Истории из Мусутафу

Мусутафу горел, как торт в алмазной витрине. Выложенный конфетным снегом и шоколадными домиками, он сверкал и шипел и варился в горячем мерцании. На главной площади лилось направо и налево вино с корицей и апельсинами и вспыхивали фейерверки в лампах, в зеркалах, в глазах гуляющей толпы. Гуляющей, как положено в Мусутафу: громко, под взрывы Причуд и осколки бутылок. На каждом углу, Китз находил, как осколки, что-то из старины. Что-то из того, иного времени, когда солнце светило наизнанку и на веретене лежало намного меньше лет. Вот в переулке Всемогущий улыбался в крохотном телевизоре, а вот тут Старатель скалился с обложки МусутафуУикли. Эти газетёнки, насколько известно, больше никто не покупал, и они только пылились на деревянном стенде на углу — почему их продолжали печатать оставалось загадкой. Карамельная аура празднования растворялась тем сильнее, чем дальше он отходил от центра города. Он шёл медленно, смакуя привкус холода на коже — как страшными вечерами, вечерами отчаяния, бывало приставлял чужую сигарету к тыльной стороне ладони и, шипя с помесью наслаждения и ужаса, запрокидывал голову и превращался всецело в алый кружок агонии. В жуткий, тошнотворный запах и уродливый дым. Теперь, боль стала из дамы сердца потерянным другом, с которым со дня на день пожмешь руки и разойдешься — но пока, рано. Китз свернул за угол, и над ним нависли ворота Старшей Школы Юэй. Блистательно-синие — видимо, под цвет недостижимых небес. Из окон застеклённого здания, видневшегося над воротами, на него хмуро взирало его юношество, и его взгляд наполнил Китза странным предчувствием. Было в нём что-то трепетное, что-то такое, что вело назад к первому разу, когда он стоял вот точно тут, на этом лысом лоскутке в тени ворот. Годы на веретене вздрогнули. Страшная сила, однако, у воспоминания. «Опять я волнуюсь из-за ничего», он вздохнул, и медленно поплёлся мимо высокого серого ограждения. Снег хрустел под каблуком, как скорлупки или кости. Китз спустился по улице, миновал последнее здание Юэй, окинутое золотистым светом круглых ламп (под ними, столбы были до последнего клочка обклеены проклятущими постерами Всемогущего), и скрылся в тенистой аллее. На знакомом углу Китз помедлил, опустил размокшую картонную коробку на скамью, и, выудив из рваного кармана листочек бумаги, вгляделся в него. Адрес, выведенный бисерными буковками, был едва различим. Вновь взвалив коробку на ноющее плечо, он свернул в аллею, затопленную бархатными тенями переплетённых над головой проводов и ржавых лестниц. В голову запросились картинки энергичных канатоходцев, ставших, под мерный хруст, гораздо менее энергичными и возможно даже менее канатаходцами. В этом месте, время точно заело в проигрывателе. Пятнадцать лет минуло с того рокового дня, когда Китз позорно бежал из Мусутафу, эти долгие, подёрнутые дымкой годы, проведённые в тёмном забытие, и что же? По возвращении, город расцвёл, а это местечко так и гниёт, закованное песками времён, брошенное и забытое. Только больше проводов приросло. «Как лианы», он представил Мусутафу в сердце джунглей. Юэй, к его радости, оказался утоплен в болоте. Занятый такой мыслью, Китз брёл, шаркая и оставляя за собой в снегу хвост из неглубоких борозд. Это был невысокий, худощавый мужчина с приятными чертами, непримечательными глазами и неровной стрижкой: спереди волосы до скул, сзади — маленький хвостик. Претензия на щетину были скрыта натянутым до переносицы клетчатым шарфом, а терракотовый плащ не по погоде заканчивался у колена. Ниже были искусанные холодом ноги, а холодно было дьявольски. Однако торопиться, как обычно, было некуда, оттого Китз шёл вальяжно, размышляя о джунглях и синих лесных огоньках. По правую руку, в темноте показался вход в старый тупик. Он нарисовался как графитовый, вылез в перспективу и медленно поплыв навстречу Китзу. Того тут же настигло новое воспоминание. Сюда, думал он с полувосторгом, его отволокли мальчишки с причудами посильнее в тот день, когда его приняли в Юэй. День, отмеченный болью и разочарованием. Свободной рукой Китз-настоящий потёр некогда-сломанный нос, вдыхая с памятью запах крови и краски. На серой кирпичной стене тускнело граффити, изображавшее триумф Всемогущего над сваленными в кучу злодеями, а на его лице свежей краской был пририсован грубый символ. «А какой шум поднялся, когда эта штука появилась», Китз мечтательно улыбнулся, имея в виду, конечно, изначальное граффити, а не оргинальную пристройку, «мы так и не нашли автора. Сколько лет, а её даже не закрасили… только улучшили.» Граффити проплыло мимо. Он окинул взглядом паутину мелких, мокрых от растаявшего снега труб, взбирающихся по стене слева от него. Какая-то чёртова труба пыхнула ему прямо в лицо едким масляным дымом. Китз зашёлся беззвучным кашлем. Потом, только он открыл рот, чтобы выразиться, как внезапный вскрик достиг его ушей. Китз замер, прислушался. На мгновение мелькнула мысль, что ему почудилось. Потом из смолистой тьмы тупика донесся шёпот, и тень сомнения испарилась. Луна слегка посеребрила вход в аллею, но тупик в дальнем конце заволокла такая темень, что потонувшие в ней стены полностью пропадали из виду. «Нет бы лампу повесить, вечно тут темно, как в заднице!» напряженно подумал Китз, опуская совсем размокшую коробку в коричневую слякоть у стены. Прижавшись спиной к стене, он начал красться в вязкую, густую тьму, из которой слышалась вонь мусора. Тонкие всхлипы его шагов вскоре были заглушены хриплыми мужскими голосами. — Заткнись! — глухо рыкнул кто-то, — Идиот, держи его крепче! Если он опять использует свою стрёмную причуду, я тебя- — Держу я, тихо ты, — процедил в ответ молодой голос. От страха у Китза перехватило дыхание, он прильнул к стене и медленно выдохнул, представляя, что вдыхает теплый свет, а выдыхает свои мысли. Сделав так три раза, он выпрямился и подкрался поближе. — Отвали, урод! Слезь с меня! — вскрикнул отчаянно ещё не сломавшийся мальчишеский голосок. Китз похолодел. Неровную тишину огласил звучный удар и срочный шёпот: — Что так долго? — Попробуй сам с этим чёртовым поясом! Он какой-то дорогой… — Да просто рви его нахер! Совсем близко послышалась приглушенная возня, и Китз привычно прищурился. Всё-таки не совсем непроницаемым оказался мрак. В капельках лунного света, сочившихся через жестяной навес, Китз различил трёх широкоплечих, высоких мужчин, расположившихся вокруг мальчика с растрёпанными золотыми волосами и бледным лицом. На ватных ногах, Китз подступил ещё… — Стой! — гаркнул глухой голос, — Я что-то услышал. Внезапный ужас потянул Китза обратно в тень, но был с трепетом отогнан. Он повёл ноющим плечом и выскользнул из густой тени в рыхлый, тальковый свет. — Здравствуйте, — сказал он с нервной ухмылочкой, бегая глазами по оскалам верзил, двое из которых впились в мальчишку руками. Третий, высоченный и гладко выбритый верзила, стоял чуть поодаль. — Отпустите мальчика. Бритый разразился хриплым, отвратительным смехом, и луна сверкнула на кончике его клыка. Китз чуть согнул колени и поправил на переносице шарф. — Нет, вы слышали? –рыкнул верзила своей шайке, расплывшейся в блаженных улыбках. «Вот уродство», подумал отстранённо Китз. — Никогда не видел у нас такого героя, — сказал прилизанный молодой человек, — и он вроде староват даже для отставшего студента. — А мне говорили, я ни на день не старше двадцати, — буркнул в свой шарфик обиженный Китз. (Ему было тридцать-три. Это было тайной.) — Герой-подражатель? — ехидно предположил третий, — Геройство без лицензии вне закона. — В законе или вне закона, какая разница? — хмыкнул Китз, — Опусти мальчика. — Спешу и падаю, — бритый хохотнул и сально подмигнул ему, — Что ж ты сделаешь, Герой Номер Один? — Один или не один, но тебя я уложу запросто, — он опять нервно заухмылялся, а его голос неубедительно дрогнул. Холод свёл челюсть до боли под тонким шарфом. Ледяной ветер прильнул к его разгорячённому лбу, но Китз больше не выжимал из холода наслаждение — как никогда раньше, ему хотелось вернуться в тепло. — Да что ты говоришь! — хихикнул верзила. Его мясистая ладонь раскрылась, и алый цветок из чистого пламени озарил его ровное лицо, на мгновение ослепив Китза. Сморгнув, он поднял обожжённо слезящиеся, хитрые глаза. Сквозь слёзы он увидел аллею в чётких, ярких штрихах и бордовых тенях. — Тьфу ты, какой ж это огонь? — прохрипел он, — Вот у Старателя — огонь! У тебя так, свечка. Вырублю и без причуды. — На словах все непобедимы, — бритый опасно улыбнулся и завёл руку назад. Пора! решил Китз, напрягшись и ещё чуть присогнув колени. И тогда он, не сводя глаз с горящей формы верзилы, потянулся и сам за скользкой, ржавой от времени причудой. Последний раз, когда он использовал свою причуду… Верзила окатил его волной алого огня. Китза обдало сухим жаром, и тут же пламя отпрянуло, взвилось и, яростно взревев, бросилось прочь широким потоком. Плеснув во все стороны, оно поглотило двух мужчин на земле. Те протяжно взвыли жуткими голосами и кинулись врассыпную, стали кататься бешеными животными по земле. Мальчишка, нетронутый, в ужасе вскочил и прижался к стене, будто пытаясь использовать непослушную причуду. — Достаточно с вас, — прошептал Китз дрожащим голосом и взмахнул двумя пальцами вверх, чтобы огонь, повинуясь, взметнулся к небу, всхлипнул и исчез. По тупику разлился приторный запах горелой кожи и плавленой одежды… Китз потянулся за телефоном, чтобы вызвать скорую. Белое пламя целиком объяло его правую руку, вплоть до тихо ноющего плеча –Китз взвыл, приложился левым плечом об стену, отчего шов пальто лопнул, а острый кирпич глубоко погрузился в локоть, до самой кости. Резким жестом он согнал с себя пламя, и то молнией скользнуло по земле и подпалило верзиле ноги. Ничего не соображая от боли, Китз отделил локоть от стены с кровавым хлюпаньем, вцепился в пожранную огнём кожу, и тут же снова вскрикнул — раскалённый рукав, приправившись к почерневшему, жуткому месиву кожи, обжёг ладонь. Подняв полные слёз глаза на бледного верзилу, пытавшегося потушить ноги, он то ли рыкнул, то ли всхлипнул, и всю свою ярость до последней капли вложил в поалевшее пламя — то взревело, как раненый зверь, как явившийся в огне лев, и животным движением скакнуло верзиле прямо в лицо. Его голову объяло мгновенно. Среди рёва пламени были неразличимы два голоса — один иссткплённый, мгновенно прервавшийся, второй — короткий и непроизвольный. Всякое чувство покинуло Китза. Пламя оскалилось один последний раз и сгинуло. Взгляд Китза встретился в опустевшими, чёрными глазницами верзилы. Голова того обгорела до черепа, пеплом посыпались останки синих волос. Мёртвый гигант пошатнулся и обрушился ничком на землю — Китз грохнулся коленями оземь. Его голос отнялся, а к горлу подступила рвота. — Да я же… — пробормотал он неразборчиво посиневшими губами, — Да что же это… Откуда-то из упавшей тьмы послышалось тихое всхлипывание. Китз оторвал взгляд от алевшего углями затылка перед ним, поднял глаза и увидел тёмное существо в углу аллеи, напоминающее ревущего мальчишки. Едва ворочая немеющей рукой, Китз отёр с лица слёзы и пот, и попросил тихим голосом: — Помоги мне, пожалуйста, подняться. Из чёрной формы на него с боязнью покосились глаза-бусинки. Вскоре от темноты отделились очертания лица мальчика, тоже утиравшего слёзы рукавом пиджака. — Я тебя боюсь, — пискнул он еле слышно. — Пожалуйста, — прохрипел бессильно Китз. Потом, не желая звучать чрезмерно никчёмно, он тихо прибавил, — Я же тебя спас. Зачем мне…? А моя причуда… без чужой, я бессилен. Я не могу быть тут, когда приедет полиция. Так что, прошу тебя… Придерживаясь густой тени у стены, мальчик приблизился неуверенным шагом, потянулся было за его рукой, но одернулся. — Как не сделать хуже? — он указал на почерневшую правую, — Выглядит ужасно… лучше не трогать. — Лучше, — слабо согласился Китз, — лучше. Бери левую, она не так болит. Тот закивал, трясущимися руками перекинул его руку через плечо, забрызгав кровью свою форму и бледную щеку, и потащил, пошатываясь. Китз еле держался на ногах и отрывисто, тяжело дышал. Вот показалась теперь бесформенная коробка, брошенная в слякоти — лунный свет осеребрил сугробы, резанул по глазам. Мальчишка тихо засопел у него под ухом. — Нет, не туда, — шептал Китз, — туда трасса. Направо… тут тоже. Осторожно, там будет ступенька. Да, да. Тут влево. — Куда ты нас ведешь? — заныл мальчик. — Уже недалеко, — заверил его Китз. Он слабо кивнул на заснеженную лестницу из чёрного, облупленного металла, крутой спиралью уходившую под покосившийся рядок домов, — Туда. Там нас подштопают без вопросов. Осторожно на ступеньках, они леденеют. — Хорошо. Они нырнули под свод засаленного навеса, кое-как сползли по скользким ступенькам, где мальчик, переглянувшись с Китзом, послушно стукнул три раза в дверь. *** — Жить будешь, — буркнул тучный доктор в возрасте, почёсывая подбородок, — что ж вас так разодрало? Мигающая пыльная лампочка под невысоким потолком была заволочена паутинкой, вдоль стен тянулась плитка больного цвета — кое-где, она попадала, как зелёные чешуйки, оголяя сырое дерево. Китза и мальчишку пристроили на двух покосившихся стульчиках, обожженная рука погрузили в серебристо-синюю жидкость, таинственно и потусторонне мерцавшую. — Ты вроде сказал, вопросов не будет, — прошипел мальчик. — Не будет, не будет, — поспешно заверил Китз, смерив доктора многозначительным взглядом и цокнув языком. — Конечно, не будет, — воскликнул тот мигом. — И всё-таки, ты, болван, как лез на рожон, так и лезешь. Как только не убился. — Чудом, — он попытался пожать плечами, и тут же прикусил язык. — А я буду жить? — Будешь, куда ты денешься, — хохотнул доктор, свернув тонкими очками, — Только шрам будет. — Это и без тебя ясно, — процедил Китз, — Я спрашиваю, рука будет, как раньше? — Рано или поздно, — уклончиво ответил доктор. Китз выругался. — Так, попрошу словечки свои оставить за дверью. — Ещё чего, — буркнул он ворчливо, однако ругаться перестал и задумчиво притих. Спину и левую руку ему залили перекисью и туго замотали крахмальным бинтом. Убедившись, что сквернословие кончено, доктор довольно кивнул и скрылся за крохотной, завешенной алым сукном дверью на другом конце комнаты. Китз обратился к мальчику, тихонько прикрывшему рот рукой. Ещё ранее он стащил с себя школьный пиджак, и теперь вышитый на нём знакомый герб блестел на свету. — Учишься в Юэйе? Тот вздрогнул и поднял взгляд. — Ага. — Неплохо… Первый курс? —1-Б. — Неплохо. — повторил Китз, — Но тебе стоит быть осторожней. Какой же герой умрёт так глупо в аллее, даже не погеройствовав? — Да знаю я, — пробормотал мальчик, — мне просто стало интересно, ну я и… хотел… посмотреть. — На злодеев? — удивился Китз, и неловко потёр переносицу, когда мальчик выдавил приглушенное «да», — что же… теперь посмотрел. Прости. — Я никогда… — мальчик неровно засопел, — неужто всегда так… — Жестоко? — Китз сглотнул, — Я так и не стал героем, так что точно сказать не могу… но вроде не должно быть. Тебе не повезло. — Ты когда-нибудь раньше видел, — он замялся, — ну, такое. — Злодеев — да. Смерть — ни разу. — - Тон у него вышел жестким, и Китз, почувствовав от этого неловкость, качнул головой и негромко прибавил, — Правда те злодеи были гораздо, гораздо слабее твоих. Ещё мне доводилось видеть немало будущих злодеев, любителей, так сказать… по правде, было время, когда я мог с ними сравняться. — Правда? — мальчик оживился, окинув, однако, Китза несколько сомнительным взглядом. — Тогда тот огонь — твоя причуда? — Что-то в этом роде. — Гм. Разве не редкость встретить кого-то с одинаковой причудой? — Редкость, — согласился Китз тихо, — большая редкость. И преимущество всецело у того, кто первый это поймёт. Тогда уж либо надо закончить всё одним ударом, либо бежать. Опаснее сражения со своей собственной причудой только сражение с противоположной. Они затихли, и в комнате повисла сероватая тишина, время от времени прерываемая мерным посапыванием. Мальчик исподлобья поглядывал на Китза, видимо, считая, что делает это незаметно. Китз занялся рассматриванием света, играющего в серебристой жидкости, и праздно рисовал пальцем фигуры на её поверхности. В конце-концов, мальчишка выпалил, чуть-чуть краснея: — Что у тебя за причуда? Китз как будто замялся. — Я же сказал, огонь-- — Я знаю, но что-то тут не выходит. Если бы ты мог вызывать огонь по желанию, ты бы не тянул и покончил с ними без разговоров. — Ну, не обязательно. Может, такой я человек — слова, всё-таки, лучше любого оружия. Было видно, что мальчишка этому нисколько не поверил, но не нашёлся, чем ответить, а потому просто насупился и молча уставился в стену. Китз, снова ощущая неловкость, виновато на него покосился. — Послушай, — сказал он негромко, — то, что я сегодня сделал, ты не можешь рассказать никому. Правда, что нельзя использовать причуду без лицензии. — Я не глупый, — огрызнулся мальчик, — я всё понимаю. А если расскажу, то ты и меня убьёшь. Китз побелел и как-то жалко дёрнулся. — Не надо бреда. — сказал он не своим голосом, но голосом какого-то очень мелкого и слезливого человека, с претензией на мягкость. — Поверь, я бы не убивал. Это я от страха… совсем потерял голову… ну да, впрочем, это не оправдание. Даже если ты расскажешь всему миру, тебе ничего не будет. Это так, просто… просьба. — Ладно, ладно. — Всё ворчит? — из-за узорных занавесок показался опять доктор, только другой, с двумя пластиковыми стаканчиками, из которых валил белёсый пар, — Чаю? — Ворчит, а как же, — Китз улыбнулся, кивком указав на мальчика, — ему чаю. Мне не надо. — А чего это ты за меня решаешь? — ощетинился тот. — Я взрослый, я умнее. — Китз пожал плечами, подмигнув доктору, молодому брюнету с чистыми голубыми глазами и красивым лицом, — А ты согреешься. Холодно, как в аду. Вам стоит тут подогреть хоть. — Ага, а заплатит кто — ты? — доктор осторожно опустил один стаканчик мальчику в руки, а ко второму приложился сам. — Да хоть бы и я, а вообще пусть хряк платит. — Хряк всё слышит, — донеслось из-за приоткрытой двери, а потом, секунду спустя, тучный доктор появился на пороге, сверкая золотой оправой. — Сейчас как изыму лекарство, посмотрим, что запоёшь. — Понял, всё понял, — заюлил наглый Китз. — Ты бы лучше такси вызвал. — Какое такси? — испугался молодой брюнет, отрываясь от стакана. — С ума сошёл? Тебе нельзя ещё. — Да не мне — спиногрызу. — Спиногрыза зовут Мирио, — пробормотал тот хмуро. — Ну, если ему — это можно устроить, — отставив стакан, доктор пригладил незаметные ранее, полупрозрачные усы. — Только пусть один из вас дойдёт с ним до машины, — в голосе Китза прозвучала какая-то непонятная эмоция. — Повторения не хватало. — Будет сделано, — улыбнулся молодой доктор, а потом окликнул толстяка, всё ещё задумчиво гладящего усы, — Пап, вызови такси. — Сделай то, сделай это, — забормотал тот себе под нос, опять скрываясь в дверном проёме под стон скрипящих половиц. — С ним-то что? Брюнет неприятно поморщился, с опаской покосился на дверь и заговорщицки понизил голос, склонившись к уху Китза. Мирио тихонько прильнул, чтобы подслушать, не отрывая при этом взгляда от стены. — Только что звонили из Хосу, — с досадой объявил доктор. — Злодеи бушуют с каждым днём всё сильнее. Сказали что-то про какого-то с причудой, которая разлагает всё, к чему он прикоснётся. — Разлагает? — озадаченно повторил Китз. — Так сказали, — доктор пожал плечами, — просили его приехать туда. — Задница какая-то, — пробормотал Китз, — чем только занимаются герои? Всемогущий, Старатель, даже вон те, что засели в Юэй… только имя и гора славы — всё замки из песка. Тьфу. — Чёрт их знает. Преступность опять возросла в округе. Китз и доктор обменялись мрачным взглядом, потом второй что-то первому шепнул, отчего тот аж зарделся. — Я вызвал— Позвольте, а это чем вы тут занимаетесь? — подал голос толстяк в дверях, подозрительно щурясь, — Рам, а ну-ка брысь. Бросив Китзу многозначительный взгляд, молодой доктор — Рам — откланялся и утянул Мирио за собою к двери. Тот помедлил на пороге, и тут, каким-то неясным способом вызволив руку из стальной хватки Рама, шмыгнул обратно к Китзу, который позволительно прильнул. Жидкость серебритсо замигила от движения его руки, блестя, как глаза какого-то магического существа в полутьме. Мальчик понизил голос, так, чтобы только Китзу было его слышно, и зашептал: — Даже если ты не герой, то ты всё равно меня спас. Этого я никак не забуду. Когда я вырасту, я стану героем, который будет спасать людей, как ты! Я спасу миллион людей! — Ладно-ладно, герой. — Китз снисходительно улыбнулся, ощущая при этом смутный стыд. Не далее как час назад он смотрел в глаза трупу, сотворённому его собственными руками, а сейчас, не избавившись ещё полностью от привкуса смерти, он принимал благодарностии. Не впервые Китз задался вопросом, стоит ли чужая жизнь его собственной души. Молчание как-то затягивалось, и он спросил, просто, чтобы что-то сказать напоследок, — Как хоть тебя звать, герой? Неужто просто — Мирио? Если через пару лет я буду слушать новости, то я буду прислушиваться и ждать… — Лемиллион. — сказал мальчик, тихо, но твёрдо, и заглянув в его глаза Китз удивился пылавшему там огню. — Слушай и жди. Скоро вся Япония узнает это имя. Тут Мирио, видимо, решил, что достаточно было сказано, и разговор исчерпан, потому что он отступил к двери и, не оглядываясь, прошествовал в неизвестность за её пределами. Напоследок, в коридоре слышно было только его утихающее, но гордое сопение. Переглянувшись с Китзом, Рам вежливо промолчал и последовал за ним. Китз измождённо вздохнул. — Чего такое? — невесело промычал доктор, выуживая из кармана клетчатых брюк бумажную пачку и грузно опускаясь на соседний стул. После того, как Раму стукнуло двадцать, он разлюбил детей, и с тех пор сколько Китз его помнил ворчал непрестанно о настойчивых папашах, которые пытались впихнуть ему своих чад на медосмотр. Китз, в своих личных и неозвученных мыслях, считал его нелюбовь необоснованной, а для себя давно решил, что это была запутанная стратегия по предотвращению внуков. Впрочем Рама, как и Китза, мало интересовали как дети, так и необходимые для детей женщины, так что бояться старому доктору было нечего. — Злодеи в Хосу, да? — Рассказал всё-таки, — вытянув за оранжевую полоску, доктор поджёг сигарету и задымил, — Трепло. Будешь? — Не-а, и тебе не советую. Особенно в помещении. — Да ну тебе, — доктор блаженно прищурился, выдыхая заколдованные колечки серебряного дыма. Китз сморщил нос. Пожарная сигнализация, естественно, не работала уже много лет. — Тьфу ты, гадость какая-то, — (ехидный доктор выпустил дымовую змейку ему в лицо), — А что в Хосу-то? — Да ничего такого. Жена, знаешь… паникует. — Могу её понять, — признался Китз, — Я рад только, что мои переехали. Говоришь, Лига Злодеев? — Я вообще ничего не говорю, — проворчал тот, пуская сердитое кольцо дыма к потолку. Потом, красочно помолчав, вздохнул. — Какой-то бледный псих по имени… ну, как бишь его. Шинамаки, что ли. Шира… Шига… нет, не помню. — Гм. — Ну вот, всё. Больше особо ничего не знаем. Знаем, что преступность возросла, и вот про него знаем, а больше ничего не знаем. — Понятно. Слушай, я тут подумал, — начал было Китз, но осёкся. Тут же решив, что пока лучше придержать законные и незаконные размышления при себе, он наградил заинтересованный взгляд глаз-бусинок так, — а нельзя сделать, чтобы эта штука побыстрее заживала? Скажем, концентрацию повысить. — Господи, опять бред какой-то пошёл, — устало процедил разочарованный толстяк, затушив сигарету об сальную стеклянную пепельницу, — Сколько раз говорить: не разбираешься, не лезь. И Китз рассмеялся, вбирая в себя белёсый медицинский запах и тепло и дешёвый табак. Когда звон затих между бетонных стен, остался только плоский звук падающих капель. Много, много, много минут спустя.