Искусство вопреки всему

— Ты так долго разыскивала меня. Голос, ворвавшийся в гробовую тишину, до ужаса знакомый, заставляет меня вздрогнуть и обернуться. Я всматриваюсь в темноту, с одной стороны, боясь увидеть того, кто может в ней прятаться, с другой — предвкушая с ним встречу. В одеревеневшем теле сердце гулкими ударами отсчитывает проходящие секунды. Провожу взглядом по пустой комнате и с опаской поворачиваюсь обратно, встречаясь с собственным отражением в зеркале. Из-за отблеска догорающей свечи мое лицо кажется восковым, а глаза — устрашающе темными. Я делаю резкий, нервный вдох и за спиной вдруг слышу нарастающее эхо шагов. Краем глаза поймав движение, я, загипнотизированная, парализованная, смотрю сквозь зеркало через правое плечо на проявляющийся во мраке силуэт. — И я пришел. Я хочу и не могу поверить своим глазам. Человека, стоящего сзади меня, попросту не существует. Он — порождение чужого весьма извращенного ума, живущее лишь в воображении тех, кто эту выдумку принял. В моем воображении. Иногда я думала о том, что было бы, если бы мы встретились. Мне так хотелось хоть глазком, хоть раз увидеть его настоящего, но разумом я понимала, что даже если такое возможно, наша встреча не закончилась бы ничем хорошим. По крайней мере, для меня. А теперь он стоит в нескольких шагах от меня. Я смотрю на его руки, скрытые перчатками, и с облегчением понимаю, что ни одна из них не прячется за спиной, держа уготовленный нож. Обе ладони, обтянутые бордовой кожей, элегантно сжимают старую пленочную фотокамеру. — Всегда хотела задать тебе один вопрос, — быстро, сбиваясь на шепот, проговариваю я, боясь, что мой голос сейчас дрогнет. Он учтиво наклоняет голову, показывая этим, что готов слушать. Прядь черных волос сбивается вбок, обнажая страшное увечье. В действительности оно кажется куда более… отталкивающим, чем на экране. — Ты творил, несмотря ни на что, даже мораль и закон. И когда мир отверг тебя и твое видение, ты продолжал создавать. Как… как у тебя хватило решимости? Почему ты не бросил это дело, не начал что-то другое, точно понравившееся бы публике? Тебя не одолевали сомнения? Ты не думал о том, что твое искусство — это нечто неправильное? Он слегка запрокидывает голову и мягко смеется, но по моей спине проходит неприятный покалывающий холодок. — Как много вопросов, la mia signorina, а Вы говорили только об одном. Но так уж и быть… Он переводит взгляд на меня и широко улыбается, обнажая белые зубы. — Я отвечу на них все. Несмотря на всю исходящую от него опасность, затаившуюся в глубине внимательных голубых глаз, непредсказуемость мыслей и действий, спрятавшихся в уголках обманчивой улыбки, в нем есть что-то манящее, от чего хочется замереть и бесконечно слушать его низкий голос с мурлыкающим акцентом. В нем манит его безумие. — Нечто неправильное? Нет, я никогда так не считал. Мои творения открывают истину, кроющуюся на грани жизни и смерти. Разве может быть неправильной истина? Он сжимает одну руку в кулак, уходит в сторону, словно читает монолог на сцене. — Слепые глупцы. Не видят ничего дальше собственных предрассудков. И они называют себя критиками? — он усмехается. — Они недостойны того, чтобы я для них творил. Я никогда не паду так низко, чтобы создавать в угоду обывателям. И, признаюсь, как бы красиво это не звучало, не весь мир был против меня. Была и восторженная, ценящая публика. Такие всегда будут. Сомнения? Нет, я их не испытывал. Нельзя давать разрушить себя и погубить свои творения подобным мыслям. Он поворачивает голову в мою сторону, устремляя взгляд на меня. Внутри все холодеет. — Я польщен Вашим вниманием к своей скромной персоне и могу без прикрас назвать Вас, миледи, истинной ценительницей настоящего искусства, настоящим сокровищем в прогнившем мире дилетантов. А все, что ценно, должно быть сохранено во времени. Он демонстративно поднимает руку, беззвучно щелкает пальцами, свеча в моих ладонях затухает, и я оказываюсь в полной темноте.

***

*** Распахиваю глаза и подпрыгиваю на месте, едва не падая с кресла. Инстинктивно готовлюсь бежать, как вдруг натыкаюсь взглядом на карандашницу и неожиданно понимаю, что нахожусь совершенно одна в своей комнате. В помещении стоит полумрак, рассеиваемый лишь бледным светом луны, настольная лампа подсвечивает клавиатуру ноутбука и часы, показывающие три часа ночи. Протираю глаза, постепенно начиная понимать, что все только что произошедшее — это просто сон, и я, видимо, устав от творческих мук, заснула прямо на столе. Взгляд падает на почти пустую вордовскую страницу, где в верхней части мигает курсор за единственной напечатанной строкой: «Красота в глазах смотрящего».