Солдатская печаль

Как-то раз Рауль в общественном коридоре столкнулся с соседями — тощим рыжим парнем и низкорослой девкой с отменным задом, — но они молниеносно съебались в ужасе, стоило отвесить заду девки комплимент. Зато трахалась эта парочка без страха и по расписанию: через день, какого-то хуя предпочитая раннее утро, и Рауль, каждый раз просыпаясь от ритмичной долбёжки кровати о стену думал, что именно эта ебля развалит халупу, в которой он квартировался. На счастье жалких долбоёбов, вышибать чужую дверь с ноги и тратить на них две пули было слишком впадлу, так что он предпочитал просто передёрнуть на стоны девчонки и подремать ещё часок. Или встать, раз уж проснулся, и пойти в грёбаный порт. Сегодня было настроение для первого варианта. Командир так и застал его — вяло дрочащего и пялящегося в потолок. — Там Долорес Деи нарисована, или у тебя на щель в штукатурке встал? — спросил Эллис, приземлив на свободную койку, судя по звуку, ключи и пакет, из которого что-то выпало и покатилось по полу. «Яблоко», — подумал Рауль. Он любил яблоки — его командир приносил ему яблоки. Не поворачивая головы, он немедленно показал Эллису средний палец. — Нахуя ты пришёл? Сам же про конспирацию пиздел… — Правильно-правильно, говори. Всё звучит смешнее, когда член в руке, — продолжил издеваться Эллис. — Хорош, — процедил Рауль сквозь зубы, и не думая прекращать свое занятие. Только зажмурился покрепче. — Ну да, вроде неплох, но у меня больше. Этот тупой подкол с какого-то хуя сейчас показался Раулю даже возбуждающим. Он сглотнул и предпочёл не задумываться об этом. — Не льсти себе. Даже блядь твоя знает, что больше — не «лучше». Эллис щёлкнул зажигалкой, и Рауль учуял слабый ментоловый привкус сигаретного дыма. Это были определённо чужие сигареты. «Да какой мужик в здравом уме…» Но эту мысль закончить было не суждено, потому что Эллис медленно заговорил, понизив голос до появления в нём легкой хрипотцы: — Мою блядь я увидел, как только зашёл в бар. Она сидела у стойки с бутылкой дерьмового пойла. Мерзкого, сладкого, как лживое нутро любой шлюхи. Я подвалил поближе и хорошенько шлёпнул её по заду — она притворилась, что ей не понравилось, но когда меня это ебало? Я наклонился и сказал: «Хочешь, чтобы было приятно, — заслужи». «Ох, блядь, — подумал Рауль с предвкушением: давненько Эллис не развлекал его подобным образом, — Не кончить бы сразу». Он ещё со времён военной службы знал, что его командир получал немалое удовольствие, рассказывая о своих ночных похождениях в стиле похвальбы в солдатском бараке. Не своим голосом. Не так, как было в действительности, или вообще придумывая из головы. Этих порой абсолютно поехавших рассказов Рауль мог припомнить дохуя. Пускай в жизни он сам видел и делал вещи куда более жёсткие, относясь к этому почти равнодушно, слова Эллиса действовали на него похлеще чем порнофильмы или стимуляторы. — …я тащил её по лестнице, она хныкала и била меня по руке, но ни одна шваль из тех, кто сидел в баре, не посмела вмешаться. Они понимали, что я выебу её как следует. Как ни один из них не смог бы, потому что им не даст даже дырка в заборе. «Хватит скулить. Всем похуй на тебя, сука, — сказал я, — будь посговорчивее, и я не убью тебя после». В словах был определённый ритм, под который Рауль подстроил свои фрикции. Дрочить почти насухую поначалу было не особо приятно, но картинки в голове, иллюстрирующие слова Эллиса, завели его достаточно, чтобы это перестало быть проблемой. — …она положила таблетку на язык и не закрыла рот, чтобы я видел, как кислота растворяется в лиловую жижу. Я облизал её язык, схватил за волосы, оттянул голову назад и укусил в шею. Мне было похуй, какие следы на ней останутся, потому что я почувствовал, что наркота сейчас въебёт. «Хочешь полизать?», — спросила она, и вылила остатки своего пойла на живот, так, что стекало между ног и по бёдрам. «Я тебе что, пёс, блядь?», — ответил я и прижал её за горло к стене. «Я тебя выебу во все дыры, чтобы ты забыла не то что мне предлагать такую хуйню, но и вообще как говорить». — Но на самом деле ты ей отлизал, да? — охрипшим голосом спросил Рауль, чтобы хоть немного отсрочить подступающий оргазм. — Хех, — усмехнулся Эллис. — Конечно же я ей отлизал, Корти. Я не из тех долбоёбов, которые отказываются, считая, что у них от такого отвалится хуй. Эллис, приникший ртом к лобку обдолбавшейся девки — достойный стоп-кадр для того, чтобы Рауль кончил в ладонь, закусив губу и не издав ни звука. Через минуту к нему вернулась способность осязать окружающий мир, думать и морально готовиться стерпеть комментарии Эллиса по поводу скорости стрельбы. Что-то вроде «с тобой неинтересно, кончил раньше чем мы начали». Но Эллис молчал. Рауль от этого молчания напрягся достаточно, чтобы открыть глаза и увидеть всё ту же трещину на потолке, убогую комнату и Эллиса, который сидел на койке напротив с сигаретой в пальцах и смотрел на Рауля в упор. «Ебать, ладно, это достаточно стрёмно». — А что такого особенного в этой бабе вообще, а, командир? — Рауль задал вопрос скорее чтобы спугнуть повисшую странную тишину. Эллис медленно моргнул, повел плечами, и как ни в чём не бывало начал подъёбывать: — Если будешь называть женщин «бабами» и «блядями», то никогда не поймешь. А ещё тебя никогда не полюбит никто, и будешь ты трахать исключительно кулак до конца жизни. — Пиздишь, командир, — усмехнулся Рауль, вытирая руку о не первой свежести простынь. — Любая шлюха даст, если… — Денег дашь, да-да. — Или в ебало. — Если ты в ебало дашь, — Эллис кивнул в его сторону, а затем сжал пальцы в кулак и ударил им о другую ладонь, — даже я жопу подставлю. Я хоть и не баба, но вижу, что ты иначе сначала убьёшь, но потом-то все равно выебешь. Рауль закашлялся напополам с лающим смехом. У Эллиса, всё-таки, явно отличное настроение, раз он перешел на низкосортные шуточки для гомосеков. — Что? Смешно, псина старая? — подмигнул Эллис. — Легкие не выхаркай. И это, давай, подъем. Рауль постучал себя кулаком в грудь, глубоко вдохнул и задержал дыхание — кашель, вроде, отпустил. Тогда он ещё раз вытер руку о простынь, приподнял бёдра и заправил опавший член в трусы. Он почти закончил в уме прикидывать план на день, когда Эллис снова заговорил: — Знаешь, мы с Клаасье сегодня выпили водки и она меня вытащила гулять на набережную. Было достаточно холодно, и мы были абсолютно, мать его, бухими, но потрахались прямо там. Потом курили, смотрели на церковь на другой стороне залива… — он сделал затяжку и выдохнул дым в оконное стекло, как будто это могло волшебным образом преобразить унылый вид на задний двор. Рауль скривился. Ему показалось, что это был типичный жест этой девки, не Эллиса. — Церковь? «И в Мире и в Серости», что ли? Командир, блядь… — Иди на хуй, — отмахнулся Эллис. — Нет. Не… совсем так. Я смотрел в темноту и подумал: может, нам с тобой пора стать теми извращенцами, которые, знаешь, на ферме в ебенях эксплуатируют труд детей, побивают жёнушек и ходят в клетчатых рубахах с бутылкой «Пилзнера»? Рауль закатил глаза и цокнул языком. Это была какая-то новая, не слышанная ранее разновидность хуеты, которую он мог схавать от Эллиса разве что если б тот был под спидами. Но две обращённые к нему моралинтерновские незабудки на месте, где у нормальных мужиков глаза, говорили о том, что наркота его давно отпустила. — Не пойму, это чё, по-твоему, мы убили достаточно голозадых пиздюков, чтобы начать их строгать? Ты ёбнулся? Эллис усмехнулся, зажал сигарету зубами и молча начал отщелкивать заклёпки на сапогах. — Да одно только желание завести детей… Этой твоей шлюхе, что ли, ты собрался их заделать?. — Рауль хлопнул себя по коленям и встал с кровати, — Звучит просто как ебучее долорианское чудо! Эллис скинул керамические пластины — единственную часть брони, которую он снимал, ложась отдыхать, — и теперь наслаждался реакцией брата, развалившись на грязном матрасе. — Брось завидовать. Из тебя выйдет хороший дядя, Корти. Брюзжишь, бухаешь… — Завидовать? — с издёвкой переспросил Рауль, подошёл к ржавой раковине и плеснул себе в лицо ледяной водой. — И чему же прикажешь завидовать, командир? Де Поль уже не занята хуём Рууда во рту, или чем они там вообще живут, так вот я ей надиктую радиограмму Верховному Жнецу: «Сержант-майор Рауль Кортенар докладывает, что полковник Эллис Кортенар доебался до беспамятства, требует его отставки, а также ожидает приказа зачистить нахуй ебучую помойку с голозадыми макаками, называемую Мартинезом». Эллис молчал какое-то время, наблюдая, как сигаретный дым змеится к потолку.. — Я просто хочу жить. Вспышка. Мгновенная фотография в памяти, без отпечатка. Замерший кадр без даты, потерявшийся в Серости. Такая же грязная койка, ползущий из оконных щелей холод, ранняя весна, Эллис, лежащий в ворохе пропитанных красным тряпок, лицо в крови, рваная рана от рта до шеи, нож, застрявший между рёбер, врач что-то командует бледной санитарке, Рауль цепляется за родные холодные пальцы, видит знакомые с детства глаза выцветшими от страха и слышит — хотя не должен, вокруг так шумно, — скорее читает по губам: «я хочу жить». — …это звучит просто, но на самом деле я не знаю, что это такое. А ты знаешь? Кажется, Рауль пропустил часть фразы. Или даже несколько фраз. Слова Эллиса донеслись до него как сквозь защитные наушники на стрельбище, — сцена из прошлого, о которой не вспоминал много лет, была по-нездоровому реальной. «Нужно, блядь, что-то ответить…» — Мы ёбаные наёмники, полковник, — произнес Рауль так, чтобы обращение по званию было как можно более издевательским. — Мы получаем бабки за то, что убиваем людей. А не, блядь, о жизни рассуждаем. Эллис прищурился, сдвинув брови. Рауль знал этот взгляд: он подразумевал что-то вроде «ты сам-то понял, какую хуйню сказал?» «Ну и в пизду!», — подумал Рауль, пристёгивая к броне гульфик, и не стал ничего добавлять. — У нас достаточно бабок, чтобы рассуждать о чём угодно. И здесь, — Эллис обвел рукой окружность в воздухе, демонстрируя широкие границы гипотетического «здесь», — мы не для того, чтобы убивать людей. Это миссия для старых пердунов, Корти. Стрёмных пугал, которыми можно попробовать припугнуть, а в случае неудачи свалить в сарае и забыть. — Что-то тебя, командир, не особо боятся, — съязвил Рауль.— Некоторые, вон, даже ебут, присев на лицо. Эллис хмыкнул и пожал плечами: — Красивое лицо. Присесть не стыдно. Ну да, ну да. Стыд при взгляде на его шрамы был не в первой десятке чувств, которые можно было испытать по их поводу. — Что касается её, знаешь… Сама она так сказала: «В побеге от лица смерти я угодила в её раскрытые обьятия». — Это твои, что ли? Эллис со вздохом потушил окурок о железную боковину кровати. — Это метафора, Корти. — Да срать я хотел на твои метафоры! — разозлился Рауль. — Мы-то никуда не бежим. Мы здесь, чтобы показать, что смерть нас не возьмёт, потому что смерть здесь — мы! В этой дыре одни ебучие торчки и дикари. Они для меня все уже мертвецы, слышишь? Трупы! — рявкнул он, сам толком не понимая, что именно в словах Эллиса разогнало его до такой ярости в такой короткий срок. «Кому ты врёшь, enfoiré, ты прекрасно знаешь, что». — Эй, Корти… — позвал Эллис, и Рауль раздражённо глянул на него, одёрнув плохо сидящую поверх брони рабочую одежду. — Это ведь… страх? «Ну нет, блядь, перебор,» — Рауль сжал челюсть до скрипа зубов и угрожающе шагнул к нему. Как будто забыл, что не мог выдержать прямой взгляд Эллиса дольше дольше нескольких секунд. Никогда не мог. Видел сотни мёртвых глаз и не мог смотреть в одни — живые. — Да, это Серость, — кивнул Эллис задумчиво, без тени улыбки, будто в подтверждение предыдущих слов, но Рауль был готов поклясться, что до этого он сказал… «страх»? — У меня тоже так. Теряю… контроль. Приступы гнева, цифры в голове, белый шум… Наш лимит исчерпан. Двадцать семь дней, двенадцать часов. Рауль мгновенно остыл и сделал шаг назад в растерянности. Это чувство посещало его, прямо сказать, нечасто, да и энтропонетика — не то, о чем хочется вспомнить с утра пораньше посреди такого ёбнутого диалога, но… Двадцать семь дней в Серости это довольно-таки дохуя. — Предпочтешь Серое безумие или смерть, брат? — Блядь, да мы не братья. Ты мой командир, — отрезал Рауль, абсолютно проигнорировав обращённый к нему вопрос, в который раз резко сменив тему. В который раз. Слишком много «потом». Смогут ли они вообще когда-нибудь поговорить нормально?. — А-а, — внезапно улыбнулся Эллис, — я понял, кажется, чего ты так с этого бесишься. Это такая забота, верно? Боишься, что я буду плакать, если не сержант-майор, а мой брат подохнет от старости или сгинет в Серости раньше меня? — он приподнял брови и вновь посмотрел на Рауля настолько проникновенно, что того аж перекосило. — Нет, — выдавил он, — Это чтобы я на могилу командира, а не брата, плевал, когда он подохнет от романтики своей ёбаной.. — Ты бы ещё сказал «от любви». — Всё настолько хуёво? — помрачнел Рауль. — Пиздуй уже, дай поспать, — Эллис повернулся на бок, устраиваясь удобнее, и случайно пихнул лежащий в изножье пакет ногой. Ещё одно яблоко упало и покатилось по полу — Рауль быстро нагнулся и поймал его. — Собираемся на тактический инструктаж сегодня в полдень, точка Альфа. Информируй отряд. — Есть, командир. — А вечером я планирую как следует надраться… Будет что потом тебе рассказать. Рауль положил яблоко в карман и дёрнул дверную ручку на себя. — Расскажешь, Лели. Куда денешься. Шагнув в коридор, он захлопнул за собой дверь, и через два лестничных пролёта был уже на улице. Солнце, пробивающееся сквозь сизую дымку над заливом, не грело. Морозные иглы осели в лёгких, и это ощущение услужливо подкинуло воспоминание из детства: они с братом каждый год пытались на спор угадать по весне, когда пойдет последний снег в году, и Рауль всегда проигрывал: К его досаде, Эллис даже будучи совсем пиздюком лучше понимал не только людей, но и закономерности погоды, и, кажется, в целом, вообще всё вокруг. Ну, то есть, тогда это было досадно. Сейчас похуй. Он — командир. Поэтому он командир. Пусть решает. Ему лучше знать. — Никуда ты не денешься, — повторил Рауль вслух, не дав шанса ни одному ебучему сомнению последовать за этой мыслью, поднял воротник куртки и, чеканя шаг, направился к воротам грузового порта.