли пересилить облегчения, захлёстывающей, ликующей радости: всё хорошо, хорошо, хорошо, не нужно наставлять на Рокэ шпагу, не нужно шагать под его удар, они вместе, они на одной стороне, и пускай все кошки Леворукого соберутся в стаю — всё равно не вырвут их друг у друга! Отдав служанке распоряжения, Рокэ повернулся к нему, тонкие губы тронула мягкая, задумчивая улыбка. И Ричард, не раздумывая, подошёл к нему, обнял, прижимаясь щекой к щеке. — Значит, так тому и быть, монсеньор. Я подожду.