Яркая фигура

Они сидят друг напротив друга за столом. Внезапно разговор о погоде прерывается глупой ложью. — Я ведь тебя любил, а ты… Накахара несколько секунд сидит с разинутым от удивления и внезапности такого странного заявления ртом. Собираясь с мыслями, он на автомате продолжает фразу собеседника. — Нет? Скоро придя в себя, он меняет взгляд с почти сокрушённого на оценивающий, отводит его, будто размышляя, а после медленно кивает в знак согласия. Снова налаживает зрительный контакт, будучи на грани от того, чтобы просто утонуть в чужих очах. Но с чистой совестью тоже произносит ложь. — Нет, не любил. Говорит столь уверенно и без капли дрожи в голосе, что удивительно. Всё так тяжко и горько. То же думает и Дазай. Пусть, в это сложно поверить. Всяко, он не скрывается и криво улыбается, натягивая рукава тёмного свитера на костяшки пальцев. Он знает, что имелось в виду. И знал, что происходит. Однако Осаму нервничал. Говорить о чувствах — последнее, что хотелось делать. И нет, ему не некомфортно с Чуей. И сегодня он даже готов откровенничать больше, чем когда-либо. Но, всё-таки, пока расслабиться полностью не выходит. Яркая — в его глазах — фигура складывает руки на стекле и опирается на одну из них, хмыкая, следом объясняясь. — Да кто тебя, такого… Мог полюбить? Ауч. Дазай начинал сомневаться в своих доводах. Уже рассматривая маленькие лужицы на прозрачной поверхности, не до конца осознавая, что это его собственные эмоции, как открытая книга, лежат на ней, и что его доводы более, чем верны, он даже не пытается избавиться от ожидаемых колебаний в голосе. — Да никто. Говорящего прошиб мелкий шок: его тон звучал пугающе ровно. Он даже поднял широко раскрытые глаза и машинально продолжил натягивать свитер уже на сами концы пальцев, когда его прервали чужие, аккуратно сжимая. Боже праведный, это так тепло. Дазай оправляется от шока и… Чувствует себя в безопасности. Чуя заметил. Он понял. И почему эта яркая фигура так хороша? — Никто, кроме меня, дурак. Он по-прежнему ухмыляется, только теперь Осаму смотрит на это иначе и наконец улавливает нежность во взгляде напротив. Ладно, он всё ещё не полностью осознает происходящее, поэтому надеется это исправить. — Но ты… Минутой ранее сказал… — Ложь? Дазай лишь наблюдает за действиями предмета своего воздыхания. А этот самый предмет переворачивает его руку ладонью вверх и, не переходя границ, гладит её через ткань. К слову, свитер был тонким, отчего Накахара улыбнулся ещё шире. Этот придурок доселе не жалеет себя. — Нет. Осаму просто проваливается в яму переполняющих его ощущений. Он бесконечно, чёрт, безумно благодарен Чуе за то, что тот не стал раньше времени лезть под рукав. И, будучи очарованным до смешного, но до сих пор неуверенным, Дазай не спешит заканчивать терзать себя сомнениями. — Почему? Чуя глядит в омуты своего… Друга? Ну... Напарника? Уже нет. Возлюбленного? Пожалуй, да. И неприкрыто наслаждается оголённостью его чувств. Его же ухмылка теперь не так заметна, ибо смущение берёт своё. И по той же причине он не признаётся. — Ты сам знаешь. — Я не уверен. Накахара склоняет голову набок, пытаясь подобрать нужные слова. — Это… Забавно. Он посмеивается, заставляя дазаево нутро просто перевернуться от восхищения, делает из их рук замок, шумно-шумно выдыхает и тоже… Нет. Почти оголяется. — Хорошо. Чуя на несколько секунд закрывает глаза, а после смотрит с вызовом. — По сей час люблю. Он вновь оголяется, но теперь не «почти». Чувствует, как Осаму напрягается. И его пронзает дичайшее чувство сожаления. Он всё понимает. — Всё ещё не..? Не успевает яркая фигура договорить, как Дазай слабо мотает головой, и из него вырывается нервный смешок. Накахара понимает. Понимает и принимает. — Окей. Тогда почему ты здесь? У Дазая в голове много грёбаных сентиментальностей, которыми он хочет поделиться прямо сейчас, но дело, как раз, в том, что их чересчур много. К тому же, позже у него определённо будет возможность их озвучить. — Я надеюсь. Чуя видит эту надежду в Осаму. У них есть будущее. И он так… Счастлив? Скорее всего. — О… И как мне..? Сидящий напротив ничего не говорит, только отрывает свободную руку от стола, аккуратно касается чужой щеки и невесомо проводит по ней грубоватыми подушечками пальцев. Он находится донельзя близко. Настолько, что слышно его сбитое дыхание. Дазай тянется к губам и с неким испугом отпрянывает, когда его предплечье сжимает сильная хватка. Лицо Накахары выглядит, как смесь всевозможных эмоций, но на деле он просто в ужасе от того, насколько прост этот придурок, и от того, каким он может быть хрупким. — Ты же несерьёзно? Осаму с крайним непониманием высматривает в чужих глазах пояснение заданному вопросу. *** Попытка Дазая поцеловать Чую пресекается руганью. — Не смей этого делать, шпала конченый! Взрослый же уже человек, как ты не понимаешь?! У нас не любовь, чтобы ты себе такое позволял! Выйди вон. За секунду рука обруганного откидывается ногой от лица Накахары. И у Дазая перехватывает дух, ведь его другую, стиснутую бинтами, повреждённую конечность и пальцем не трогают. Но, во имя собственной безопасности, он сам отрывается от желанной кожи шеи, обходясь коротким возгласом: — Оу, ясно! После чего сразу выходит из комнаты своего напарника в раздумиях. Чуя звучал противоречиво, но ведь без причин он бы не лгал, верно? Кстати, и не скажешь, что он был зол. Скорее, напуган. Осаму с интересом подмечает это и недоумевает. Неужели, боится…? Какого лешего его это вообще волнует? Он пытался из чистого любопытства. Правда же? *** — Понятно. Чуя звучит, как родительница, которая узнала, что её сын снова натворил бед. Было бы комично, если бы не секундная досада во взгляде Дазая и его поджатые губы. Он морщится с зажмуренными глазами и начинает отчаянно расцеловывать место под подбородком, переходя к шее из факта активного согласия второго, как вдруг слышит до безумия нужное слово, как свет в конце тоннеля. — Можно. И его внутренности снова чуть ли не делают сальто назад. Опять колебания. Опять сомнения. Он знает, что Чуя понимает, насколько этого мало, хоть оно и важно. Поэтому он не догоняет, зачем тот соглашается. — Но ты..? — Не поэтому. Я просто хочу. Вот, что нужно было. Именно это «хочу». Осаму окончательно тонет. Он целует трепетно и тягуче медленно. Чуя тает. Этого он боялся всю их совместную и не очень жизнь. Но отныне всё по-другому. Он ощущает, как Дазай излишне печётся о его комфорте и как сходит с ума, бережно сжимая накахарову руку. Чуя окидывает его смущающим восторженным взглядом. — Ты розовый. Восхитительно розовый. Дазай справляется с нервами и дерзает. — Как и ты, прелесть. Накахару будто бьёт током. Но это нисколько не неприятно: Чуя тоже чувствует себя в безопасности. Он ошалело заправляет прядь до дрожи, Господь, притягательных волос за ухо, приоткрыв рот шире, разглядывая каждую деталь такой шедевральной картины. Дазай расслабляется окончательно и строит довольное лицо, попросту не оставляя Чуе выбора. Тот с азартом придвигается на стуле ближе, слегка давя себе на живот, пока пытается перегнуть стеклянную поверхность, и, не оставляя приличного расстояния, припадает к искусаным губам. В порыве чувств он, не хотя разрывать замок из ладоней, обхватывает шею другой рукой и без капли стыда откидывает куда подальше всю осторожность. Таким образом, Осаму едва не отключается от того, как дьявольски хорошо яркая фигура целуется. О да, у них определённо есть будущее.