matrix had you twice

- И? Как это называется? - Кэп… - Что? Я просто хочу послушать, - капитан ласково скалится и поднимает руки, «сдаваясь». Говорит он тихо, на первый взгляд даже спокойно. Но только на первый. Любому, кто знает Пака дольше пары дней, стало бы максимально неуютно от каждого из этих слов. – Интересно мне, чем вы, блядь, думали. Ответа не следует. - Жопой, наверное? Жопой меня устроит, потому что когда думают этим, - Пак щёлкает пальцами по сырой от пота макушке Ханя, - хуйню не творят. Особенно такую. Он зол. В ярости даже. Настолько, что вряд ли кто-то попытается вставить хоть слово. В защиту или против, неважно – самоубийц на корабле нет. Ханю на начальство и весь этот цирк похер, совсем. Он продолжает сидеть на полу и, сонно моргая, смотрит куда-то сквозь пространство. Голос у Пака низкий, звучный, но у Ханя в ушах абсолютный вакуум сменяет белый шум и так уже в сотый раз по кругу, без единой осечки. Руки не слушаются, в голове пусто, а каждая из рождающихся там мыслей стабильно проваливается прямиком под желудок, где в районе пупка по и без того вымазанной каким-то дерьмом рубахе расползается огромное пятно. Пот, слёзы, масляная смазка старых генераторов и… Хань заледеневшими почти пальцами хватается за чёрную от крови ткань и скручивает её в улитку. Не смотрит, но знает, что между костяшками струится красное, капает на штаны и мимо. Тёплая, всё ещё тёплая. Такая настоящая. И как же жаль, что не его. - На хвосте с полдесятка спрутов, Хань. У Сеха излучатель наготове, Зион трижды приказал нам сидеть тихо, пока ребята на «Эвриноме» делают свою работу, а вы, два дебила, решаете побегать по этой свалке, одни и с пустыми руками. Ещё и под главным коллектором. Хань шумно дышит и с влажным чавканьем жамкает в руке намокшую ткань. - Он тебя слышит вообще? – фыркает Сех. - Не похоже, - Чен отзывается прямо из-за пульта, не повернувшись и на сантиметр. Син всё ещё в матрице, и пока тот на третьей околокосмической двигается к порталу, чья-то там драма его мало волнует. - Заткнитесь оба. Ты, доставай Сина и сворачивайся – пока мы за наживку, на той стороне быть никого не должно. - Да, кэп. - Ведёте себя так, будто в Зионе пачками сидят любители рисковать своей задницей… - ворчит Пак, хмурясь. И прав ведь, нет? В его экипаже даже кок, и тот адреналиновый маньяк. Что уж говорить о малоуправляемом кодере без башки и с богатой историей взломов баз данных военного сектора. Одарённый, да. Но такой дурак. – Хань? Осмотрите его, кто-нибудь. Хань не видит маячущего на лице капитана беспокойства, не чувствует, как его в четыре руки ставят на ноги, щупают и трижды качественно встряхивают. Заодно разок и о стену затылком прикладывают, пытаясь, видимо, достучаться до застрявшего в безопасном режиме мозга. - Да расслабься, кэп. Цел он вроде. - Вроде? - Пара царапин и лёгкая контузия, ничего серьёзного. - Ну, раз так, может, он всё же мне расскажет, что это был за финт. Бунт, истерика, провокация, случайность… - Случайность? - Хань хрипит куда-то в сторону, по-прежнему ни на кого не смотрит и продолжает месить пальцами уже похожую на жёваную салфетку ткань. - Что? - Случайность… Если бы хоть что-то в этом мире можно было назвать случайностью, он был бы… лучше? - Ваша случайность, Хань, едва не стоила мне корабля и каждого, слышишь, каждого, кто делит его стены с вами. С тобой. Пак не сразу понимает, что сказал, если понимает вообще, зато Хань из философских рассуждений и тормозной жидкости выныривает моментально, расталкивает ребят и едва ли не рыбкой прыгает в нижний отсек, но тут же оказывается пойман за шкирман резвым и очень кстати вернувшимся с «того света» старпомом. - Эээ, нет, бро, ты идёшь спать. - Где он? Где? - Син, убери его отсюда. Влей чего покрепче и закрой в каюте – пусть проспится. Сам всё равно не ляжет. Тот кивает, просто сгребает Ханя в охапку, и под одобрительные кивки остальных тащит слабо сопротивляющееся тело в сторону жилого отсека. В нормальных условиях это едва ли было бы возможно, но за последние несколько часов Хань ухитрился потерять не только благосклонность капитана, но и свой обычно цветущий вид. - Выглядишь паршиво. Кто бы сомневался? Чувствует он себя не лучше. Во рту металлический привкус крови, в каюте до противного пусто, в голове – тоже, а от сочувствующего взгляда друга натурально тошнит. - Пак требовал тебя закрыть… - А радиоволновод он себе не требовал в ж… - Ты этого не хочешь, - невозмутимо продолжает Син. – Я этого не хочу, поэтому давай сделаем, как я прошу, и все будут счастливы. - Где Мин? - Не знаю, я в матрице был, но если тебе станет легче… - Не станет, отойди. Хань делает широкий шаг к двери, но оказывается не в силах подвинуть камнем вросшего в пол друга. Способность плюшевого обычно Сина превращаться в суровый кирпич, когда того требуют обстоятельства, всегда восхищала Ханя. Всегда кроме сегодня. - Ты можешь чем-то помочь? – справедливый вопрос. - Что? - Ну, вот ты собрался… куда ты собрался. И без шуток, Хань – что ты хочешь там сделать? Что ты можешь? - Могу… - Быть? И как это Мину поможет? Ему сейчас нужно море адреналина, физраствор и покой. Вряд ли твоё серо-землистое страдающее лицо спасёт ситуацию. Хань молчит, считая зазубрины на стальных заплатках вдоль стены. В кошмарном состоянии стен их каюты виноват тоже он. Кажется, в тот день он пожелал впечатлить команду своими несуществующими способностями и полез искать утечку в гидравлике. Каким местом матричный программист и внематричный кодер мог разбираться в хитросплетениях труб гидравлической системы ховеркрафта, история умалчивает, но он и не смог, поэтому закончилось всё эпичным падением на разложенную в его же спальне самодельную стремянку, отпечатки чьих кривых ног и остались на стенах, кровати и почему-то на двери с внешней стороны. Ребят тогда впечатлить не вышло, но его целью они и не были. Его целью был Мин, и раз тот ржал как ненормальный, пока доставал Ханя из под груды гнутых железяк, то цель была достигнута. Той ночью они впервые уснули вместе. - Что случилось-то, расскажешь, нет? - Там был код, и мы… понимаешь, мы давно искали… – рассказывать чётко не получается. Кусками-обрывками и непонятными звуками разве что. Вперемешку с мыслями о том, что вряд ли кто-то хочет знать то, что узнали они. По крайней мере не так, не сейчас. – Ну и… вышли. - С корабля, в смысле? - Да. - Вы ёбнулись. - Немного. И Мин, он… его… - Хань растопыривает пальцы и беспомощно тыкает себя ими в грудь и живот. Как, какими словами он должен сказать то, что Мин теперь похож на решето? – Насквозь, Син! Чёрт… - Дыши, я сейчас. Син вылетает из комнаты, но почти тут же возвращается с почти полным стаканом прозрачного пойла и пузатой канистрой в руке – на случай, если кому-то захочется добавки. - Воды только не принёс. Есть? Хань мотает головой, просит: - Не разбавляй, - и, широко открыв рот, опрокидывает в себя весь стакан целиком. - Смело. У него нервы пучками торчат тут и там, хоть на кулак наматывай и тяни во все стороны, пока с корнями не выдерешь. Нужно расслабиться, а в идеале вообще отключиться. Син прав – толку от него ровно столько же, сколько от солнца над облаками после «тёмного шторма», то есть ноль. Забористый «бабушкин ацетончик» по фирменному рецепту Су делает своё дело, и Ханя адово кроет уже минут через десять, за которые он так и не выдаёт Сину ничего конкретного, а в конце концов и вовсе сползает на пол, цепляясь махрами кофты за острые рубцы на вспоротой стали стен, и прикрывает глаза. - Ты лёг бы, что ли. - Не хочу. У него на губах до сих пор тихое шипение, беззвучное «замри» и стойкое ощущение чужих пальцев на локтях, а потом тёплая, горячая почти, кровь и это неприятное ощущение, будто вместе с царапающими руки чужими пальцами в чёрную без дна пропасть ускользает его собственная жизнь. Он не в идел, куда спруты, лязгая щупальцами, утащили Мина, в жизни бы не угнался, но команде повезло найти его, брошенного на краю «гнезда» и, слава Зиону, живого. Если так можно назвать человека, которого насквозь пробило металлом сразу… везде? Ханю иногда кажется, он был создан для того, чтобы нести миру хаос и пиздец. Ну а что, не по его ли наводке Мин так рьяно кинулся копаться в стабильном с виду коде, не на его ли догадках они построили безумную совершенно теорию функционирования привычного им мира и не из-за его ли глупых эмоций Мин выскочил следом и наверняка лежит теперь в криокамере. Да, потому что Хань отбитая истеричка, не способная справляться с эмоциями. Даже в тот день, когда пачка жутких людей в чёрной коже впервые сказала ему, что он избранный, призванный спасти всех и вся, Хань, отчаянно жестикулируя, послал их в максимально неприятное место и благополучно свинтил. И каждому, кто гонялся за ним по матрице, ещё тогда следовало понять, что тащить его оттуда откровенно дерьмовая идея, худшая. Да, он всегда подозревал неладное. Сложно не подозревать, когда мир вокруг похож на бесконечно лагающую программу, а пальцев обеих рук не хватает, чтобы сосчитать дежавю – и это за день. Пришлось выбрать реальность, несмотря на то, что сидеть в написанной машинами компьютерной программе было процентов так на девяносто девять комфортнее, и это было бы весомой причиной, если бы тот последний процент не портил всё. Потому что, как жить, зная, что гранитная плитка под ногами – код, приветливая бариста в любимой кофейне – код, сама кофейня, кстати, тоже код, как и ты сам. Гора цифр и непонятных знаков, не значащих ничего и являющихся всем одновременно. Реальность с её загнанными в канализационные шахты людьми оказалась в разы хуже всего того, что можно было представить, но это же реальность, да? Хань раздражённо мотает головой и запускает пальцы в сырые волосы, больно оттягивая корни, чтобы хоть немного прийти в себя. Он думал, что знал, где правда, но теперь не уверен вообще ни в чём. Кроме того, что избранный из него так и не случился, зато случился Мин. И единственное, что он может сделать сейчас, это каким-то чудом вытащить их обоих из этого дерьма. Ну или закопаться глубже – одно из двух.

▴▾▴

Просыпается Хань, по ощущению, спустя вечность. Задница квадратная, спина примёрзла к стене, в голове вертолёты, а шея отказывается гнуться – всё, что заслуживает любой, кто позволил себе отрубиться на полу. Он вспоминает их с Мином последние недели, бесконечные сомнения, пройденные одна за другой стадии гнева, торга и отрицания, вспоминает их тайные полёты на крошечном по сравнению с «Геликоном» Пака магнитном краулере. Вспоминает, до чего они докопались далеко за границами изведанной им географии, и моментально сбрасывает с себя флёр печали. Вдох, выдох. Сосредоточиться, нужно просто сосредоточиться и… поверить в себя? Как глупо, но именно так работает пресловутая «избранность». Спину отпускает, шея – чудеса – начинается гнуться, а в голове вместо раскачивающихся по часовой стен появляются ясные мысли. Избранный может переписывать под себя законы вселенной, и раз это работает – их с Мином теория верна на сто процентов. Раз это работает, он может… - Проснулся, - хмыкает Син, просовывая голову в дверной проём. Он не похож на человека в трауре, и Хань позволяет себе поверить в то, что с момента его отключки ничего особо не изменилось. – Будешь хорошо себя вести, Су тебя пустит. - Можно подумать… - Ты не стал бы спрашивать, я знаю. - Он жив? - Жив, но, честно, понятия не имею, что вообще можно сделать, чтобы… - Син замолкает, трижды бьётся виском о косяк и шумно вздыхает. – Не знаю, Хань, нужно чудо. Посмотри по карманам, у тебя есть? Вопрос риторический с подъёбом, но Хань чувствует, что в силах ответить. Если опустить все навязанные последователями трижды придуманных богов эпитеты, чудо есть нарушение естественного хода вещей по воле высшей силы. Без веры в чудо ни одна религия не имеет смысла. В матрице люди верят в целый пантеон богов, в Зионе – в какой-то маловнятный бред на тему освобождения от гнёта машин руками особого совершенно человека. Что из этого лучше? Мин сказал бы, что ничего, и если ни хрена непонятно, то лучше пойти и поспать – мир за это время не перевернётся, а в голове станет яснее. Ещё он сказал бы, что чудес не бывает, что жизнь код, а люди в нём кучка подключенных к системе безвольных баранов, поэтому всё, что собирается сделать Хань, к чудесам не имеет никакого отношения. Он спускается, терпеливо ждёт, пока Су, неодобрительно хмурясь, покинет комнату, и проводит с тихо жужжащей камерой почти два часа, просто меряет пол шагами, трётся рядом и верит. Идиотизм? Вероятно. Но, чёрт возьми, если их расчёты верны… - Страдаешь? – Син прикрывает за собой дверь, не решаясь переступить через витающую вокруг Ханя ауру печали. – Пак скоро спустится, шёл бы ты в каюту. - Да, сейчас. - Ты очень… спокойный какой-то. Я чего-то не знаю? - Ага. В другой раз Хань бы, наверное, поржал в кулачок, потому что Син на тормозах – то ещё зрелище, но этот десерт он оставит на потом. Им совершенно очевидно нужно время на то, чтобы понять, что дальше делать и как, но пока Мин в астрале, Хань решительно отказывается действовать. Он поднимается к себе, дважды убирает комнату и, раздобыв где-то настоящее, хоть и очень кислое яблоко, долго катает его по покрывалу. Думает, как сунет Мину в руки, хотя тот терпеть их не может. Неудивительно на самом деле, кому понравится выращенный в свете десятка фитоламп суррогат? Не в саду и не на ферме под весенними дождями и летним солнцем, а в ржавых контейнерах под тонной удобрений и стимуляторов. Ням, вкусняшка. Хань думает об этом и морщится сам – гадость какая. Жители Зиона на агрономов едва ли молятся, хотя на вкус всё, что выращено в местных теплицах, недалеко ушло от того месива, которым Су и Мён кормят их на «Геликоне». Белки, немного жиров, сложные углеводы и обязательно микронутриенты – звучит, как лучший в мире ужин. В матрице он питался исключительно острой лапшой и чипсами, не забывая полировать всё это дело банановым молоком. Родителям было всё равно. Зачем вкладываться в трудного младшего сына, если есть старший умничка с забитой наградами полкой и безупречной репутацией. Хань не знает, где брат сейчас, и насколько он ему вообще брат – за пределами матрицы родственные связи не имеют особого значения. Он не пытался найти семью снаружи, не искал их внутри и никогда не собирался предлагать правду. Его родня – кучка разномастных символов без прошлого и будущего, он не успел привязаться к этим символам там за всю свою дурацкую жизнь, так зачем они ему здесь? Другое дело Мин. Их достали из матрицы с разницей всего в несколько дней. Новый избранный и очередной борец за правду за раз – настоящий джекпот для команды. Хань помнит Мина и «до», по ту сторону проводов. Они существовали примерно в одной плоскости, работали и жили недалеко друг от друга, но никогда толком не пересекались. Разве что чайной у дока, где работал Хань, или на светофоре у дома. Учитывая, что на правду согласны единицы, Хань находил и до сих пор находит странным то, что две разные проекции, существующие в рамках одного блока системы, сделали равный выбор. Согласно высчитанной им же самим статистике, это происходит настолько редко, что имеет место быть, только если вышедший из матрицы человек пожелает самостоятельно разыскать своих пребывающих в неведении родных и близких, чтобы самолично подложить им огромную свинью в виде никому не нужной правды. Он всё это выбрал сам, Мин тоже. Видимо, поэтому они и спелись так быстро. Иначе Ханю пришлось бы самому переживать на себе все прелести недовольства экипажа Геликона после того, как стало понятно, что он ошибка природы и не годится для спасения их хрупкого мира. Он ловит скатывающееся с постели яблоко в двадцатый, наверное, раз, когда дверь каюты с грохотом бьётся о стену, едва не вылетая из петель: - Хань, мать твою, - орёт Сех, не переступая за порог. Хера себе он вырос, едва косяк вместе с дверью не вынес. – Ты глухой что ли? Спускайся! - Куда? - Бегом! «Геликон» верзила, самый настоящий. Из всего электромагнитного флота Зиона особыми чертами как в плане размера, так и в плане функционала, выделяются именно «Геликон» Пака и «Эвринома» командира Ву. Каждый похож на компактную многоэтажку с множеством уровней, коридоров и кают. В каждом своя лаборатория и изолятор, отдельная кухня и столовая, без проблем вмещающая весь экипаж. Поэтому, когда спокойный обычно Сех в панике призывает Ханя к действиям, тот не сразу врубается, в какую сторону бежать, но логично будет предположить, что больше всего его сейчас могут ждать либо на капитанском мостике, либо в лаборатории. Учитывая, что с капитаном он так официально разговаривать не жаждет, Хань выбирает лабораторию. Там Мин, скорее всего Син и гремящий стекляшками Су. У кого-то из них должны быть для него хоть какие-то новости. Возможно, у Мина затянулась одна из ран или немного стабилизировалось состояние. Он знает, он верит, так и должно быть, и уж чего Хань точно не ждёт, так это того, что в лаборатории соберётся едва ли не весь экипаж, за исключением сидящего за штурвалом Бэка. Ребята встают в забавный кружок, совсем не смотрят на вход, и спустя пару мгновений Хань понимает почему. В середине круга босиком на холодном полу и в старом одеяле стоит бледного вида, но живой и вполне себе держащийся на ногах Мин. Хань проталкивается в центр и хватает его на руки, стараясь прижиматься не слишком сильно – ран было много, и насколько они зажили пока не понятно, – заставляет опуститься ступнями на свои сапоги и просто смотрит, не зная, что сказать, но Мин опережает: - Если скажешь, что виноват, и начнёшь извиняться, я снова залезу в камеру, понял? - Но я правда… - Заткнись, Хань, просто заткнись. Они обнимаются как подростки, игнорируя шёпот команды и пучки молний в раздражённом до предела взгляде капитана. Мин трясёт головой, смахивая слипшуюся от паров азота чёлку, и придвигается так, что между ними не поместится и лист рисовой бумаги, говорит едва слышно: - Ты хоть понимаешь, что это значит? – и смотрит этими своими глазами, в которых ни дна, ни страха. Его там не было ни тогда, когда они стояли вдавленные друг в друга под коллектором, следя за ползающими по стене огнями глаз спрутов, ни позже, когда одна из нашедших из тварей буквально пробила Мина насквозь и уволокла за собой. То, как он болтался на огромных щупальцах, будет сниться Ханю вечность. - Не хочу понимать, - именно поэтому он отвечает именно так. Несмотря на всё, что они обнаружили, возвращаться ко всем этим мыслям сейчас кажется преступлением. Ему нужно время, совсем немного, чтобы прийти в себя и найти силы копать глубже. Мин упорный, даже слишком, он не отступится даже после весёлой поездочки в гнездо спрутов. Интересно, как он выбрался? Глубина ущелья неизвестна, и вернуться оттуда по сей не удалось ни одному кораблю, что уж говорить о людях. Пак сказал, его нашли на краю, и если это такое потрясающее везение, то неизвестных в уравнении становится всё больше. - Кто здесь ни хера не понимает, так это я, - подаёт голос капитан. Он громко пыхтит и явно краснеет от напряга, чтобы не кинуться с кулаками на сладкую парочку нарушителей порядка прямо сейчас. - Кэп, успокойся. - Успокоиться? Эти двое… - Капитан, нам правда есть, что сказать, - говорит Мин, остужая Пака сразу на десяток градусов, потому что разговаривать на повышенных тонах с человеком, который едва не отправился на тот свет, не способен даже он. – Только сразу предупреждаю, понять это будет очень… нелегко. - Нелегко? А нам тут всем было легко и весело, пока вы там снаружи прохлаждались. - Чан, уймись, - просит Су, а Син на всякий случай затирается поближе, чтобы вовремя ловить беснующееся начальство. - Чёрта с два! - Кэп. - Что?! Давайте каждый из вас будет ставить под угрозу жизнь всего экипажа, просто потому, что двум идиотам… - Зион – матрица, - громко говорит Хань и не без удовольствия наблюдает, как персонажи схватки превращаются в живую картину. Ни единого звука, ни одного движения. - Что? - Зион чёртова матрица, кэп, - повторяет он, издевательски улыбаясь, а потом разворачивает к капитану Мина. – И у меня есть живое тому доказательство.