Подарок под дверью

От Ларри пахнет сигаретами и дешёвым пивом из ларька напротив их пятиэтажки. Он выглядит всё так же, как и пару лет назад, разве что волосы чуть отросли и синяки под глазами стали ещё больше. Снова настраивает потрёпанную временем электрогитару, постукивая по корпусу, цыкает, когда не получается, поправляет волосы. В комнате холодно, открыто нараспашку окно, слышны радостные возгласы молодёжи, петарды, ослепляющие с непривычки, очередные поздравления с наступлением нового года. Ларри не понимает всей этой суеты. Он лишь застёгивает толстовку до конца, щёлкает зажигалкой, отвлекаясь от занятия. Его комната не украшена новогодней мишурой, настольная елка свалилась куда-то под стол ещё в первый день, когда матушка поставила её, пригрозив убраться в этом сраче самостоятельно. Для кого-то это была свалка непонятного барахла. Для Ларри это был творческий беспорядок, особая атмосфера для создания новых недошедевров. Когда Салли уехал на очередную операцию, связанную с лицом, Джонсон забросил всё: и музыку, и глупые компьютерные игры, и поиски всяких аномалий с Тоддом и Эшли, которые продолжали лазить по подвалам и чердакам, ища то самое страшное и ужасное, от чего тряслись бы поджилки. Но шло время, а поиски не давали ничего, кроме нагоняев от родителей, недовольных консьержек и злых бабок, сидящих чуть ли не круглые сутки у подъездов. Ларри не празднует ни Рождество, ни Новый год. Не просит подарков, каких-то пожеланий на следующий год. Поест салаты матушки под её внимательным взглядом, поздравит её и Генри и снова уходит к себе. Не хочет портить атмосферу хотя бы для родителей. От Салли сообщений совсем мало в последнее время. Однотипные переписки, от которых ни жарко, ни холодно. Живой, лечится, восстанавливается после очередной операции, просит не скучать, скоро будет. И так из раза в раз. Джонсон хочет верить, но не выходит. Правда горчит на кончике языка, как и сигарета при первой затяжке. Неприятно. Единственное, что загадал бы Ларри у чёртового Деда Мороза с бородой из ваты и синтепона — это возвращение Салли. Того странного паренька с протезом, гениальными мыслями, особенными тараканами вместо мозгов. Они точно не такие, как у Джонсона — проверяли. Да и весь Фишер не такой. Сидит в своём мирке, что-то пишет, рассказывает, рисует в блокноте свои кошмары, а после сжигает. — Зачем? — Да так, чтобы больше не повторялись. И не повторялись же, как говорил пацан. Ларри проверять, конечно же, не стал, но верил на слово. Он и так, в принципе, верил почти всему, что говорил Салли, потому что его речи лучше всякой суровой реальности. В его рассказах они выступали в разных клубах со своей музыкой, цепляли девчонок и были популярны. Точнее Джонсон был популярен, а Фишер так, рядом стоял, поддерживал. Потому что ему популярность ни к чему. Счастливы близкие и на том хорошо. Можно и поспать спокойно до обеда, пока отец не разбудит или тётя Лиза. Салли не называет Лизу матерью. Тётей — да, матушкой или матерью — с натяжкой и довольно скомкано. А старшей Джонсон и этого хватает. Она лишь кивает, улыбается искренне, желая спокойной ночи мальчикам, и уходит в спальню. Ларри думает, что у них получилась даже неплохая семейка. Мама счастлива, Генри тоже души в ней не чает, Салли крутой браток и просто офигенный чел. А он… он так чутка с говнецом, чутка неплох и на том сойдёт. Фишер всё компенсирует своими речами, идеями. Когда-то Джонсон думал, что любовь это всё херня, не бывает её. Либо девчонки отшивали, называя костлявым уродцем, либо просто не везло по жизни. Но в чём он уверен точно — с братишкой ему безоговорочно повезло. Вон какой, хоть лицом не вышел, вечно в своей маске сидит, тяжело дышит, но голова-то какая! Гения, как сказала бы в шутку Эшли, принося в их домик на дереве, построенный на даче Тодда, пару бутылок пива. — А знаешь, ты даже с этими шрамами красивый, Сал, — у Ларри от алкоголя язык развязан, несёт всякую ахинею, сидя на подоконнике в комнате. Родители уехали в дом отдыха в честь годовщины свадьбы, оставив мальчишек дома. — Не будь ты парнем, я бы, конечно, тебе дал. — Крыша поехала? — Фишер фыркает беззлобно, делая глоток из общей бутылки. — Или у тебя совсем ебнутые фетиши? — А может и то, и то, — шатен довольно улыбается, икая. — Ты же не видел, на что я дрочу, пока ты по врачам ездишь. — И надеюсь, что не увижу, — Салли смеётся, качая головой. — Боюсь даже представить на что. — А если скажу, что на тебя? — у Джонсона глаза почти чёрные в полумраке, странно блестят. Он цепляется взглядом за изуродованные губы, нервно сглатывая. — Дашь пизды? Общаться не будешь? Съедешь? — Спасибо, что не на буфетчицу из школьной столовой, — парень замолкает, обдумывая что-то. Крутит резиновый шарик-антистресс в руках, хмурясь. — А пизды давать я не буду, съезжать тоже. Мне как-то похрен? У каждого свои тараканы, сам говорил. Всё равно ему, ага. Только глаза выдают с поличным. Будь не такое изуродованное лицо, то ещё бы и покраснел вдобавок. В этом шатен уверен на все сто. Ларри никогда бы не подумал, что влюбится в сводного брата по уши. Пьяные разговоры, шутки, флирт казались обыденными, поцелуй по пьяни на день рождение Джонсона не удивил. Лишь общение стало чуть более откровенным, честным. Почти без утаек. А потом дурацкая поездка в один конец в разные больницы, общение на нулю. Ларри тоже где-то на уровне плинтуса — не живёт, а проживает вскользь день за днём в ожидании нового заветного сообщения. Завтра точно напишет, что едет домой. Однозначно. Но новой смски по-прежнему нет. Ветер заметает в комнату совсем немного снега, покрывает коркой льда брошенная на подоконнике недопитая бутылка пива. Ларри тихо напевает песню, оставив гитару в стороне. Постукивает кончиками пальцев по подлокотнику, прикрыв воспалённые глаза. Скрипит дверь, кто-то заходит, останавливается у двери. — Мам, я больше не буду, спасибо, — шатен тяжело вздыхает, зевает. — Споко-ойной ночи. Несколько торопливых шагов, осторожный поцелуй незнакомых губ в щёку. Ларри вздрагивает, разворачивается на стуле, удивлённо моргает, вглядываясь. — Салли?.. — Нет, Салли-кромсали да обоссали. Дед Мороз подкинул, да не под ёлку, а под дверь, — Фишер стебётся как и раньше, чуть скалясь. С новым лицом, заметно уменьшенным количеством уродливых шрамов, с протезом на правом глазу, довольной улыбкой. Джонсон не верит. Медленно встаёт, касается лица, осторожно проводя кончиками пальцев, едва дыша. — Если это мои очередные галлюцинации, то я не хочу, чтобы они заканчивались, — шепчет прямо в губы, неуверенно целуя. Салли улыбается в поцелуй, отвечая. За окном взрывается очередная петарда, орёт чья-то сигнализация. Пожалуй, это был единственный Новый год, который Ларри будет вспоминать долго с улыбкой на лице, обнимая со спины задремавшего Салли.