Крутись, бочка, крутись

      Первым делом Билли свернул мальчишке шею, а потом пустил себе пулю в висок, примерялся.       Мало ли.       Ничего: кулак снова предательски стучит в дверь, пока над головой разрываются небеса пытаясь перекричать море. Ещё мгновение и юный Хокинс-Гокинс затягивает сундук за порог.       Джим мальчишка умный такой, предсказуемый — слишком правильный. Хороший пират бы из него не вышел, да и Бонсу этого не нужно.       Ему достаточно будущего гостя.       Кто же знал, что он окажется «старым солдатом».       Раз-два и перед носом петля.       Первые несколько раз так всё и заканчивалось, но в собственную защиту ему удалось как-то швырнуть в судью бутылку.       Нож добрался до горла только на четвёртый раз, пуля дошла на седьмой, после стало скучно.       На душе тошно, языку сладко, как смоченную в сахаре выдолбленную кожу лизнул.       Уже и бутылки спутал.       Утянул не ту.       Пёс ещё долго не заглянет, только и на волны со скалы смотри или прыгай, привязав конец верёвки к сундуку.       Одноногий не так страшен, как карта. Жалкий пергамент, издевательский возвращающийся вместе с ним — тень Флинта — моли не моли, не отстанет.       Пусть забирает, давится своей бумагой и золотом.       Дьявол!       — Поглядывай, если одноногий появится, то беги ко мне, — Билли надежды не скрывает, заливает ромом, — Ты же послушный мальчик, Джимми? — хочется толкнуть с лестницы, хочется прихлопнуть крышкой сундука-рундука, хочется отравить.       Они — они-то не помнят!       Просыпаются и живут, забыв о смертях и поджидая новый день.       От вида горящего трактира щекотно в носу, может из-за пыли из-под лошадей законников.       — Удар, — честно сообщает доктор, уголками глаз морщась от запаха в комнате, — Вам стоит, — начинает, опустив рукава.       — Ром и смерть для меня одно и тоже, — заканчивает за него Бонс.       Нужно было больше — но в глотку не лезет.       — И я убил его, — откровенничает, зачем держать в себе, когда можно сплюнуть; редкие посетители всё равно забудут, стоит отдать чему-то душу.       Оказывается и свои байки могут приесться, даже, если часть из них правда.       Билли бы солгал, если бы сказал, что не боролся; когда-то.       Пришёл век рома.       В нём «чёрная метка» доброе значение, точка перед новым отсчётом часов. Пью никогда не соглашался разделить кружку.       Протягивал руку.       Как-то Бонс сам ухватил его за ладонь: «мол, что ждёшь, давай сюда».       Как-то встретил у дверей.       Как-то увёл к краю скалы, остался один.       Одному пить тоскливо, бессмысленно. Так и морскую воду глотать вёдрами больше пользы будет.       Он был то пьяницей, то убийцей, то заблудшим пиратом, то добрым джентльменом.       То смеялся, то плакал.       То так и умирал под вывеской.       Море не принимало, земля под ногами не проваливалась, небеса не звали.       Застрял.       Флинт-то проклял! Костями лёг, но проклял!       Может, и остров сам сотворил. Остров Черепа — Остров Черепа скалился с карты, «весёлым Роджером» перебрался на руку.       Скверно.       Минуло сотни лет прежде, чем вскочив с кровати Билли понял — карта!       Она всегда была с ним, портовая девка.       А если за другим увяжется?       На радостях, на ступеньках не удержался.       Умер, а через день едва не расцеловал Джима в щеки.       Его не жалко — он в морские сказки поверит, захочет найти сокровища — малявка.       Не берёт! Упирается!       Раз-два-три.       К доктору понёс.       Четыре-пять.       Пуль всегда было три — не промахнулся, в упор и с дрожащей рукой.       Шесть.       Пью ему запястье сломал, как же он с одной-то справится.       Семь.       Принял, действительно хороший мальчик.       Попал под карету.       Восемь.       Вот и всё.       В горячке — чёрная метка просто пустяк, синяк от хватки, а проклятые старые часы бьют по ушам. Скоро наступит новый день.       Почему-то страшно, горько.       «Девять» — звучит только в голове. Потом всё темнеет.       — Он вынырнул с чёрным большим ключом.       Йо-хо-хо, и бутылка рому!       С ключом от каморки на дне морском, — бутылка разбилась о пол, Бонс звона не услышал.       Десять.