Среди оружия законы безмолвствуют.
Ливий
— Запихните эту псину в самую дальнюю камеру. Слышится звон цепей — железо противно шаркает о влажный камень, натирает тонкие, истерзанные проржавевшими наручниками запястья. Николь шипит куда-то внутрь себя, лишь бы только не издать болезненного стона. — Замуруйте ее в самом днище этой чертовой крепости! За цепи тут же тянут — все же стон вырывается из груди, следом девушка протяжно завывает, падая на колени. Позади раздается лающий смех, который рябью проходится по стенкам черепной коробки, проникает острыми иглами в подкорку мозга. Элдийка ощущает толчок, следом пинок в бок. — Дьявольское отродье! Так в этой дыре Николь называли все… …кроме него.***
— Я поражаюсь, что ты все еще жива. Николь ухмыляется, но тут же кривит лицо в досадной гримасе — разбитая губа саднит. Настроение портят и неприятные воспоминания: высокомерное выражение лица Зика, отрешенное — Эрена. Оба толкуют о том, как важно заткнуть свой рот и не говорить о себе ровным счетом ничего. — Хочешь жить? Захлопнись, — последнее, что бросил Зик, прежде чем покинуть вместе с Эреном ее камеру. Николь тогда быстро смекнула, что раскрытие ее настоящей личности может вставить пару палок в йегеровские колеса. Только вот как и почему? Рассуждать можно бесконечно. — Я просто милашка, — Николь театрально строит мордашку, чем заставляет Порко неприятно скалиться. — Ведьма. Юноша продолжает вглядываться в маленькую книжку в собственных руках — не читает, так как полностью сосредоточен на пленной. Николь же, отрешенно уперев глаза в пол, начинает перемалывать в голове часть своей жизни с момента, как она взялась за оружие. Всего лишь одна из множества других солдат. Николь была приближена разве что к Леви, так как отличалась от прочих высоким уровнем физической подготовки. Пусть и была интриганкой, но никогда ничего глобального не замышляла. Чем же она так может насолить Йегерам? Или пригодиться? — Я хочу пить. — Вылизывай стены. Элдийка улыбается, сминая дрожащими пальцами грязную простынь под собой. — Вот значит какие фантазии… в твоей светлой головке. Николь ощущает, как кожа под жгучим взглядом буквально плавится — ей впервые за долгое время тепло.***
Встретившись со своим надзирателем в первый раз, Николь поймала сковывающий тело взгляд позолоченных глаз, полный отвращения к тому, кем она является. Кем являются ее так называемые предки. Порко игнорировал элдийку очень долго, либо же пребывание в тюремной камере бесконечными минутами размазывалось по ломтю жизни слишком уж неторопливо. Еще дольше Порко молчал — лишь скалился, словно звереныш, который и напасть бы рад, да добыча подобна тому же хищнику. Оттого беззвучно сверлил сгорбившуюся фигуру глазами, избегая цепкого взгляда девушки. — Как, говоришь, тебя зовут? В ответ — гулкие дуновения ветра по сточным трубам. Следом противный скрип старенького табурета и эхо неторопливых шагов. А ведь Николь пробыла здесь слишком долго.***
Картинки счастливых моментов мелькают перед глазами: бурлящее море и яркое солнце, слепящее глаза; улыбки совсем уж молодых кадетов, яро смотрящих вперед, смеющихся в лицо собственной погибели; а еще цветы, такие нежные на ощупь, к тому же очень хрупкие — и вдруг все меркнет в ее голове. Остаются лишь тусклые тона ржавчины и бледно-зеленых разводов, размазанных мхом и плесенью по углам тюремной камеры. Николь вдруг ощущает, как влага щиплет глаза, и невидимые путы сжимают ее горло. Стены, оцарапанные прошлыми заключенными, сдавливают со всех сторон. Николь задыхается. Она совсем одна. — Порко. Мгла, застилающая взор, рассеивается. — Мое имя Порко. Все та же тусклая лампочка над головой — но уже в разы ярче. Все те же стены, только в камере внезапно стало просторнее. — Порко значит, — хрипит элдийка, ощущая, как жажда царапает воспаленную гортань, — По-ор-ко-о. Звучит ужасно — таким противным голосом восторженных возгласов не покричишь, да и людей в бой не поведешь. Размазня. — Хах. Получается уж совсем надломлено, а еще до безобразия устало. Леви убил бы. Порко всегда смотрит на нее сверху вниз, даже когда сидит на поскрипывающем стуле, разглядывая парящую тень во мраке камеры. Окидывает липким взглядом, цепляясь за старые и новые рубцы на теле. Стоит отдать должное — ни один не был нанесен его собственной рукой. — Все-таки спятила? Он не осуждает, ведь понимает, что тут к чему. Умудряется сам сходить с ума, даже сидя по ту сторону решетки. Надрывно выдыхая, юноша все-таки встает, подходит ближе — грубая ладонь касается металла. В этот момент Николь подымает глаза. Ее колени саднят — один из солдат решил посмеяться, посадив элдийку на цепь. К сожалению, ее длины не хватило, чтобы уместиться на кровати. Но ноги онемели, и это давало Николь иллюзию отсутствия боли. — Странный… цвет, — девушка щурится в ответ, — ты точно дьяволица. — Звучит, как комплимент, — элдийка улыбается через силу, но блеск аметиста не потухает. Оттого взгляд Порко задерживается на ее лице. К слову, он впервые смотрит ей прямо в глаза. — Так как, говоришь, тебя звать? Улыбку больше не приходится выдавливать из себя. — Николь, — на секунду, на одно лишь короткое мгновение элдийке кажется, что Порко глядит на нее, как на равную, — Меня зовут Николь. — Победительница, — негромко бросает юноша, после слабо улыбается. У Николь вдруг перехватывает дыхание.***
— Ну что, чертовка, — задорно выпаливает Порко, врываясь на нижний этаж тюремного подземелья, — сегодня без ужина? Николь остается обреченно пожать плечами — она в очередной раз взбунтовалась и получила взбучку от охраняющих порядок солдат. К пустоте в желудке прибавилась пара нехилых тумаков. — А я всегда говорил — женщина должна быть покорной и тихой. — С такой женщиной не будет интересно, Порко, — негромко цедит Николь, в который раз пересчитывая россыпь трещин на потолке, — тем более тебе. — Вот тут согласен. — Тогда и не неси чушь. Порко замахивается и размашисто кидает что-то меж прутьев решетки, целясь Николь в плечо. Нечто легкое, но шершавое прилетает девушке чуть выше, в подбородок. — А? — встрепенувшись, элдийка рыскает в поиске и уже через мгновение в руках ее оказывается кусок черствого хлеба. — Все, что нашел, — Порко садится на свое излюбленное место, впиваясь в потрепанную обложку книги пальцами. С момента, как Николь впервые заговорила с ним, страница так и не была перевернута. Под голодное, но довольное урчание элдийки юноша всеми силами продолжает делать вид, что он так и не оправдывался.***
В какой-то момент Николь кажется, что вся жизнь, которая была до тюремного заключения — придуманная ею сказка, где она, быть может, и не главный герой, но обязательный персонаж, который в конце должен стать счастливым. Хлеб, что приносил Порко, совсем не спасал. И без того худющая Николь иссыхала буквально на глазах. Быть может, голод и был тому виной, но физический ли, или все-таки эмоциональный? Раньше у Николь было много поводов смеяться. Среди смрада кровавых тел и звона стали девушка находила поводы для счастья — чего стоили курьезные случаи в их незаурядной компашки из 104 корпуса. Смешила даже извечная хмурость на лице капитана Леви, а уж от постоянных пререканий Эрена и Жана сводило от смеха живот. Николь вдруг показалось, что все цветы, которые они с Армином когда-то высушили, были придуманы ею. Что это она нарисовала в голове картинки кипящего моря и яркой улыбки Арлерта на фоне солнца, такого блеклого по сравнению с ним. Николь отчего-то решила, что все произошедшее «до» — приятный сон. Она проснулась.***
— Ты плакала сегодня дольше обычного. Порко произносит это как бы невзначай, будто говорит о чем-то будничном. Но, честно признаться, Николь давно перестала стыдиться собственных слез. — Дурной сон, — и вновь эта привычка улыбаться как дурочка после каждой глупой фразы. Порко ей не верит, да и она тоже. Николь внезапно кажется, что она исчезает из этого мира — растворяется прямо у юноши на глазах, рассыпается в пепел, угасает без возможности вспыхнуть и возродится вновь. — Слишком часто тебе… дурные сны снятся. Будь Николь чуточку поживее, то упрекнула бы Порко в чрезмерной заботе по отношению к дьявольскому отродью. Но этот парень никогда не называл ее так. Мог бросить что-то вроде «чертовки» или «дьяволицы», но это скорее было слабым флиртом или легким восторгом перед диковинным цветом ее глаз. Почему-то Порко относился к этой элдийке по-особенному. — Иногда мне кажется, что и это все, — девушка слабо разводит руками в стороны, — один дурной сон. — Дурной? Порко произносит это раньше, чем вообще задумывается над вопросом. Николь не приходится отвечать.***
В этот раз ее наказали с особой жестокостью. Николь за одну невинную шалость — плевок в лицо зазнавшегося солдата — была подвешена к потолку и щедро награждена сильными ударами по всему телу. Сквозь болезненную пелену она смогла различить противный смех и восторженные улюлюканья, но они ее вовсе не трогали. Все внимание было сосредоточено на глазах — золотисто-карих, внимательно взирающих, даже с какой-то долей вины. Порко удерживал внимание Николь, чем спасал ее от ярких вспышек боли, что стремились по всему телу подобно электрическим разрядам, ударяющим в мозг. В какой-то момент Николь осознала, что совсем не помнит, что было «до». Это был самый сильный удар.***
— Тебе не нужно было… — Порко сокрушался уже около получаса, но все никак не мог досказать хотя бы одну из начатых фраз. Николь все равно не поймет. Из ее ушей алыми каплями вытекает кровь, стремясь вниз, вдоль изгиба шеи. Но уже через мгновение на месте яркой дорожки появляется смазанное багровое пятно. Порко утирает кровавые разводы с открытых участков тела элдийки, все чаще полоская кусок ткани в ведре. Николь была настолько бледной, что казалось, будто вся имеющаяся кровь уже давно вытекла из ее тела, оставляя девушку совсем холодной и пустой. — Ну почему ты такая… — Милашка? Последние силы Николь отдает на эту глупость — и Порко хочет ее убить. — Я привяжу тебя к этой чертовой кровати, Николь. Он впервые называет ее по имени, оттого появляются силы поднять взгляд. Ткань больше не стирает, лишь размазывает грязь и кровь, но вовсе не это останавливает Порко. Эти глаза, поистине принадлежащие дьяволу, сияют так неестественно в полутьме тюремной камеры. Аметист искрится, и на этот раз Николь полностью овладевает вниманием юноши.