Я уйду с рассветом...

Я не понимаю, почему это называют разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже. Джаред Лето

      Весенняя прохлада врывалась в их сердца, опьяняя. Молодые люди стояли на балконе, не зная с чего начать диалог. Гнетущая обстановка давила, сильнее чем атмосферы на глубине морской впадины. Парень собирался с силами и мыслями, всматриваясь куда-то в темноту ночного города. Ничего не помогало начать первым этот необходимый диалог: ни вторая бутылка красного вина, ни третья сигарета, слова застряли комом в горле, а мысли путались. Он слишком долго был рядом с ней…  — Как давно ты начала их видеть? — Всё-таки решил нарушить тишину блондин первым.  — Около месяца назад, наверное…что это такое?  — Это я виноват…прости. Я — эгоист, нужно было давно уйти. Это пустые. Обычные люди вроде тебя их не должны видеть.  — Но почему тогда я…  — Из-за меня. Я слишком долго взаимодействовал с тобой.  — И что теперь будет? Я умру? — Обеспокоенно спросила девушка, пока на глазах уже наворачивались слёзы.  — Дурёха, нет конечно. За это можешь не беспокоиться. Просто теперь ты станешь привлекать их внимание куда сильнее, постарайся не смотреть на них, принимать за должное.  — Ясно. Что они такое, эти…пустые?  — Души людей, которые слишком долго оставались на земле и стали такими. Теперь они должны пожирать души как живых, так и мёртвых людей, закрывая свою пустоту внутри.  — Кто ты? Ты же не просто человек…- Отрешённо спрашивает девушка.       Наступает минутная пауза, перед тем как он думает, что ответить девушки, как все это объяснить.  — Синигами…когда-то был, потом получил силу пустого.  — Пустого? — Глаза расширились от страха.  — Я вайзард.  — Ммм, кто? — Поджимая губы и делая сосредоточенное лицо, чтобы понять его, переспросила девушка.  — Вайзард. Я не пустой, просто могу пользоваться их силой, я стал им не по своей воле… Меня и ещё несколько синигами превратили против воли. Мы не как обычные пустые пожираем души, мы на время лишь можем использовать это. Тебе я точно не наврежу, не переживай. — Улыбнулся кареглазый.  — Тебе очень тяжело наверное, прости, что посмела сомневаться, хоть и всего на минуту. — Молодая особа крепко обняла парня.  — Всё хорошо. — Также обнимая её и поглаживая по спине, проговорил Шинджи.       Вот такую Изуми он и знал. Такую тёплую, необычайно живую, не о чем не сожалеющую, улыбчивую, добрую, простодушную и порой такую по-детски наивную. Она не похожа на других, никогда не была похожа. Он влюбился в неё с первого взгляда серых глаз, которые светились, с первой улыбки, которой она его одарила тогда, с первого прикосновения.       Из-за неё хотелось заходить в то кафе почаще, покупать горький кофе и садиться за столик напротив, чтобы следить за её ловкими, плавными движениями, совсем забывать о напитке, а после допивать уже холодный, но это того стоило. Её улыбка стоила всего мира и даже больше.       С ней было тепло, с ней хотелось жить, дышать, чувствовать. Она вдыхала в него жизнь — жизнь, которую он так давно потерял, спасая себя горьким кофе, сигаретами и алкоголем…       Он смотрел на неё и понимал, что хотел бы прожить всю жизнь с одной ней, делить все пополам: и жизнь, и смерть, и мир, и ужин, и обед…оставить всю бренность старой жизни за плечами, простить предательски воткнутый нож в спину тогда. Все дороги вели к ней возвращая его обратно и обратно в тёплые объятия и тихие диалоги. Время проведённое с ней было бесценным. С ней он понимал, что есть что-то более лучшее, чем просто секс, что ещё интимнее всего: как она босиком ходит по квартире в одной его рубашке, как шепчет по ночам что-то ему на ушко, как волосы его перебирает, а потом обязательно в макушку целует, как она его касается — душа замират, а тело пробивает ток, переплетение пальцев рук, почти невесомый поцелуй в кончик носа — эти нежности были ему не чужды, когда он впервые увидел её без макияжа, с растрёпанными волосами после сна — тогда понял, что утонул в этом омуте каштановых волос, и теперь он его не отпустит. Готов был влюбляться день ото дня всё сильнее и сильнее, отдавать всего себя. Наверное это и есть любовь…       Для всех быть может она обычная, ничем не примечательная, но он верил с ней в невозможно прекрасное, в чудеса, она была его пристанью, тихой гаванью, в бесконечной суматохе дней. Всегда готовая обнять и родное тепло он чувствовал в её объятиях, такими долгими были те, словно они каждый раз прощались навсегда…       Сейчас он стоит в её тёплых объятиях и понимает, что самое страшное уже случилось, а она так просто всё это приняла, не назвала сумасшедшим, не выгнала, не сбежала, не отреклась, лишь к себе крепче прижала. Она ему готова доверить свою жизнь и душу, а он ей боялся рассказать всю правду. И сердце его разрывается на части, чувствует, как слёзы на глаза наворачиваются, как дрожь во всём теле берёт верх, как пустой воет внутри, кричит вместе с ним от боли, как раненный зверь, ещё сильнее разрывая изнутри, видимо…даже ему она понравилась такая простая, живая…       Он бы принял смерть ради неё, не сомневаясь ни разу, отдал все свои жизни в обмен на одну с ней, вырвал бы своё сердце из груди, если бы та попросила, но ей не нужен этот кусок бесполезного мяса, поэтому он стоит перед ней сейчас, готовый молить уже о прощении на коленях за всё, что он сделал и не успел.       Разум говорил, что надо сделать это, но бестолковое сердце рыдая, захлёбывалось, твердило лишь одно: ОСТАНЬСЯ! ОСТАНЬСЯ! Хотя бы на пару минут, на ночь, ещё немного подождать велело и он не мог не сделать этого.       Этой ночью он не заснёт, будет наблюдать за её сном, охраняя, перебирать пряди каштановых волос, крепко прижимать к себе, будет стараться запомнить каждую деталь, каждую незначительную мелочь, каждое расположение родинок на её теле, её запах — клубники и карамели, она была безумной сладкоежкой…       На утро он не останется как обычно, уйдёт рано — по-английски, украдкой кинув печальный взгляд, полный сожаления и горести. Она увидит только остывшую уже подушку и загадочно оставленный галстук на спинке стула, последнее напоминание о нём, что это всё было не сказкой…       Девушка будет его ждать день, неделю, месяцы…но он не придёт, ни завтра, ни послезавтра, она это будет понимать, но не сможет никогда смириться, тепля в сердце надежду о его возвращение. Пройдут года, а она никогда не забудет тот злато-карий омут в котором тонула, того странного парня с каре и пирсингом, который приходил каждый день в то самое кафе, в котором она так и осталась. Сероглазая так и не полюбит больше никого, оставаясь навсегда одна, со своими призрачными мечтами.       Блондин не прекратит наблюдать за ней никогда, даже вернувшись на пост капитана. Будет ненавидеть себя до конца жизни за то что так поступил с ней, разрывая своё сердце каждую ночь, но это было правильным решением. Он не мог прожить с ней счастливую и беззаботную жизнь, синигами живут тысячи лет, срок человеческой жизни для них ничто, не мог родить детей, состариться и умереть в один день, как в сказке, он переживёт её…её детей, внуков, быть может даже и правнуков…       Он на рассвете найдёт другую, не будет её любить как ту, что напрочь застряла в сердце, впечаталась в его мысли. Она будет его целовать, обнимать, любить всем сердцем своим, всем естеством, но в его злато-карих будет видеть только её — лик той самой, о которой он навсегда будет молчать. Быть может и детей заведёт, и отцом хорошим станет, состарится, но даже седым стариком будет помнить серые глаза, ту улыбку и нежные руки, которые касались его души…