Семь грехов

Вокруг Андерса пляшут тени, с их клыков капает яд. Такой же яд течет по его венам, но все знают, что в малых дозах отрава — лекарство. Голубой свет льётся с его пальцев и от этого света раны затягиваются, кости срастаются, боль проходит, оставляя сладкое небытие. Некоторые шепчутся, не понимают, почему его крылья черны, как и его одежда, ведь с таким даром он должен был родиться ангелом, но судьба жестока. Ангелом Андерс быть не хочет, ни за что. Они по-белому холодны, по-золотому безразличны к чужим бедам, по-голубому высокомерны. Любимые дети Шепфы, им позволено всё, в то время как демоны вынуждены доедать крохи. Гнев и жажда справедливости горят в Андерсе, но кому какое дело до обычного целителя, будь он хоть сто раз талантлив? До выпуска из школы ещё очень и очень далеко, перья на крыльях преступно темны, а душа жаждет света. Арета смеется, она самая белоснежная из ангелов, воплощение всего, что Андерс в них ненавидит. Она купается в свете, которого ему так не достаёт, она хохочет, расправляя чистые от всякой ненависти крылья, глаза её голубы и лишь волосы черны, — наследство отца-непризнанного, но тсс! О таком не упоминают, если не хотят столкнуться с её гневом, — настоящий ангел. Андерс её ненавидит, а огонь в груди горит-горит, грозясь сжечь заодно и весь мир. Брат у Ареты думает податься в палачи, в наследники Аваддона, только среди белокрылых, сама она в меньшее, чем в Серафимы и не метит. Андерс слышит её разговоры с Мерриль, — бедная непризнанная, не понимает, что её ждёт, — и сжимает зубы. Перо царапает пергамент слишком сильно и протыкает, парень ругается себе под нос, смех Ареты становится громче. Тени воют в ожидании свободы, положенной им по всей справедливости. Свободы отомстить. Андерс пытается не слушать. Арета постоянно рядом, мелькает белым пятном в монохроме мира. — Глупый ты, — так и заявляет она однажды. Андерс пожимает плечами, кто ещё глупый. Собрала компанию, противоречащую всем правилам, как только ещё крылья им всем не повырывали. Бетани, сестре её, не повезло, сболтнула однажды, что, возможно, Мальбонте был не так уж и не прав, а о дальнейшем Андерс только слышал. Так же как и том, что наверняка это из-за Ареты и произошло, не стала прикрывать сестру, побоялась, что тогда вспомнят о когда-то серых перьях их отца. Малькольма нет в живых, но земная кровь его злит Арету, вот и страдают остальные. Андерсу, потомственному демону, этой злости не понять, но он помнит слёзы Лиандры и бледные лица Карвера и самой Ареты. — Глупая ты, что не борешься, — бормочет он под нос, Арета пожимает плечами, мол, может и так. Кто сможет спорить? Почему-то его ещё не забрали, крылья на месте, даже ненавидящий демонов Фенрис ещё не сдал. Карвер от сестры отдалился в пустой надежде, что если что — пламя в котором они все сгорят не опалят его крыльев, не запачкает зола белизны перьев. — А зачем бороться? Мне хорошо, стану Серафимом, вот увидишь, — чёрные волосы рассыпаны по плечам, Андерс хочет помочь собрать в привычный хвост, вместо этого переводит с diablo на привычный. Домашнее задание, ведь от этой школы зависит всё их будущее. Хотелось бы ему, чтобы это до боли в горле чёткая определённость, была разрушена, растоптана и обращена в прах. Но он молчит, ведь он всего лишь демон, что, вопреки всем канонам, исцеляет. От ангельского света Ареты остаётся лишь пепел и, возможно, поэтому она и общается с ним. — А о других не думала? Мерриль хочет стать демоном, Варрик уже из них, как и Изабела, а тебе будто дела никакого нет! — он говорит тихо, но Арета все равно зажимает ему рот рукой. Даже за разговоры карают, даже за мысли. Не думай, не проси, не люби. Рука её теплая, какую бы снежную королеву она из себя не строила, а в голубых глазах искренняя боязнь за другого. Андерс послушно замолкает, за такую близость наказать могут обоих. Ей бы кого другого выбрать, того же Себастьяна, — идеального ангела. Сына Серафима, белого юношу с голубыми, как у неё, глазами и одеяниями под цвет перьев. Лишь стрелы его золотые, а сердце… Кого на этих небесах может волновать сердце? — Молчи, глупый, молчи, — шепчет Арета. Андерс хочет кричать, хочет чтобы все увидели эту несправедливость, чтобы демоны наконец отомстили за века унижений. Чтобы белый окрасился в чёрный, чтобы в этом монохроме появилось хоть что-то новое. Но он молчит, слушаясь ненавистного ангела. Оба отводят взгляды, он возвращается к работе, она продолжает читать. По ночам он слышит шепот теней, среди них выделяется одна. В свете она обращается в огонь, пока остальные тени прячутся по углам. Андерс слушает эти идеи о справедливости и свободе, верит им и хочет помочь принести месть на эти проклятые Шепфой небеса. Днём он привычно прячется от чужих глаз, шепчутся уже не тени, но живые, хотя разницу так просто с первого раза и не заметишь. Всё здесь одинаково бело-серо-чёрное. — Андерс, ты знаешь, сейчас нельзя верить голосам, — Арета говорит как старшая сестра и так Андерс определяет, что недавно она общалась с Карвером. Эту интонацию «я знаю больше тебя» не вытравить потом весь день, да Арета и не старается. Мерриль пожимает плечами, серый в её крыльях уже намного темнее, чем на прошлой неделе: — Почему? Они же дело говорят. — Потому что будешь слушать голоса, кончишь как Сэймус, — отрезает Фенрис. Никто не спорит, все помнят, что случилось с Серафимовским сынком. Кто-то такой же участи желает и Себастьяну, но тот слишком бел и свят для такого финала. Вот и сейчас проходит мимо них, улыбается как ни в чём не бывало. Варрик фыркает: — Кастратик. Арета смеётся, пихает локтём под круглый бок. Авелин закатывает глаза, бормочет, что вроде же такой весь взрослый, выпускается скоро, а ведет себя хуже первокурсников. Андерс молчит, мысли его поглощены приближающейся тьмой, а она приближается, он уверен. Лично готов её приблизить. Тени шепчут не отвлекаться на белокрылую лицемерку, самая главная из них рычит забыть о ней, что ангелы должны сгореть в пламени их мести, что это будет справедливо. Андерс кивает, его чувства запрещены любыми законами, на первом месте должна стоять революция. Но правда в том, что сопротивляться он не умел никогда. — Ты снова слышал голоса. Не вопрос — утверждение. Андерс пожимает плечами, отводит взгляд, говорит привычное «всё под контролем», даже сам в это не веря. Арета смотрит на него долго-долго, вздыхает: — Ты же знаешь, им нельзя верить. — Почему? Потому что это приспешники Мальбонте? Да даже если сам он, как ты можешь не видеть, насколько же всё тут несправедливо? Пойманы Серафим с Адмироном, одну милуют, другого казнят, и все ведут себя будто так и надо! Будто это… — он замолкает, зло глядя на неё. Карий и голубой, чёрный и белый, всё в них противоположно и оттого неправильно. Тени шепчут убить её и переступить через тело, так будет правильно, так будет справедливо. Нет ничего важнее справедливости. Нет ничего справедливее мести. Андерс качает головой, не слушая это. — У тебя же самой… — он не договаривает, оба понимают, что хочет сказать. Арета шипит: — Молчи, идиот! Из-за тебя казнить могут обоих! Андерс вспоминает её руки на его губах, думает, что остальная кожа у неё должна быть такой же тёплой. В редкие мгновения сна он видит Арету, чёрный и белый смешивается, перья летят во все стороны. Тени воют в ненависти, но навредить сами не способны, нужно впустить их, разрешить им стать тобой. — Андерс, я серьёзно. Остановись. Но как можно остановить то, что началось ещё до их рождения? Тени бормочут, что скоро всё, скоро. Андерс знает, что когда придёт время, он должен согласиться и тогда Мальбонте воскреснет в его теле, тогда оба смогут принести справедливость в этот мир. Он колеблется, вспоминая слова Ареты, вспоминая её глаза и тепло, но потом вспоминает так же белые крылья и одеяния, и «да» слетает с его губ быстрее, чем он успевает подумать. Один раз на земле им дается соревнование, кто победит. Арета шепчет, её дыхание обжигает ухо: — Я знаю, как нас не увидят. Тёплые её пальцы надевают на Андерса амулет. Сердце бьётся быстро-быстро, он уже за гранью, впереди только смертный приговор, но почему за эту грань так стремиться она? Андерс отвечает, так же тихо: — Украла? — Изабела. Подарила мне по штуке, на меня и Карвера, но тот умный мальчик, дурить не будет. «…в отличие от тебя» так и повисает невысказанным. Ауры их теперь скрыты, всё теперь спрятано. Андерс зло цедит: — Лицемерка. Говоришь, что тебе важны правила, а сама!.. Арета закатывает глаза: — А что, лучше бы в открытую поклонялась бы Мальбонте? — Разве ты не видишь, что творят ангелы с остальными? — А разве мне не плевать? Он ненавидит её, он влюблён уже три года. Он хочет вырвать ей крылья за все страдания и всё равнодушие, он хочет целовать её. Она его идеал, его боль, всё, что есть неправильного в этом мире. Она прекрасна, она отвратительна, он должен убить её, он должен… Должен… Андерс приходит в себя на середине собственных слов, голубой чужих глаз горит таким понятным огнём, что сжигает его уже давно. Правила сковали их, поставили на колени, но если одна наслаждается, то второй умирает в цепях. На ошейниках их имена, имена всех их друзей и близких, которых у Ареты слишком много, а у него — пара штук. Их крылья давно подрезаны, но если одной полёты и не нужны, то второй задыхается без воздуха там наверху. Андерс ненавидит все эти различия в них, Арете на них плевать, она всегда поступает так, как хочется, а хочется ей сейчас того же, чего и ему. Андерс вздыхает, понимая, что закончится это всё катастрофой, а затем делает то, что должен. Целует так, чтобы задыхались оба. Следующие три часа в отеле, — кажется, они должны были подтолкнуть местную администраторшу к любви или карьере, кто уже вспомнит, — принадлежат только им, словно простым смертным. На небесах оба делают вид, будто и не происходило ничего. На белой коже нет следов, с чёрных крыльев не упало ни одного пера. Все равно все всё понимают, Фенрис закатывает глаза и констатирует со знающим видом: — Хана вам. — С чего решил? — огрызается Андерс. Себастьян отвлекается от молитв, голос его твёрд, взгляд ясен, а голос чист, как и полагается ангелу: — С новой идеи Мередит он решил. Та думает, что Мальбонте может оказывать особое влияние на учеников и собирается ещё охраны приставить, — он и так всё знает, но уповает на волю Шепфы, что тот сам уничтожит проклятого бунтовщика, а сыну его не придётся марать белоснежные руки. Андерс сжимает зубы, в не его фантазиях Себастьян платит крыльями за своё безразличие. В реальности единственное, что тот отдаёт — свои чувства, которые Арете были не нужны с самого начала. И лишь тени в углах ждут возможности пожрать всё. Андерс цепляется за Арету, прижимается лбом к её рукам, пока никто не видит, шепчет слова любви лишь для них двоих. Она перебирает его волосы, качает головой, бормочет оставить эту справедливость. Что Мальбонте верить нельзя, везде же это написано, где не отрицается его существование. Андерс знает, он помнит, что полукровка — двойственен по своей натуре, что каждое слово его — такая же двойственность и ложь. Но справедливость месть важнее. — Останься со мной, хорошо? Я не помню, что я делал вчера ночью, — он не помнит уже слишком многое, хотя сосудом ещё только предстоит стать. Голос Ареты дрожит, но она улыбается, а значит всё хорошо: — Ты спал, глупый, ты спал. Во снах он видел, как вырвал крылья и сердце какому-то ангелу, а наутро все перешептывались, что один из подручных Мередит был найден мёртвым. Мерриль молится теперь Мальбонте, просит даровать ей знания, платит кровью. Варрик бормочет, что всё это катится так глубоко, что даже Ад будет затронут одним из первых, Авелин вздыхает, что порядок поддерживать невозможно. Демоны ждут, ждут своего часа, но Андерсу больно признавать, что он боится столь ожидаемого момента, когда этот час пробьёт. Тени хотят порвать его на части, ведь ему есть, что терять. Мальбонте приказывает оставить Арету, что их миссия важнее, Андерс впервые не слушается. Он безумец, он пророк. Он самоубийца, он революционер. Он уничтожит этот мир, он спасёт его. На его руках кровь, но они чисты, чище, чем у ангелов. Он исцеляет, он убивает. Его кровь яд, она лекарство, она заставит корчиться в муках, она поможет жить дальше. Он сошёл с ума. Он прозрел. Он хочет сопротивляться. Он хочет покориться. Его желания одинаково не важны в общем деле. — Это всё ложь! — категорично заявляет Арета. — Это наше спасение, — огрызается он, сам же не веря. Тени пляшут на стене, они Арету ненавидят, она — их смерть, но спасение для Андерса и за это они кличут его предателем. Андерс знает, что он не предатель, что цель всегда оправдывает средства, но с каждым днём эти слова становятся такими же пустыми, как слова ангелов о том, что такой порядок — воля Шепфа и поэтому никто не смеет менять его. — Ты знаешь, что сам же первый от этого «спасения» и умрёшь. Андерс, — тёплые руки на его лице. Андерс знает, что если увидят — попытаются убить, но он не боится. Он уже ничего не боится, он излечит это больное насквозь общество, просто иногда лечить можно лишь ампутацией гнили. Ведь нужно же верить Мальбонте, так? Так? — Пожалуйста. Остановись. Он хотел бы, но уже слишком поздно. Но все равно шепчет: «всё под контролем». Потому что это — единственное, что когда-либо было под его контролем, потому что он хочет верить, что всё под контролем, потому что нет у него уже выбора. Как и этого самого контроля — Помоги мне пробраться в цитадель, — бормочет он. На руках следы селитры, драконьего камня, что Арета помогала ему собирать под видом исцеления от голосов. Она хмурится, Андерс отводит взгляд. Он должен сделать это или же Мальбонте должен, граница между ними опасно истёрлась, Андерс не хочет признавать, что ему страшно, но от правды не убежать. Но срывается он все равно на единственную, кто может ему помочь по-настоящему: — Ты знаешь, что я и свобода для демонов неделимы. Ты не можешь любить меня и не участвовать в этом, — и ждёт, в глубине души надеется, что она скажет, что и не любила никогда. Одновременно ждёт, что она прозреет или что он ослепнет, что она скажет, что да, люблю. Он сам не уверен, какие желания принадлежат Мальбонте, какие — ему, что из этого всего ложь, а что правда. Но Арета соглашается, цедит сквозь зубы, что навестит Карвера, — мальчик стал цепным псом Мередит ещё быстрее сестры, выпустился экстерном и недавно приходил хвастаться, — и лучше бы Андерсу делать свои дела побыстрее. Вечером он меняет старые, уже блёклые и давно не чёрные одеяния на новые, отливающие синевой. Перья на одном крыле белеют, а глаза из карих медленно окрашиваются в синий и красный. Тени впервые молчат, в ожидании чего-то. И в день, когда Мередит с Орсино в очередной раз ругаются, Арета с остальными летят следом в цитадель. И вместе с её взрывом Мальбонте вновь ступает в этот мир, глядя разными глазами и расправляя бело-чёрные крылья. Последнее, что видит перед смертью Андерс — слёзы Ареты. Он виновато вздыхает: — Прости. Я не смог удержать его. И хор теней поглощает его.