Куда возвращаться

      — Кроули, ты и впрямь считаешь, что они… попробуют убить? Ангелы же так не поступают?!       — Завтра нас обоих казнят, уж поверь мне, ангел.       — Какой-то кошмарный сон, ей-Богу. Агнес предсказала, что предстоит «играть с огнём», думаешь, имеется в виду адский огонь? Но откуда же они возьмут его на Небесах?       — С огнём как раз проблем не возникнет. Бьюсь об заклад, что ты не единственный ангел, братающийся с демоном.       — Немыслимо.       — Напротив. Тебя в адский огонь, меня в святую воду. Всё очень просто.       — У нас казней никогда не было!       — Но это не значит, что их никогда не будет.       — То есть, это вроде как наша последняя ночь?       — Типа того. А что? Хочешь провести её как-то по-особенному?       — Пожалуй. Мне бы не хотелось навсегда расстаться с тобой, не объяснившись.       — В этом нет необходимости, ангел. Есть вещи, в которые лучше не углубляться. Я и так помню, что я тебе даже не нравлюс-с-сь.       — Нравишься.       — Теперь вдруг нравлюсь?       — Кроули, мне правда очень жаль, что я наговорил тебе всякого. Это была неправда. Ты мой друг, и сейчас я бы согласился сбежать с тобой на Альфа Центавру и вообще куда угодно, если бы в этом был смысл.       — На Альфу Центавра. И да, смысла никакого — нас отовсюду достанут. Потому что будут ОЧЕНЬ старательно искать.       — А ты там бывал?       — Нет. Не думаю.       — Откуда тогда знаешь, что там красиво в это время года?       — Мне так показалось.       — Может, ты был там «до»? Я имею в виду, до падения.       — Не помню никаких «до». Есть какие-то отголоски, но даже описать их не могу. Может, я и создавал звёзды, но мы, Падшие, лишены памяти. Никаких тебе надежд, белых крыльев и звёзд. Только чёрные дыры вместо душ, а ещё злость и зависть. Все гниют в Аду и даже не замечают, что это не образное выражение.       — Но ты ведь не такой.       — Демон из меня вышел паршивый, тут ты прав.       — Ты поэтому часто говорил, что не То Чтобы Пал, а скорее Тихонечко Спустился?       — Вроде того. Всегда надеялся, что Там я не опускался до гнусностей, до которых и сейчас не снисхожу.       — Ты не злобный и не жестокий, не упиваешься чужими страданиями, не ненавидишь Землю…       — Не вздумай назвать меня хорошим!       — Не буду. Однако поверь мне — у тебя даже недостатков почти нет. За них можно посчитать разве что вспыльчивость, некоторую нахальность и чрезмерное любопытство, но это, скорее, часть природного шарма. И ты так мило шипишь, когда разговор заходит о чувствах.       — Ангел!       — Извини. Возможно, мне стоит упомянуть проблемы с принятием себя и ещё какое-то своеобразное и явно гипертрофированное чувство справедливости…       — Нет у меня никаких проблем! И справедливости тоже нет… И ты забыл про лень.       — Не назвал бы тебя ленивым. На мой сторонний взгляд, конечно, не претендующий на истинность, ты просто не любишь те занятия, которые считаешь бессмысленными или не приносящими удовольствия.       — Тонко подмечено.       — И ещё любишь детей. Даже юного Даулинга. Я говорю чистую правду, не морщись так.       — А ты не радуйся так!       — Мне приятна эта мысль.       — Всё равно перестань улыбаться. Нам завтра умирать.       — Как скажешь, дорогой.       — Скажу, что нам надо выпить.       — Пожалуй.       — Так глупо, ангел. Остановить апокалипсис и даже толком не успеть этим насладиться.       — Я до последнего не верил, что Небеса хотят войны. Думал, если мы помешаем Антихристу…       — Поэтому отказался бежать со мной?       — Да. И тогда по телефону солгал тебе, что нет подвижек, хотя уже читал книгу пророчеств. Когда узнал адрес в Тэдфилде, то был так взбудоражен… хотел объяснить всё, ну, знаешь, своим… и вместе с ними… спасти Землю или вроде того. Конечно, они не стали слушать. Ты никогда не врал мне… А в беседке я… Боже!..       — Тише, ангел. Всё в порядке. Я ведь тоже наговорил потом всякого…       — Но даже после всего… ты вернулся за мной! А я снова отказал!       — Ты доверял своим больше, чем мне.       — И ошибся.       — Всяко бывает. Мне-то проще. «Своим» я никогда не доверял, как и они мне. После всех моих, кхм, деяний, ничего хорошего всё равно не светило. А тебе было куда возвращаться.       — Не думаю. Теперь точно нет.       — Я бы попросил тебя вернутьс-с-ся ко мне.       — Кроули…       — Большего не прошу. Только выживи там, обмани их как-нибудь, переиграй. Чтобы эта ночь не стала для тебя последней. Я уже потерял тебя однаж-ш-шды…       — Кроули. Тогда ты тоже возвращайся.       — Тогда нам нужен план! Что там в пророчестве, кроме огня? Выбирать обличие с умом. Какое обличие может иметься в виду?       — Вероятно, здесь нет двойного подтекста, и нужно изменить внешность. Эти предсказания на самом деле недвусмысленные.       — Изменить внешность. Хм, нас ждут адский огонь и святая вода… Ангел! Нам нужно поменяться телами! Давай руку.       — Боюсь, что не совсем понимаю…       — Арргх, тут же всё просто! Я отправлюсь Наверх вместо тебя, а ты спустишься Вниз, и ни «твои», ни «мои» ничего не поймут!       — О, это весьма дерзкий план. Авантюра чистой воды. Должно сработать.       — Руку.       — Ой, дорогой, тебе больно?!       — Да. Это, хн, из-за Благодати. Ха, когда ты рядом всегда так, но куда менее ярко. Уф, вроде уже лучше. А ты чувствуешь что-нибудь?       — Любовь! Почти как в Тэдфилде. Любовь повсюду в этом теле, только она словно горячая. Так обжигает, что почти больно, но это точно любовь, причём… Кроули, это же…       — Всё! Без-с-с комментариев! Надень очки обратно, и перес-с-стань с-с-смотреть на меня оленьими глазами!       — Глаза!!!       — Дьявол! И у меня?       — Твои. Это провал.       — Погоди, надо подумать. Подумать. Ммм… Будь я проклят, ангел! Люди же такие изобретательные!       — Что ты там ищешь?       — Экспресс-доставку. Не отвлекай… Нашёл! С утра нам привезут цветные линзы. Мне голубые, тебе жёлтые, и всё будет пучком!       — Остаётся надеяться, что раньше за нами не явятся. Зачем смертным жёлтые линзы? А как же зрачок?       — Смотри. Всё как надо. Это маскарадные линзы.       — Ого. Так, ладно, Внизу темно и у тебя, то есть, у меня, есть очки, но ты уверен, что Гавриил и остальные не заметят линзы?       — Вряд ли они вообще знают об их существовании.       — Не будь таким легкомысленным.       — Окей, перейдём к серьёзному: надевай очки обратно, и иди. Представь, что ты это я, и твоя походка должна быть расслабленной… Нет-нет! Так я не хожу!       — Ты же широко расставляешь ноги?       — Ничего я не расставляю! И уж точно не так, словно мне штаны жмут в причинном месте!       — Но на самом деле немного жмут.       — Это тебе кажется из-за двух… кхм- гхм… просто забудь, что я вообще что-то с-с-сказал, хорошо?       — Я понял тебя, дорогой. Так лучше?       — Не особо. Смотри, как я ногу ставлю.       — Кажется, уловил. Так?       — Уже похоже на правду. Бёдрами поактивнее. Пойдёт. Теперь смотри на меня, как? получается?       — Ух-ты! У тебя актёрский талант. О, нет, не улыбайся так самодовольно. Мне это не к лицу.       — Твоё лицо на моём тоже не слишком удачно смотрится. Давай-ка поработаем над твоей мимикой.       — Вот и зачем ты постоянно гримасничаешь? Можешь же нормально улыбаться.       — Ангел, ещё хоть слово, и заставлю тебя воспитывать растения. Они уже нажаловались, я в курсе. Это будет лучшая репетиция меня.       — Ты слишком строг с ними.       — А ты слишком мягок со всеми. Перестань, наконец, так безмятежно улыбаться! И добавь хотя бы дерзости, ну же!       — Прости, дорогой, я постоянно отвлекаюсь. Всё потому что быть в твоём теле неожиданно приятно.       — Ты меня с ума сведёшь подобными замечаниями!       — Я что-то не так сказал?       — Ничего из того, чего я не хотел бы услышать при других обстоятельствах.       — Всё равно не понимаю. И не смотри на меня так.       — Как так?       — Не знаю, словно хочешь меня съесть или что похуже.       — Уверяю, что не хочу. Тебе легче?       — О, гораздо! Спасибо, дорогой. Всё это так странно: вроде бы я смотрю на себя, но при этом вижу твои глаза. Из-за этого, наверное, твой взгляд немного…       — Пугает?       — Вовсе нет! Скорее, сбивает с толку. Ужасно непривычно. Да.       — Суетишься, ангел. Что тебя беспокоит? Что, кроме предстоящей казни?       — Ты. И любовь. Но ты не хочешь это обсуждать.       — Тут нечего обсуждать. Это вообще не твоё дело!       — Моё. Потому что любовь так сильна, что оставила след в твоём теле, и эта любовь ко мне, я чувствую…       — Бож… Сат… Ангел! Что ты хочеш-ш-шь от меня услыш-ш-шать?       — Почему ты не сказал мне?       — Это не имело значения. Мои чувс-с-ства — это мои проблемы.       — Но мы же друзья!       — Вот именно! И только для этого мне понадобились ш-ш-шесть тысяч лет и Армагеддон! Давай оставим всё, как есть. Не нужно ничего усложнять. Забудь про эту дурацкую любовь!       — Она не дурацкая, Кроули! Это же самое прекрасное чувство! Я так счастлив, что ты испытываешь его ко мне!       — Замолчи ради всего с-с-святого и проклятого! Я демон, а ты ангел! И здесь нет места…       — Подожди! Послушай! Я думаю, ты должен это услышал. Ты, ээм, для меня… просто Кроули. Энтони Джей Кроули. Понимаешь? Не имеет значения, что я ангел, а ты демон. Пусть раньше я говорил обратное, но теперь я так совсем не считаю. Мы больше не на разных сторонах, мы на одной стороне. На нашей стороне. И поэтому твоей любви я искренне рад. Не уверен, что сразу смогу привыкнуть к этому…       — Азирафель.       — М?       — Могу я… немного подержать тебя за руку?       — Думаю да. Только не поменяй нас случайно обратно.       — Я аккуратно.       — Кроули, ты всегда был быстрее меня. Мне придётся постараться, чтобы угнаться за тобой.       — Тебе не придётся. Если мы выживем, у нас будет всё время мира. Я готов ждать тебя сколько протребуетс-с-ся.       — Мы выживем. Нам теперь обоим есть, куда возвращаться.