Улыбаться

Гокудера не помнит детство. Оно кончилось для него в семь лет, когда он остался один. Его любимая и единственная мама, имени которой так и не удается вспомнить до сих пор, тогда помахала ему рукой, обняла крепко-крепко и сказала: - Я тебя заберу. Как только смогу, я тебя заберу. А больше о ней в памяти Хаято ничего не осталось. Он помнит, как мама махала ему рукой, откуда-то оттуда – снаружи. Ее лицо было очень плохо видно в ночи, а на улицу Хаято не пустили и попрощаться с ней не дали вовсе. Тогда он не задумывался об этом, не считал это чем-то важным. Тогда он думал, что мама за ним действительно вернется. Что она только обустроит для них маленький уютный домик и придет. Возьмет Хаято за руку и уведет по дорожке вперед. Он, как всегда, не будет успевать за ее широким шагами, и, в конце концов, она возьмет его на закорки и понесет. Когда Хаято было пять, он верил в чудо. Когда ему было восемь, приют переехал. Совсем недалеко, по его меркам. Всего лишь в соседний маленький городок. Тогда для Хаято этот город был чем-то вроде далекой вселенной и соседней улицы одновременно. Это где-то далеко - не узнать ни улицы, ни плитки на тротуаре. И где-то совсем близко. Тот же воздух и те же люди, если не присматриваться особо. Хаято забрался тогда на крышу и кричал во весь голос: - Я здесь! Слышишь? Я здесь, мама! Он думал, что она вот-вот должна была прийти, а тут переезд, и она обязательно заблудится, если ее не позвать. Он просил у неба и звезд: - Посветите! Покажите маме, где я. Скажите, что я здесь и жду ее. Но они молчали, и Хаято думал, что они просто немые, но прекрасно его понимают. Светят ему и смотрят на него, как на родного. И обязательно сделают все, что он попросит. Гокудера залезал на крышу целый месяц с самого переезда. Потом его поймали и выпороли так сильно, что он еще неделю не мог спать на спине и сидеть на стульях. Когда Хаято исполнилось двенадцать, он перестал верить в чудеса и забыл о том, что когда-то у него была мама. Гокудера даже не был уверен, что она ему не приснилась. Что ее светлые волосы – это не его фантазия. Что ее голос – это не воображаемый друг в его голове. Когда Хаято исполнилось четырнадцать, на пороге приюта появился мальчишка. На вид ему было все шестнадцать, а оказалось всего тринадцать. Этот мальчик всегда улыбался, с первой минуты. Он зашел в комнату, и она осветилась, как будто под потолком зажглось миниатюрное солнце. Мальчик был японцем, и первым делом разбились все стереотипы Хаято об узких и невидимых глазах жителей далеких островов. Глаза Ямамото Такеши так широко смотрели на окружающих, что вот-вот были готовы вылететь и запрыгать по дорожке. Это даже немного пугало Хаято. Он тогда подумал, что парень сумасшедший, и что место ему совсем не здесь. Мальчика боялись все, потому что никто не знал, что у него на уме. Слишком уж он был скрытным. А еще он умел так любить мир, как никто другой, несмотря на все, что этот мир успел сделать. Никто не знал точно, откуда он взялся здесь, но никого это не интересовало. А Такеши и сам не пытался сблизиться с ребятами. Только улыбался на все расспросы и пожимал плечами. Гокудера на всю жизнь запомнил, как первый раз он улыбнулся этому парню сам. Хаято не улыбался уже давно. Так давно, что попытка растянуть губы перед зеркалом практически приносила боль. Он пробовал - не раз стоял в ванной и пытался пальцами потянуть уголки губ. Он вспоминал все самое счастливое, что мог, но это получалось плохо. Потому что никакое его счастье не было таковым на самом деле. Да и какое может быть счастье у детдомовского парнишки, который даже не знает, что это такое? В тот день он снова стоял перед зеркальной поверхностью и прижимал пальцы к щекам, не решаясь даже приблизить их к губам. Он смотрел на себя и не мог понять, а стоит ли. Может проще быть таким? Ведь его такого - серьезного, вспыльчивого и твердого - боятся и уважают. И то, что болит где-то внутри, когда он смотрит на улицу и на детей - таких еще маленьких и смешливых, так весело разбрасывающих песок и играющих в догонялки - это все просто из-за тоски о себе таком - маленьком и веселом. А сейчас ему это все незачем. Он ведь растет и скоро выйдет во взрослый мир, а там жестокость на каждом шагу, и слабый никогда не выплывет из водоворота человеческих подлости и равнодушия. Гокудера прижимал пальцы к щекам и не чувствовал, как давит на кожу. Он очнулся в тот момент, когда к его рукам прикоснулись чужие. Горячие и дрожащие, как в лихорадке. Он опустил глаза и больше не смотрел в зеркало. Ему не нужно было даже оборачиваться, он каким-то внутренним чувством уже понимал, кто стоит за его спиной. Однажды ночью, весной, как всегда, Хаято не мог уснуть и сидел на полу в общей спальне, в еще пробивающемся через окно свете луны пытаясь читать и усиленно портя себе зрение. Он не сразу понял, что за звуки раздаются с соседней кровати. А когда понял, то в первый момент не поверил - Ямамото и плачет. Ямамото Такеши не умеет плакать - это же все знают. Даже когда ему со всей силы прилетело по голове, он не заплакал, а засмеялся. А сейчас он глухо всхлипывал, уткнувшись в подушку и вздрагивая плечами. Гокудера тогда только почувствовал, как защемило где-то в сердце. И все происходящее казалось каким-то нереальным и несправедливым. Хаято подполз к Такеши и осторожно попытался расцепить пальцы, намертво впившиеся в подушку. Ямамото поддался, замирая, а Гокудера сжал его ладонь и прошептал единственное, что пришло в голову в тот момент: - Я с тобой. Это казалось глупым и ужасно смущало, но Хаято вспомнил, как просыпался совсем маленьким от кошмаров и плакал от одиночества. И безумно хотел, чтобы кто-нибудь прижал его к себе и прошептал это самое «я с тобой». У Ямамото были горячие руки - Гокудера не удержался и развернул лицо Такеши к себе, прикоснувшись губами к его лбу, проверяя температуру. Тот не сопротивлялся и почти перестал всхлипывать, а вскоре и вовсе задремал в тишине. Гокудера просидел с ним почти до рассвета, стараясь не заснуть, а потом отполз на свою кровать, забыв на полу книгу. Об этом случае они больше не вспоминали, но Хаято, повинуясь неизвестному инстинкту, часто стал по ночам присматривать за Такеши. А иногда ему днем удавалось почувствовать на себе взгляд Ямамото, но Гокудера никогда на него не оборачивался. И сейчас он чувствовал, определенно и точно, что это именно Ямамото стоит за его спиной, поглаживая кончиками пальцев руки Хаято. - Неправильно, - шепот Ямамото был так внезапен, но Хаято даже не вздрогнул. Теплые руки обхватили крепче его собственные и заставили опуститься вниз. Ямамото мягко прикоснулся к щекам Гокудеры. - Ты неправильно пытаешься. Так ничего не получится. Расслабь лицо. Вспомни мое. Знаешь, я долго учился улыбаться всегда. Чтобы совсем просто так. Ямамото говорил немного сумбурно и отрывисто, но Хаято прекрасно понимал, что тот имеет ввиду. А от тихого шепота по спине бежали мурашки. - Ты умеешь не улыбаться? - Гокудера не хотел, но усмешка вырвалась сама собой. - Я даже умею плакать, - Хаято почувствовал, как Такеши уткнулся ему в затылок лбом, а потом склонил голову и прижался ближе, касаясь виском уха Гокудеры. Рук он так и не убрал. - Только очень тихо. Чтобы никто не слышал и даже не думал, что я плачу. Кому знать, как не тебе. Хаято, как будто не осознавая, что делает, поднял руку и коснулся сначала носа Такеши, потом потрепал секунду его челку, а под конец сжал его запястье. - Научи меня. - Улыбаться? Гокудера поднял взгляд, но видел в зеркале только черные вихры. - Научи меня плакать. Я не умею. Разучился очень давно. Не смогу, даже если очень захочется. Хаято попытался пожать плечами, но движение вышло смазанным. Ямамото помотал головой и решительно посмотрел в зеркальное отражение Гокудеры: - Ни за что. Я никогда не буду учить тебя плакать, - Ямамото опустил руки и крепко обнял Хаято за плечи. - Я просто постараюсь сделать так, чтобы тебе никогда не захотелось. Я... Ямамото сглотнул и замялся на мгновение, а Хаято не выдержал. По правилу номер двенадцать, из списка, который он составил для себя очень давно, ему бы следовало просто очень сурово посмотреть, так, чтобы Такеши испугался и сам продолжил реплику. Но так действовать вовсе не хотелось. Гокудера просто выжидающе посмотрел на парня: - Ты? - Я хочу научить тебя улыбаться. Я хочу, чтобы ты улыбался мне, и не только мне. Хотя, лучше только мне. Я еще не понял, чего хочу больше. Ямамото покраснел, а Хаято, неожиданно понял, что учиться будет не так уж и трудно. - Давай начнем прямо сейчас? - Гокудера развернулся, освобождаясь от объятий, и сжал пальцами воротник пижамной рубашки Ямамото. - Я обещаю быть очень старательным учеником.