Что ты делаешь?

Он уже давно не задаёт себе вопрос, какого черта он делает. Уже года три не задаёт. Внутренний голос безропотно молчит, когда он соглашается на план Зика. Молчит, когда он решает все сделать по-своему. Не издаёт ни звука и когда он отправляет йегеристов, этих свихнувшихся, опьяненных внезапно свалившейся властью молокососов захватить Ханджи и остальных старых товарищей по сто четвёртому кадетскому. Но когда Эрен смотрит Микасе прямо в глаза и презрительно бросает, что ненавидел ее всю жизнь, внутренний голос разражается оглушительным криком, настолько, что ему с трудом удаётся сохранить это намертво приклеившееся к лицу выражение полного безразличия. Что ты делаешь? — орет его сознание, когда Микаса плачет, изломанными дрожью пальцами хватается за этот чертов шарф, как за спасательный круг. Что ты, мать твою, делаешь?! — рычит сознание, когда Армин через стол бросается на него с кулаками, а он отвечает ему ударом колена в лицо. Ему лишь остаётся тешить себя уверенностью, что так надо. Так надо, иного выхода попросту нет. Весь день после того, как его самых близких людей во всем белом свете заперли в камере, его голову сверлит боль. Вспышки режут глаза, пляшут цветными пятнами, затуманивая зрение, выворачивают виски наизнанку. Эрен едва слышит приходящих с нему докладом людей, едва понимает, что они говорят. Эрен до боли, до кровавых отметин-полумесяцев на ладони сжимает кулаки, лишь бы по ту сторону век не видеть Микасу. Но будто в отместку снова и снова вспоминает, как она ломается под тяжестью его слов, как трещит по швам вся ее жизнь, заботливо, кропотливо выстроенная, скроенная вокруг него, чертового смертника, который собирается повести на верную гибель не только себя, но и всех остальных. Почти всех, уверяет-утешает себя Эрен. Но уже едва верит сам себе. Едва верит, что она действительно его возненавидит. Едва верит, что она сможет его забыть и жить дальше, когда все закончится. Если все закончится. Эрен резко распахивает глаза и чуть покачивается, вцепляясь окровавленными — он не хочет — не может — их заживлять — руками в подоконник. Если. Если все закончится. Если она выживет. Если. Ему очень не нравится это слово. Что ты делаешь? — устало спрашивает он сам себя, сбегая вниз по лестнице глубокой ночью, когда не спят разве что караульные. Что ты делаешь? — интересуется внутренний голос, когда он седлает лошадь, привязывает мешки с едой, украденной с кухни, прямо как во времена сто четвёртого, будь он неладен, кадетского, и бурдюк с водой. Что ты собираешься делать? Если бы он только сам знал. Он стоит напротив камеры, где заперты самые дорогие ему люди. Микаса просыпается от холода и вздрагивает, едва раскрыв глаза. Загривок лошади — это последнее, что она ожидала увидеть при пробуждении, засыпая в тюремной камере подземелий Шинганшины. Запястья туго стянуты веревкой, кожу на ладонях нежно щекочет грива, а в голове гудит, как после той попойки у беженцев в Марли пару лет назад. Она пытается вырваться, бьет локтями, пинается, наконец почувствовав чужака за спиной, как где-то над головой обжигающе холодной сталью раздаётся: — Не дергайся. А то свалишься. Она замирает, отхлестанная тоном его голоса, не смея пошевелиться. Не смея даже дышать, не то что дергаться. — Эрен?.. — едва не задохнувшись, тянет она с надеждой, пытаясь заглянуть себе через плечо, — Куда мы едем? Где Армин и остальные? — она забрасывает его вопросами, непривычно взволнованная, впервые напуганная. Не за него, а из-за него. — Заткнись, Микаса. Просто замолчи, — сквозь зубы цедит Эрен, ударяя лошадь по бокам, пускает ее в галоп. Микаса послушно замолкает, замирает в кольце его рук, сжимающих поводья лошади. Рассеянно гладит гриву, пропускает шелковистые волоски сквозь пальцы. Она откидывается назад и спиной вжимается ему в грудь, пытаясь унять дрожь. Не то от холода, не то от обиды, кислотой разъедающей ее изнутри. Убаюканная тряской, она едва замечает, как он крепче прижимает ее к себе, укрывая кофтой. В вязком молчании они едут сквозь лес несколько часов. Все ещё в полудреме, Микаса спиной чувствует, как Эрен расслабляется, сквозь опущенные ресницы видит, как он разжимает пальцы, чуть выпуская поводья. Каждой клеткой кожи она ловит его тепло, собирает по капельке, и в какой-то момент ей даже начинает казаться, что все по-старому. Просто они возвращаются вместе с миссии, вот и все. Дразня эту иллюзию, Эрен тянется к бурдюку с водой, привязанному к седлу. Отвинчивает крышку, перехватывая поводья одной рукой, жадно пьёт. А потом предлагает ей. — Пить хочешь? — спокойно, без холода, без рычания, и Микасе хочется снова расплакаться только от одного мимолетного движения, когда он протягивает бурдюк ей. Пить ей действительно хочется. Что ты делаешь? — спрашивает она себя, когда тянется к его руке. Что ты делаешь, ведь он уже не тот, что прежде. Все теперь не так, как прежде, — противно шепчет внутренний голос, стремясь сломать обманчивую иллюзию тепла и безопасности, но Микасе плевать. Она накрывает его руку своей. Гладит ладонь большим пальцем. Если ничем хорошим это не закончится, так почему бы и нет, думает Микаса, и в ней прорастает хрупкая надежда, когда он на грани ощущения пожимает ее пальцы в ответ. Надежда взрывается, разлетается миллиардом осколков, когда она узнаёт местность. — Эрен, не надо! — она кричит, вырывается, пытаясь достучаться до него. Кровь отливает от лица, голова начинает кружится от нахлынувшей паники. От ужаса, поднявшегося с глубин сознания, о которых она даже не подозревала, — Только не туда. — Успокойся, — Эрен крепче сжимает руки у неё на плечах. Хрупкий мир нарушен, он снова шипит сквозь зубы как побитая кошка. — Там уже никого нет. Даже призраков, — добавляет он чуть мягче, когда Микаса безвольной куклой повисает у него на руках, — Здесь нас не найдут. Армин наверняка найдёт, — думает Микаса, спустя десять лет заглядывая в зияющие чернотой глазницы окон родительского дома. Когда они заходят в дом, Эрену хочется заехать себе кулаком в челюсть — он снова видит перед собой девятилетнюю девочку, замуровавшую себя за непроницаемой стеной после убийства родителей. Блядь, что он сделал, он ведь мог выбрать любой другой опустевший дом в округе. Мог вообще сбежать за стену Роза, но притащил ее именно сюда. Эрен сжимает кулаки и со свистом выпускает воздух через нос, когда она замирает на пороге, остекленевшими глазами смотря туда, где умерли ее родители. Проходится взглядом по отсыревшему, почерневшему от времени полу, на котором во тьме ночи уже едва различаются въевшиеся в него лужи крови. Но Эрен знает, что Микаса их прекрасно видит. Ему хочется кричать, когда она поворачивается лицом к нему и бледнеет еще больше, принимая его злость на свой счёт, старается сморгнуть скопившиеся слезы. Рыча, Эрен хватает ее за запястья и тащит внутрь, прочь отсюда. Его трясёт, пока он перетаскивает в дом их скромную поклажу и стреножит лошадь. Трясет, пока находит чудесным образом сохранившиеся дрова и растапливает печь. Колотит, пока пытается приготовить ужин. Эрен успокаивается, только когда Микаса, неловко обхватив связанными руками чашку, обессилено опускает голову ему на плечо. Ему сейчас совсем не хочется думать о том, что его план отгородиться от всех близких трещит по швам — сколько бы он не орал, не рычал, не плевался в нее ядом, Микаса всегда остаётся рядом. Он идёт спать в другую комнату, давая ей обманчивый выбор — сбежать или остаться с ним, заранее зная ее решение. — Что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает он, когда Микаса серой тенью возникает в дверном проеме. — Прости. Я не могу там уснуть. Эрен приподнимает одеяло и впускает ее в свои объятия с сердитым вздохом. Ей становится нестерпимо горько, но она все равно прижимается к его тёплому боку. — Эрен, зачем? — Мне нужно подумать, — отвечает он, уставившись в потолок. Действительно, зачем, а, Эрен? — И для этого тебе понадобился человек, которого ты всю жизнь ненавидел? — обманчиво спокойно спрашивает Микаса, а Эрена бьет поддых горечь и боль, льющиеся из ее голоса. — Помолчи, — Эрен закрывает глаза, надеясь, что она прекратит эту пытку. — Зачем ты мне все это наговорил, Эрен? Ты правда думаешь, что после после каких-то паршивых слов я тебя оставлю? — Замолчи! — кричит Эрен и рывком оказывается сверху, нависает над ней. Она съеживается, смотрит на него испуганно, а у него в груди вдруг просыпается такая нежность, что он вот-вот взорвется. Эрен сдувает со лба прядку, выбившуюся из хвоста на затылке, наклоняется к ней и целует. Микаса замирает, вжимается в кровать, упирается ладонями ему в грудь. — Что ты делаешь?! — челка прилипла к ее лбу, дышит она часто-часто, смотрит на него безумными глазами. — Люблю тебя, — отвечает Эрен, опуская голову, утыкаясь горячечным лбом ей в грудь. Он слышит, как она резко выдыхает весь воздух из лёгких, чувствует, как бешено стучит ее сердце под его ладонями, и отстраняется, с трудом отрывая себя от неё. — Прости, — шепчет Эрен, но Микаса не даёт ему выпрямиться, дёргает за рубашку и роняет его обратно на себя. Эрен чувствует, как у него закипает кровь при виде ее разгоряченного лица, мокрых, коротких волос, разлетевшихся по подушке, поднимающейся и опадающей груди, вырывающегося изо рта пара. Он припадает к ее губам снова, чтобы собрать этот пар, вобрать в себя ее дыхание, и на этот раз не сдерживается совсем, кусает ее за нижнюю губу, чувствуя вкус крови. Он рычит, когда она тихонько стонет, все ещё сжимая в кулачке его рубашку. — Развяжи, — на выдохе шепчет Микаса, протягивая ему запястья, и выгибается, прижимаясь к его бедрам, когда он спускается поцелуями к шее, прикусывает бьющуюся жилку, проводит по ней языком. Не глядя, он тянет за конец веревки, которая витками спадает с ее рук. Освободившись, Микаса обнимает его за шею, зарывается пальцами в волосы. Эрену хочется завыть, когда он видит слёзы в ее глазах, хочется слизать каждую каплю, бегущую по щеке, хочется умереть, глядя на ее улыбку. За ее улыбку, которую он не заслуживает. Она опускает руки ему на спину, прижимает ближе к себе, щека к щеке, грудь к груди, так что их сердца заходятся в унисон. Эрен шумно, жарко дышит куда-то ей в шею, снова целует, целует каждый дюйм обнаженной кожи, который ему удаётся найти. Дрожащими пальцами расстёгивает пуговицы, освобождая для себя ещё, больше Микасы. Она стягивает ему рубашку через голову и до крови врезается ногтями в спину, когда он берет в рот ее сосок. Эрен шипит от боли ей в голый, подрагивающий живот, кусая в отместку, но не торопится заживлять царапины. Он хочет оставить их у себя до конца. До конца своей чертовой жизни. Когда она стонет его имя при первом толчке, ему окончательно срывает крышу. Он едва себя сдерживает, когда замечает выражение боли на ее лице, но она закидывает ноги ему на талию, сжимает почти до хруста и, скуля, умоляет: — Сильнее, Эрен. Прошу тебя. Наверное в первый раз жизни он слушается ее, не огрызнувшись в ответ. Когда он, обессиленный, осчастливленный, падает на неё, она шепчет тихо-тихо ему в волосы: — Я тоже тебя люблю. Утром Эрена не оказывается в постели. Микаса сладко потягивается, прогоняя откуда-то взявшееся чувство вины — впервые за десять лет ей некуда спешить утром, не нужно спасать ни других, ни себя. На кухне металически лязгает. Она выглядывает из спальни, прислонившись к косяку, и застаёт Эрена, одной рукой пытающегося снять чайник с плиты, другой — достать с верхней полки чашки, которые с оглушительным грохотом валятся на пол. Он чертыхается, наклоняется за ними — на его голом торсе играют солнечные зайчики, и Микаса невольно закусывают губу, залюбовавшись. Эрен наконец поворачивается в ее сторону, заметив движение, и заливается густым румянцем до кончиков ушей — на ней только его кофта. — Микаса… Что ты делаешь? — хрипит он, забыв про чайник, про чашки, про все свете. — Видимо, перемываю чашки, — уголками губ улыбается она, опускаясь рядом с ним и забирая их из его онемевших рук. Они завтракают в тишине. Эрен не спускает с неё глаз, Микаса смотрит в окно, мимолетная, такая редкая, такая дорогая ему улыбка постепенно тает, уступая место задумчивости. — Ты успел подумать? — спрашивает она, наконец заглянув ему в глаза. В ее взгляде болезненное осознание, что передышка — временная, и что-то у него внутри сжимается под этим взглядом. Эрен роняет голову на грудь, похолодевшими пальцами ставя кружку с остывшим чаем на стол. Ни черта он не успел. — Нет, — тихо отвечает он, не в силах посмотреть на неё закрывает лицо руками. — Микаса… Я видел будущее. Несколько лет назад, на церемонии награждения. Это совсем не тот счастливый конец, о которым мы мечтаем. Не замечая, как смахивает слезы, как ломается его голос, срываясь на крик, он рассказывает ей про гул земли, про то, скольких ему придётся убить, про то, как он чуть не терял сознания от мешанины воспоминаний, своих и чужих, лавиной сметающих его собственное прошлое, настоящее и будущее. Не замечает, как она оказывается позади и обнимает за плечи, прижимает к себе, целует в волосы, как он сам хватает ее за руки. — Вам придётся меня убить. Иначе они никогда не оставят элдийцев в покое. Этот ад будет продолжаться снова и снова. — Ты для этого сказал, что ненавидел меня всю жизнь,и избил Армина? — А как ещё, Микаса?! Прости меня. Господи, прости меня! — он разворачивается и утыкается лицом ей в шею, прижимает к себе. — Дурак ты, Эрен. — Не могу не согласиться, Аккерманн. На пороге стоят Армин и Леви. Эрен резко оборачивается в их сторону, сразу подбирается, ощетинивается, заслоняет Микасу собой, гадая, сколько они успели услышать. И увидеть. — Как вы нас нашли? — Мне пришло в голову, что если вы сбежали вместе, то в принципе могли отправиться домой к Микасе. Он достаточно уединённый, но… — Армин смущенно замолкает, отводя от неё взгляд. — Но мы и подумать не могли, что ты такой мудак, Эрен, что притащил ее сюда, — заканчивает за него капитан. — Оденьтесь-ка, — бросает он, выходя на улицу, утягивая остолбеневшего Армина за собой, и добавляет уже в дверях, глядя в глаза сначала Эрену, потом Микасе, — Оба. — Мы можем сбежать через окно, — тихо говорит Эрен, надевая кофту и косясь на прикрытую дверь, пока Микаса застегивает пуговицы рубашки, — Я превращусь в титана. Мы быстро доберёмся до Розы. — Нет. Мы не знаем, сколько их здесь, какое у них оружие, — она поворачивается к нему, пока он пытается привести волосы в порядок, — Эрен. Хватит бегать от нас, — опускает руки ему на плечи, легонько встряхивает и вжимается пальцами так сильно, что он снова чувствует, как кожа даже сквозь слои одежды начинает саднить, — Поверь в нас, Эрен, — она берет его лицо в лодочку из ладоней, он накрывает ее руки своими, — Мы хотим тебе помочь. Мы можем тебе помочь. Голову вновь простреливает боль, а губы ломает кривая ухмылка, когда Эрен вспоминает, как поверил в своих товарищей тогда, в лесу гигантских деревьев при первой встрече с Женской особью. Нет уж. Он поднимает с постели шарф, этот чертов проклятый шарф, изо всех сил пытаясь не разодрать его в клочья, и оборачивает его вокруг ее шеи. Ее глаза сразу теплеют, а Эрен до крови прокусывает щеку. — Хорошо. Но и ты поверь в меня, Микаса. Поверь, когда придёт время. Когда они выходят из спальни, Леви и Армин уже сидят на кухне. — Итак, если я правильно разобрал твои вопли, Эрен, ты хочешь устроить геноцид с помощью гула земли и уничтожить всех людей, живущих за пределами Парадиза? — спрашивает Леви, обманчиво спокойно откинувшись на стуле. Микаса чувствует, как в сидящем рядом Эрене закипает ярость. — Я не хочу этого. Но я не могу поступить… — Да-да, ты видел будущее, я слышал, — перебивает его капитан, отмахиваясь, — Ответь мне, Эрен, — спрашивает Леви, подавшись вперёд и пристально смотря ему в глаза, отчего начинает закипать уже Микаса, — Ты действительно думаешь, что это лучший выход? — Мы же можем продолжить мирные переговоры! Уверен, есть другой способ всех спасти — вклинивается Армин, стараясь не замечать густеющее в комнате напряжение. — Переговоры уже давно зашли в тупик, и ты это знаешь! — огрызается Эрен. — Йегер, после секса люди должны становится добрее и спокойнее, — бросает Леви, переводя взгляд с Эрена на Микасу. — Вам, видимо, его не хватает, — сквозь зубы шипит Микаса. — Ты что-то сказала? — Нет, капитан. Леви снова откидывается на стуле, смотря в окно. — Вынужден признать, что в гуле земли есть смысл — люди с материка значительно превосходят нас в части вооружения. С этими их летающими лодками они тут все сравняют с землей быстрее, чем мы доплывем до них на кораблях, даже собрав все наши силы. Ладно, — он резко поднимается, — Проветрился и хватит. Пора возвращаться домой, Эрен. Когда Леви хлопает его по плечу, глаза Эрена расширяются и на секунду стекленеют. Этого не замечает ни капитан, тянущий его к выходу, как непослушного ребёнка, ни Армин. Только Микаса. И она понимает, что сейчас что-то должно произойти. — Берегите Ханджи, капитан, — еле слышно шепчет Эрен, — Прости Микаса. Скоро увидимся. Эрен вырывается и прыгает в окно. Сквозь звон бьющегося стекла Микаса слышит, как кричит Армин, как матерится капитан. Она видит, что Леви уже готов следовать за Эреном, и бросается ему наперерез, оказывается впереди, с размаху ударяет его по лицу и валит, прижимая собой к полу. — Аккерманн, ты уже второй раз оказываешься верхом на мне. Определись уже! *** Три года после смерти Эрена она носит траур, живет глубоко в горных лесах и почти не выходит на связь со старыми друзьями. По началу часто приезжает Армин. Жан из раза в раз приходит с цветами, но, видя выражение ее лица, приходит все реже и реже, в конце концов оставляя ее наедине со своим горем, понимая, что как бы он не старался, как бы сильно не хотел забрать себе ее боль, чертового смертника, который наконец стал соответствовать этой глупой кличке, за которую Кирштейн проклинает себя до сих пор, ему не заменить. Раз в пару месяцев приходит Ханджи вместе с Леви, который молча пьёт чай на ее кухне, все так же забавно держа чашку за края, а не за ручку, как все нормальные люди, а, уходя, треплет ее по голове, как тысячу лет назад на стене. Ханджи, чудом уцелевшая в столкновении с титанами из стен благодаря предупреждению Эрена, которое Леви не сразу принял всерьёз, сполна компенсирует неразговорчивость Аккерманна. Микаса украдкой наблюдает за ними и понимает, что скорой свадьбой Фалько и Габи дело не ограничится. На четвёртый год после смерти Эрена она снимает траур, начинает спускаться в город, чаще заглядывает в штаб. Часами слушает болтовню Зое о новейших технологиях, которые им удалось восстановить на руинах практически уничтоженного мира. Слушает Армина, который с блеском в глазах говорит об успехах мирных переговоров с остатками человеческой расы на материке, слушает трескотню Габи о подготовке к свадьбе и защищает ее перед Райнером, который считает, что замуж ей пока рано, и все порывается надрать уши Фалько. Иногда она даже смеётся. Иногда даже часто. Ещё через восемь месяцев Леви и Ханджи в очередной раз приходят к ней в гости, на этот раз с радостной новостью — бывший капитан наконец перестал ломаться и согласился на предложение руки и сердца Ханджи. Микаса, какая-то непривычно раскрасневшаяся и растрепанная, наливает им чай, когда встречается глазами с Леви: — Ну и где он? — спрашивает ее бывший капитан, едва заметно ухмыляясь. — Не понимаю, о чем вы, — Микаса отворачивается, пряча смеющиеся глаза за отросшими до лопаток волосам. — О Йегере. Не переживай, я вмажу ему всего один раз. — Эй! — встревает Ханджи, — Я вообще-то хотела сказать спасибо за спасение! — Как вы поняли, что он жив? — Ты стала улыбаться. Микаса закатывает глаза, уходит в спальню и возвращается с любовью всей своей жизни. Леви с Ханджи уходят спустя, наверное, часа три, так и не исполнив ни одного из своих обещания по отношению к Эрену. Уже на выходе Зое замечает на полке какой-то странный предмет, похожий на металлический шарик на кожаном ремешке. — Где взяла? — шепчет она Микасе в ухо, поймав ее шею в захват и притянув ближе к себе, чтобы Леви не услышал. Микаса, залившись краской, тихо отвечает, прикрыв рот ладонью. Леви, глядя на них, смеётся про себя, предвкушая потрясающий вечер. Когда за ними наконец закрывается дверь, Эрен тянет Микасу в спальню, не забыв прихватить тот самый шарик, назначение которого Ханджи каким-то образом разгадала сразу же. — На чем мы остановились? Эрен стоит позади неё, шепчет в ухо, одной рукой держа ее за шею, второй проходясь от бедра вверх по талии и до самой груди, сжимает. Микаса, выдыхая, прижимается к нему спиной и бедрами. Он проводит большим пальцем по подбородку, обводит ее губы, проникает к ней в рот и глухо рычит, когда ее язык дотрагивается до пальца. — Ложись, — велит Эрен, разворачивая ее к себе и лицом, целует, целует жадно, властно, сминая ее губы. Она послушно ложится. Эрен нависает сверху и смотрит на неё такими голодными глазами, что внизу живота мгновенно становится жарко, влажно. Опустив лицо вниз, Эрен дотрагивается носом до ее носа, ведёт по щеке, дразня, наконец добирается до губ. Пока он целиком сосредотачивается на ее губах и шее, Микаса вдруг делает подсечку и оказывается сверху. Эрен, сбитый с толку, с секунду удивлённо смотрит на неё, но ухмыляется, когда она берет его за запястья и поднимает их вверх, к наручникам, в которых какие-то несколько часов назад были ее собственные руки до того, как их прервали. Он может вернуть ее под себя, но не хочет. Ему нравится, когда она такая, с едва заметным блеском темных глаз берет над ним власть. — Ты сегодня слишком много болтал, Эрен, — она прилаживает металлический шарик на положенное ему место, застегивая на затылке ремешок. Он ухмыляется, глядя ей в глаза, когда она затыкает ему рот кляпом. Ухмыляется и когда она целует его в шею, когда оставляет засос, в отместку за тот, что он сам поставил ей недавно, из-за чего ей неделю пришлось не снимать шарф. Все ещё ухмыляется, но уже дышит быстрее, когда она спускается ниже и кусает его за сосок. Он рычит, когда Микаса сквозь ткань сжимает его член. Эрен приглушённо стонет, стоит ей стянуть с него штаны вместе с бельём и сесть сверху — под юбкой у неё ничего нет. Он запрокидывает голову назад, когда она качает бедрами из стороны в сторону, задевая головку, но не опускается на неё. — Одно слово, и я верну его обратно, — шепчет Микаса, вынимая кляп, соскучившись по его губам. — Твоё имя считается? — ухмыляется Эрен между поцелуями, но захлёбывается стоном на очередном движении ее бёдер. Она слизывает дорожку слюны с его щеки и одновременно опускается на него сразу во всю длину, а Эрену кажется, что у него перед глазами взрываются звёзды. — Это было три слова, — пытаясь отдышаться, говорит Микаса, падая к нему на грудь после оргазма. Когда она расстёгивает наручники, Эрен улыбается и прижимает ее к себе. Он наконец знает, что делает.