***
Из кухни веяло приятным ароматом, щекочущим нос и доставляющим удовольствие и даже насыщение. Дазай нарезал капусту, собираясь добавить её в свой любимый салат, который он позволяет себе есть только по праздникам. На сковородке скворчала картошка, и, казалось бы, жареный картофель — не столь изысканное блюдо, но оно, всё же, приходилось Осаму его самым любимым, пускай и вредным. Да, бывший член Портовой Мафии готовил себе сам, хотя умел мало, но для жизни и адекватного питания ему с лихвой хватало. Две красные керамические мисочки стояли на полу, совсем пустые. Тот, для кого эти миски и предназначались, сейчас мирно спал на высоком стуле, стоящий за столом, за который уже садился Дазай, совершенно довольный и наливающий в свою любимую кружку кофе. Животное, казалось, буквально только что посапывало, свернувшись калачиком, но стоило его хозяину сесть напротив него, как Чуйка проснулся и сейчас сидел, словно бы человек, глядящий на поглощающего картофель Осаму. — Фто? Тофэ хофеф? — зачем-то спросил он. В ответ кот лишь резво спрыгнул со стула и подошёл к пустующей миске. Парень улыбнулся, увидев печальный и жутко голодный взгляд питомца, и тут же поторопился к холодильнику, на котором располагалась огромная упаковка с сухим кошачьим кормом. Наполнив миску до краёв, он сел и продолжил трапезу, теперь наблюдая за стремительным поеданием корма голодным «зверем». Тот, окончательно насытившись едой и вылизав донышко тарелки, беззвучным шагом побрёл в какую-то из соседних комнат, оставив Осаму в полном одиночестве. — Ну и куда? — подорвавшись со стула и поставив грязную тарелку в раковину, юноша отправился в сторону гостиной, надеясь увидеть нового друга там, и не прогадал. Кот уже сидел на подоконнике и жевал любимую орхидею Дазая. Поражённо и весьма разгневанно охнув, Осаму пробурчал что-то вроде «Не наелся ещё?» и схватился обеими руками за горшок с несчастным цветком, унося его в дальнюю комнату, на самую верхнюю полку, до которой добраться столь маленькому существу будет крайне затруднительно, раз уж такая шпала как Дазай кое-как до той полки добирался. Парень вернулся в гостиную и, усевшись на диване, взглянул в окно, наблюдая за алеющим закатом, а затем взял в руки телефон, в надежде увидеть на его экране хоть один пропущенный звонок или непрочитанное сообщение. Какая жалость, наш Осаму Дазай совсем никому не нужен… Вздохнув, он лёг на диван, отбросив телефон куда подальше от себя. Парень проедал пустым взглядом потолок, лицо совсем не выражало эмоций. Как оказалось, он пуст и одинок. Но негоже пытаться себя убить в свой же день рождения, правда? И домашний «любимец» Осаму подумал о том же, прыгнул прямо на живот своего хозяина и устроился на нём поудобнее. Оторвав взгляд от белого потолка, Дазай посмотрел на кота: тот смотрел во все свои голубые глаза. На лице юноши появилась слабая улыбка, забинтованная рука немного приподнялась и в тот же миг оказалась на мягкой пушистой голове. Поглаживая, кое-где почёсывая, он смотрел на своего совсем недавно приобретённого друга и тепло улыбался. Его друзья подарили ему такое чудо, пускай оно и проказничает, зато сейчас помогает, как никто другой. — Чуя, — вздохнув, задумчиво прошептал парень. — Если бы кто-нибудь вообще знал, что внутри меня, никто бы не смог даже усмехнуться над моими попытками суицида, уж поверь. Наверное, я совсем глупый, раз разговариваю с животным, выкладываю ему душу… Но, знаешь, я надеюсь, что мы с тобой подружимся и ты выслушаешь меня, даже несмотря на то, что ты, чёрт возьми, вылитый Чуя Накахара… Котёнок внимательно смотрел на своего хозяина и тихонько мурчал, получая истинное удовольствие от размеренных поглаживаний по полосатой спине. Он, Чуя, встал, подошёл немного ближе к лицу Осаму и улёгся на его груди. Рука аккуратно переместилась за питомцем и продолжила поглаживать мягкую шерсть, кое-где запуская пальцы в неё. Котёнок, которого Дазай назвал Чуей, даже размерами с ним схож, тот же малыш, который, кажется, напоминал сейчас очаровательный комочек рыжей шерсти. Домашний любимец лишь мурлыкал в ответ, не прекращая всё с той же внимательностью смотреть хозяину в глаза. Улыбка стала куда шире и теплей. Продолжая улыбаться, юноша гладил своего кота по голове, по спине, слушая, как тот мурчит и наблюдая за тем, как он от несказанного удовольствия закатывает глаза и переворачивается на спину, и рука доброго хозяина тут же начинает поглаживать живот питомца, украшенный причудливыми полосками. Глаза Осаму медленно закрылись, и тот погрузился в небытие. И вновь солнце бьётся в комнату сквозь полуприкрытое окно. Вновь привычные песни птиц, вновь отвратительный лай декоративной собаки, опять писк разгневанного ребёнка за окном. Но что-то не так. Во-первых, Дазай обнаружил, что он не у себя в спальне, и, совсем ничего не поняв, перепугался. Правда, затем вспомнил, что заснул вчера вечером в собственной, к его счастью, квартире. Во-вторых, на груди ощущалось приятное тепло: разлепив сонные веки, Осаму обнаружил, что сейчас на его груди дремало рыжее чудо, совершенно спокойно устроив мордашку на совсем маленькой лапке. Невольно улыбнувшись, он захотел было погладить питомца, но уж очень побоялся разбудить, и решил дождаться самостоятельного пробуждения Чуи. Ждать приходилось ему долго. Уже все конечности затекли, ведь одно неосторожное движение — и сладкий сон питомца нарушен. Но парень уже начинал ощущать голод, и неприятное ощущение в ногах и руках откровенно говоря его добивало. Он медленно-медленно снял животное со своей груди и аккуратно уложил на диване, надеясь, что кот не проснётся, но стоило забинтованной руке лишь коснуться рыжей шерсти, как голубые глаза распахнулись. Дазай чертыхался про себя, но, уложив явно удивлённого котёнка, он пошёл в ванную. Умывшись и приняв душ, он, словно ошпаренный, понёсся на кухню, но по-прежнему старался как можно тише, чтобы не разбудить свое пушистое чудо, которое, как оказалось, и не спало уже, ведь оно обнаружилось сидящим около красной керамической миски. Небесно-голубые глазёнки с любопытством смотрели на хозяина, что сейчас агрессивно копался в холодильнике, явно в поисках чего-то съедобного. Он долго сидел и смотрел, пока не поднялся и не подбежал к свисающей длинной штанине Осаму, вцепляясь в ткань он понемногу забирался и, когда подобрался уже к самому плечу хозяина, «потерял управление» и съехал вниз, громко стукнувшись о пол, и кот, испугавшись резкого звука, подпрыгнул и унёсся куда-то вглубь коридора. Дазай только усмехнулся и продолжил смотреть в холодильник. Рыжий шалун вернулся в кухню к Осаму только тогда, когда тот уже нарезал белый хлеб, и, явно желая привлечь своё внимание к себе, кот пискнул что-то невнятное, но явно просящее, на что юноша реагировать не спешил, уж очень увлекшись готовкой омлета. Мяуканье послышалось вновь, став куда настойчивее, а реакции парня всё так же не было. Последовала она лишь тогда, когда он заприметил рыжую морду на столешнице. — Эй, плита — не место для всяких рыжих котят, Чуя Накахара! Котёнок подошёл поближе к плите, на которой неприятным для него шумом скворчала сковородка, но забинтованные руки заботливого хозяина предотвратили попытку суицида своего питомца, явно норовившего влезть в эту самую сковороду и прожариться до хрустящей корочки. — Слизень, не лезь, скоро и ты есть будешь, — Дазай на секунду отвлёкся от готовки и повернулся к коту, и, получив в ответ лишь укоризненный взгляд голубых глаз, продолжил своё дело. Укоризна в его взгляде вовсе не была поддельной. Острые когти вцепляются в голую щиколотку, и Осаму визгливо вскрикивает, задирая ногу вверх. — Скотина! — лопатка с грохотом выпадает из рук парня на пол, и кот, пускай лапы неуклюже разъезжались, убегал. Остановившись посередине коридора, Дазай смотрел на торчащий трубой рыжий хвост, грозно поблёскивая глазами, но вдруг, отчего-то резко растеряв всякий интерес к животному, вернулся к еде. Вот, вилка оказывается в руках юноши, он накалывает ей лакомый кусочек ещё горячего омлета, и он, немедля, отправляется в рот, но что-то не так. Парень тут же давится и понимает, что во рту у него куча шерсти. На всю квартиру раздалась матерная ругань, а затем и звуки царапающих линолеум когтей. — Я больше не буду тебя кормить! — возмущению Дазая предела не было. — Ещё раз мне напроказничаешь — выставлю за дверь, а того лучше, за шкирку и через окно. Ясно?! Казалось, взгляд большущих голубых глаз изменил свой тон на более жалобный, и кот, похоже осознал свою участь. Тяжело вздохнув, Осаму выбрасывал испорченный завтрак. Он, растерявший аппетит, решил провести выходной, поглядывая на пустующую шторку уведомлений, надеясь на то, что кто-то просто забыл поздравить его вчера, и поздравит с прошедшим сегодня. Парень лежал на своей кровати, поглядывая то в потолок, то снова судорожно в телефон, пока за окном на небосводе не показался закат. Одиночество проедает изнутри жгучей кислотой. Неприятно колет, режет, пронзает тупой болью самое сердце, что вот-вот окончательно износится и просто прекратит свое бытие. Об этом Дазай мечтает. Мечтает просто безболезненно умереть, не чувствовать больше боли. Но, неясно для чего, всё ещё мучит себя одними и теми же мыслями, одной и той же странной болью. Он живёт, чтобы наконец встретить человека, который избавит его от желания умереть. Он ждёт этот лучик солнца, кусочек света, отнявший у темноты свою долю, пускай хотя бы ненадолго. Что это? Звук уведомления? Быстро взяв телефон в руки, он с надеждой включил его и увидел какую-то малоинтересную рекламу, простой спам. Парню захотелось кинуть телефон об стенку, да посильнее, так, чтобы он в мелкие осколочки разлетелся, так же, как и всего его надежды. Какой же он идиот, раз в очередной раз верит в то, что кому-то вообще нужен. Тихий скрежет ногтей по полу, а затем и появление рыжей мордочки в дазаевской постели не заставили его покинуть прострацию. Он вышел из оцепенения лишь тогда, когда снова ощутил тепло где-то в районе груди. Такое уютное и сладкое тепло, что слабая улыбка тусклым светом озарила губы Осаму. Снова голубые глаза, снова мягкая рыжая шерсть. И снова ощущение какого-то удовольствия, заглушающего на миг неприятные мысли. Отчего-то понемногу вселяется в его душу чувство нужности. И теперь, поглаживая густую полосатую шерсть, Дазай засыпал.***
Раздался визг будильника. Только не снова, не сейчас, пожалуйста! Из кровати послышался недовольный стон, и, стоило юноше открыть глаза, как тот вновь увидел перед собой рыжую морду, посапывающую ближе к изголовью кровати. Проведя рукой по лицу и зевнув, щёлкнув челюстью, Осаму сел на кровати и спустил с неё ноги вниз. Какой сейчас год? Так и не ответив самому себе на вопрос, он поднялся на ноги и побрёл в сторону ванной. Дазай никогда не любил вставать по утрам, а потом идти на работу. Хочется растянуть уютные выходные на подольше, а лучше на всю жизнь. Холодная вода приятно ласкает лицо, взбудораживая сонный организм. Завтрак кажется пресным и вовсе не таким вкусным, каким он бывает по выходным. Буквально впихнув в себя немного недожаренную яичницу, парень поплёлся в спальню. Сегодня вновь предстоит рабочий день, опять придётся натягивать на себя маску идиота. Этих выходных настолько мало… Ноги, словно отдельно от юноши, несут его по направлению к агентству. Он морально готовит себя к тому, что сейчас придётся доброжелательно улыбаться, делать из себя дурачка. Но за столько лет он привык. Появившись в здании, оно тут же загудело поздравляющими с прошедшим праздником криками. Дазай только натянуто весело улыбался и благодарил каждого, и вскоре Куникида собрал всех членов боевого детективного агентства для очередного собрания «первой важности», на которое, вообще-то, Осаму мог и не идти. — Рад вас видеть, — начал Куникида, прочистив горло. — В особенности рад видеть Дазая, который мои собрания, вне зависимости от степени их важности, сроду не посещал, — Осаму только закатил глаза на речь занудного коллеги. — У нас появилась информация о пропаже члена портовой мафии. И это не было бы столь важно для нашего агентства, если бы мафия не подозревала нас в похищении драгоценного сотрудника. — Ну и чем он так драгоценен? — Кенджи явно не особо заинтересовался. Дазай полностью сосредоточился, стоило ему услышать хоть какое-то упоминание организации, в которой тот когда-то работал. — Пропал глава исполнительного комитета, Чуя Накахара. Осаму ухмыльнулся. — Так вот, коллеги. Я рассказываю вам об этом для того, чтобы вы были на чеку. Нам было бы полезно знать обо всём заранее и быть всегда на шаг впереди, так что, Дазай, даже не начинай ныть, что лучше бы ты не приходил ради такой бесполезной информации. Ухмылка с лица сползать всё так же не собиралась. Пропажа бывшего напарника и обретение нового такого же у себя дома, откровенно говоря, веселит его. Очень интересное совпадение. Дазай смотрел в одну точку, скалясь, размышляя, пока Куникида не дал приказ сесть за нудные отчёты. Ну вот, опять. Устраиваясь на мягком кресле поудобнее, он вертел в руках погрызенный карандаш. Кому вообще мог пригодиться рыжий карлик? Почему мафия подозревает именно детективное агентство? — Работай, Дазай, — опять эти наставления Доппо. На удивление, это помогает, и он тут же берёт бумажку и пишет на ней что-то кривым почерком. Читая, где-то перечёркивая или дописывая, он потерял счёт времени, и лишь тогда, когда он взялся уже за пятую бумажку, удосужился взглянуть на время: рабочий день вскоре завершится. — Ну как ты тут, Дазай? — Наоми заглянула к нему и поставила на стол кружку с горячим кофе. — Отлично, спасибо. — Как там твой котёнок? Какой же он очаровашка, правда? — умилённо закатив глаза и сложив ладони вместе, она взглянула на Осаму с искренним интересом. — Цветёт и пахнет. Недавно из-за него попробовал на вкус коврик в ванной и омлет со вкусом шерсти. С таким чудом точно многое попробуешь, — парень усмехнулся. — А как ты его назвал? Дазай замялся. Ну не сказать же ей напрямую? Она подумает, что он сумасшедший, двинутый на своём бывшем напарнике из мафии идиот. Но и соврать будет неправильно. Хотя… — Рыжик. — Рыжик? — аккуратные брови девушки поднялись вверх. — Так банально? — Ну почему же. Даже если банально, то очень мило! — Ну конечно, Дазай! Ваш выбор, ничего плохого не говорю, — молвила девушка, заикаясь. Пожелав удачи, она насовсем удалилась от него. Осаму умеет врать. Тяжёлая входная дверь издала тихое поскрипывание, а затем и щелчок ключа в замочной скважине. Дазай остановился посреди прихожей, вздохнул, а затем принялся стягивать с себя мокрый плащ и не менее мокрую обувь. С тёмных красивых локонов капала вода, и сейчас на полу образовалась целая лужа, и Осаму, полностью это проигнорировав, прошёл дальше по квартире, прямо в свою спальню и упал лицом в незаправленную постель. Плевать, что одежда мокрая насквозь, плевать, что он так скоро простудится. Плевать. Тучи, так внезапно затянувшие небо и сделавшие всё вокруг таким серым и тусклым, сейчас и являлись причиной появления огромных луж на дорогах, людей с зонтами и весёлых ребят в резиновых сапожках. Осаму зонт не брал, но он не очень пожалел об этом, не видел совершенно ничего такого в том, чтобы до нитки промокнуть, прочувствовать своей кожей каждую холодную каплю, упавшую с неба. Они пробирают до мурашек, приятно охлаждают, а затем и заставляют полностью продрогнуть. Заставляют продрогнуть кого угодно, но не Дазая, и так продрогшего внутри из-за тоскливого и уже порядком надоевшего одиночества. Как же больно возвращаться домой и понимать, что тебя никто не ждёт. Понимать, что никто даже не спросит, несильно ли ты промок, не спросит, как дела на работе. Этого не будет. Опять он об этом думает. Опять. Кое-как отодрав голову с постели, он пошёл в ванную. Буквально сдирая с себя мерзко прилипшую к телу белую рубашку, он торопился, наконец, избавиться от бинтов со своих рук, взять в руки лезвие и… На пороге ванной показался полностью мокрый рыжий котёнок, смотревший так недоумённо и по-человечески, что Осаму от удивления выронил из рук тонкое лезвие, с лязгом ударившееся о плитку. Он тут же спускается на корточки к коту, касается его шерсти рукой, и кисть без таких привычных бинтов тут же становится мокрой. Шустро поднявшись на ноги, он взял полотенце и укутал мокрое животное в него, держа на руках и прижимая к себе. Он вышел из ванной и, сев теперь уже на диване, вытирал котёнка с заботой, боясь, что тот окончательно замёрзнет и простудится. — Чуя, как тебя угораздило изваляться в луже в прихожей? — он смотрел с волнением. Кот, вздрогнув всем телом, неотрывно смотрел на своего хозяина большими голубыми глазами. — Вот так… — приговаривая, Дазай вытирал маленькую рыжую голову, поглаживал спину и бока, что тоже были насквозь мокрыми. Животное тряхнуло головой, сбрасывая с себя капли воды и Осаму довольно улыбнулся, глядя на это маленькое рыжее чудо. Оставив полотенце на том же диване, Чуя сидел на коленях, мурча, словно песенку, своему хозяину. А лезвие так и осталось лежать на полу вместе с мокрой рубашкой и бинтами. Кот поднялся на лапы и вскоре спрыгнул с колен парня, а тот отправился в спальню, переодеваться в уютные домашние вещи. Хотелось поскорее заварить горячего кофе с булочками и почитать любимую книгу. Вечер казался уютным, больше не был одиноким и таким грустным, каким он бывает после каждого рабочего дня. Но почему? Дазай остановился посередине кухни с пустой чашкой в руках. О том, что этот жалкий вредный котёнок помогает ему справляться с одиночеством было тяжело думать, но Осаму казалось, что его жизнь значительно изменилась, стоило лишь в ней появиться рыжему коту. И она изменилась в куда лучшую сторону, ведь, что только что произошло? Юноша бросил лезвие, не оставив ни одного свежего пореза на ещё незаживших предыдущих, и настроение стало куда лучше, на душе стало теплее. И что же такого с ним делает это животное? Снова напомнив о себе, Чуя потёрся головой о ногу парня и издал очевидно голодный звук. Поставив на плите чайник, Дазай достал мешок с кошачьим кормом, и, наполнив миску до краёв, сел за стол и пристально наблюдал за стремительным исчезновением еды из тарелки. Иногда он вовсе не похож на Накахару. Слишком ласков и мил для того, чтобы быть Чуей. Хорошо, что это не Чуя, и это в помине не может быть он. Кофе терпкий, он ласкает язык, оглаживает приятной теплотой и Осаму в наслаждении закрывает глаза. Но что же можно вкусного съесть к кофе? Лишний раз глянув в холодильник и не обнаружив там совершенно ничего, Дазай сел обратно за стол и продолжил пить. В магазин идти было лень, так что он обойдётся. Из самой дальней комнаты послышался шум, причём так неожиданно для Осаму, что он поперхнулся горьким кофе. Поставив чашку обратно на стол, он вскочил и побежал через всю квартиру, спугнув «преступника» и он тут же сбежал с места преступления. На красивом светлом линолеуме валялись тёмные осколки глиняного горшка и небольшая горка земли, из которой кое-где показывались тонкие корешки, а сверху земляного холмика — красивая сиреневая орхидея. Единственный цветок во всей квартире парня, который он специально отнёс на самую высокую полку, чтобы эта рыжая бестия — не дай бог — не вывернула. Как этот кот туда вообще забрался?! Дазай готов был вернуть свои мысли о том, что котёнок и слизень мало схожи, назад. Орудуя веником и совком, он осторожно убирал песчинки с пола, и, с горечью глядя на цветок, отправил его туда же, за всеми корешками. Тяжело вздохнув, юноша поднялся и направился к мусорному ведру. Осаму хмыкнул и вытряхнул всё содержимое совка, слушая, как глиняные осколки бьются о стенки пластмассового ведра. — Чу-у-уя-я-я! — взревел на всю квартиру суицидник, грозно топая в поисках кота. Тот, словно ошпаренный, помчался из дальнего угла квартиры куда смог, пока сильная аккуратная рука, сейчас без бинтов, не схватила кота за шкирку и не подняла на уровне глаз высокого хозяина. Жалобный взгляд, цветом словно нежные незабудки, упёрся в Дазая. Он явно отражал надежду на лучшее, но Осаму, увидев такое, ничуть не смягчился. Это он сейчас должен жалобно глядеть, ведь чья же орхидея сейчас в мусорном ведре оказалась?! Парень, держа животное одной рукой, принялся трясти длинным указательным пальцем второй прямо перед его мордочкой, отчитывая. — Накахара, слизень, проказливая бестия! Это была моя любимая орхидея! Зачем же ты так с ней? Специально туда лез, чтобы её к чертям вывернуть? Ещё раз испортишь хоть что-то в моей квартире, уже выверну тебя я, как тот же жалкий цветок. И не стыдно тебе?! Котёнок понуро опустил голову. Если судить по виду, он действительно чувствовал вину перед своим хозяином. Или так лишь кажется? Этот чёртов кот настолько хороший актёр? Дазай опустил Чую на пол и ушёл в кухню, заварить новую чашку кофе — парень и сам не понял, как он стал зависимым от американо. Тот погнался за ним, цепляясь за широкие штаны. Юноша только спокойно тряхнул ногой и сел за стол, глубоко вздохнув, пока кот сел где-то в коридоре. Ребята из агентства намеренно ему такого зверя подсунули, похоже. Рыжее чудовище, стоило только Осаму о нём подумать, тут же примчалось и потёрлось о голую щиколотку пушистой мордочкой, словно прося прощения у великодушного хозяина, который слишком любит животных, чтобы их бить. Юноша снова выдохнул и подхватил рыженького котёнка на руки. Устроив питомца на плече, придерживая второй рукой и медленно поглаживая, он прикрыл глаза. На такое милое чудо невозможно злиться слишком долго… Услышав тихое урчание животного, Осаму отчего-то ощутил спокойствие. И вот только теперь парень понял, почему. Ведь без этой рыжей бестии, без чудища, без его проступков квартира ощущалась холодной, одинокой и неуютной. Ванная кишела ободранными бинтами, кое-где висели алые капельки, в раковине валялось окровавленное лезвие. А в самой ванне лежал Дазай, который просто надеялся заглушить боль от одиночества, от собственной ненужности и бесполезности. К чему такая жизнь? Без этой рыжей сволочи квартира не наполнялась шумом, в ней царила тишь, что не умиротворяла, а скорее угнетала. Давила так, что хотелось разреветься. Стоило котёнку неожиданно появиться в пустой квартире, как всё здесь словно ожило: солнце всё чаще заглядывало в окна, всё чаще бросало тёплые лучики на стены, ведь теперь уж Осаму не ленился раскрывать шторы. Здесь будто всё задышало, стало уютно и легко, спокойно и приятно. Дом словно стал домом. Родным и простым. Кухня вновь наполнилась пряным ароматом кофейных зёрен, а юноша всё никак не может отвлечься от Чуи, умиротворённо устроившегося на его плече. Осознание того, что он действительно привязался к озорному котёнку, почему-то было таким сладким и неожиданно поражающим. Всё так же с котом на руках, парень сидел, понемногу отпивая горьковатый напиток.***
Каждый день ощущая всю ту же тупую боль в измученном изношенном сердце, ты начинаешь привыкать к ней, в какой-то степени начинаешь наслаждаться. Наслаждаться, оставляя порезы на предплечьях, наслаждаться, крича, впиваясь ногтями в собственные кисти рук, так, что без красных следов не отделаешься, наслаждаться, издавая беззвучный крик в подушку и рыдая, как сопливая девчонка. Наслаждаться этой болью. Без попыток её заглушить ты не можешь поначалу, а затем, чем дольше ты чувствуешь себя подавленно, тем лучше ты понимаешь: сладкая боль — и есть единственное наслаждение в этой жизни. Это то, ради чего стоит существовать, но Осаму не понял этого сразу. Ему ведь так хотелось принять неуютные, но крепкие объятия смерти, хотелось отдаться ей целиком, просто чтобы не ощущать этого больше никогда в жизни. А затем Дазай понял, что всё это бесполезно, зря и бессмысленно. Когда больно — это хорошо. Когда больно — это невероятное удовольствие, разве не так? Так и было, пока кое-что новое не объявилось в жизни юноши. Точнее, кое-кто. Голубые глаза горят, пока мелкая, чуть заметная зелёная крапинка утопает в языках нещадного пламени, и Дазай, захлёбываясь, тонет вместе с ней. Нос и щёки усыпаны веснушками, будто солнце случайно просыпало мелкие лучи на его лицо. Причудливые рыжие кудряшки обрамляют худое лицо, выпрыгивают и образуют интересные волны. Копна рыжих волос, связанных в хвост водопадом спускалась с плеча. Ещё одна курчавая прядка лезет в глаза, задевая рыжие, будто светящиеся ресницы. Будучи напарниками, они всё больше сближались, пускай Чуя всё так же оставался холодным, чёрствым и отстранённым по отношению к Осаму. Сражаясь с ним плечом к плечу, Дазай всё больше доверял всего себя этому человеку. С каждым новым заданием становилось всё сложнее, но он был уверен: они пройдут всё, что угодно, просто потому, что он рядом. Сам того не понимая, он эмоционально привязывался всё сильнее. О чём парень очень пожалел, ведь… Жизнь свернула не туда и пошла наперекосяк. Одиночество. Холод. Уход из мафии. Дазай опять совсем один и опять надеется на свою скорую смерть. Он понял, что потерял то, ради чего жил, понял, что больше не сможет так. Он снова убивает и калечит себя. Не только внутри, но и снаружи. Не боится ранить себя, порез за порезом пытаясь угомонить разбушевавшуюся боль. Таблетка за таблеткой, надеясь на скорый конец его страданий. И они ведь и впрямь кончились, и заменились истинным наслаждением. Дазай вновь вспомнил, насколько же приятно удовольствие от боли. Металлический привкус крови во рту, когда он снова прокусил губу, немного возвращает его в себя. А что может чувствовать сам Накахара от того, что Осаму так трусливо предал его и сбежал? Он сомневался, что он соскучился, но был уверен: он зол на него и без зазрения совести ненавидит. Предатели не должны быть рядом с Портовой Мафией. Слеза съехала вниз по щеке. Нельзя плакать. Осаму не какая-нибудь там сопливая девчонка, он взрослый парень, он не плачет, нет, он не может!.. Он сдался. Поддался воле своих чувств, давящих на горло, подгоняющих туда тугой комок. Глаза жжёт и со щеки падает солёная капля. Это не слеза! Это жидкие чувства, жидкая боль. Солёная на вкус, отдающаяся горечью во рту. Парень сжался и закрыл лицо руками: ему стыдно. Ему стыдно перед собой, ведь сейчас он рыдает, как полнейший слабак, ему стыдно перед его напарником, ведь он бросил Чую, стыдно перед всей Портовой Мафией. Руки нещадно трясёт, солёный привкус «жидкой боли» смешивается со специфическим вкусом крови. Такой слабак. «Соберись уже!» Воспоминания сами собой бьются в затуманенный горечью разум. Прошло столько лет, а Дазай всё так же больше всего в жизни радуется лишь боли. Физической или моральной — плевать. Так продолжалось ровно до тех пор, пока не наступил очередной день рождения юноши. Только получив подарок от коллег, он и не надеялся на то, что ему станет легче, но, стоило ему увидеть в озорном животном бывшего напарника — он почувствовал, как приятное тепло разливается внутри него. Чувство, будто он вернулся, он не зол и готов доверять ему дальше не покидало парня и с каждым днём всё больше радовало его. Пускай он и понимал, что это лишь иллюзия, но жить становилось всё легче, он научился, наконец, видеть счастье в чём-то, кроме боли. Осаму научился видеть счастье в своём проказливом питомце и чертовски к нему привязался. И теперь, стоя в одном лишь домашнем халате после освежающего душа и готовя яичницу, он чувствовал себя спокойно. Пока в дверь не постучали. Густые брови поползли вверх. К Дазаю сроду никто не ходит, да ещё и в такую рань. Подойдя к двери, он уткнулся в глазок: перед дверью стояли Чёрные Ящерицы воплоти. В полном составе, причём: Гин, Тачихара и Хироцу. Вопросов стало ещё больше. Но Осаму не открыл, чем чуть не поплатился. Ещё чуть-чуть, и дверь выбили бы силой, но Дазай вовремя поддался их настойчивости. И теперь уж Чёрные Ящерицы стояли в боевых позициях, прямо в прихожей парня. В одном домашнем халате, он облокотился на стенку плечом, скрестив руки на груди. — Зачем пожаловали, ребята? — юноша ухмыльнулся. Из дальней комнаты послышался шорох и скрежет когтей по линолеуму. Кажется, Чую заинтересовало происходящее. — Где твой кот? — спокойно спросил Мичидзо, неподвижно стоя. — Какой ещё кот? — Осаму приподнял бровь и больше уже не улыбался. Он делал вид, что никакого кота у него нет вовсе, ради его же, Чуи, блага. — Рыжий кот, которого вам подарило Боевое Детективное Агентство, — сквозь зубы прошипел Тачихара, поджимая губы. — Тише-тише, Тачихара, — начал Хироцу спокойным баритоном, положа руку на плечо напарника. — Если Дазай не хочет признаваться, мы его выну… — Зачем он вам? — Осаму перебил Рюро. Сердце колотилось: он боялся за своего питомца. — Я же знаю, что вы, звери, можете сотворить с животным что угодно. С минуту постояв в молчании, толпа разразилась смехом. — И это говоришь нам ты, Дазай? Сам уже забыл, кем ты был и чем занимался? Забыл, сколько крови на твоих руках? — Хироцу, пускай и улыбался, был действительно серьёзен. Парень стоял молча, исподлобья глядя на незваных гостей. Он точно никому не отдаст своего домашнего Накахару, что бы они сейчас не сказали. Старик бесцеремонно прошёл внутрь квартиры и собирался уже завернуть в сторону спальни, как вдруг Дазай рванул и прижал его к стене, схватив за шею. Растеряв внимательность из-за волнения, он слишком поздно вспомнил о том, что кроме Хироцу здесь ещё двое из Портовой Мафии. Немедля, Гин и Тачихара открыли дверь в спальную комнату парня. — Вы не можете так просто зайти в мою комнату и забрать моего кота! — орал юноша, выпуская из рук шею старика и Дазай уже стремится сразиться с остальными ящерицами, но он опоздал, и Чуя, повиснув на руках Гин, только распушился и стал брыкаться. Тщетно. Воспользовавшись оцепенением Осаму и способностью Рюро, Дазай уже лежал на полу, прибитый к стене огромной силой. Тот с трудом поднялся и попытался вернуть себе кота, но старания были совсем напрасны, и он тут же был отправлен в другой конец квартиры и знатно припечатан к стенке вновь. Уходя, троица победно ухмылялась. Осаму не мог и шевельнуться от бури эмоций внутри него и тянущей боли в конечностях, и потому лишь обессиленно и хрипло спросил: — Зачем? — Зачем? — переспросил Хироцу. — Затем, что твой кот — это Чуя Накахара, видоизменённый вражеской способностью. Чёрные Ящерицы покинули его квартиру, хлопнув дверью, а Дазай так и сидел на полу. Глядя в одну точку, не моргая и не отрываясь, он сидел и отказывался воспринимать то, что произошло. Дазай кое-как проковылял в спальню и лёг на кровать, раскинув руки, где несколько минут назад лежал рыжий котёнок и умывал мордочку, сначала вылизывая свою лапку, а затем тщательно разглаживая каждую шерстинку на мохнатой голове. Эта комната уже пропахла рыжей бестией. Парень хмыкнул. Ему уже пора на работу, он явно опаздывает, но сил, что моральных, что физических, совсем не осталось. Осаму опять больно. Зачем пытаться жить с чистого листа, если лист и до него от и до испачкан кровью и слякотью? Стоит ли ему жить в промозглом одиночестве? Стоит юноше обрести счастье, как оно куда-то ускользает от него. Неужели он настолько недостоин быть счастливым человеком? За жалкие две недели, которые Дазай провёл с котёнком по имени Чуя, он жутко привязался, кошмарно полюбил своего питомца. Он был тем, кто спасает его от одиночества, был тем, кто может заглушить в нём всю боль, что копится годами. Парень и сам не осознавал, насколько ценил это рыжее чудовище, пускай оно крушит всё вокруг. Он простил ему, когда кот испортил завтрак, он прощал, когда он сотню раз исцарапал юноше ногу в кровь, он простил, когда котёнок разбил горшок с любимой орхидеей. Осаму готов был простить простому худощавому рыжику всё, лишь бы только он оставался рядом. Ведь из-за него же он бросил лезвие, стоя уже с ним в руках в ванной, из-за него же он почувствовал себя нужным и ценным, и хотел, чтобы кот и сам понимал, как он важен для своего хозяина. И что он имеет теперь? Трое мафиози украли у него самое дорогое, что было в его жизни. Забрали Чую, и Дазай, лёжа на полу и имея возможность лишь наблюдать, как они уходят с ним на руках, понимает, что они отнимают частичку его души. Насильно отрывают от него, отчего он готов кричать, орать и разодрать в клочки каждого из Ящериц. Забрали жалкое животное, которое явно упиралось и напугано поджимало длинный хвостик. «Затем, что твоя кошка — это Чуя Накахара, видоизменённый вражеской способностью». Да что он за чушь вообще сморозил? Разве бывает такая способность, чтобы превращать людей в котят на настолько длительное время? Это он сказал просто для того, чтобы Осаму от него поскорей отвязался! Не может же этого быть… Дазай не верит его словам. Это же Портовая Мафия, это же старикашка Рюро Хироцу, он мог схитрить, как угодно. Нельзя доверять всем и сразу. Юноша, так и не приготовив до конца свой завтрак, полежал ещё немного, чтобы боль в ногах и руках хотя бы чуть-чуть унялась, оделся и вышел на работу, и пускай на душе пустота, играться в клоуна он мастер, так что всё будет в порядке и ни у кого вопросов возникнуть не должно. Ну, это если не рассказывать о произошедшем коллегам, но всё же, поделиться хотя бы с Куникидой он намерен. Осаму вошёл в офис и, крикнув по обыкновению «доброе утро», сел за стол, на котором валялась прежняя или даже большая, чем раньше, куча бумажек. Только парень принялся за отчёты, как перед глазами показался злющий Доппо. — Почему ты опоздал? — он раздражённо вздохнул и поправил очки. — А что? Опять собрание «первой важности» провёл? — язвил Дазай, находясь явно не в лучшем расположении духа. — Хотел сказать, чтобы ты выдохнул. Хотя, ты и так не напрягался. Но глава исполнительного комитета Портовой Мафии нашёлся и с нас все подозрения сняты, — Доппо уже развернулся, намереваясь уйти, но… — Стой, — попросил Осаму. — Я тоже кое-что расскажу. Сегодня утром ко мне вломились Чёрные Ящерицы и забрали моего кота, со словами: «Твой кот — это Чуя Накахара под воздействием способности». Коллега Осаму, будучи повёрнутым к нему спиной, стоял истуканом. Юноше даже показалось, что он слышит, как медленно скрипят шестерёнки в голове Доппо. — И ты им не противостоял? — он развернулся и вновь подошёл к рабочему месту Дазая и опёрся на стол руками. — Я… Я храбро сражался. Но их было трое, а я — один, так что готов признать, что они одержали победу, но я намерен отомстить! Да и напали они с утра, спросонья сражаться труднее, сам понимаешь, дружище! — он оправдывался, но выглядело это жалко, несмотря на умелую актёрскую игру Дазая. Куникида задумчиво глядел в окно за спиной Дазая. Потом он прищурился и посмотрел на Осаму серьёзно. — Ты же и сам понимаешь, что это значит? Осаму кивнул. — Я почему-то вообще в это поверить не могу, ну никак. Мне кажется, это всё было обманом, чтобы я уже отвязался от них со своими тупыми вопросами. — А зачем им кот тогда? Парень замолчал. Об этом он не думал, всё равно наотрез отказываясь верить. — Мне стоит обсудить это с президентом. — сказал коллега, выйдя из кабинета. Когда Дазай глянул на наручные часы и, увидев на них полвосьмого, он слабо улыбнулся, отбросил от себя несчастную бумажку и покинул офис Боевого Детективного агентства. Не чувствуя ног, он шёл быстрым шагом домой, пересиливая в них тяжесть после битвы. Набрав полные лёгкие воздуха, парень выдохнул и закрыл глаза. Чуть заметно улыбнувшись, он чуть ли не побежал по тротуару, в свою квартирку, и на этот раз он почему-то уверен: его ждут. В спешке поднявшись на нужный этаж, он повернул ключ в замочной скважине три раза, открыл дверь и стал посреди пустой прихожей, не закрыв за собой входную дверь. Сначала он в предвкушающем ожидании стоял и думал, где же запропастился этот кот, а потом Дазай вспомнил что-то и закрыл обтянутую кожей дверь. Парень тут же не выдержал и, прижавшись спиной к ней, съехал вниз и сел. Он не понимал совсем ничего. Ноги, казалось бы, крепкие, но поддались давлению этого груза, вновь свалившегося на плечи юноши. Он опустил голову и смотрел в одну точку пустым взглядом. Не видя ничего перед собой, он думал о чём-то далёком от мира сего. Зачем искать что-то, за что можно уцепиться в жизни? Зачем искать счастье? Почему это счастье так легко исчезает из жизни Осаму? Зачем тогда вообще быть? Дазай запускает обе костлявые забинтованные руки в нестриженые патлы и закрывает глаза. Больше никто не будет ждать его дома, никто не будет лежать, умостив голову на его множество раз раненой груди. Никто больше не отвлечёт парня от мрачных мыслей, что преследуют регулярно. Больно надо. Юноша поднялся на ноги и, даже не разуваясь, зашёл в ванную. Он опёрся руками о раковину и, вздохнув, посмотрел на себя в зеркало. «Красавчик», — думал он. Это последний раз, когда я вижу тебя. Прощай». Осаму много думал о том, что давно пора распрощаться со своим прошлым. Но только сейчас он понял, что прошлое — часть его самого. Значит ли это, что пора избавиться от самого себя? Даже не включая свет в кухне, он наощупь нашёл упаковку с какими-то таблетками и вернулся в ванную. Дазай ответил на свой же вопрос положительно. Он не пожалеет. На этот раз точно получится! Таблетка ложится на язык парню, и он набирает полный рот воды из-под крана. Одна есть. Вторая. Он с лёгкостью глотает препараты. Третья. Четвёртая… Только после восьмой таблетки юноша теряет сознание, падая в ванну и проваливаясь в такую желанную кромешную тьму. Сколько времени он пролежал без сознания — не знает уж никто. Но стоило Осаму проснуться, как виски сдавливает дичайшей болью, в ушах стоит отвратительный писк. Дазай пытается понять, кто он и что вообще забыл в ванной, причём полностью одетый и даже обутый. Голову сдавливает с такой силой, что глаза нещадно щиплет и в их уголках скапливаются слёзы. Мерзость… На ватных ногах парень поднимается и пробует идти, но осознав, что в глазах потемнело, он цепко схватился за дверной косяк, надеясь, что такими темпами не упадёт и снова не отключится. Крепко зажмурившись, он жалел, что очнулся. Дазай схватился за живот и согнулся в три погибели, а затем из его желудка вышли все выпитые ранее таблетки. Лучше не стало. Кое-как дойдя до спальни, он, подойдя к незаправленной постели, тут же проваливается в мягкое одеяло и вновь в беспросветную тьму. Осаму не знает, насколько долго он проспал, учитывая то, что в конечном итоге просыпается на рассвете и от непрекращающихся звонков в дверь. Да что и кому вообще надо от Дазая?! Он недовольно стонет и хмурит брови, затем переворачивается на бок и прижимает подушку, лежащую рядом, к голове, надеясь на то, что от этого трель, раздражающая слух и вызывающая головную боль, прекратится. И, на удивление, прекращается! Но вместо неё раздаётся навязчивый и очень громкий стук, и сонному юноше кажется, что это ему по голове долбят. Да что здесь, мать вашу, происходит?! Он резко встаёт с постели и грозно топает, чтобы тот, по ту сторону двери, понял, что не стоит в эту квартиру звонить вовсе. Не помогает, ведь грохот только усиливается. А вот то, что он резко встал — было очень зря. В глазах потемнело, перед Дазаем всё покрылось тёмно-синими пятнами с желтоватыми проплешинами, виски сдавило болью и в ушах запищало. Слишком он стар для таких резких подъёмов… Несмотря на жуткий писк в ушах и то, что парня слегка подташнивает, он продолжает уверенно идти к входной двери, так же шумно топая, надеясь спугнуть постороннего. Бесполезно. Он забыл даже в глазок глянуть, и прикрыв глаза он поворачивает ключи в замке несколько раз и отворяет дверь, уповая на то, что он ударил ей в самую рожу незнакомца, притащившегося к нему под дверь полпятого утра и долбящий в его квартиру без перерывов. Открыв глаза, он видит рыжее расплывающееся пятно. Что?! Он потирает глаза и много раз моргает, не веря тому, что видит. Перед входом в его квартиру стоит парень-полторашка с огненно-рыжими растрёпанными волосами, лезущими в голубые глаза и красный нос; на его голове нелепая шляпка, которая уже съезжает куда-то набок. Парень вроде и одет солидно, но белая рубашка выпачкана прямо на груди чем-то бордовым — может быть, его любимым вином — и висит так, будто юноша не смог её заправить в свои брюки, но он честно пытался. Кожаные туфли казались бы шикарными, если только протереть их и помыть раз тридцать. Нет, правда, они были выпачканы настолько, что, казалось, парень пошёл танцевать вальс, но танцевал с каким-то кривоногим неумёхой и тот ему все ноги оттоптал, а потом он, пострадавший от никудышного партнёра, влез в какое-то болото по самое «не хочу». Перед ним стоит Чуя, он сам не верит в это, и причём в каком состоянии! Что с ним такое случилось, что он выглядит настолько уж неопрятно? Для Накахары это стыд, позор, и вообще непозволительно! Но вопрос в другом: какого чёрта он, Чуя, тут вообще забыл?! Они с минуту стояли, молча глядя друг на друга, как вдруг Накахара переступил за порог квартиры Осаму, и юноша всё понял по одному запаху. Он далеко не трезв. От него пасёт, как от алкаша из соседнего подъезда! — Привет, Дазай! Мы так давно с тобой не виделись, — задорно начал Чуя, широко улыбнувшись. Дазай только отшатнулся от парня, и отошёл на шаг, надеясь, что здесь этот отвратительный запах его не настигнет. — Нахрена ты сюда пришёл? — недовольный прерванным сном и удивлённый увиденным юноша начал с главного. Чуя шатается. Настолько пьян, что он еле держится на ногах, ей богу. — Ты как с гостем обращаешься? — бурчит тот, снимая грязную обувь, предварительно усевшись на полу и кинув свою шляпу туда же, хотя рядом любезно стоит стул. Он, Накахара, похоже, решил, что стулья — для слабаков. — Тебя сюда никто не звал. — Не звал, но я пришёл. Дазай раздражённо вздохнул и провёл обмотанной бинтами рукой по лицу. Ладно, помощь пьяненькому юноше стоит оказать, или хотя бы одежду нормальную дать, что уж там. Да и утром он ничего не вспомнит. Осаму закрывает входную дверь, щёлкнув ручкой. — Какой любе-е-е-езный, — весело тянул Чуя, когда юноша протянул ему руку, чтобы помочь подняться с пола. Помощь тот принял, крепко хватаясь и сильно шатаясь. Ноги совсем не держат. Дазай шептал матерные слова. Какого хуя вообще происходит, блять?! Не выпуская накахарской руки из своей, он повёл его в сторону ванной, чтобы этот пьяница уже увидел себя и умылся, желательно, холодной водой. Вот только Накахара настолько бухой, что он умудрился споткнуться и чуть не попробовать на вкус плитку и коврик в ванной Дазая. Осаму крепко держал его, чтобы не навернулся. Юноша уже, честно, не понимал, что надо было и сколько выпить, чтобы быть в таком состоянии. — Умойся, алкаш, — говорил он, Дазай, выпустив руку Чуи из своей. — Какой ты злой… — ворчал в ответ тот, включая кран трясущимися руками и всё-таки умываясь. Осаму опять вздыхает. Этого неугомонного надо срочно уложить спать, а иначе он расквасит себе нос о какой-нибудь дверной косяк, а потом разобьёт лоб, запнувшись о порожек. Дазай вручает Чуе в руки небольшую стопку с футболкой и спортивными штанами Осаму, чтобы гость переоделся и закрывает дверь. Через несколько минут ванная распахивается и перед ним показывается всё так же растрёпанный, но уже более аккуратный Чуя. Вся его грязная одежда осталась валяться на полу. — Пойдём, — Накахара хочет сказать что-то, но не успевает, ведь юноша расторопно тянет его за руку в спальню, молясь всем богам на то, что этот идиот не сломает себе ничего. И ему тоже. — Куда ты так торопишься? — невнятно спрашивает незваный гость. Он слабо сопротивляется, но Дазаю это нисколько не мешает вести парня в комнату. С горем пополам, Осаму всё же заставил Накахару лечь в кровать, хотя он и сопротивлялся: уж больно он, Чуя, раззадорен крепким алкоголем. Юноша надеялся, что раз он так пьян, он тут же уснёт, вот только надежды его разрушились вмиг, стоило парню прилечь рядом. Гость что-то совсем разошёлся: он хватает Осаму, который специально старался лечь с краю, за руку и сгребает его в охапку своими объятиями, сжимая так, что бедняга Дазай еле дышит. — Ты что… творишь?! — хрипит мученик, уповая на пощаду. Но этот рыжий монстр сдавливает в крепких объятиях его так, словно парень — его любимый плюшевый мишка. Чуя громко сопит прямо на ухо «плюшевого медведя». — Пообещай мне, что с тобой всё будет хорошо. Дазай опешил. Нет, не так. Дазай охуел. С чего вдруг Чуя просит Осаму обещать о таком? Да этот Накахара ненавидит его за предательство Портовой Мафии, Дазай зуб готов дать. Так что это за просьбы такие?! Они не виделись вне битв уже очень много времени, что за бред вообще он говорит? — Обещаю, — слова почему-то сами слетают с языка. Кажется, юноше просто любопытно, что пьяный в стельку Чуя ещё выкинет. — Я бы… я бы хотел, чтобы ты заботился о себе так же, как заботился обо мне. Ты ни разу меня не ударил, сколько я тут жил у тебя и что бы не натворил, — мямлит сонный пьяница. Что, блять?! Осаму не может найти слов. Что он несёт?! Разве они хотя бы когда-нибудь жили вместе?! Да если бы такое и было, оба уже на второй день совместной жизни передрались в пух и прах. Может, Чуе что-то такое приснилось? — Мы разве жили вместе? — А, ты ведь и не догадывался… Ещё лучше. Осаму ещё и не знал, что у него жил этот идиот. Он что, в бабайку превратился, а потом поселился под кроватью Дазая? Юноша никаких бабаек не боится! Наверное… Но рыжих бабаек-коротышек бояться точно не станет. Стоило только Чуе прижать его, Осаму, к себе, как сердце ухнуло куда-то вниз, стало шумно стучать, вызывая непонятные ощущения в животе, которые вроде и колют, а вроде и так приятно. Дазай не понимал, с чем это связано, но ему так нравился пьяный, но такой искренний тихий бубнёж бывшего напарника, лежащего совсем-совсем рядом. Он успокаивал его, низкий голос ласкал слух и вызывал волну мурашек вдоль позвоночника. Правда, Накахара несёт несусветную чушь… — Когда ты жил у меня? Чуя громко сопит. На миг ему, Осаму, кажется, что тот уже заснул, но ответ лежащего так близко собеседника не заставил себя долго ждать. — Тебе же Хироцу чётко сказал. Брови ползут вверх, глаза расширяются. Сердце ещё больше ускоряет свой ритм. Так значит, котёнок и вправду был Чуей?.. Но это же просто невозможно! Либо Дазаю это снится сейчас, либо Накахара настолько пьян, что уже и имена путает, и вообще, несёт полную чушь! Но не может же быть столько совпадений сразу… Да и не зря говорят, самый искренний человек — это пьяный человек. Осаму понимает, как же много лишнего увидел Чуя, пока был его питомцем. Увидел его страдания, метания, да он ведь… даже без одежды его видел! Вот это точно конец… — Ну и чего ты молчишь? — звенящее молчание, давящие на мозги Дазая тяжёлым грузом, разрывается тихим голосом Накахары. Он, Дазай, не может подобрать слов, чтобы что-то да ответить. Парни лежат почти неподвижно, лишь ощущается размеренное движение животов при дыхании, обдающим лица друг друга. Осаму ни за что себе в этом не признается — ему нравится так лежать, чувствуя тепло тела и дыхания Чуи. Дазаю уже наплевать: Накахара завтра ни о чём не вспомнит, учитывая его состояние. — Оказывается, ты был так близко всё это время. — Да, — хрипит пьяный парень. — И даже сейчас я рядом. И всегда буду, потому что люблю тебя. Сердце пропускает удар. Тело пробивает дрожью, по нему бегут стаи мурашек, покалывая в некоторых местах. И чувствуется, будто эти мурашки и к желудку Дазая пролезли: что-то так трепетно и приятно щекочет, что хочется взлететь. Дышать трудно. Кажется, его сердце, бьющееся так быстро, что, наверное, если прикрепить к нему спидометр, оно покажет отметку в двести километров в час, проникло в лёгкие и бушует там. Да как он… как он может говорить такие слова своему бывшему напарнику, врагу, предателю, да ебучей скумбрии, в конце концов?.. Юноша слышит мерное сопение. Кажется, Накахара наконец заснул, но от этого не легче. Почему всё так резко на него свалилось? Сначала оказывается, что Чуя всё это время был его любимым домашним питомцем, а теперь он признается ему в любви? Бред сивой кобылы. Чушь, брехня, ложь — слышать не хочется! Но сердце, провалившееся куда-то слишком низко положенного, хочет поверить. Надеется, что всё это — правда, не враньё и не сон. Может ли всё то, что он, Дазай, ощущает прямо сейчас, что-то значить на самом деле? Ему тяжело об этом думать. Хочется спать. Он сам и не заметил, как заснул следом за Чуей. Стоило парню раскрыть глаза, как в них стало навязчиво лезть яркое солнце. Ему казалось, что всё как и всегда, но затем он кое-что вспомнил и почувствовал неожиданное тепло в районе груди. Он сначала не совсем понял, внутри него это или снаружи, и Осаму опустил голову вниз. Каково же было удивление Дазая, когда на ней обнаружилась рыжеволосая кудрявая голова… Чуя тихо сопел, устроившись поудобнее на лежащем на спине юноше, так, словно он всё тот же котёнок, и вовсе не взрослый парень. Дазай был в замешательстве: как на это нужно было реагировать? Стоило ли спихнуть Накахару с себя, нарушив его сладкий сон и затем поплатиться всеми передними зубами, или подождать, пока парень проснётся? А может, стоило просто оставить его спать дальше и уйти в кухню? Последний вариант привлёк юношу больше предыдущих, и он тихо, медленно стал высвобождаться от разлёгшегося на нём тела. Чуя, правда, слабо запротестовал, сонно цепляясь в него руками, но Дазаю таки удалось покинуть комнату, как можно тише прикрывая дверь и на цыпочках добираясь до кухни. Стараясь не греметь посудой, парень решает приготовить себе и своему гостю омлет. Юноша остановился посреди кухни со сковородкой в руках. В его голове возник вопрос: а как он собирается это всё объяснить Накахаре, чтобы остаться целым и не побитым маленьким кулаком? С горечью вздохнув, Осаму поставил посуду на плиту и понял, что, кажется, потеря передних зубов или, возможно, носа, неизбежна. Так. А он, собственно, чем виноват? А вот это уже Чую волновать точно не будет. Он без лишних разговоров зарядит по недоумевающей физиономии кулаком, просто потому что. Сев за стол и приготовившись есть, Дазай услышал характерный щелчок дверной ручки. Тревога! Рыжее чудовище проснулось! Послышались медленные и очень тихие шаги, которые направлялись прямо к сидящему на кухне юноше: сердце замерло, а в животе сжался тугой узел. Не миновать беды… На пороге кухни остановился парень с растрёпанными рыжими волосами, небесно-голубыми заспанными глазами, очаровательными веснушками, рассыпанными по всем щекам и чуть-чуть на носу, с плеча немного съехала большая парню белая футболка, обнажая костлявую ключицу и шею с выпирающим кадыком, клетчатые штаны висят на бёдрах кое-как. Если судить по взгляду, Накахаре жутко болит голова, а ещё в ней плодится куча вопросов. — Утречко, алкоголик, — Осаму рискнул первый нарушить тишину. Чуя молчал какое-то время, а потом выдал со стальными нотками в низком хриплом голосе: — Пить. Дазай усмехнулся и любезно налил в стакан воды и подал Накахаре. — Могу предложить таблетки, чтобы голова не болела. Парень ничего не ответил и сел напротив Осаму. Выглядел парень явно потеряно и в какой-то степени даже виновато. — Рассказывай, — попросил он, не осмеливаясь поднять взгляда на собеседника. Дазай без всяких подробностей понял, о чём Чуя говорит. — Ты припёрся ко мне в квартиру ни свет, ни заря, бухой в хлам и в одежде, полностью в каком-то говне, а ещё от тебя жутко воняло спиртягой, — начал рассказ Осаму, а затем подумал: стоит ли рассказывать парню о его любовных признаниях и объятиях? Ладно, он решил быть честен и выдать всё, как и было. — Я попытался уложить тебя спать, а так как квартирка маленькая, пришлось в одной кровати тесниться, — он оправдывался. На самом деле, он боялся выгонять Чую на диван, а тем более самому туда уходить. Да и самому Дазаю уже очень долгое время одиноко, хотелось впервые за эти годы проснуться и увидеть кого-то рядышком… Он, Дазай, сомневался, что принял бы с таким же теплом в свою постель кого-нибудь ещё, кроме Накахары, но сам себе в этом не может признаться. — Ты меня сгрёб в охапку, обнял так, что я еле дышал, а потом стал меня умолять о том, чтобы я заботился о себе, рассказал, что, будучи котёнком я очень тебя любил и… — историю юноша не продолжил, услышав, как бедный Накахара подавился холодной водой. Парень только вскочил и постучал кулаком по спине Чуи, и кашель прекратился. — Не рассказывай дальше. Дазай пожал плечами, мол, ладно, и отломал кусок своего остывшего омлета и отправил к себе в рот. — Спасибо, что так любезно пригрел в своём гнёздышке, скумбрия. Ты крайне заботлив, — язвил парень. Осаму улыбнулся. — Надо же. А ночью так красочно мне рассказывал о своих светлых чувствах ко мне, — приврал Дазай. — А тут так со мной обращаешься. Ещё бы побил меня своими мелкими кулаками от нехуй делать и с красным от злости лицом сбежал, теряя тапочки. Ты у меня в долгу, слизняк. Чуя молчит, неясно отчего, но стремительно алея: либо от злости, либо от смущения. Осаму склонялся к первому варианту. — Завались, имбецил, — шипел сквозь зубы юноша. — Ты и сам понимаешь, что я был пьян и не понимал, что говорю. — А ты не знал, котёнок, что пьяные люди обычно очень искренни и честны? — Дазай ухмыляется, наблюдая за тем, как быстро закипает собеседник. Накахара опять молчит. Парень уже допил воду и со стуком поставил стеклянный гранёный стакан на круглый столик. Что движет Осаму прямо сейчас — он не знает, но он встаёт и подходит к сидящему Чуе и склоняется над ним, обдавая горячим дыханием с ароматом зубной пасты его щеку. Накахара только оцепенел и ошарашенно смотрит в одну точку перед собой. Дазай приближается к его уху и шепчет: — Ты не отвертишься. Удивлённый парень шумно сглотнул, прикрыв глаза, когда забинтованная рука коснулась щеки в веснушках и паре милых родинок, а мокрый язык проходится по ушной раковине. Делая это, в голове Осаму совсем пусто, а сердце упрямо бьётся и требует большего. Чуя не сопротивляется. Интересно, почему? Прекратив вылизывать ухо парню, он мазнул острым носом по щеке Накахары, вдыхая его аромат: горьковатый, совсем немного отдающий дорогим вином. Чуя часто дышит, а Осаму всё неймётся: он расположил вторую руку на другой щеке парня и смотрел в голубые глаза. Радужка по краям более синяя, а ближе к зрачку — бирюзовая, и Дазаю это настолько сильно нравится. Он любит голубые глаза. Но только эти голубые глаза, и ничьи больше, и понимает он это только сейчас. Осаму не выдерживает и прижимается своими изрядно покусанными губами к чужим. Язык проскальзывает внутрь рта Чуи, ласкает зубы и сплетается с языком Накахары. Он, Чуя, такой сладкий на вкус, чуть мятный… Он не пытается воспротивиться происходящему. Создаётся впечатление, что ему самому это нравится. Оторвавшись от чужого рта, Дазай, сбито дыша, вопросительно смотрит на парня напротив, ожидая хоть какой-нибудь реакции. Осаму всё так же держит его лицо в обеих руках, наблюдая за тем, как Чуя медленно моргает большущими глазами, изо всех сил стараясь осознать происходящее. Сначала Осаму просто улыбается глазами, затем и ртом, а потом и вовсе смеётся, зажмурившись и обнажив все свои белые зубы. Накахара часто поморгал и тряхнул рыжими локонами, а затем стал возмущаться: — Чего ты ржёшь, кусок идиота? — Ты бы себя видел, — заливаясь смехом, пытался объяснить юноша. — Вот вроде ты стал обратно человеком, но всё равно, как котёнок. Тебе не хватает ушей и хвоста сзади, ты бы его сейчас напугано поджал. Ты как, кстати, стал подарком на мой день рождения? Чуя зарделся, неловко улыбнувшись. — А ты на псину бездомную похож. Тощий и длинный пёс, только и лезет лизаться… — Ты же знаешь, что я ненавижу собак! — парень обиженно дует щёки и выпрямляет спину. Хмурит брови и в конце концов отворачивается, сложа руки на груди. Актёрище. Ему только в театральный. — И да, после битвы с каким-то идиотом из вражеской организации, из меня сделали котёнка при помощи способности, а потом меня подобрал с улицы какой-то парень и отнёс в приют. Придурки из вашего агентства решили взять в подарок для тебя, даже близко не подозревая о том, что это я, и я вообще к тебе не хотел! — не обращая внимания на возмущения, рассказывает Накахара. — Не настолько я плохой, чтобы меня остерегаться! — Осаму рассерженно замолкает. Тишина ещё несколько минут царит в помещении. — А я есть что-нибудь буду? — спросил Накахара, когда Дазай снова сел напротив него, всё в том же неприятном молчании доедая холодное блюдо. — Котятам кошачий корм полагается. У меня до сих пор остался. — Вот же ты псина… — Да я же пошутил! — Осаму сорвался с места и быстро положил в чистую тарелку немного омлета и поставил в микроволновку, сердито глядя на Чую, что уже доволен собой. Вскоре перед ним, Накахарой, стояло горячее блюдо. — Спасибо, мой верный пёс. — Захлопнись уже! — рявкнул парень, а затем, поумерив пыл, пожелал не подавиться. Юноша всё смотрел на Чую, поглощающего завтрак, и путался в своих мыслях. Его удивляло, что его враг и бывший напарник всё ещё не сбежал отсюда, предварительно начистив рожу Дазаю. Осаму всё думал о чём-то далёком отсюда, а потом тихо выдал: — Останься моим котёнком. Надо было видеть лицо Накахары, который от удивления вилку из рук выронил и глядел на парня напротив мягко говоря поражёнными глазами. — Я тебе на животное похож? — Похож. На такого милого рыжего котёнка с большими голубыми-голубыми глазами, — мямлил Осаму, мечтательно прикрыв глаза и устроив подбородок на своей ладони. — Ну уж нет. Мне у тебя не понравилось жить! Ты кормил меня редко и ругался на меня. — Как это, редко кормил? — Дазай всплеснул руками. — Да ты как свинья жрал, и так много, я боялся, как бы ты не стал огромным и жирным! И что, по-твоему, когда ты мне горшок разбил или завтрак испортил, я должен был тебя по головке погладить? — Мне всё равно не понравилось, — обиженно повторил Чуя. Дазай вздохнул и на выдохе попросил: — Тогда дай мне второй шанс, Чуя. Останься, — Осаму буквально умолял так театрально, что ему только не хватало на колени встать и лбом в пол упереться, сложив ладони вместе в просящем жесте. Собеседник сдвинул брови, сделав задумчивый вид и помычав, ответил: — Ну ладно, так и быть. Согласен. — О, я так счастлив, дорогой мой питомец! — драматично положив руку на грудь, он поднялся и подошёл к Накахаре. Он, Осаму, положил руку на плечо Чуи и продолжил: — А теперь пойдём вместе отмывать твои туфли и отстирывать от дорогущего вина твою не менее ценную белую рубашку. Дазай протягивает руку новому сожителю и тот, схватившись за неё, тянется в ванную прямо за Осаму. Отчего-то жить вместе бок о бок было приятно. Их словесные стычки, пускай они и говорят друг другу оскорбления, кажется, заставляют Дазая почувствовать себя спокойно и умиротворённо. Ему хорошо заниматься вместе бытовыми делами, будь то готовка или банальная уборка, а ещё он любил вместе спать. Желательно, в обнимку. Чуе нравилось лежать, устроив голову на груди Осаму, так же трогательно и мило, как он это делал тогда, когда был рыжим животным. Дазаю нравилось целовать и вылизывать, где придётся, и Накахара, в общем-то, не возражал и был, на самом деле, рад такой ласке. Не стоит долго думать, для того, чтобы понять, что просьбы Осаму «остаться», были ничем иным, как «я люблю тебя, будь ты котёнком или взрослым парнем», а согласие значило взаимность.