Задолго до войны Архонтов
Когда она пришла — не знал никто. Юная Архонтка, принявшая облик воительницы с белыми, точно снег, прядями в тёмных волосах, с узкими глазами, напоминающие по цвету играющий на солнце хрусталь, с тонкими, растянутыми в улыбке, губами, острым носом, с неидеальной горбинкой, и заостренными хрящиками ушей. Она выглядела несуразно, неидеальной на фоне старших Архонтов. Новая Крио Архонтка могла бы слиться со снегом, если бы не живой взгляд, не смех, похожий на весёлую капель, и, если бы не эта улыбка. Улыбка, от которой сердце смертных трепетало, и они просили прощения, любви и понимания. — Она любопытна, — говорила Гуй Чжун. — Она слаба, — насмехалась Мурата. — Она будет несчастной, — вздыхал Барбатос. — Она — начало конца, — смеялась Селестия. Царица срывала цветущий ландыш, стоя посреди проталин, и поднося аккуратные, точно сотканные из тонкого хлопка, цветы к лицу, слушала аромат и смеялась: — Я люблю вас! Когда-то она умела любить. Как богиня, как мать и сестра, как подруга, как верная соратница и как любовь. Она была олицетворением любви и поддержки, эмпатии и симпатии ко всему сущему. Моракса она заинтересовала. Скорее, как учёный, чем любовник, он изучал её поведение, внимал её речам, вдыхал аромат мороза и ели, когда проходил мимо. — Ты похож на каменного дракона! — Ты похожа на хрупкий лёд. Архонт наблюдал, как Царица, с открытой ко всему новому душой, скидывала аккуратные праздничные лодочки с покрытых следами обморожения ног, топталась на берегу моря, задолго до возникновении Ли Юэ, а после, аккуратно, самыми кончиками пальцев, касалась воды. Тонкая паутинка льда покрыла воду, становясь с каждой секундой плотнее и темнее, выдерживая вес Царицы. — Ты слишком беспечная. — Ты слишком серьёзный! Она убегала от него по воде, готовая отдать всю свою любовь этому миру. Он догонял её по ледяным следам, пытаясь защитить, как граненный мастером хрусталь.Сейчас
— Мистер Чжун Ли! — щелкая пальцами перед носом задумчивого Архонта, Люмин непозволительно громко звала мужчину по имени, стоя на границе города и тревожа вечерний лес и затаившихся птиц. — Мы пришли. Семья Тартальи была полна уюта, тепла и детей. Большие, по–детски чистые глаза смотрели снизу верх на брата и его спутников, впитывая образы для будущих рассказов в шалашах, в мечтах о битвах и спасении мира. — А ты совсем как наша Царица? — Тоня, привставая на носочках, смотрела на Люмин, ища её Глаз Бога. — Нет. Но я могу сделать так, — присаживаясь на корточках, путешественница выставила ладонь вперёд, морща нос и хмуря брови, сосредоточенно скапливая крио энергию, для создания маленькой, трепыхающейся крыльями на одном месте, элементальной бабочки. Детский восторженный вздох заполнил небольшую гостиную, и горста родных Предвестника обступила со всех сторон мечницу, потеряв интерес к брату и взрослому, слишком серьёзному спутнику. — Принцесса у нас теперь звезда, — смеясь, юноша разливал по большим кружкам кипяток, заваривая крепкий, пробирающий до самых кончиков нервных окончаний, оставляя налет на языке, чай. — А мама ещё варенье из морошки отложила к моему возвращению, уверен, оно вам понравится. Она ласково называет его «пятиминуткой», потому что ягоды варятся не как обычно, а вс…За несколько лет до войны Архонтов
Когда-то она умела любить. Так отчаянно сладко, до послевкусия горечи на самом кончике языка. Белая, точно снег, кожа, с красными следами от обморожения, слишком сильно, до слепоты в глазах, контрастировала с насыщенно янтарными пальцами на ней. Моракс прижимал к себе пахнущую елью Царицу, зарываясь в этот раз серебристые, точно иней на ветвях берёзы, волосы. — Ты слишком холоден для древнего янтаря! — Ты слишком горяча для молодой стужи. На вкус она была как сосновая кора, как сырой кедровый орех, как молодая морошка с болот, как любовь. Архонт мог ощутить самое естество любви, перекатывать его на языке, вникать в саму суть одухотворенного, проявляемого по–разному, чувства. Архонтка словно понимала его, не требуя исполнения долга, заключения контрактов и возведения гор. — Она обуза для тебя, — плевал Осиал. — Она странная, — шептала Хеврия. — Она обречена на страдания, — плакал Барбатос. — Она проклятое дитя наших будущих решений, — ликовала Селестия. Царица, наматывая прядь жестких, отдающих морем и миндалем, железом и лилиями, волос, улыбалась прямо в разгоряченный, стекающий воронкой, янтарь, покрытый золотыми вкраплениями прошлого. — Я люблю тебя! Очень давно, когда ещё Адепты населяли скалистую территорию, а заснеженные горы населяли ледяные, похожие на острые шипы, драконы, Крио Архонтка любила Гео Архонта божественной, полной сострадания и горечи любовью. Настолько чистой и искренней, словно самый юный родник, словно первый полет светлячка в сумерках, словно первые хлопья снега, стремящиеся в танце прильнуть к земле, как дитя к материнской груди. — Ты будешь несчастной. — Ты будешь страдальцем. И Моракс целовал её, так осторожно и трепетно, как самое ценное и единственное сокровище в гробнице дракона, как ветер листву деревьев, как капли дождя бутоны цветов, как солнце скалистые склоны.Сейчас
— Ты знаешь, что Саша, который жил через три дома от нас по северной стороне, уехал в Инадзуму? — женщина, чье лицо покрывала сеточка возрастных морщин, с большими, кристально–синими глазами, как у старшего сына, собирала оставленную на столе посуду, обращаясь больше в пустоту, чем к Аяксу. — Он смог пересечь море? — Аякс знал, как и знал, что последует дальше и что именно скажет ему мать. — Он поступил на службу самой Царице. Я слышала, что он так и не вернулся домой. Интересно, что с ним стало? Люмин опустила глаза, пытаясь припомнить Фатуи по имени Александр, и был ли он тем несчастным, павшим от её клинка. — В любом случае, мне кажется, что его ещё рано оплакивать. — Мам, ну ты же не будешь оплакивать меня раньше времени. Ведь я всего лишь продавец детских игрушек, — смеялся Предвестник, оттирая засохшую гречку с детских тарелок. Чжун Ли поднес чашку с очередной порцией крепкого чёрного чая к лицу, уже успевшего остыть, от чего желтоватый налет покрыл белую эмаль внутри посуды. В доме Предвестника становилось по обыденному тихо, только взрослые разговоры на кухне, под треск дров в камине в гостиной, разбавлял вязкую зимнюю тишину вечера. Морошковое варенье отливало янтарем в приглушенном свете люстры, напоминая о редко теплом лете под завывание вьюги за окном, под скрип оконной рамы, под ледяные узоры на стекле. — Ещё Оксана не вернулась, и та сиротка Люда пропала с концами…Во время войны Архонтов
Когда-то она умела оплакивать. Она оплакивала каждого сверженного брата и каждую падшую сестру, она оплакивала до тех пор, пока море слез не иссохло и не обратилось в Пепельное Море. Но горше всего Царица оплакивала Архонтов, падших от её руки. Она покрывала их тела ландышами и васильками, еловыми лапами и кленовыми листьями. Она поднимала глаза к неприступно жестокой Селестии и плакала чистыми, словно стекло, слезами, орошая дождём холодные, пропитанные кровью, земли. — Она жалкая, — шипела Бешт. — Она не справится, — чеканила Баал. — Она сломается, — грустил Барбатос. — Она уничтожит всё, — веселилась Селестия. Когда пала последняя ледяная драконица на пике снежных гор, Крио Архонтка пришла к Мораксу, бросая, точно покрытые корочкой льда, снежки обвинений. — Ты слишком жесток для дарующего жизнь камням! — Ты слишком эмпатична для жестокой любви. Она плакала у него в руках, скрываясь за неприступной скалой. Она плакала, когда Осиал захлебывался пылью и пиками на дне моря; она плакала, когда последняя глазурная лилия обращалась в пыль; она плакала, когда братья и сестры проклинали её и новых Семерых, вторивая смеху Селестии. — Я люблю вас! Царица под взором Моракса укрывала снегом заснувшего Архонта Вьюги, Архонтку Ветра и последнюю сверженную на собственном гнезде драконицу льдов, точно заботливая мать нежно подталкивает одеяло у спящих детей. Она закрывала опустошенные стальные зрачки, возводя ледяные цитадели и укрывая людей под защитой холода и толстого льда, под воем метели и волков. Держа в обмороженных пальцах слишком горячую руку Гео Архонта, Царица говорила: — Ты так устал от этой Войны. — Ты так устала от этой Войны. Отвечая ей, Моракс крепко, до сломленных берёз в роще, до треснутого тяжелого льда, до воя до Селестии, прижимал к себе замерзающую Архонтку, олицетворяющую нежную и одновременно жестокую любовь богов. Когда-то давно, когда установилось господство Семерых, Крио Архонтка продолжала любить Гео Архонта, сосредотачивая всю энергию холодной любви на одной каменной и неприступной скале. И Моракс, стирая замерзающие слезы с покрытых пятнами щек, оставлял виноватый, полный сожаления, поцелуй на лбу любви.Сейчас
Стук в дверь разбудил спящий утренний дом. Настолько высокий Фатуи, что ему пришлось наклониться под дверным косяком, оглядывал из–под маски собранное семейство в предбаннике, держа белый, покрытый голубыми узорами, конверт. — Мистер Чжун Ли, это для вас. — От старой подруги. Бумага пахла еловой хвоей, смолой сосны, морошкой и щекочущим морозом. След синей помады под строчкой веял холодом, покрылся корочкой кристаллического льда. С любовью из Снежной. Он вложил в нагрудный карман засушенный бутон ландыша, не показывая никому самое ценное драконье сокровище, сжимая в резко отяжелевших ладонях лёгкий листок бумаги.500 лет назад
Царица стояла на каменном уступе рядом с Мораксом, глядя на разверзнувшеюся землю внизу, на всполохи гнева Селестии, на вырывание исторических сорняков и семейных древ. — Я не хочу в этом участвовать. — Мне жаль. Проклятье, расползающиеся, словно вязкая смоляная топь, поглощало мелких существ, обращала их в демонов, тварей, статуи и груз земли. Архонтка сжала обмороженные ладони, сцепляя пальцы замком и нервно выстукивала носком по граниту. — Все эти слёзы были пролиты ради чего? Моракс молчал. Каменное сердце обливалось жгучей кровью, словно лава текущей из жерла разбуженного вулкана. Скала, неспособная плакать. Метель, неспособная выстоять. — Я любила вас! Обращая взор на далекую Селестию, Архонтка тёрла покрытые пятнами щеки, стирая следы прошлых слёз.Сейчас
Когда–то давно два Архонта любили друг друга, той недосягаемой для смертных любовью, не поддающейся описанию. Они любили друг друга как брат и сестра, как мать и дитя, как любовники, как метель холодные скалы. Когда-то давно Царица была способна оплакивать и любить, воплощать всем своим существом необходимое для смертных чувство любви. Стоя среди огромного зала, созданного кропотливой рукой из льда и камней, пробираемого до самых костей морозом, Моракс смотрел снизу-вверх на воплощение жестокой любви. Дарующий жизнь камням, склонивший голову перед нежной вьюгой, пока покрытая следами обморожения ладонь, едва тёплая, не коснулась разгоряченной, цвета янтаря, руки. Когда-то давно Крио Архонтка любила Гео Архонта со всей своей нежной, точно снежная перина, душой. Любила, как весь необъятный притягательный мир, пока сердце, сотканное из миллиарда снежинок, не превратилось в кусок толстого, покрытого сколами и шрамами, льда.