Сонный лес

В маленькое село Красенька, затерявшееся средь лесов, каждую осень съезжалась молодёжь. Известно, зачем — учиться. Университет, а если по-честному, училище, в Красеньке было одно, зато какое! Дворянское поместье с алой крышей, почти царский дворец, выстроенный в незапамятные времена у самого Сонного леса. Кем и в каких-таких целях — неизвестно. Чему там учат — тоже в общем-то неясно; кто-то, наглядевшись на румяных девиц, раскладывающих бусы и обереги на ярмарке, говорит, что тайным премудростям народного искусства; другие, поглядывая на бравых юношей в красных рубахах, шепчутся, что правительство готовит особую армию; а третьи и вовсе крестятся, завидев во тьме огоньки у края леса — колдовству там учат, ясно же! ------- Лада Елисеева приехала в Красеньское училище Ворожбы и Прикладного Колдовства, преследуя исключительно серьёзные цели, достойные умной молодой девушки. Она должна была выучиться на мастера артефакторики (стать лучшей на курсе, конечно же), обзавестись связями и вернуться домой в Москву первоклассным специалистом по изготовлению охранных амулетов, чтобы тут же найти работу и съехать от родителей. Далее будущее виделось неясно, распадаясь на смутные всполохи мыслей об обеспечении безбедной старости всем родственникам и покупке кота. А потом Лада увидела ночной лес. И поняла: "Моё." Те, кто жили в лесу, то же самое подумали о Ладе. ------- Седьмая комната на втором этаже общежития оживала в самый Золотой час, когда розоватые солнечные лучи ласково оглаживали лица спящих девушек, побуждая открыть глаза новому дню. А всё потому, что Ярина Буремская в первый же учебный день спалила шторы. Она с первого же взгляда не понравилась Ладе. Ещё на вокзале, когда зычным голосом созывала первокурсников, перекрикивая сопровождающую. Лада тогда сразу подумала: "Наверняка она грубая, шумная и кошмарно шутит." И, конечно, оказалась права по всем пунктам. Правота, правда, ничуть её не грела, потому что терпеть грубость, шум и кошмарные шутки Ярины Буремской приходилось практически с утра до ночи. Вообще-то они не должны были жить вместе. Ладу прописали в пятую комнату, но туда же поселили и девицу с пренеприятнейшим голосом, от которого уши в трубочку сворачивались, так что Лада вылетела в коридор, едва её заслышав, и устремилась в первую же открытую дверь. И ей настолько повезло, что она даже успела занять лучшую кровать у окна и победно воздрузить на неё шляпку. Только тогда в комнату, грохоча чемоданом, ввалилась всклокоченная Ярина Буремская и, не обременяя себя приличиями, поинтересовалась: — А ты чего тут забыла? Я вообще-то одна живу. Довольная улыбка Лады моментально погасла. Она приосанилась, расправила юбку и ровно ответила: — Теперь, как видишь, не одна, — и, растянув губы в самой фальшивой своей улыбочке, ласково добавила, — ты не стесняйся, проходи. Располагайся. Уладить бумажные вопросы оказалось на удивление просто. Лада уже давно уяснила, что если не просить руководство, а кротко и нежно ставить перед фактом, то никто и спорить не станет. А зачем? Совершенно незачем. "Надежа Николаевна, простите, что беспокою... Вы ведь ещё не подали документы по расселению? Там подправить кое-что нужно..." С Яриной же всё оказалось куда сложнее. Оказалось, она ещё при поступлении подняла все связи, чтобы ей выделили отдельную комнату. Связи, благо, не подвели, зато подвела удача. По крайней мере появление Лады было воспринято именно как деяние злого рока и едва ли не прямое доказательство повисшего над Яриной проклятья. Она битый час сокрушалась о лютой несправедливости жизни, пыхтела, шмыгала носом и печально сверкала янтарными глазами — но выгнать, благо, даже не пыталась. — Ну что, какие полки займёшь? — Наконец поинтересовалась Лада. Ярина горестно вздохнула. — Нижние, — и, подумав, заключила, — ладно, хрен с тобой. Живи. И зажили. Причём совершенно счастливо и, самое главное, молча. Жаль, что недолго. Спустя час, когда одежда была разложена в старом — времён царя Гороха, не иначе, — шкафу тёмного дерева с резными дверцами, а канцелярия кое-как втиснута в крошечные ящички грандиозного письменного стола, над которым низкий потолок в сетке мелких трещин чернел от копоти, в дверь постучали. Лада предпочла бы проигнорировать стук, потому что никого не ждала, но Ярина вдруг радостно подскочила и бросилась открывать. В комнату, по ощущениям, ворвался цыганский табор. С конями. Но, когда Лада, сцепив зубы, чтобы тут же не погнать всех взашей, взглянула на галдящих и топающих, оказалось, что гостей всего двое — златовласый юноша инфантильного вида и роскошная барышня с нарощенными ресницами, похожие, словно брат и сестра — оба яростно мяли и тискали Ярину, гогоча и выкрикивая: "Как выросла! Яринка, блин, сколько зим! Ну ты красотка, а!" Старые друзья, — смекнула Лада. И окончательно сникла. Она хорошо знала, чем это грозит. Вот сейчас они рассядутся чаёвничать, и начнётся: "Ой, а помнишь, как в первом классе!.. А в музыкалке!.. А Мариймихалну помнишь? Вот тётка была!" А Лада будет сидеть и слушать, как дура. Чужая, никому не нужная дура. Стало так себя жалко, хоть плачь. Лада нашарила под кроватью новенькие пушистые тапочки, захватила с подоконника книгу и направилась к выходу, когда Ярина вдруг крепко схватила её за руку тёплыми мазолистыми пальцами и потянула к себе, чтобы приобнять за плечи. И так она легко и привычно это проделала, что Лада даже не попыталась освободиться. Застыла каменным изваянием и только хлопала ресницами. — А это соседка моя, — и улыбнулась с такой гордостью, словно сама уговорила Ладу поселиться с ней, а не стенала о Злом Роке, проедая нервы, — Ладушка... Как там тебя? — Елисеева, — только и сказала Лада. — Ну, привет, Лада Елисеева, — златовласый юноша в бархатном халате, похожий на сказочного царевича, протянул ей белую холёную ладонь, — я Светислав Остафьев, второй курс фармацевтики. Будем знакомы. Пить чай сели вчетвером. Посуду гости принесли с кухни. В подобие обеденного стола Светислав превратил  тумбочку. "Срам какой, — скривила губы роскошная белокурая барышня в алом кимоно, назвавшаяся Златой Белич, — дай я сделаю." Златин стол засучил ножками к двери, и все сошлись на мнении, что колдовство лучше оставить Светиславу. А чтобы смотрелось поуютнее, накрыли косую столешницу домашним белым полотенцем в гжелевых завитках. "Бабушка в него пирожки завернула", — сообщила Лада. И подумала, что, наверное, за год успеет соскучиться — если не по бабушке, то уж по пирожкам точно. Ярина порывалась самостоятельно сбегать на кухню — разведать, чего там есть хорошего в "общаке", но Лада ультимативно заявила, что у неё есть самый лучший "на всём белом свете" чай, и заварку в пакетиках она в этой комнате не потерпит. Компания переглянулась, но спорить никто не стал, тем более что конфеты и зачарованный кипятильник у Лады тоже нашлись. — Ярина у нас, значит, солдатиком будет... А ты, Лада, на какую специальность поступила? — Спросила Злата Белич. У неё был глубокий низкий голос, каким хорошо бы петь романсы. — Артефакторика, — протяжно, чуть не по слогам проговорила Лада, наслаждаясь значительностью слова. — О, нормально. Только, говорят, мороки с чертежами много. И всякая муть вроде цветоведения и символистики в обязательной программе. Лада так оскорбилась, что даже не нашлась с ответом. — У нас своей фигни тоже хватает, вы не думайте, — сказал Светислав, сцапав последнюю конфету у Ярины из-под носа, — взять хотя бы обязательное практическое травничество. Хоть снег, хоть зной — идём в лес драть кору с деревьев! — А что, вас прямо в лес пускают? Одних? — Восхитилась Ярина, тут же забыв и о конфете, и, вероятно, обо всём остальном, что есть на свете. — Ну, формально не одних, конечно, а с сопровождением, — махнула ложечкой Злата, и её красные ноготки блеснули, поймав солнечный блик, — но по сути всем тут без разницы. Распишитесь за правила безопасности — и всё, вперёд, на свой страх и риск. Глаза Ярины засверкали азартом, она вся словно бы затаилась, напряглась, как кошка перед прыжком. — И что там, — почти шёпотом спросила она, — в этом лесу? Злата со Светиславом переглянулись, словно бы решая: говорить, нет? Лада на секунду вообразила, что сейчас они скажут: "Потом узнаете", — и закроют тему, загадочно улыбнувшись напоследок. Но юноша вдруг заговорщически подмигнул Злате, и та после недолгого колебания неуверенно кивнула в ответ. — Сразу к делу, значит, — вздохнула она, — ну, вперёд. Светислав театрально прокашлялся и заговорил, томно понизив голос. — Лес наш, известно, главная достопримечательность как КУВиПКа, так и всей Красеньки. И нет человека, что побывал бы в этих краях и не услышал о нём историй, да порой таких диковинных, что только и остаётся спросить: "Как додумались?.." — Он выдержал паузу. — Сельчане называют лес Сонным. Угадайте-ка, почему? Лада ответила за обеих: — Может, там Сон-траву собирают? Или живности мало, потому тихо, будто всё спит? Светислав, довольный, покачал головой. Он, похоже, искренне наслаждался ролью рассказчика, и Лада должна была признать, что говорит он складно. Ярина же вовсе завороженно притихла. — Сонный, потому что люди туда заходят — и просыпаются только к утру, а то и спустя неделю, выйдя из лесу с другого краю. Голодные, замёрзшие, все расцарапанные — и без единого воспоминания, — он так активно жестикулировал, что Злате пришлось переставить свою кружку подальше. — Как зашли — помнят, а дальше провал, пустота. Чёрная неизвестность. Кто-то говорит, что всплывают странные звуки, цвета, вкусы, но так смутно, что и не поймёшь, сон то был или реальность. — И почему такое случается? — Ярина возбуждённо подалась вперёд. — А тут все думают разное, — ответила Злата. Она, в отличие от сияющего Светислава, казалась несколько хмурой, говорила медленно, взвешивая каждое слово, — кто-то грешит на грибы и травы. Особенно наши, с фармацевтики. Любят поболтать о болотных испарениях, обо мхе... Другие думают на отголоски старых чар. Мол, за столько-то веков непрерывного колдовства наверняка образовался некий незримый чаровной туман, и вот он, наверное, и сводит с ума сельчан... Светислав нетерпеливо заёрзал и умоляюще заглянул ей в лицо, и Злата умолкла. — Домыслы, в общем, разные бывают, — сказал юноша, — и всем поначалу хочется поверить в грибные испарения и прочие удобные, безопасные и, самое главное, очень материальные объяснения, которые можно изучить, понять и после устранить. Но это, увы, самообман. Потому что всем давно ясно: Сонный лес полон нечисти. Лада сощурила глаза и поджала губы, что не укрылось от внимания Светислава. — Так и знал, что ты не поверишь, — заявил он, выразительно качнув ладонью с чашкой, откуда едва не выплеснулся чай, — такие учёные фифы, как ты, никогда не верят, пока Леший самолично на поклон не придёт. Первым порывом было возмутиться на "фифу" — это определение куда больше подходило самому Светиславу, вальяжно развалившемуся на незанятой кровати, положив ногу на ногу и покачивая в воздухе ступнёй в бордовой, в цвет барскому халату, тапочке, и являвшему собой картину прославления гедонизма. Вторым — обидеться на обвинение в скептицизме и назло уверовать и в Лешего, и в Бабу Ягу, и в мировую справедливость заодно — в общем, во всё теоретически возможное, но маловероятное за отсутствием подтверждений. Но Лада слишком давно жила на этом свете — целых восемнадцать лет, между прочим, —и считала себя исключительно разумной девушкой, а потому поддаваться сиюминутным порывам не стала. Она состроила вежливое, ни капельки не надменное лицо и ровно ответила: — Положим, для сельчан наши волшебные существа — та же самая нечисть. Принять домовика за домового из сказок — сложно, но со страху возможно. Понимаю. Но вы, образованные волшебники?.. Различия между магическими животными и так называемой нечистью были предельно чёткие и ясные. Первые — существа из плоти и крови, способные размножаться — причём самыми обычными способами вроде откладывания яиц и живорождения—, стареть и умирать, а их магия развита на крайне примитивном уровне. Даже самые агрессивные из волшебных видов побаиваются людей и при столкновении предпочитают спрятаться или сбежать; по-настоящему же опасных существ давно истребили или перевезли в заповедники. Так или иначе, представь их наводящими тяжёлый морок, о котором рассказывал Светислав, было решительно невозможно. Вторых же попросту не существовало. Нечистая сила была предметом исследования фольклористов, только и всего. Представления о персонифицированном зле — хитром и беспредельно древнем, обитающем между жизнью и смертью, дурманящем и сбивающем с цели путника,— ещё в прошлом веке были окончательно признаны не соответствующими действительности всем научным магическим сообществом, и Лада не понимала, зачем вообще об этом спорить. — Вот об этом я и говорю, — печально покачал головой Светислав, переводя взгляд со Златы на Ярину, мол, вы тоже, девочки, видите это досадное недоразумение, сидящее между вами? Что несёт, бедняжка, а? — Таким, как ты, Лада Елисеева —образованным! — тяжелее всего у нас приходится. Опаснее. Вам всегда нужны подтверждения... Лада собиралась сказать, что критическое отношение к новой информации, особенно к той, что смахивает на фантастические байки, и желание убедиться в её правдивости на собственном опыте — это здоровое отношение к миру, но её опередила Ярина. — А мне, может, тоже нужны! Вот увижу вашего Лешего своими глазами — тогда поверю. Пойдём, Лада, нечисть искать? — И посмотрела проникновенно своими раскосыми золотыми глазами. "Цыганка", — подумалось Ладе. Она быстро взглянула в окно. Было ещё светло, но горизонт, расчерченный острыми верхушками елей, наливался алым. Нечисти Лада, конечно, не боялась, но гулять по лесу на ночь глядя... — Не хватало только заблудиться в честь пребытия, — фыркнула Лада, плотнее кутаясь в кардиган — отчего-то её кожа покрылась мурашками, — отличное будет начало учебного года. Нет уж. — Боишься, значит, — сказала Ярина таким тоном, будто заранее знала, что Лада откажется, и теперь только печально утвердилась в этом знании. — Конечно, боюсь. Как любая молодая девушка, представляющая, какие опасности таят ночные леса. — Маньяков в Сонном, если что, нет, — вклинился Светислав, — я же говорил, там люди на раз-два "засыпают". — А я говорила, что это всё страх простых людей, ничего не смыслящих в колдовстве! — Лада сама не заметила, как вспылила, и постаралась взять себя в руки, — в любом случае, я не собираюсь идти в лес именно сейчас. Я устала, на улице темно, и я... — Тогда я со Светом пойду, — решительно перебила Ярина, поворачиваясь к Светиславу. Судя по в миг побледневшим щекам, он её энтузиазма не разделял. Лада почувствовала, как верхняя губа приподнимается в гримасе раздражения. Она очень, очень не любила, когда её перебивают. Была бы знакома с Яриной чуть больше — устроила бы сцену. Ничего, успеется. Злата вздохнула и подпёрла подбородок пухлой ручкой. — Как бы ни вышло, что Лес сам к вам придёт. — Это как? — Ярина моментально переключила на неё всё внимание. Светислав выдохнул и потёр лоб тыльной стороной ладони. Злата помедлила несколько секунд, словно собираясь с мыслями. — Как вы могли заметить, — начала она, растягивая каждое слово, отчего голос низко вибрировал, — наши колледж и общежитие как бы отделяют Красеньку от Леса. Мы живём на самой границе. И поэтому привлекаем внимание обеих сторон. — Что ты имеешь в виду? — Нахмурилась Лада. Размеренная речь Златы внушала тревогу, и каждая короткая фраза звучала до странного весомой. Что бы она ни сказала, отмахнуться будет тяжелее, чем от театральщины Светислава. — Иногда они приходят в гости, — красивое лицо Златы ничего не выражало, — чтобы поиграть с нами. Наступила тишина. Комната медленно погружалась в красноватый сумрак. Отблески закатного солнца мягко высвечивали лица и золотом бликовали на гладких боках чайника, но по углам маленькой комнаты уже расползались липкие тени. От приоткрытого окна повеяло холодом. Ладе почудилось, словно ветер принёс запах хвои и терпких лесных трав. Рядом шумно сглотнула Ярина. Появилась детское желание схватить её за руку — для успокоения. Кто именно нуждался в успокоении, Лада признаться не решилась. Светислав хлопнул себя по коленям и поднялся из-за стола. — Ну, хватит на сегодня страшилок. Пора и честь знать. Спасибо за чай и угощение, барышни, — он церемонно поклонился, встряхнув золотыми кудрями, — ближе к ночи придём ещё — уже не за чаем, — он поднял голову и улыбнулся широко и весело, словно разгоняя густой нездешний мрак, проникший в комнату. Злата, чуть растерянная, будто только что очнулась от неспокойной дрёмы, торопливо засобиралась. — Да, мы же хотели буквально на минутку заскочить, — она, как примерная хозяйка дома, складывала посуду. Светислав и не думал помогать, — нам ещё своих маленьких лекарей принимать. А то их, наверное, уже запугали, как только можно. Будто бы они сейчас не занимались тем же. — Наши любят наводить жуть, — не без гордости согласился Светислав. Он скользнул к двери, приоткрыв её для Златы, осторожно шествующей к выходу со звенящей пирамидкой из чашек и ложек, — наверное, впитали её, без меры шастая по лесу. Злата уже скрылась в коридоре, а он всё стоял на пороге, на самой границе. — И вот ещё, девочки, — ласково сказал Светислав, и голос его был сладким, как липовый мёд, — на кухне найдите красные тесёмки и повяжите ими всю еду. А то Кикимора съест. И прикрыл за собой дверь. Лада и Ярина переглянулись. Комната вдруг показалось до странного пустой. Из-за двери глухо доносились девичьи голоса. Захотелось снова заполнить пространство живыми плотными звуками, неважно, насколько осмысленными. — Они родственники? — Спросила Лада. Ярина покачала головой. — А похожи. — Это ты ещё их в детстве не видела. В то время вообще одинаковые были — все бабки тащились, ангелочками называли. — Так вы, значит, совсем давно знакомы. — С самого рождения, — заулыбалась Ярина, с ногами забираясь на кровать, где они обе сидели, — мы были соседями по дачному участку. Наши родители вместе собирались на шашлыки, ходили на озеро плавать, а мы втроём искали приключения на задницу. Находили регулярно. Хорошее было время. Вот им повезло, — подумала Лада, — сохранили дружбу до самого студенчества. А я, расставшись со школьными подругами, только выдохнула. Видеть их уже не могла. А вслух сказала: — Не выглядят они, как приключенцы. — О-о... — Протянула Ярина, — это они пока трезвые. Они замолчали, и Ладе почему-то очень не понравилось это молчание. Они сидели колено к колену, на столе ещё остывал кипятильник, а в кровати напротив осталось гнездо из подушек, но она вдруг вспомнила, что они с Яриной совсем не знакомы. Посторонние в общем-то люди, которым совершенно не о чем поговорить. Можно было бы обсудить лес, комнату или увиденное мельком училище, но Ладе не было интересно мнение Ярины, и она была уверена, что это взаимно. Наверное, стоило перебраться на свою кровать, взять книжку и подождать обещанного возвращения Златы и Светислава. Ярина сползла с кровати и, что-то проурчав, потянулась. — Я хочу есть, — провозгласила она, — и у меня есть доширак. — Вонять им в комнате ты не будешь, — отрезала Лада, — хочешь есть — иди на кухню. Спорить Ярина не стала, только позвала её с собой — "чтоб не скучно было". Отказываться у Лады не было причин. Вооружившись сухой лапшой, банкой джема и нашедшейся у Лады порядком зачерствевшей булкой, они вышли из комнаты в узкий коридор, освещенный тусклой лампочкой, вокруг которой вился одинокий мотылёк. Было холодно и пахло чужими приторными духами. Пол устилал видавший виды турецкий ковёр — когда-то, должно быть, на редкость роскошный. Его узоры складывались в дьявольские смеющие рожицы, рогатые и клыкастые. Тапочки утопали в густом ворсе, и шагов Лады не было слышно, но Ярина всё равно умудрялась громко топать. Кухня, расположенная в конце коридора, оказалась именно такой, какой представляла её Лада. Небольшая квадратная комната с плиткой по стенам и полу, окно с кружевной занавеской, трепещущей на ветру, на подоконнике и под ним кадки с петрушкой и фикусами. У окна — массивный овальный стол, окружённый венскими стульями с сидящими на них девушками и юношей. На клетчатой скатерти деревянная досочка с хлебом и колбасой, рядом пакет апельсинового сока и графин с неизвестным содержимым подозрительного желтоватого цвета. Девушки, весело щебеча, подливали в гранёные стаканы то из графина, то из пакета. Атмосфера витала непринуждённая. Вдоль дальних стен тянулся ряд раковин, газовых плиток и кухонных шкафов. Поверхности были опрятно, но тесно заставлены всевозможными солонками, банками сцепий и расписными ларчиками, непонятно что скрывающими. Лада прошла к столу и, сгрузив пакет с булочкой и банку джема, дружелюбно улыбнулась. Ярина уже устремилась к плиткам кипятить воду. — Привет. Я Лада, — все посмотрели на неё, оторвавшись от стаканов и разговора, — а это, — она махнула рукой, — Ярина. Я на артефакторике, она на юридическом. Темноволосая девушка в футболке с динозавром, сидящая ближе всех, протянула руку и тепло отозвалась: — Я Элла. Тоже на артефактах, будем вместе учиться. Вторую девушку с выгоревшими на солнце бровями и загорелой кожей звали Милой, а юношу, постоянно поправляющего челку, Яковом. Оба поступили на юридический. Ярина присоединилась к ним за столом и уже пробовала содержимое графина, а Лада принялась исследовать шкафчики. Буфет был забит под завязку свёртками с семечками, сахарницами и конфетами вроде тех, что остаются последними несъеденными из новогоднего подарка. Лада быстро поняла, о чём говорил Светислав: каждая баночка с мёдом, каждая упаковка растворимого кофе, каждая пачка чипсов были перевязаны красной тесёмкой со стежками белых ниток. В одном из ящиков под раковиной нашлась большая катушка таких тесёмок. Тут и там Лада находила связки сухих веточек полыни. Её бледные листья осыпались и растирались в пыль, проникая повсюду и пропитывая кухню горько-терпким запахом. Лада знала, для чего в древности использовали полынь. Точнее, от кого. В резных деревянных ларчиках, расписаных яркими цветами и птицами с женскими головами, Лада с удивлением обнаружила никак не подписанные засушенные травы. Некоторые совсем безобидные: мята, зверобой, листья малины. Другие же внушали опасения: белые с черной серединкой цветы белены, круглые листочки осот-травы, подозрительные острые листья и чёрные ягодки — возможно, бузина, но проверять желания не было. Лада осторожно закрыла шкатулку с крестовидными листьями и мелкими красными цветочками разрыв-травы и задвинула её подальше в буфет. Она дала себе слово при случае поинтересоваться, что с этой отравой делают. Не чай же пьют. Она вернулась за стол, где распивали другую отраву. Ярина, явно влившаяся в компанию, рассказывала анекдоты, девушки смеялись, а Яков клевал носом. Лада понюхала содержимое заметно опустевшего графина и поморщилась. В нос ударил резкий запах спирта, хвои и трав. Хотелось бы надеяться, не тех, что из ларчиков. — Это что? — Спросила куда злее, чем собиралась. Мила подняла на неё взгляд и неопределённо дёрнула плечём. Она подпирала голову ладонью и, казалось, постепенно уплывала в незжешние края. — Подарок от четвёртого курса, — её голос был очень хриплым, — в честь новоселья. Лада поджала губы. Она могла бы прочесть лекцию об опасности неизвестных напитков от малознакомых людей, но её вряд ли стали бы слушать. Появилась мысль спросить в лоб, не боятся ли они, что с ними могли сыграть злую шутку, подсунув настойку каких-нибудь хитрых травок, но от этой идеи Лада тоже отказалась. Не хотелось быть разрушительницей веселья. Лада вздохнула и бросила оценивающий взгляд на Ярину. Она, кажется, не была пьяна, так что можно было надеяться, что выпила совсем немного и в случае чего не особо пострадает. А этих троих не жалко. Надо будет спросить Злату и Светислава об этой настоечке. Тёплый свет, лившийся из старой люстры с желтоватыми стеклянными плафонами, временами подрагивал. Об стекло с внутренней стороны окна бешено билась муха, хотя рядом была открытая форточка. Звенели стаканы, поедался хлеб с колбасой, произносились тосты: "За начало учебного года! За халяву! За любовь!" Лада сидела, уронив подбородок на сложенные руки, и смотрела в окно на своё отражение, сквозь которое чернильным пятном проглядывали очертания Сонного леса. ------- Когда Злата и Светислав вошли на кухню, Ладе показалось, будто выглянуло солнце. Она встала из-за стола и шагнула навстречу, дернув разомлевшую Ярину за рукав — поднимайся, мол, скорее. В руках у Светислава был чёрный пакет, в котором что-то шуршало и позвякивало, а Злата несла приличные хрустальные фужеры. — Пойдёмте к нам, — сказала Лада, — сил нет тут сидеть. И первая вышла в коридор. В седьмой комнате было темно и тихо, зато не жужжала муха и не пахло одуряюще горькой полынью. Лада наощупь отыскала неприметный выключатель за шкафом, и лампа под пыльным абажурами с бахрамой несколько раз моргнула. Разок вспыхнула особенно ярко. И потухла. Лада щёлкнула ещё несколько раз, но всё без толку. Раздраженно вздохнув, она пошире распахнула дверь, впуская больше света, и стала ждать на пороге. Она нетерпеливо выглянула в коридор, но тут же повернулась обратно. Неуютно было стоять спиной к тёмной комнате. Лада точно знала, что там никого нет, потому что закрывала её на ключ перед уходом, но глупое чувство первобытного страха перед тьмой только нарастало. Это был тот же суеверный ужас, который испытывает ребёнок, пробегая ночью в уборную через жуткий коридор — кишащий чудовищами, конечно. "Ну да, Лада, в том углу наверняка притаился упырь-кровопийца, ждёт-дожидается твоей кровушки, — подумала она, — а под кроватью сидит дух-общажник." Шутка про общажника вышла отличной, но смешно Ладе почему-то не было. С каждой секундой становилось всё тревожнее. Первому не повезло появиться Светиславу. — У нас света нет! — Напустилась на него Лада, словно Светислав и был во всём виноват. — Лампочки перегорели! Или контакты перемкнуло, или я не знаю! Должен же кто-то быть виноватым — за отключение света и заодно за глупые ладушкины страхи. И, если быть честной, просто очень хотелось покричать. И вцепиться в кого-нибудь надёжного, и убежать, но этого Лада не могла себе позволить. Светислав растерянно моргнул, и ему в спину ткнулась Ярина. — Нет света? — Она хлопнула юношу по плечу, — так вот же он! И, захихикав, протиснулась в комнату, чтобы с довольным стоном растянуться на кровати, не снимая тапок. Лада не заметила, как страх сменился уже привычным возмущением. — Я могу сходить за свечами, — сказала Злата, передавая Ладе фужеры, — это у нас не редкость, так что стратегический запас имеется. Злата ушла, и её шаги растворились в мягкости турецкого ковра. Светислав плюхнулся в подушечное гнездо и стал рыться в чёрном пакете, щурясь в полутьме. Лада стояла у него над душой. — У вас тут единственное развлечение — это пьянство? — Спросила она, с укоризной глядя, как Светислав одну за другой расставляет бутылки из тёмного стекла. — Ну что ты, — в его голосе слышалось почти натуральное возмущение, — ещё у нас имеются шашлыки во дворе, походы на базар и вылазки в лес по сокровища Лешего. А ещё ярмарка раз в сезон и зимние катания на коньках. Ну как, заманчиво звучит? Лада присела рядом и тоскливо вздохнула. Светислав поставил на стол очередную бутылку и хитро покосился на Ладу. — Увы, какого-нибудь розового Абрау у нас нет, но посмотри-ка вот на что... Лада действительно любила розовый Абрау, так что ответить было нечего, и она приняла от Светислава бутылку, заткнутую пробкой. Внутри переливалась янтарным блеском прозрачная золотистая жидкость. Этикетки не было, и Лада вопросительно взглянула на страшно довольного Светислава. — Это медовуха. Домашняя! Гордость всея Красеньки, — он произнёс это так торжественно, что Лада не удержалась от смешка. Светислав, похоже, воспринял её смех, как личную победу — его улыбка расцвела неземным теплом, и Лада подумала, что свечи можно уже не нести. Но свечи всё-таки принесли, и всем пришлось срочно срываться с места и искать спички, потому что выяснилось, что вызывать огонь с помощью магии никто пока не умеет. Проблему решила Ярина, немного пришедшая в себя, — торжественно вручила Злате зажигалку с полуголой девицей на корпусе. — У бати перед отъездом стырила, — пояснила она. Свечи расставили по столам, полу и подоконнику, и комната озарилась уютным подрагивающим светом, превратив жуткий полумрак во вполне себе романтический или даже интимный. За столом расселись так же, как в первый раз. "У нас уже есть свои места", — подумала Лада, и вместо тепла эта мысль вызвала неожиданный страх. Она чувствовала, как прорастают новые связи, как опутывают её тонкой колючей сетью, проникают под кожу и расплываются по венам, невидимые и неотделимые. Лада выпрямила спину и окинула собравшихся взглядом. Она чувствовала себя пьяной без вина, страх и нежданное дружеское тепло раскачали ей нервы, и Лада видела себя натянутой струной, прикоснись — и прозвучит. Ярина коснулась её локтем, потянувшись за блюдцем с оливками. Она сидела рядом, совсем близко. Отсвет свечи дрожал в её глазах дьявольским огоньком, она пила то из фужера, то из металлической банки и запрокидывала голову назад, хохоча над собственными шутками. От Ярины пахло горькой травяной настойкой и мужским одеколоном, и она была такой живой, что Лада сама наполнялась этой жизнью, дикой и полной ликующего удовольствия. Светислав протянул бокал с янтарной медовухой, и Лада улыбнулась, принимая. Освещенный колдовским пламенем свечей, с лукавым блеском глаз под светлыми ресницами, он казался бесплотным духом, попробуй дотронуться — и исчезнет, как мифический жар-цвет, ускользнёт блуждающим огоньком в глубину тёмного леса. Он смотрел на Ладу и, казалось, находил в ней что-то очень смешное. — Предлагаю тост! — Голос Златы прозвучал звоном церковных колоколов, густым и вечным, пробирающим до самого нутра. Все замолчали, потому что никто не посмел бы смешивать свой голос с её. — За жизнь, сладкую, как в Ирие, и чтобы реки нам были мёдом и вином, и яблоки нам были молодильным златом. Хрустальные фужеры взметнулись вверх, в гладких гранях запутались блики огня. Медовуха разлилась во рту терпкой сладостью и заискрилась на языке, и Лада поверила и златин тост, и в вечную любовь, и в мировую справедливость — во всё невозможное, что когда-либо могла вообразить. Ярина пересказывала услышанное на кухне — чужие мысли и планы, надежды и опасения, и Лада слушала, потому что ей нравился звонкий голос Ярины, нравился её смех, обжигающе-тёплый, как глинтвейн на зимней ярмарочной площади, от которого разгораются щёки и легчает на сердце. Светислав перехватил блуждающий взгляд Лады и улыбнулся. — Насчёт развлечений, — он наклонился ближе, — на самом деле есть ещё кое-что. Лада подалась к нему, опираясь локтями о стол. Она чувствовала жар свечи, стоящей между ними, видела, как пляшут резкие тени на лице Светислава, искажая черты. — У нас есть много праздников, таких, которые редко отмечают в других местах. А уж с таким размахом и серьёзностью — спорю, нигде больше, — он протянул руку к огню, как будто грел пальцы его теплом, — Карачун, Велесовы святки, Навий и Русальный дни... А в конце сентября будут Осенины. — И как отмечаете? Тоже пьёте? — Лада сделала большой глоток медовухи. Светислав рассмеялся. — Угадала. Но не одни, а с землёй. Выходим на поле, поём песни, поливаем всё вокруг квасом и пивом, а потом... — Он запнулся и замолчал. Ладе почудилось, будто по его щекам разлился румянец, но золотой сумрак скрадывал цвета, — честно говоря, что было потом, я не особо помню. Теперь рассмеялась Лада. И не узнала свой смех — лёгкий, чистый и пьяный. — Но есть и обряды, которые проводятся на трезвую голову, — продолжил Светислав, чуть понизив голос, — к примеру, сбор трав на Ивана Купала. — Вы ночью по лесу бегаете? Совсем дурные? — Лада нахмурилась и даже отставила фужер. Светислав подлил ей медовуху. — Не дурные, а самоотверженные, — поправил он, — и очень преданные делу. Да и, вспоминая сейчас, та ночь кажется очень весёлой. Бежишь себе с фонариком в одной руке, с ножом — в другой, на поясе сумка болтается. Чертишь круги вокруг каждого кустика, шарахаешься от каждого шороха, орёшь от ужаса, — он нервно хохотнул, и Лада поняла, что ему совсем — совершенно — не весело это вспоминать. — И что, в этом году тоже пойдёшь? — Спросила она с невинной улыбкой. Он посмотрел на неё обречённо, как приговоренный, у которого спросили, планирует ли он посетить собственную казнь. — Мне надо собрать тирлич-траву, —тихо  сказал он, — очень надо. — Возьмёшь с собой Ярину, она обрадуется. — О, да она к тому времени уже знатоком леса станет, — Светислав перевёл взгляд на Ярину, и по его лицу вдруг скользнула тень тревоги, — Ярина? Злата, до этого что-то болтавшая, замолчала, и все повернулись к Ярине. Она смотрела куда-то в сторону окна, приоткрыв рот, и до побелевших костяшек сжимала в руке фужер. — Вы это видели? — Спросила она, — видели? За окном ничего не было. Чёрная гладь и светлячки отраженных свечей. Ветер стих, и тонкий тюль занавесок лежал недвижим. Вся комната погрузилась в тишину — удушающую, неестественно-плотную. Дыхание замерло где-то на полувдохе. Лада боялась шелохнуться, словно малейшее движение могло привлечь внимание чего-то по ту сторону окна. Она всем существом обратилась в слух и зрение, с трепетом и ужасом ожидая, что сейчас — вот прямо сейчас! — темнота заклубится и рассеется пеплом, а за ней окажется... Лада вцепилась ослабевшими пальцами в одеяло. — Что там? — Шёпот Златы прозвучал глухо, как сквозь толщу воды, — ничего не вижу. Ярина медленно качнула головой, и это движение всколыхнуло застывший воздух, послав мурашки по шее Лады. Она с усилием отвела взгляд от окна. На краю зрения пузырьками замелькали искристые цветные вспышки. — Показалось, — Ярина улыбнулась. Светислав залпом допил содержимое фужера. — Вы меня доведёте такими шуточками, — сказал он. Только сейчас Лада заметила, какой тяжёлой ощущается голова. В ушах оглушительно шумело. Она залезла поглубже на кровать, придерживая юбку, почти ослепшая от мельтешащих перед глазами точек и кругов. Прислонившись к ледяной стене, она попыталась вдохнуть ртом, но губы вдруг онемели. Вспышки стали ярче, к горлу подкатила тошнота. Мир накренился. Стало темно. Ладе было тепло. Руки были накрыты чем-то тяжелым и колючим. Щека прижималась к мягкому и прохладно-гладкому, пахнущему мёдом и ладаном. Оно пошевелилось, и по кончику носа скользнули чьи-то длинные волосы. Подниматься не хотелось, открывать глаза — тоже. — Проснулась. — Шёпот Златы прозвучал над самым ухом. Не спросила, а констатировала факт. Но Лада была бы не против, если бы Злата ещё проконстатировала ей вот так, на ушко. Поднимать голову с чужого плеча оказалось тяжелой и неприятной задачей. Шея ужасно затекла, и тело ощущалось неповоротливым, совсем деревянным. Лада осторожно размяла плечи, по которым при каждом движении словно пробегал колючий разряд тока. — Что случилось? — Голос противно скрипел. — Похоже, ты отключилась, — Злата, прекрасная, как добрая фея, протянула к ней руку и нежно заправила за ухо прядь волос, — от страха или алкоголя, а, может от всего сразу. — А-а, — Лада не придумала ничего лучше, чем снова опуститься щекой на её округлое плечо, укрытое алым шёлком. Злата, благо, не возражала. Они сидели на ярининой кровати, накрыв колени шерстяным одеялом. В руке у Златы блестел фужер с чем-то заманчиво красным. — Глинтвейн, — пояснила Злата. В её протяжных интонациях сквозила непривычная ирония, — вернее, так утверждают наши блистательные бармены. Вообще-то они намешали холодное вино с корицей и вишнёвым соком. Гадость несусветная. Блистательные бармены валялись на противоположной кровати, уже вдвоём обложившись подушками. Ярина сидела почти прямо, скрестив ноги по-турецки, и бренчала на крохотном подобии гитары, не глядя на струны. Мелодии не получалось, но Светислав всё равно старательно мычал что-то в ответ. А, может, у него была какая-то своя мелодия, никак не соотносящаяся с ярининой. Он лежал, закинув ступни на её колени, и бордовый халат тёмной водой струился на пол. Кудри золотом рассыпались по подушкам. — Я тоже хочу эту гадость, — сказала Лада. Злата молча передала ей фужер, и Лада, впервые в жизни не побрезговав пить из чужой посуды, одним глотком выпила приторно-горькую жидкость. От корицы защипало в носу, и Лада едва удержалась, чтобы не чихнуть. И правда, гадость. В голове немного прояснилось. Часы над дверью — массивные, все в золотых вензелях, с пожелтевшим от времени циферблатом и трещиной в углу — бросались в них чем-то, что ли? — показывали половину двенадцатого. Выходит, она проспала всего минут двадцать, говорить не о чем. И почему такое ощущение, будто она два дня из кровати не вылезала, и теперь не разберёт, какой сейчас месяц и год? В голове всё перепуталось, мысли текли вялым киселём, но по крайней мере тело ей подчинялось, и появились силы, чтобы выпутаться из одеяла — колючее, ужас! — и самостоятельно подползти к столу. В мисочке оставались оливки, и Лада с внезапной жадностью сцапала сразу две, запив мерзкой бурдой, названной глинтвейном. Медовухи на столе уже не наблюдалось — оно и понятно. Рука в бордовом бархате опустилась на стол ладонью вверх, чуть не сшибив пустую бутылку. Та опасно покачнулась, но удержалась. — Оливочку, — потребовал обладатель руки. Лада, расплываясь в гаденькой улыбке, щелкнула его по центру ладошки, и Светислав, ойкнув, резко сел на кровати, шваркнув ступнёй по ярининой "гитаре". Раздался отвратительный звон, и за спиной Лады рассерженной кошкой зашипела Злата. Светислав надул губы и оскорблённо уставился на Ладу, потирая пострадавшую руку. Лада была уверена, что на самом деле её щелчок не был таким уж болезненным, но ей всё равно было приятно. Светислав очень талантливо ей подыгрывал. Уже за это Лада могла бы простить ему все возможные прегрешения — и прошлые, если бы они были, и будущие. Они пили пряное вино и молчали. Ярина принялась наигрывать незатейливую детскую мелодию, раз за разом сбиваясь и начиная заново. Злата, кажется, задремала. Лада отставила фужер. — Расскажи ещё о ваших праздниках. Светислав задумался и забарабанил пальцами по столу, сбиваясь в такт Ярине. Туманный взгляд его светлых глаз блуждал, не останавливаясь ни в одной точке. — Наши барышни любят Русалии. Это такие дни начале лета, когда русалки выходят из воды. Лада завороженно смотрела на его руки — белые, по-девичьи нежные. —  Девушки мастерят яркие маски и венки из лент и искуственных цветов. Распускают волосы, надевают расшитые рубахи и уходят на всю ночь в лес. Приходят утром, мокрые, все в земле, с ног валятся. Пропускают пары, и ничего им за это нет. И так неделю. — А что они делают в лесу? Ладе представились хороводы у костра, пляска босыми пятками на влажной траве, стройное созвучие юных голосов. Белые рубахи парусами призрачных кораблей трепещут на летнем ветру. Ленты, вплетённые в русые волосы, змеятся по разгоряченным от танца плечам. — А это лучше спрашивать у Златушки. И, наверное, не при мне. — Юношам знать не дозволяется? — Догадалась Лада, и Светислав кивнул. — И неужели никто не попытался подглядеть. Светислав снисходительно улыбнулся, как человек, столкнувшийся с проявлением столь чудовищной наивности, что на неё даже сердиться не выходит. — Все знают, что если в воробьиную ночь мужчина зайдёт в лес, его затанцуют русалки. А среди наших, уж поверь, желающих пожениться с русалками не найдётся. Как печально, — подумала Лада, — что даже сказочные царевичи подвержены суевериям. — Ещё Новый Год интересно празднуем... Он осёкся. В образовавшейся тишине Лада с опозданием заметила, что бренчанье прекратилось. Ярина сидела, прижав маленькую гитару к груди. Её плечи часто вздымались и опадали, а глаза неотрывно следили за окном. Стёкла отражали комнату, но Ярина смотрела пристально, не мигая, как кот, приметивший в пустом углу нечто невидимое и ужасное. Светислав пощёлкал пальцами прямо у её носа. Ярина, вздрогнув, отмерла, пробормотала ругательство и потёрла по серости бледное лицо руками. Светислав тут же протянул ей фужер. — Она уже третий раз так, — пояснил он, встретившись взглядом с испуганно застывшей Ладой. Она глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоить сердцебиение. Отпила глоток, и противный кисловато-горький вкус вернул её к реальности. — Это у вас тут нормально? Что люди смотрят в окно и сходят с ума? — Спросила Лада, неожиданно рассердившись. — Я не схожу с ума! — С вялым возмущением откликнулась Ярина. — Впервые такое вижу, если честно. Я уж думаю, а что, если... — Светислав попытался встать, но, сделав шаг, запутался в подоле халата и, покачнувшись, плюхнулся обратно на подушки. Похоже, все силы его тела и разума уходили на внятную речь, — ой, к ну его к лешему. Ничего там нет. Сегодня мирная ночь. Была бы не мирной — заметили бы все, а не одна Ярина. — А что ты там видишь? — Лада осторожно встала, придерживая юбку, и пристроилась на краешке чужой кровати. Локтем она опёрлась на колено Ярины, и сама поразилась собственной наглости. — Да на самом деле... — Ярина украдкой стрельнула взглядом в сторону окна, но быстро отвернулась, словно сопротивляясь искушению или чарам, — вроде и нет там ничего. Но я как будто знаю, что есть. Блин, — она спрятала лицо в руках, и Лада испугалась, что она сейчас расплачется, но вместо слёз голос Ярины наполнился вдумчивым спокойствием. — Представь, как будто смотришь на железную дорогу, зная, что по расписанию вот-вот должен подойти поезд. Или нет, ты сидишь на уроке и ждёшь звонка. И на часах нужное время, и ты знаешь, что он вот-вот прозвенит, и... Вот это мгновение растяни на минуту. Или на час, — она отвела руки и сухими глазами посмотрела на Ладу. — Так это и ощущается. Лада не знала, что на это ответить. Чувствуя себя беспомощной и глупой, она повернулась к Светиславу. Он вертел в пальцах оливку и казался совершенно растерянным. — Может, ты переволновалась? — Осторожно предположила Лада, — поезд, все эти истории про лес, а потом алкоголь... Ярина упрямо взглянула на неё исподлобья и покачала головой. Поудобнее обхватив маленькую гитару, она сосредоточилась на струнах. Зазвучала тоскливая мелодия, и Лада сдалась. Она продвинулась к стене и прислонилась плечом к плечу Ярины, пообещав себе привести её в сознание, если та снова впадёт в этот странный — до чёртиков пугающий — транс. Светислав повалился на кровать, всем видом выражая благородную усталость. Он уложил лодыжки на бёдра Лады, и она устроила их удобнее. Где-то в глубине сонного разума мелькнула мысль, что такое поведение совершенно недопустимо, что они знакомы меньше дня, что уважающие себя девушки такого не позволяют — и Ладе пришлось опрокинуть в себя остатки вина из фужера, чтобы заглушить её. — Помнишь, что Злата сказала в тосте? — Его голос, когда он лежал на спине, звучал чуть приглушенно и казался густым и тёплым, как жидкое золото. — Что-то про мёд и вино, — бездумно ответила Лада. — Она говорила про Ирий и молодильные яблоки. Знаешь, что это? — Кажется, что-то читала. — Лада "что-то читала" обо всём, что есть в мире, но едва ли помнила хотя бы половину. — Ирием называется райский сад. Он расположился вокруг мирового древа, в ветвях которого живут вещие птицы-девы, а из под корней бьют хрустальные ключи с живой и мёртвой водой, — Светислав говорил тихо и размеренно, нараспев, и гнусавое бренчанье гитарки словно подстаивалось под его безмятежный голос, — и растут на дереве золотые яблоки, съешь такое — и вечность будешь молодой. Охраняют их птица Алконост и птица Сирин. У Алконост лицо златовласой девушки и корона, как солнце. Она несёт радостные вести и поёт столь счастливо, что вместе с тревогами ты забудешь всю жизнь свою. Сирин же, с волосами чёрными, как её горе, в серебряно-лунном венце, плачет и поёт песнь печали, и кто услышит её, выплачет все мысли и чаяния. "Я и так всё забыла", — подумала Лада, и провалилась в сон. Ладу разбудил запах дыма и топот шагов. Послышались девичьи возгласы. Кто-то тряс её за плечо, и ей пришлось пробормотать, что не спит, и распахнуть глаза. По стенам поясали оранженые отблески, и на секунду почудилось, будто комната объята огнём, но, сфокусировав зрение, она поняла, что горят только шторы. Лада шёпотом воззвала к Господу и скатилась с кровати. В центре комнаты, вжимая голову в плечи, стояла Ярина, и в её лице, ярко освещённом пламенем, отражался невыразимый ужас. Спустя мгновение рядом с ней оказалась Злата с посохом в руке, а Ладу кто-то подхватил со спины, поднял на ноги и потянул к выходу. С трудом оторвавшись от фантастического зрелища, которое, конечно, было сном, всего навсего пьяным кошмаром, Лада повернулась, и чуть не столкнулась лицом к лицу с перепуганным Светиславом. Он распахнул дверь, и только выйдя в коридор Лада почувствовала, насколько задымлено было в комнате. Она опустилась на колени и закашлялась. Во рту стоял горький вкус, Лада почувствовала спазм подступающей тошноты и замерла, уперевшись дрожащими руками в мягкий ворс ковёра. Во сне её ещё ни разу не тошнило, и Лада сделала вывод, что, похоже, не спит. Рядом сполз по стеночке Светислав, помятый и бледный, как сама смерть. Он глубоко дышал, но не кашлял. В Ладе перемешались облегчение и зависть, и она не смогла бы сказать, какое чувство было сильнее. Она с опаской повернула голову в сторону двери, надеясь, что движение не спровоцирует новый приступ тошноты. Огня видно не было. Дым клубился под потолком, но постепенно иссякал, расползаясь по коридору. Из спальни вышла Злата, грозная и ослепительно прекрасная, с разметавшимися по оголённым покатым плечам белокурыми волосами. Алое кимоно ниспадало крупными складками, как античный хитон. Метнув взгляд в глубину коридора, Злата сощурилась и, подняв посох, начертила в воздухе сложный символ. Часть дыма чуть посветлела и растаяла белесым паром. Лада пораженно ахнула. Грозная богиня в алом кимоно посмотрела на неё, поджала губы и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Некоторое время они молчали, стараясь надышаться вкусного чистого воздуха. — А я так не умею, — поделилась Лада. — Я тоже, — ответил Светислав. Колдовской посох Лады — тяжелый, гладкий, с лунным камнем на вершине, лежал где-то на дне сумки. Она испытала его только раз — в день покупки —, а после отложила за ненадобностью. Точнее, настолько расстроилась неспособностью сотворить с его помощью даже заклинаньице, что решила не трогать его до отъезда в колледж. Зачем лишний раз себя расстраивать? Её с детства учили бытовому колдовству, но оно ограничивалось парой сказанных вслух слов, простеньким пассом руками — обычно взмахом ладони или складыванием пальцев в щепотку, иногда сопровождалось щелчком или хлопком. Ещё Лада знала заговоры на все случаи жизни, и уж с ними-то чувствовала себя во всеоружии. Но сотворить чудо, превратив дым в пар, заговоры были не способны. Лада уронила голову на плечо Светислава. Мягкий бархат щекотал щёку, и Лада подумала, что было бы неплохо сейчас в это плечо разреветься. Она же могла умереть! Задохнуться в дыму, так ни разу и не сходив в колледж и этот их злополучный лес! Или она могла бы получить страшные ожоги, стать уродиной и спалить любимую юбку. Лада только приготовилась всхлипнуть, как дверь открылась, и Злата тихо позвала их зайти. Луна скрылась за лесом, и небо начинало светлеть. В сером утреннем свете Лада не разглядела никаких признаков пожара — разве что потолок над столом почернел чуть сильнее. Признаков штор тоже не наблюдалось. Лада приблизилась к Ярине, с потерянным видом сидящей на краешке стола. — Какого хрена, — медленно произнесла Лада, — ты спалила наши шторы?