С тобой на краю

Если хорошенько подумать, Кэйя был не из тех, кто попадает в нелепые и безвыходные ситуации. Ему это чуждо и несвойственно, как ему уже выразился Путешественник, который каждый раз при встрече делился историями таких, собственно говоря, ситуаций. Капитан кавалерии Ордо Фавониус лишь с усмешкой соглашался с ним, пытаясь представить себя в какой-нибудь проблеме, из которой мог бы не найти решения и не выкрутиться. В голову даже ничего не приходило! Уж и у Альбедо спросить пришлось. Алхимик задумался буквально на пару секунд, ответом последовало: «Вина не дадут. Что будешь делать?» Не подумайте, совершенно не обидно, вино есть своё припасённое на такой случай. Хотя всё-таки обидно. Ведь главное в жизни Кэйи не вино. Ну может оно занимает второе место. Неважно. Так что же тогда можно сейчас сказать по поводу данного положения Альбериха? Всё буквально ужасно и критично опасно. Как же так всё произошло за несколько мгновений? С утра магистр попросила капитана помочь Сахарозе добраться до лаборатории Альбедо на Драконьем хребте. Дело не из сложных, времени уйдёт не более пяти часов, с учётом на перерывы для согревания. В одну сторону двое спутников добрались благополучно. Алхимик принял их у костра за простецкой похлёбкой и сопроводил Кэйю до выхода из своего «логова». И вот тут нужно поставить паузу. По пути вниз дорогу преградила небольшая стайка хилличурлов, активно танцующих вокруг костра, чтобы не замёрзнуть. Как бы капитану не было лень с ними возиться, он должен был расчистить дорогу для путешественников гильдии. Управившись с одной половиной монстров, Кэйя в последнюю секунду замечает, как красношёрстый хилличурл с дубиной со всей силы ударяет его по плечу, выбивая меч из руки. Дело полная дрянь, так как оружие отлетает по льду на самый край тропы, а рука пульсирует. Толпа оставшихся разъярённых монстров готова разорвать его в клочья. Ничего не остаётся сделать, как отступить. Раскрыв планер, что по правилам полётов запрещено на Драконьем хребте, он спрыгивает с дороги над пропастью. Всё возможно закончилось бы лучше, Альберих уже бы сидел рядом с Барбарой, которая молилась бы о его здравии. Но один из шамачурлов оказался каким-то боком гидро и смог выплеснуть воды прямо на планер. Ткань моментально тяжелеет, становится твёрдой и с большей скоростью, нежели парение, тащит тело вниз за собой. Ударившись тем же плечом в скалу, капитан вскрикивает от вспышки боли, но что есть сил хватается голыми пальцами в мёрзлый гладкий камень. Он не может ухватиться. Сапоги скользят по нему, скатываясь быстро вниз, куда и остальная часть тела. Перчатки разодраны, ладонь с пальцами в кровь. Холодные порывы ветра, пронизывают насквозь, пытаясь унести парня за собой, куда-то в высь. Не обращая внимание на боль во всех частях тела, Кэйя оглядывается вниз, пытаясь что-то увидеть через снежные хлопья и растрёпанные волосы. Земли не видно, только облака или же туман, непонятно, и вечная скользкая гора. Да нет же! Небольшой выступ! Стопы еле умещаются, встав на него. Гладкий лёд сковывает под собой всё на этом несчастном хребте. Аккуратно сев, он пальцами хватает выступ с небывалой силой, взвывая от острой боли в них. Кровью плоть прилипает к морозной поверхности гладкого камня. Ветер не утихает, пытается сорвать с него плащ, последний кусок ткани, согревающий туловище. Нелепая безвыходная ситуация. Прекрасно, капитан. Так вот как он здесь оказался. Альберих щурится от колючих снежинок, что лезут прямо в глаза, желая выколоть столь красивый нефрит. Он сплёвывает кровавый ошмёток и хрипит, отрывая одну ладонь от камня. Состояние её не из лучших. Ну как и ситуация в принципе. От одного взгляда на кровавое месиво на кисти хочется закричать. Таз от лишнего движения скатывается к краю, благо Кэйя успевает среагировать и удержаться на этом гребаном выступе. — Ах, боже, Розария, ты не говорила, что твоя душа способна убить меня, — холодно смеётся Альберих, вспоминая слова подруги за одним «философским» разговором. Моя душа такая же непоколебимая и ледяная, как Драконий хребет, Кэйя. Меня не сломать. Он ей завидует. Он ей всегда завидовал. Строга к себе и к окружающим, ну кроме него, в прошлом не обрела человека, к которому привязалась, черства ко всем словам, ну кроме его. А хотя в скором времени это исправится. — Не думаю, что смогу ещё раз выпить с тобой, дорогая, — улыбается капитан треснутыми губами. Больно. — Теперь вина хочется. Интересно, Дилюк бы разрешил сейчас один бокал полуденной после возвращения? Я давно не заходил в таверну, — он морщится, слегка опустив больное плечо от неудобного положения тела. Время никогда его не любило. Но оно обожало калечить. В детстве было паршиво один раз. Когда тяжёлые капли дождя стучали по голове, грозди слёз текли из глаз у мальчика с нефритом вместо них. Детское сердце в тот момент раскололось на тысячу деталей. Нет больше дома? Мамы нет? Почему папа надеется на него? Чего от него ждут они? Кто они? Папа, приди, пожалуйста, мне страшно! Мастер Крепус, это чей-то ребёнок! Батюшки, какой красивый… Даже краше нашего Дилюка. Солнце, ты чего тут мокнешь? Папа… Ушёл за соком… — Что-то меня не туда унесло. Капитан продрог до мозга костей от ненасытного ветра. Зуб на зуб не попадает. Боль протяжно тянется тугой ниткой внутри, сковывая конечности. Хочется вина ещё… Возможно, Альбедо был прав. Все они были правы. Сколько часов прошло уже здесь? Или минут? Или всё ещё идёт секунда? Да не, бред. Минут двадцать может точно. Ох, кстати, замечена новая деталь Кэйей. С собой нет Глаза Бога. Посеял где-то в бою или уронил при падении? Неважно. Уже ничто неважно. — Чтобы сказала Джинн насчёт этого? Хотя нет, — задумчиво проговорил Альберих. — Что она скажет, когда моё тело найдут? А что скажет Розария? Гм… А скажет ли что-нибудь Люк?.. Дилюк скорее всего промолчит, протирая очередной стакан. Он кивнёт на новость о смерти капитана. Попросит принять соболезнования и вернется к работе. — Ну хоть надоедать своим приходом перестану. Эти приходы, да? Они же были не для вина. Особенно во время его смены. А чтобы увидеть родное лицо. Услышать родной голос. Пусть он и щебечет всякие грубые слова. Почувствовать рядом родное присутствие. Кэйя нуждался в нём всю жизнь. И никогда не хотел навредить или обидеть. Он просто дурак. Совершенный дурак. Стопы дёрнулись от очередного порыва метели, это послужило окончательной потере равновесия на выступе. Тело соскользнуло с него прямо вниз. Руки вцепились в выступ, будто хищник когтями в добычу. Пытаясь приподняться, Кэйя ощутил ужасную боль в плече. По инерции та рука отдёрнулась в сторону, на другой было сложно удержаться, она скользила. Хватая воздух пальцами и ртом, Альберих летел к земле, сквозь белый плотный туман и большие снежные хлопья. Но приземление оказалось совсем скорым. Глухо издав крик, парень уткнулся лицом в пелену колючего снега. Он лежал на следующей «ступеньке» хребта, в холодной пушистой простыне, замерзая каждым сантиметром и скукоживаясь от ужасной боли. Кашель раздирал горло. Белоснежная ткань снежного покрова рядом окрасилась в алый мерзкий цвет. Но Кэйя знает, что алый очень красивый и милый цвет. Он присутствует в нежных густых волосах Рагнвиндра. Он дарит тепло нефриту в его глазном яблоке. Он есть в этих рубиновых горячих глазах, что согревают его осколки. Неужели Дилюк единственный цвет в его жизни? Единственный выход, шанс, сокровище и судьба? Хочется тепла. Кэйя хочет обнять его крепко-крепко и не отпускать, иначе снова упадёт вниз. Схватить и держать, оберегать, защищать, дорожить. Хочется просто даже прикоснуться. Но это же невозможно. Особенно теперь. Дрожащее дыхание становилось тише и реже. Веко нефрита тяжелело и опускалось медленнее. Усталость от боли и страданий остатков сердца давили в землю. Холод нарастал. Тело ныло и ломило, замерзало и умирало, но жило, пока Кэйя Альберих вспоминал. Вспоминал тот рубин, что обещал ему долгую и счастливую жизнь. — Такого не бывает, Дилюк, — сказал ещё очень юный он, собирая волосы в короткий хвостик. Его брат смотрит на него беззлобно с улыбкой и обнимает со спины. Его руки тёплые, а объятия горячие, такие, что становится жарко и кажется, что на дворе лето, хотя это ранняя живая весна. — Но папа сказал, что если показать её, то она будет. — Как она будет, если её пока нет, — разворачивается молодой Альберих для объятий. — Я тебе обещаю, ты её увидишь, — смеётся ему прямо в шею Дилюк. Наивный и прекрасный. Он умел тогда искренне смеяться и улыбаться. И умел бы до сих пор, если бы не Кэйя. Слёзы стынут адским льдом. От обиды. Дилюк ему специально соврал, чтобы не расстраивать тогда. Зачем он так с ним грубо поступил? Теперь Кэйя хочет увидеть эту счастливую жизнь. Какая она? С ним ведь? — Дилюк… — он не слышит собственный шёпот из-за ветра, но уверен, что говорит вслух, — если ты меня слышишь… Дай мне знак… Что я должен жить… Что ты покажешь мне, — он тяжело сглатывает комок и жмурится от колючего льда рядом с глазом, — покажешь эту «жизнь»… Я тебя прошу… Снег всё идёт. Он ложится мягко на тело, на волосы. Словно укрывает одеялом смерти ещё живую душу, которая скоро заснёт и обретёт покой. Проходит минута, а кроме холода и усталости ничего не чувствуется. Даже та самая боль. А знака до сих пор нет. Он один. И он уходит в сон с улыбкой, слыша крик орла где-то высоко. Дилюк его услышал.

***

Сквозь сон Кэйя чувствовал что-то теплое и мягкое. Оно грело его, ничего не делая. Просто существуя. Но темнота не давала понять что это. Да и сил не было на это. Поэтому капитан Ордо Фавониус не совсем понимал, почему он видит перед собой узорчатый красивый потолок, а не серое снежное небо. Его ещё знобило, а руки неприятно щипало. Пахло сладко. Даже приторно. И виноградом. Сбоку горела лампа, успокаивая своим мягким свечением. Спине было приятно чувствовать под собой кровать, а не мёртвую холодную землю, усыпанную снегом. Всё доставляло только удовольствие. Но что-то было не так. В груди всё трепетно теснилось в костной клетке. Что это? Сердце? Кэйя уже и забыл о его существовании. Пальцы легли на левую сторону груди, а он сам сосредоточился. Под забинтованной ладонью что-то стучало, будто пыталось вырваться наружу. Тук-тук, тук-тук… Глаз широко открылся от удивления, губы изогнулись в странноватой улыбке. Издался смешок. Его сердце трепещет и живёт. Он жив. Альберих резко садится на кровати, не убирая руки. Больно, но ему всё равно. Он догадался где находится. Неужели в счастливой жизни?! Сбоку послышалось тихое открытие двери. На пороге комнаты стоял Дилюк. На нём вместо привычного костюма была домашняя рубашка, брюки и тапочки. Волосы собраны в слабый низкий хвост. На лице не сосредоточенность и уверенность, а спокойствие и волнение. Такой уютный образ Дилюка не давал сердцу успокоиться. — Давно проснулся? — первым начинает диалог хозяин винокурни. Он не быстрым шагом оказывается у края постели и взглядом спрашивает разрешения сесть. Кэйя быстро нервно кивает, немного отодвигаясь. Ему всё же не так удобно льстить и вести себя, как в таверне у всех на глазах. Рагнвиндр видит это, из его рта слышится вздох. Альберих смотрит в окно, в котором видна холодная гора. И вправду вспоминается образ Розарии. Да, всё-таки он ей завидует, её непоколебимости. А также он завидует самому себе. Семнадцатилетнему самому себе, когда всё ещё было прекрасно. Его щеки касаются горячие пальцы и задерживаются так на какое-то время. Веко нефрита широко распахнулось, а сам взгляд тревожно смотрит на Дилюка. Тот слегка хмурится. — Ты ещё холодный. Они продолжают сидеть на расстоянии вытянутой руки красноволосого. Кэйя не отрывает взгляд. Он хотел на хребте объятий, прикосновений, присутствия этого человека… Но он пока не чувствует себя счастливее от всего происходящего. — Иди сюда. Капитана накрывают одеялом повыше и сгребают в охапку, прижимая к чужой груди и крепко сжимая в руках, покрытых шрамами. Так тепло Альбериху ещё никогда не было. Он затаил дыхание и замер, слушая чужое сердцебиение под ухом. Оно такое же бешенное, как и его собственное. В ритм правда не бьют, как это обычно пишут в книгах о любви у Лизы. Но зато оно в тысячу раз лучше всех звуков на свете. Если не больше… — Я очень испугался, — раздался над ним снова голос Дилюка. Слышно было, что слова ему давались сложно. Пальцы путались в синих локонах, успокаивая себя, — когда мне сказали, что ты не вернулся с хребта. Тогда уже прошло семь часов, а внизу в лагере тебя никто не видел. Я, Джинн и Эола проверили Альбедо, но он сказал, что давно уже ушёл. На спуске был найден меч и твой Глаз Бога, практически всё на краю, как ветер не сдул, понятия не имею. Но только от мысли, что тебя нет уже в живых, кровь стыла в жилах. Когда я вижу тебя в Мондштадте или знаю что ты в штабе, я понимаю, что с тобой всё хорошо. Я боялся тебя потерять. Голос его предательски дрожал, а руки сильнее сжимали тело Кэйи, который с неподдельной болью слушал его. Прикусив губу, он тихо попросил: — Отпусти, пожалуйста, в плече ноет всё. Выбравшись из объятий парень положил голову на плечо Рагнвиндра и взял его за руку. От приятных ощущений он прикрыл глаз, улыбаясь. — Тёплый. — Кэйя?.. — А я думал, что уже умру, — перебил его тот. — Но знаешь, я попросил тебя дать мне знак, чтобы я продолжил жить. Дилюк замер. Его рука обвила худую талию, теснее прижимая тело к нему. — И как? Кэйя издал смешок, утыкаясь носом в горячую шею и обнимая его плечи. — Твой орёл закричал где-то рядом. Я и поверить не мог. — Сказка… — Наверное, — устало выдохнул капитан, рассматривая в своей руке красные локоны. — У тебя очень красивый цвет, Люк. Он почувствовал, как хозяин винокурни вздрогнул от услышанного имени. Парень снова засмеялся, щекоча его шею своим дыханием. — Я тут вспомнил кое-что из юности, — снова начал Кэйя, делая долгую театральную паузу, задумываясь над чем-то. — Что же? — Ты обещал, что покажешь мне… — Счастливую жизнь? — догадался Дилюк. Синеглазый кивнул ему в ответ, поднимая голову и смотря в глаза. Сердце забилось чаще, лицо горело. Боже, почему у этого прохвоста такой невинный щенячий взгляд? Будто не они четыре года вели себя как незнакомцы. — Бред это всё, не могу я показать. Сам не знаю, что это. — Люк, у тебя ушки красные. В комнате взрывается дружный смех, заполняющий пустоту винокурни. В этот момент оба понимали, что счастливы они будут, только вместе друг с другом, и никак иначе. Первым пришёл от смеха в себя Дилюк. Он не убирал руки с пояса парня, как и взгляд от его красивого лица. Он лишь убрал синюю чёлку и поцеловал его в лоб, чтобы вызвать похожую реакцию. В момент Альберих притих и застыл от неожиданности. — Кэйя, — прошептал Рагнвиндр ему над ухом, — у тебя уши красные.