Угомонись!

Боже, губы Антона так раскраснелись, что их можно было бы принять за спелую весеннюю вишню, которую только тронули пальцами, а она резко брызнула соком, испачкав белую хлопковую футболку. Масленый взгляд можно почувствовать на щеках даже если веки прикрыты, а разомлевшееся лицо всеми мышцами пытается показать улыбку или что-то сказать но всё тело и мозг сейчас отвлечено на кое-что совершенно друго. Руки кажутся не своими, ведут себя чересчур уверенно, словно давно готовились и тренировались. Почувствовать себя трудно, не говоря уже о том, чтобы контролировать. Слушать тоже чертовски сложно. Не свои руки трогают шею. Руки крепкие и горячие. Не свои губы целуют щёки, борода щекочется. Антон мечтает только об этом. Сейчас, каждую секунду, хочется больше и больше, и сильнее, боже мой! Илья ощущает всё это будто бы заново, будто бы в первый раз. Внутри всё пульсирует в огромную амплитуду. Сжимается и снова становится огромным по несколько раз в секунду. Оно горит и жжёт. Это не больно, от этого не хочется избавиться. Если бы это можно было попробовать на вкус, оно бы было остро-сладким. Сейчас вкусов не чувствуется. Не чувствуется почти ничего. Сквозь пылающую, льющуюся страсть в волосы Ильи прорывается рука Антона. Живая и мягкая, тонкая. Она не понимает себя, а беспристанно и уверенно щупает крепкую шею, затылок, широкие плечи... Одной рукой до другого плеча... Ахх.. Вторая занята чем-то другим. Простыня плавится под спиной. Руки пытаются быстро снять футболку. Сначала свою, а потом и Антонову. Она, кажется, тоже своя. Утром ещё мирно лежала шкафу... Отвлечься невозможно, будто бы пожар, который только что воспылал здесь большим красным облаком, потухнет в одну секунду, в одно мгновение, и, как будто специально, его зальёт чем-нибудь, что разжечь обратно будет уже нельзя. Но вот Антон без футболки, теперь для поцелуев открыта и его грудь и живот. Это щекотно. Борода Ильи здесь не к месту. Но сейчас хочется думать не об этом. Тем более, что сам Илья - большой сильный человек - выглядел бы незаконченным, как недописанный портрет с живыми глазами. А глаза у Ильи тоже живые, но сейчас не до взгляда, не до этого, тем более, что он мажет картинку, как тогда, когда хочется спать. Брюки Антона уже на полу. Или где они там? Не сейчас. Руки Ильи переключаются с лица и шеи на совершенно другое место. Губы туда же. Боже.