Ленты

      Йокогама — место, с прекрасным морем, в окружении кораблей и людей разных чинов, кто-то приехал отдохнуть, наблюдая за прибрежными закатами, а кто-то хотел начать новую жизнь. Небольшой портовый городок, наверное, идеально для этого подходил. Однако, даже тут были свои места с так называемыми отбросами. Люди, которые окунулись в пустоту, а может и в пучину ненависти к себе и окружению, которые раньше стремились к чему-то недосягаемому в итоге упав, как свиньи в грязь. Только вот, если животное так делало в жаркие летние дни, находя свое спасение, то люди в итоге лишь окончательно ломались, даже если не показывали этого, и мало кто может выбраться отсюда, а те, кто смог это сделать, в итоге чувствовали, как их тянет обратно. Это был некий танец на грани безумия.       Красные ленты окутывали сознание, переходя к глазам и в определенный момент накрывая их густой тьмой, заставляя двигаться вслепую, надеясь на то, что сможет затянуть назад. А танцор отчаянно пытается поймать капельку света, льнёт куда-то далеко, готовый упасть куда угодно, только бы не обратно. Доводит себя до колющего ощущения в ступнях и только потом, когда ленты отступают, начинает замечать, что танцевал на острие ножа, подбираясь почти к самому его кончику. И, как-то плохо держа равновесие, будто бы чувствует свободу… Но чувствует лишь в полете, который, видимо, кажется бесконечным, и уже все равно, что будет впереди, а что было, если оглянуться назад.       Белые ленты нежно обматывают шею и запястья, начиная постепенно подниматься вверх вместе со своим обладателем, а после, медленно останавливаясь, будто бы замечают, что никакого сопротивления не следует, лишь наглая податливость. Это то ли напрягало, то ли злило то, что не может испытывать что-либо. Но, даже когда ленты начинали сдавливать места, которые обвязали, ничего, кроме ядовитой и довольной этим действием улыбки, не последовало. Поэтому оставалось лишь перестать тянуть тело за собой, ведь, главная цель помучить, заставить нырнуть в пучину, дойти до своего конца, а не делать в угоду человеку. Чем дольше мучаешь, тем сильнее результат. Иногда, ленты просто отвязывались и ждали момента, а потом уже привыкли, что остались навсегда, изредка выполняя свою функцию.       Черные ленты же отличались, они окружали все тело, оставляя только глаза и яростно давили, стягивались сильнее при каждой вспышке агрессии у человека. Они безжалостны, доводили бы дело до конца, однако, что-то им мешало. То ли бесконечная импульсивность, то ли то, что человек начал подчиняться. Становилось даже скучно, пока не начинался плавный переход под контроль этого тела. Удивительно, но, даже так, можно было пытаться противостоять. Или убеждать себя до последнего, что это сделать возможно. Обманчивые мысли, действия и жажда показать, что ты лучше кого-то там — в перемешку путало саму тьму, будто бы на этом месте была сама алчность, а на человеческая тушка, от которой пытались избавиться так быстро, как только можно.       Подчинить, насильно заставить слушать. Довольства от подобного не было: вдали он видит свет, который становился все дальше с каждым вздохом, а приручение лент оставляло свои следы.       Три человека, три вида ленты и каждый желает найти одно — свет.       «Свет…» — Кёка вдыхает полной грудью, выдыха с присущим ей равнодушием и сжимает маленькие руки в кулаки, а после расслабляет их, поворачивает голову правее и без какого-либо стеснения тянется ближе к сидящей там фигуре, пальцами проводит по скулам, потом выше, зарываясь в каштановые кудри. Мягкие лепестки девичьих губ ловко обхватывают мужские, останавливаясь лишь на миг. Он двигается чуть ближе, легко прижав младшую к себе и проводит по её нижней губе языком, осторожно проталкивая внутрь, позволяя девчонке взять некий вверх сейчас. Изуми, повторяя действия шатена, кратко глядит в его карие глаза, но, ничего в них не найдя, опускает ресницы и жмётся, не отрываясь от его губ. Девушка сплетает влажные языки, неторопливо и с чуткостью, будто бы пробует новую сладость на вкус и не хочет отстраняться. Сквозь изучение чужого рта шепчет «Осаму…» Она будто бы забыла ранее о том, кто перед ней находится, однако детектив не единственный, кто сейчас находится рядом.       Бывшая убийца слышит за спиной недовольное покашливание, а после чувствует, как сзади ее берут за распущенные темные волосы, потянув на себя. Грубо впиваются в губы, начиная с укуса. Зубы второго сдирают нежную кожу, слизывая капельки крови, делится ими с обладательницей алой жидкости, будто бы настаивая на том, чтобы она пробовала саму себя. Он несдержанно, ревниво смотрит то на её лицо, то на физиономию Дазая, до боли сжимая челюсть той самой, в прошлом маленькой убийцы, одной рукой, пока вторая скользила под ткань кимоно, заставляя Кёку недовольно промычать, разорвать поцелуй и невольно смотреть на злого Рюноске.       Желание обладать младшей было выше чего-то и черноволосый не позволяет ей действовать свободно, смотря так будто бы убьет, если она вообще посмеет что-то сделать без его разрешения. Словно фарфоровая кукла, младшая могла лишь молча сидеть, с неким интересом наблюдая за всем, что делается, как с уст Осаму слышится смешок.       Он прижимается спиной к стене и приходит к выводу, что даже бетон теплее, чем их тела, души и взгляды, на что лишь негромко и кратко смеётся. Акутагава поворачивает тело девушки к себе, но позволяет обернуться на звук, издаваемый бывшим начальником, уставившись так же с непониманием, слыша в ответ жалкое «Ничего».       Конечно же, все трое ловят себя на мысли о том, насколько же они жалкие, аж до слез, но не смогут признаться в этом друг-другу, да и себе так же, даже при том, что подобное ощущение с ними постоянно. А эти трое все время отвергают его, не желая принимать и думать, что это нормально. Слабые люди не живут долго — это они поняли ещё давно, побывав в портовой мафии и попробовав на вкус жизнь брошенных щенков. И, наверное, поэтому они сейчас были здесь, вместе, ведь, не смотря на очевидные различия, трио оставалось одинаковым в своем отчаянии. Но сейчас не время думать об этом.       Руки сзади развязывает жёлтую ленту на элементе женской одежды, отложив куда-то подальше, а ещё ложатся на плечи, оголяя их. Кёка сбрасывает с тела мафиози плащ, зная, что сейчас он позволит это сделать, только тут, только ей, а Рюноске в свою очередь спешно стягивает одежду младшей, оставляя ее в одном белье, да и то, ненадолго. Он жадно осматривает каждый уголок бледного тельца: она была худощавой, с четко выраженными ребрами и впалым животом, да и в целом смотрелось так, будто бы кожу просто натянули на кости и это попросту пугало, но обоим эсперам было попросту плевать на это, они хотели получить свою дозу удовольствия, доставив её и партнёрше.       Руки Осаму спускаются ниже, отводя талию и достигая внутренней стороны бедра, а там уже стягивает до колен нижнюю часть белья, проводя по малым половым губкам, что Изуми сопроводила тихим мычанием, а также непроизвольно мурашками по коже. Он не медлил, но так же не хотел причинить боль младшей, поэтому делал всё ещё более плавно. Как только в младшую вошло два пальца она слегка откидывает голову назад и выпускает скомканный стон, сдвигая ноги, чем вызывает недовольство у обладателя Расемона, который снял свою рубашку, показывая и свое тело: тоже худое, но не дистрофичное как у партнёрши, что уже могло радовать. Детектив самолично раздвигает ножки той, садясь ближе и выдыхая. Рюноске прижимается губами к нежной шее, оставляя укус, а после спускается ниже, делая дорожку из засосов. Эта часть тела не так интересовала его, пока он не доходит до ложбинки груди, проводит по ней языком и с торопливостью расстёгивает бюстгальтер бывшей убийцы, это уже полетело куда-то в другую часть комнаты, а сам он припадает к груди, с мычанием обводит горячим языком ореол соска, да и саму горошину, после чего слегка кусает. Выслушав писк младшей, он второй рукой уже начинает мять небольшую, аккуратную грудь, пощипывая соски, но, в основном, сжимая между пальцами, наслаждаясь тихими, редкими и достаточно сдержанными, будто бы их подслушивали и страх быть пойманными перекрывал удовольствие. Но такое поведение Кёки даже как-то забавляло, нежели злило молодого мафиози, который так жаждал чего-то большего, нежели подобные игры, заставляющие девушку мысленно плыть, чувствовать удовольствие и забывать обо всём.       Эспер сталкивается взглядом сначала с позади сидящим детективом, а после с кукольно-пустыми глазами обладательницы Снежного демона. И Рюноске снова ловит себя на мысли о том, что их глаза чертовски схожи. Ничего в них нет живого, даже стеклянные, декоративные яблоки глаз для кукол смотрелись более одушевлённо, по сравнению с ними. Смешно даже, но теперь понятнее, почему мафиози так не хотел отпускать Кёку ещё лет пять назад. Каждый раз цеплял взгляд девчонки и вынуждал вспоминать очередной раз про времена, когда тот только попал в мафию….       Снова отвлекшись на мысли, застывает, но ненадолго. Отстраняется от тела девчонки, проводит пальцами по запястью Осаму, спускаясь чуть ниже, добавляя ещё и свои пальцы к его. Наконец, девушка не смогла сдержать или приглушить сладкий стон, томившийся в груди ещё с поцелуев. Она опирается руками на плечи парня и даже впивается короткими ногтями, а он шумно выдыхает. Слишком устал, чтобы препятствовать ей, пусть почувствует власть, но лишь на минуту, пока свободная рука не обхватит шею, чуть сжимая. Осаму будто бы забыл о том, что он тут есть, он лишь молчал, пальцами растягивая младшую изнутри, надавливая на стенки влагалища, а второй придерживал бёдра, поглаживая и взымая вверх к талии, в какой-то момент обняв её.       Сейчас не хотелось, чтобы кто-то чувствовал боль или простой дискомфорт, ведь, только наедине друг с другом они могли быть спокойны и не предвзяты, зная друг друга лучше, чем казалось на первый взгляд.       Они будто бы разорвали свою плоть, обгладывая до белоснежных, хрупких костей и не оказывая сопротивление кому-то из партнёров. Доверяли свои тела, завещали себя только так. Но…была ли эта любовь? Непонятно, скорее больная привязанность и подобие скрепляющих уз, что связали их ещё до встречи.       Кёка настороженно смотрит, стонет и толкается бёдрами в ожидании, смотря то на Акутагаву, то на Дазая, они понимают намёк. В ту же минуту шатен так же снял рубашку и отложил к поясу младшей, а после её хрупкое тельце было прижато с обеих сторон. Пальцы были заменены на детородные органы, медленно и аккуратные входящие в неё, пока в ушах звучали успокаивающие, тихие фразы. Лишь для того, чтобы она расслабилась, и Изуми подчиняется, кусая губы. Руки «псов» задевали каждый сантиметр тела, останавливаясь на талии и сжимая до синяков, пока органы скользят глубже, через плавные движения бёдрами. Это не было похоже на спонтанный секс или сношение диких зверей. Нет, определённо акт был спланирован заранее и любые риски были просто-напросто исключены.       Стоны и хрип, а также редкие фразы в сторону Кёки с похвалой смешались во что-то одно, такое интимное, только для них троих, только сейчас. Акутагава кашляет, Кёка сжимает обоих изнутри, не желая выпускать, и без всякого дискомфорта двигается навстречу, выдыхая с упоением.       Подобное действие продлилось минут тридцать, они уже достаточно вспотели, да и мужские органы пульсировали, так и наровясь выпустить семя прямо сейчас, но ждали согласие младшей, а та лишь кивает. Оба выходят, в последний раз оставляя на губах друг-друга поцелуи. Кёка ложится на грудь Осаму, он обнимает её, а Рюноске проводит по талии снова, натягивая штаны и поджимает сухие губы. Они готовы…       — Снежный демон, – тихо произносят бледные губы девушки, она лживо улыбается и тянет на себя преступника, он ложится ей чуть ниже груди, они все закрывают глаза.       Льнутся к свету так сильно, но, в итоге, вряд ли увидят что-то вновь. Их уставшие, бренные глаза скрыты за тяжкими веками, а кровь из сонной артерии смешалась в одну. Последнее, что было рядом с ними — они сами и… Они бы назвали это счастливой смертью.