«Обостряются чувства, что превосходят здравый смысл непомерно...»
Генри стоял в коридоре и входная дверь была открыта. Шёл противный дождь, громкий, такой громкий, словно он пытался выцарапать его разум этими отвратительными звуками; пахло чем-то склизким, мокрым, запахи перемешались, сливались в перенасыщенную гадость, что отдавалась послевкусием где-то во рту. Уильяма можно охарактеризовать этим шумом и запахами — сначала дождь приносит приятную прохладу, лёгкие капельки воды, что не смогли бы принести разрушения, не смогли бы принести чувство разочарования, когда ты забыл, что тучи сгустились до чёрных, беспросветных и мрачных. Уильям Афтон стоял у открытой двери, промокший до нитки, он во все глаза уставился на человека, что вызывал дикую бурю эмоций внутри него. На Генри, что явно не разделял восторга своего коллеги, давнего друга. Вечер уже окутал улицы, погода сменялась на более противную — люди уже давно сидели по домам, в кругу семьи…«Подобно мутации внезапной вспыхнула розовая любовь».
Уильям находился в диком восторге. Теперь, когда его планы суждены были осуществиться, всё встало на свои места. И заместо страшной зависти, что окутывала его все эти годы, пришло нечто абсолютно новое. Больное восхищение. И лишь сейчас он с особенной остротой осознал всю сладость мучений, боли и страданий, и неважно, чужих или собственных. Рассудок помутнел от сладких мыслей, внизу живота кололо, будто бы внутри вместо органов ядовитые иглы.«Столь чистую любовь назвать жестокой мог бы ты».
Генри что-то сказал ему, или скорее съязвил, косясь в сторону криво улыбающегося старого друга. Но, кажется, он не был им услышан, всё сознание того распирало от нездорового обожания, что так и желало выбраться наружу. Момент нарастающего безумия.«Целуй меня, как будто бьешь, пока губы мои кровоточить не начнут…»
Всего один шаг навстречу, и Уильям впился в сжатые губы, прокусывая их до самой крови, упиваясь ею, словно она была самим источником жизни, сползая ниже к шее и хватая зубами ключицы мужчины. Генри, явно не ожидавший такого, резко обхватывает руками чужое горло, ногтями оставляя алые царапины-полумесяцы. Он не думал, он бы никогда и не понял, что Уильям, грёбаный Уильям Афтон, может получить от подобного действия удовольствие.«Обнимай меня, пока мои ребра не треснут и не сломаются…»
Для Уильяма подобное действие стало спусковым крючком. Эмили всеми силами пытался остановить этого безумца, что успел повалить мужчину на холодный пол. Мерзко. И пахнет ужасно, невыносимо — Генри уловил на его расцарапанной коже запах духов миссис Афтон, что пахли сладостной малиной, и дождь не смог его перекрыть, так же как и вонь от пота, крови и безумия, витающего в воздухе.«Нравишься, нравишься, люблю!»
Эмили перестал испытывать радость, удивление: все эмоции словно были заперты на замок, ничего не хотелось, совершенно отвратительное состояние. Совершенно отвратительный Уильям Афтон. Тот успел прокусить нежную плоть до самого мяса — во рту у Афтона находился кусочек оторванной кожи, сочащийся алой кровью, Генри, конечно, мог испытывать физическую боль, и ему было больно, но кричать он не мог: всё горло распирало адским жжением, будто на него вылили кипяток, но глаза его были пусты, в них не выражалась и капля ужаса. И Боже, Уильяму это тоже понравилось. Страх успел надоесть ему, страх был… примитивен, скучен.«Нравишься, нравишься, люблю!»
Какого это, испытывать любовь? Уильям никогда не любил, никого. И даже человек, к которому так отчаянно рвётся он, лишь его старый добрый друг. Друг, что вызывал восхищение, треклятую зависть и, возможно, ненависть. Но ненависть не берётся из ниоткуда. Ненависть — тоже отчасти любовь. Самая больная на свете, какая только может быть.«Нравишься, нравишься, люблю!»
Генри продолжал сдавливать его горло настолько сильно, что у того отчётливо виднелись взбухшие вены, а глаза, цвета мёртвого моря, закатились в удовольствии. Нехватка воздуха и тяжёлая хватка на шее дали Афтону самый настоящий собачий кайф. Уильям провёл трясущимися ладонями по чужим рукам, лихорадочно обводя непонятные узоры. Эмили то ли мычал, то ли плакал от наступившей боли, ударяющей нервными окончаниями по голове. Больно. Как же, чёрт возьми, больно! Уильям Афтон безумен, и это был факт, проверенный горьким опытом. Он всегда находился во тьме, и лишь Генри знает, что за ней скрыто. Этой тьмой — холодной и мрачной, и дождём — шумным и липким.«Скажи, что любишь ты меня, иначе — убью!»