Укулеле

      Какой-то невероятно длинный осенний вечер, продолжительность которого сеет в уставших головах мысли о скором сне. Даже солнце не хочет закатываться за горизонт, являя всем свои остывшие лучи. Самое интересное, что ни солнце, ни вечер — да в целом, никакие другие факторы не мешают людям наслаждаться горящим сентябрем. В субботу, что между пятницей и воскресеньем. Простой день, как у всех и везде.       В коттеджном посёлке Подмосковья в целом стоит максимально уютная тишина. Отсутствуют мельтешащие люди под окнами домов, ужасно громкие машины. Худшее, что можно услышать — это лай какой-то домашней шавки, вопящей от радости на прогулке. Но даже она не отвлекает Борю и Макса, удобно расположившихся на веранде дома, что отражает теплые солнечные блики заката, переливаясь на лицах мужчин. Тихий звон бокалов, наполненных вишнёвым соком, и постоянные переглядки между двумя —уютное сопровождение времяпрепровождения, негласно выпавшего как некстати перерыва между турами. — Борь, ты что-то завис последние минут пять. Все нормально? — Макс усмехается, разглядывая застывшего в немой позе друга. Завис.       Потому что сидят не пять минут, и не десять. Далеко не первый раз за эти часы, что они проводят время на улице, смущает отчаянно Лакмуса своими карими глазами, о чем тот незамедлительно сообщает Борису, ухмыляясь и слегка краснея, рассматривая его своим ответным томным взглядом. Сталкиваются, смеются, являя нечто особенное во встрече голубых и карих глаз, интимное, приоткрывающее завесу тайны их передружбы-недооотношений. Довольная улыбка Лифшица, отвисшего от глаз Лакмуса, тому лишь подтверждение и доказательство. — Да нормально все, чего ты. Ты же знаешь, что мне нравится рассматривать тебя такого домашнего: без твоей типичной ухмылки и хитрющего взгляда, а — Боря пытается вставить пару красивых слов своему неожиданно приятному признанию, но нетактично перебит и просто открывает рот как рыба, едва не отбиваясь этим от заведенного Лакмуса. — Это я хитрый? Борь, ничего не попутал? — Макс до неприличия сильно встрепыхнулсяот слов друга, чье предложение даже не пытал повлечь за собой какой-то негативный посыл. Кривой комплимент, быть может. Но и без того смущенного Лакмуса это задело. Ну или сильнее смутило — Пока я хожу по нужде, перезагрузись и вспомни, в конце концов, о нашем споре. — бросил он под конец своего монолога и удалился вглубь дома, так и не дав Боре договорить пару слоа. Ну ладно.       Он так и не понял, что произошло. Вообще с Максом в последнее время творилось нечто странное: то одёргивал его руку, когда он тянулся потрогать, то, как сейчас, просто вставал и уходил. В такие моменты Лифшиц думал, что друг просто пошлёт его нахуй и прекратит их странные отношения. Но каждый раз себя отцеплял от таких противных мыслей, оставаясь наедине с Лакмусом в его доме, благополучно оставленного Иркой и Лёней — женой и сыном любовника-друга.       Макс же думал только о том, как тяжело до сих пор ловить такие нужные взгляды, не смущаясь и не теряя головы. Эти нежные взоры на него дарили не только стеснение, но и легкие покалывания в низу живота. А ведь он, блять, мужик! Ему давно за сорок. Но каждый Божий раз он тает от взгляда своего бородатого друга, конкретно теряя бедовую светлую голову. Затмившее разум смущение вкупе с возбуждением не давали Максу сосредоточиться на простых разговорах с Борей, абсолютно не склоняющих ни к чему. Да, они любовники. Лифшиц вообще сносит голову Лакмусу одним своим видом. Но сегодня они собрались в кои-то веки научить играть Боряна укулеле, чтобы разрешить их давний спор: струнные или ударные. Так и обычный вечер вышел из-под контроля благодаря томным взглядам Бори, подбивающих Макса на то же — подвисал под этим гипнозом карих глаз. — Короче, я надеюсь, что ты отключил глаза-сердечки, и мы наконец с тобой побрынчим на моих маленьких друзьях, — Лакмус решил не тянуть время, подуспокоившись, и бодро влетел на веранду— И, вообще, Боряныч: если ты, блять, не перестанешь на меня так смотреть и сыпать своими комплиментами, я не ручаюсь. Мы с тобой не трахались больше недели из-за репетиций, а у меня от одного твоего голоса и глаз все внутри сжимается. Он вообще всегда все откровенно говорил, и сейчас не обошёлся без доли правдивого тычка в бок в сторону Лифшица, хотя тот даже не был виноват в отсутствие их близости за последние несколько дней. Спихнул на крайнего, так бы и говорил. — Пиздец, Макс, ты че раньше-то не сказал? Я думал, что ты просто контактов избегать стал, а ты, оказывается, заводишься как школьница — Лифшиц не сдержал смеха и просто заржал, чуть не покатившись на пол с плетёного кресла. Господи, идиот. Говорить они умели плохо — лучшим решением сейчас все же было поиграть. — Давай свою укулелю — будем выяснять наш спор. Отсмеявшись, Боря перехватил из рук друга мини-гитару, стараясь не зацикливать взгляда на закатившие глаза Лакмуса. — Борь, иди нахер. И не укулеля, а укулеле — отчеканил Макс и присел на свое кресло, поудобнее устраивая в своих руках гитару. Сейчас будет выигран спор.       Удивительно, но у Лифшица не плохо выходило: струны легко перебирались, наигрывая незамысловатую мелодию гавайских мотивов. Его длинные пальцы ловко справлялись с натяжными нитями на каркасе гитары, оттого улыбка всегда счастливого Бори еще больше расцветала с каждым удачно перебранным аккордом. В какой-то момент Макс просто перестал играть и уставился на друга, чье довольное лицо просто приковывало все его внимание. Черт с ним с этим спором — он больше так не может, и без того терпел всю неделю, стараясь не спалиться на своем невероятном желании залезть на Лифшица прямо при всех. — Борь, а Борь, — тихонько, не прерывая игры Бориса, позвал Лакмус — Ты такой красивый, пиздец просто. Посмотри на меня. Лифшиц, буквально вошедший в кураж игры на новом для себя инструменте, старался лишний раз не отвлекаться на друга, но услышав скулящий голос Лакмуса, чуть не подскочил, ударяя по струнам для сбавки звука. — Максим, если ты так извиняешься за то, что сегодня весь вечер как злюка, то я прощаю. И, кстати, принимаю поражение в споре. На моей установке все же легче играть — мужчина отложил инструмент в сторону и бросил взор на друга. Его глаза говорили сами за себя, а долгожданного ответа на поражение так и не было получено. Горящими глазами Макс пилил Борю, и, последовав примеру друга, отложил гитару, чтобы наконец достигнуть того, чего он так долго ждал. — Я надеюсь, что сейчас, когда мы одни и я свободно могу тебя касаться, ты не ляпнешь мне очередной комплимент моим, как ты там выразился — «хитрым глазам» — а просто молча отымеешь. Боря думал лишь о том, что лучше бы Лакмус и дальше молчал, красноречиво смотря на него. Даже его тело увереннее говорило за него: поудобнее устраиваясь на коленях мужчины, Макс начал ластиться, грациозно отбрасывая свои волосы, не сумевшие забраться в пучок, назад. — Я бы не отказался сначала услышать от тебя, как ты скучал по мне, а потом уже оказаться там, где я мечтаю быть всю последнюю неделю — буквально прорычал он, извиваясь на притихшем Боре. В принципе, Лифшицу не нужны были слова, чтоб переместить их обоих в спальню. Напялились и наговорились уже сегодня. Хватит пустого трёпа. Просто хотелось расслабиться и получить максимальное удовольствие от всего происходящего, завершить вечер идеальным расположением двух уставших в неге тел. И пока Макс все еще восседал на коленях Лифшица и нарочно ерзал, чтобы выдавить из Бори хоть какие-то слова, сгорал от нетерпения, чувствуя, как член мужчины упирается ему в ягодицы. — Если честно, я всю неделю пытался тебя коснуться лишний раз, чтобы увидеть в твоих глазах ответное желание. Но ты как ебучая строптивая рыжая кошка — тупо ускользал от меня. А сейчас изводишь нас обоих: то выебываешься, то пялишься так, словно внутри все горит. Мне и слова твои о желании уже были не нужны — я бы и так тебя сегодня повалил — с придыханием в кои-то веки ответил Боря, смещая свои руки на ягодицы друга. Как оказалось, больше слов и не понадобилось. Максим резво спрыгнул с колен любовника и потянул за собой в дом, забивая на то, что Ира с Леней могут скоро вернуться. Ничего, успеют.       Он отпустил руку мужчины, на ходу стягивая мешающую футболку. Боря последовал его примеру, а после просто толкнул любовника на кровать, принимаясь целовать и терзать своей мохнатой бородой рот Лакмуса. — Блять, Боря, как же я давно хочу тебя… — уже даже не говорил, а натуральным образом выстанывал Макс, отрываясь от чужих губ.       Губы Лифшица переместились на веснушчатую шею, оставляя на ней влажные поцелуи, несколько раз прикусывая до красных пятен. Пройдут, не задержатся на коже — знакомо уже. Языком спускается ниже, резко прикусывая розовый набухший сосок, следом зализывая и раздувая. Боже, им по 40 с хером лет, а поведение пубертатных подростков: один помечает другого, а тот в свою очередь под ним воет и грубо терзает пальцами собственный член, чтобы не кончить раньше времени. Да класть они оба хотели на все, когда желанием сильнее их двоих. Боря не церемонится и принимается раздевать мужчину под ним: с мощных бедер сначала улетают домашние шорты, а затем белье, разлетаясь в разные углы спальни. Не теряя лишнего времени, он припадает к освободившемуся от ткани участку кожи, кусая бедра внутренней стороны и заставляя своего любовника болезненно стонать. — Раздвинь ноги.       Боря конкретно владеет ситуацией, и это не просто томные взгляды на своего любовника — это нечто большее, что навсегда останется только между ними. Макс на эту просьбу послушно разводит ноги шире, позволяя взять себя за бёдра и припасть губами к выпирающей косточке таза. Язык Лифшица аккуратно скользит ниже, очерчивая изгибы и совершенно неожиданно ввинчиваясь в тугое колечко мышц. «Блять», — думает Лакмус. Он даже не был подготовлен к риммингу. — Борь, а-ах, ты чего! — стонет он, хватая мужчину за длинные волосы, не давая отстраниться от столь пульсирующего и влажного места. Готов – не готов, а кайфовать от удовольствия все хотят. Умелый язык ловко обводил дырочку по кругу, щекоча каждую складочку на своём пути и погружаясь внутрь, вылизывая бархатные стенки. — Господи… Блять! — крики Лакмуса становятся всё громче: ещё чуть-чуть, и он созовет на эти стоны собственную жену. — Вот так… Боже мой, да!       Боря же просто, довольный происходящим, улыбается, не прерывая собственного занятия. Он знал, что Макс почувствует это, что ещё сильнее заводило и без того раскаленную ситуацию. Слегка подмахивает бёдрами на его действия, наслаждаясь тем, как сладко и одновременно грубо его трахают языком. Им по сорок. Лакмус никогда не перестанет себе это напоминать, даже пребывая в экстазе. — Бля, Борь! Просто трахни меня уже. Умоляю… Я… не могу больше. Как только Лифшиц потянулся к знакомой тумбочке, где у его друга хранится смазка (не первый раз же здесь, еб твою мать) и собирался смазать ею пальцы, его остановили, со всех возможных сил перехватив руку. — Нахуй… Просто возьми меня уже. — Макс грубо выдернул смазку из рук любовника, отшвырнув бутылёк в сторону к куче разбросанных шмоток. У них всегда так: быстро, резко, жестко до звезд в глазах. Нежность теплится в их других действиях.       Боря быстро раздевается и закидывает длинные ноги Лакмуса на свои плечи, держа их за щиколотки; смазывает обильно член, немного переборщив со смазко и входит. Плавно. Крупная головка с трудом погружается в узкую неразработанную дырочку, и мужчина сдавленно простонал, когда стенки ануса плотно сжались вокруг члена. — Блять, Борь, глубже! — стонал Макс, выгибаясь. На глазах от наслаждения и боли которого выступали слёзы и испарина под светлыми волосами на лбу.       Мужчина одним грубым движением все же вошёл на половину длины, прорычав: внутри слишком узко. Оба испытывают боль, и оба от этого ужасно кайфуют. — Ещё! Как же… охуенно… — Макс едва не плакал, а его стоны набатом били по голове пребывающего в экстазе Лифшица.       Войдя с трудом до конца начал двигаться, сходя с ума от жара и узости. Он царапал и шлёпал бёдра любовника, оттягивая светлые патлы Лакмуса, вгоняя того в пиковое состояние, разгоняясь до той скорости, когда изголовье кровати начинает стучать о стену. Соседей все равно нет. — Нравится? — улыбается мужчина, втрахивая Максима в кровать. — Да! Боже…пиздец! — Лакмус опускает ноги с плеч мужчины на его спину, прижимая как можно ближе к себе.       Член бьет по простате с такой скоростью, что Макса каждый раз подбрасывает, а из горла то и дело вырываются звонкие стоны, непривычные для мягкого баритона. Он уже начинал настоящим образом скулить и всхлипывать, срываясь на крики, давая понять, что долго он не выдержит. — Даже не думай, блять, — рычит Боря, вошедший в кураж и, не сбавляя темпа, пережимает член любовника у основания. — О — ох! — Макс выстанывает так, что по одним лишь звукам слышно то, насколько сильно ему в кайф. — Сука… Только не останавливайся, блять!       Лифшиц снова ускоряется, иногда сбиваясь с такого бешеного темпа, понимая, что в глазах начинают плясать звёзды, а руки слабеют. Он убрал кисть от члена, шлепнув по нему, и прижался к дрожащему телу под собой, срываясь на рваные грубые толчки. — Кончишь без рук? — Если ты постараешься, — нагло усмехается из последних сил Лакмус, поймав момент передышки. — Сука, — Борис рычит, звонко шлёпая податливого и распластанного любовника, а затем вновь вгрызается в его губы, кажется, прокусывая тонкую нижнюю полоску.       Максим расцарапал мужчине всю спину, громко матерясь и кусаясь, словно дикий зверь, с каждым толчком в его тело приближаясь к оргазму. Укусы, царапины во всю спину. Им по сорок плюс, у них обоих жены. Но когда твой любовник творит с тобой такое — все мысли уходят на самый дальний план. — Блять… Твою мать! Я уже скоро, Борь… — крики настолько пошлые и громкие, что мужчина тут же начал кончать, впиваясь поцелуем-укусом в истерзанные губы.       Почувствовав, как внутрь рвано брызнула горячая сперма, Лакмус на несколько секунд замер, будто прислушиваясь к своим ощущениям, а затем его выгнулся дугой и кончил на живот, доводя себя рукой до оргазма. Из груди вырывались громкие протяжные стоны, глаза закатывались от удовольствия, а губы подрагивали от нахлынувших эмоций. — Боря, господи! Сука… — Макс всхлипывал на конце фразы, додрачивая. — Я, пиздец.       Лифшиц постепенно замедлился, пока тело под ним не обмякло без сил, после чего медленно вышел из растраханного любовника, стараясь это сделать как можно менее болезненно. Ещё некоторое время придерживал Макса за бедра и наблюдал, как из него вытекает сперма. Его сперма. — Ты смотришь на мою дырку так, как пару часов назад смотрел на меня — за это я тебя и люблю, Борь — переводя дыхание, произнес Лакмус, притягивая Борю для спокойного поцелуя за длиннющие космы. Лениво перебирая губами, Макс беззвучно благодарил Борю за это , оглаживая его мощное тело своими все еще подрагивающими от диких эмоций руками. Да, им все еще по сорок плюс, но страсть не утихает. Прервав поцелуй, Макс в упор смотрит в глаза любовника, возвращая их к тому, с чего они вообще начали этот вечер. — Неделя ожидания стоила того. Смотри почаще на меня.