Viața mea

POV Катя Спустя несколько счастливых лет вашего брака, тебе становится слишком тяжело так быстро и бесповоротно терять Дана, который уходит от тебя в казино. Дана, который каждую ночь говорит тебе: «Забей, дорогая, я не проигрываю все семейные деньги», «Дорогая, это всего лишь раунд Техасского покера с пацанами, Скриптонит и бутылка шотландского виски. Всё нормально!» Ты теряешь мужа, но обретаешь себя. Ты знаешь, что вы не молодете. Ты знаешь, что хочешь полный дом ваших детей. С твоими глазами-морями. Ты знаешь, что уже давно перешла ту самую черту «старородящей». Теперь каждый месяц после очередного теста с одной полоской отдаляет тебя от такого желанного хотя бы одного ребёнка, как минимум, на десят лет. К сожалению, Дан это тоже знает. Знает, когда радуется твоему очередному «отрицательному». Радуется так, что ты не можешь поверить, что твой Дан способен на подобное. Знает, когда говорит тебе, что любит тебя такую и «не зачем тебе фигуру портить, родная». Знает, когда не ложится с тобой ночью в постель, предпочитая пить водку в казино. Тебя успокаивает лишь тот факт, что твой муж верен слову. Клялся любить тебя и не изменять, поэтому остаётся верен даже в таких местах. Но ты устала. Один бог видит, как сильно ты устала. Этот вторник — твоя очередная бессонная ночь, когда ты, как хорошая жена, не ложишься спать без мужа, ожидая того на кухне с чаем. С одним лишь отличием — сегодня ты пьёшь его виски, чтобы хоть как-то успокоиться. Ты понимаешь заранее — Дан вернётся таким же пьяным и агрессивным, как и всегда. Вы поругаетесь. Возможно, на повышенных тонах. Ты уйдёшь спать в вашу кровать. А он переночует на неудобном кожаном диване в своём кабинете. Но утро всё вернёт назад. Он сделает тебе завтрак в постель. И ты, как дурочка, всё ему простишь. Тебе кажется, что этот круг не имеет конца, но твой муж незримо разрывает его, когда едва не задевает бочиной своего мерса ворота при въезде на территорию вашего дома. Он пьян настолько, что не выключает дальний свет фар даже тогда, когда он слепит через отрожение окон в пол его самого, а не только окружающих. Ты глубже кутаешься в плед, который по вечерам накидываешь себе на плечи поверх белой, шёлковой, ночной рубашки. Ему на радость… Он любит этот плед на твоих тонких плечах и абсолютно голое тело под тканью ночного платья. Каждый его сантиметр и жар в глубине тебя. Ты вздрагиваешь, когда слышишь хлопок двери, а затем сталкиваешься с Даном глазами, не успевая прийти в себя. — Жена-а-а, — растягивает слова он, замечая, как ты жмёшься у кухонного стола. Его голос звучит игриво. А сам он чертовски в хлам. Еле стоит на ногах, покачиваясь из стороны в стороны, даже упираясь плечом в косяк межкомнатной. Ты почти напеваешь у себя в голове трек Скрпитонита — Темно, но это не про вас. Ты не собираешься запрыгивать на мужа с порогу, тащить его в спальню и трахаться до шума в бошке. Ты выше этого. Но всё-таки — «Гори, детка, здесь так темно…» — Какая же ты сволочь, Дан! — внезапно выдаешь ты с истерикой в голосе. Бьёшь голой ладонью по барной столешнице от безысходности, и продолжаешь, замечая его недоумение в глазах, — как ты можешь так безответственно прожигать свою жизнь, свой талант и наши отношения? Ты хоть подумал, какого мне ждать тебя дома, зная, что ты скорее всего рассекаешь по городу бухой в хлам на своей прибандиченной тачке, проиграв все наши деньги?! Дан только моргает в ответ, с трудом фокусируя на тебе взгляд. Он хищно следит за тем как поднимается и опускается твоя грудная клетка, когда ты гневно стелешь ему претензии с порога. Он не может смотреть в твои глаза, если вместо них он может смотреть в твою грудь. — Спокойно, детка, — успокаивает он тебя, — у меня стаж вождения лет двадцать. Давай я просто трахну тебя, жена, как хороший муж. Тебе явно этого не хватает. — Заключает он, входя в кухню. Ты даже не вздрагиваешь, не ожидая от мужа никакого зла, кроме словесной перепалки. Наблюдаешь, как он подходит к плите, заглядывает в сковородки и кастрюли, рассматривая аппетитные блюда, которые ты приготовила для него на ужин, зная, что ему это не нужно. — А хорошая ты жена, Катя! — восклицает вдруг он, мухнув рукой в сторону плиты. — А вот ты, муженёк, не очень, — сквозь зубы шипишь ты, не понимая, почему муж так хищно смотрит тебе прямо в глаза, с каждым твоим словом подходя лишь ближе. — Ну, в семье не без урода. Дан уже стоит на расстоянии вытянутой руки от тебя, отчего ты напрягаешься, упираясь спиной в стену. Муж берёт твой стакан с виски в руки и осушает его залпом, со стуком опуская обратно на столещницу уже пустой. — Прости, очень пить хотел, — извиняется Дан, проводя пальцами по твоей щеке, — я тебе ещё налью, если хочешь. — Не надо, — с внезапной дрожью в голосе отвечаешь ты, упираясь ладошками в сильную, мужскую грудь, — я уже напилась. Тебя впервые так сильно пугает его близость к тебе. Наверное, потому что сейчас в муже ощущается что-то звериное, а не родное и нежное, хоть и под алкоголем. — Ты красивая у меня, жена, — константирует он, а у тебя сердце готово выпрыгнуть из груди от напряжения. — Дан, проспись! — Только вот непослушная, и любишь приложиться к бутылке, — не прекращая трогать тебя, полушутливо говорит он, облизываясь. — Кто бы говорил! — парируешь ты, принимаясь вырываться. — Но ничего мы это исправим, — заканчивает, наконец, он. И тут ты замираешь от ужаса, понимая его намерения. Дан больно хватает тебя одной рукой за грудь, а второй рваными движениями задирает твою ночную рубашку, грубо обжигая нежную кожу твоих бедер, как лезвием, шёлковой тканью. Ты бездумно кричишь его имя, пытаясь скинуть руки мужа с себя, потому что тебе противно. Тебя тошнит от его близости и такой жестокости. Но он не слышит тебя. Дан наслаждается твоим телом, вверенном ему самим господом богом. Он вдруг смотрит тебе прямо в глаза, облизывая два пальца левой руки, а после резко вводит их в тебя насухую, радостно ухмыляясь. — Какая тугая! — воскциает он, произнося очевидное. А ты лишь громче кричишь от боли, не сумев расслабиться, чтобы облегчить свою участь. По твоим щекам давно текут слёзы, но ты их не замечаешь. Даже тогда, когда они начинают щекотать тебе щёки и мерзко стекать куда-то на шею. Дан продолжает трахать тебя пальцами, достовляя себе удовольтсвие, а ты пытаешься заставить себя расслабиться, и покорно принимать в себя его движения, чтобы уменшить боль. — Дан, хватит! — орёшь ты, вырывая одну руки из его хватки. Ты не знаешь, что делаешь, когда бьёшь его ладонью по лицу, звонкой пощёчиной приводя мужа в чувства. Он будто просыпается, мгновенно отпуская тебя, и отступая на шаг. Дан непонимающе вытирает пальцы от твоей естественной смазки о штаны, пока ты рыдаешь напротив него, приходя в себя. — Прости! — просит прощения у тебя он, соблюдая дистанцию. Но тебе настолько унизительно, больно и отвратительно на душе, что тебя не хватает даже на оскорбление, хотя бы на «я ненавижу тебя!». Ты просто выбегаешь из кухни куда-то в глубину дома, собираясь мгновенно начинать собирать вещи и подавать на развод. // POV Дан Не успев до конца проснуться, ты тянешься к прикроватной тумбе, стараясь сильно не трясти головой. Ты привык, что после очередной пьянки твоя жена всегда оставляла тебе стакан воды и пластинку с таблетками. Вспоминаешь, чем закончилась ваша последняя встреча, и закрываешь ладонями лицо. До последнего веришь, что найдёшь её у плиты, поцелуешь в плечо, пообещаешь больше не появляться дома в таком состоянии, и вы вместе сядете завтракать. Но чуда не происходит. Ты один в огромном особняке. Может, её здесь никогда и не было, а женской образ в голове — это всего лишь плод твоей фантазии? Может, ты придумал себе идеальную жизнь под градусом, слушая истории своих собутыльников в казино? Находишь её пару туфель у гардеробной и понимаешь, что присутствие Кати в твоей жизни было реальным. Она — не галлюцинация, но лечиться тебе всё равно нужно. Ты звонишь ей ближе к вечеру, держа в руках какие-то дешёвые сигареты, пока элитный набор сигар пылится в твоём рабочем столе. Тебя ждёт такая же участь: деревянный короб с крышкой наверху. Она ожидаемо не берёт трубку, и ты откидываешь телефон на журнальный столик, проговаривая тихое: «сука». Отныне Катя — причина твоей постоянной головной боли. И самый большой проигрыш. Она бы всё равно ушла. Это всего лишь вопрос времени. Стараешься утешить себя, разглядывая отражение в зеркале. Вам было хорошо вместе даже в последнее время. По крайней мере, ты ни на что не жаловался. Ты даже руку на неё никогда не поднимал. Ошарашенно глядишь на босые ноги, когда вода из раковины стекает вниз, прямо на плитку. С усилием выключаешь воду, и продолжаешь рассматривать никчёмную физиономию в зеркале. Ты — чёртов кретин. Упустить её — хуже, чем проиграть все свои деньги. Наверное, впервые в жизни задумываешься не только о материальном благе, в котором ты хоть немного, но разбираешься. В духовной сфере ты — банкрот. И это уже, увы, никак не исправить. // С её уходом в тебе словно что-то обрывается. Что-то человеческое и родное, что тебе близко в… тебе. Ты теряешься в буднях. В днях сурка. В днях, когда ты ничего не делаешь. Даже не пьёшь. Просто сверлишь глазами стенку и молчишь. Твоё состояние меняется с «она — сука» до «я — кретин» слишком быстро, что это должно бы тебя пугать. Должно бы, но тебе не страшно. Ты не боишься сойти с ума. Говоря откровенно, ты уже псих, но тебе всё равно. Ты просто хочешь её назад. Называть её «жена» нараспев, растягивая слова, кружить в вальсе перед камином по вечерам, глушить её стоны своим ртом во время ваших постельных игр, в которых вы честно пытались любить друг друга. Ты хочешь её образ в своей жизни, в постели и в душе, но видишь его лишь на общих фотоснимках в спальне. Ты сходишь с ума, когда общаешься с её портретом, а она улыбается тебе с него красной помадой, и насмехается над тобой. Ты то пьёшь, то нет. Когда ты не пьешь, тебе кажется, что мир ещё цел, что любой развод проживаем, что ты выкарабкаешься из всего. Но когда ты пьёшь, тебе хочется умереть. Самой нелепой и глупой смертью. Хочешь, чтобы на твоём могильном камне грубо выгравировали «дурак». Ты стараешься не притрагиваться к виски, по крайней мере к той бутылке, которую не так давно облизывали и целовали её губы. И ты держишься. Пару месяцев держишься на уверенности, что справишься, если прекратишь. Но когда она в очередной раз не читает смс с твоими обещаниями бросить пить и просто любить её, ты сдаёшься. Сначала в стенку летит твой уже порядком убитый жизнью телефон, а затем и твоё сердце. Ты осознаёшь, что она не простит тебя. Понимаешь, что обречён. Обречён настолько, что даже бутылка виски, которая ещё хранит её запах и прикосновения не кажется тебе больше святыней. Ты грубо хватаешь её за горлышко, представляя на его месте её горло, и сладко целуешь ободок, полируя внутреннюю сторону бутылки импровизированным поцелуем. — Такой вот дерзкий наш последний поцелуй, а жаль, — цитируешь какого-то древнего репера, и смеёшься в своем безумии. Ты видишь эту горячую жидкость ядом, и надеешься, что умрёшь, едва опрокинешь её в себя. Но ты выживаешь, даже когда за пару глотков осушаешь бутылку почти до дна, кашляя от острой боли в глотке. Ты продолжаешь заливать себе глаза, прыгая с одного исполнителя модных треков на другого. Отрывками слышишь цитаты, и все они про любовь, что ты уже не вывозишь их. Мечтаешь застрелиться. И когда градус достаточно бьёт в твою голову, ты бредёшь к сейфу, где хранишь все семейные деньги и пистолет. Виски в крови предлагает тебе свободу, освобождение и конец. И ты не видишь в таком бесславном конце греха, проверяя хватит ли тебе патронов для такого пиздеца. А хватит ли смелости, Дан? В магазине кольта ты насчитываешь три пули-дуры, и свято веришь, что тебе будет достаточно одной. 1911-й манит тебя для поцелуя в засос, но ты не хочешь стрелять себе в рот, предпочитая висок. Снимаешь с предохранителя, садишься за стол напротив её портрета, и говоришь: — Катя, Катя, а что ты скажешь на это? Ты пьян настолько, что тебе даже не страшно. Словно этот пистолет — дешёвая, китайская игрушка. Словно он не вынесет тебе мозги и половину черепа, если ты случайно нажмёшь на курок. Ты машешь им во все стороны, трясущимися руками прижимаешь к голове, продолжая смотреть на жену и пить её виски. И ты почти скользишь указательным пальцем по курку, вдавливая его внутрь по миллиметру, как вдруг твой телефон настойчиво звонит и мигает тебе фонариком. Ты чувствуешь — звонит она. Бросаешь кольт на стол в облегчении, и на трясущихся ногах бежишь, как мальчик, к телефону, мечтая услышать её. — Да, алло, — срываешься на утробный стон, сильнее прижимая устройство к уху. — Дан, привет, — её голос эхом гуляет в твоей голове. Ты уже и забыл, что он может быть таким трепетным. Если бы тебя попросили выбрать одну песню, которую бы ты слушал до конца жизни, ты бы моментально, ни секунды не думая, назвал ее голос. И если сейчас ты вновь его не услышишь, то всё твоё накалённое до предела тело разлетится на миллион маленьких клеток. — Как ты? Ты пытаешься ущипнуть себя за руку, прижимая телефон плечом. Не веришь, что с тобой разговаривает твоя Катя. Твоя dragostea. — Издеваешься? — уверен, что она не сочтёт это за грубость. За столько лет совместной жизни она научилась фильтровать все сказанные тобой слова. Так, как понимала тебя она, не понимал никто. Она разделяла все твои интересы. И даже непонятно откуда взявшееся казино. Надевала свои лучшие вечерние платья с глубоким декольте, и не реже тебя срывала куш. Пока ты не стал от этого зависим. — Я переживаю за тебя, — окружает тебя чем-то осязаемо тёплым, и тебе приходиться выйти во внутренний двор, чтобы как-то спасти себя от внутреннего пожара. — Ты ведь не чужой для меня человек. Ты киваешь, словно она может увидеть твой жест. Сглатываешь ком в горле. Она устала от тебя. Ей необходимо спокойствие и настоящий семейный уют. Ребёнок со сладкими пухлыми губками, большая умная собака и ответственный муж. Ты слишком поздно это понял. И ты готов променять все запасы алкоголя, статус вип-игрока в казино, недвижимость и все накопленные деньги на её присутствие в твоей жизни. Только нужно ли это ей? — Тебе со мной было плохо, а мне без тебя ещё хуже, — тебе важно быть искренним перед не хотя бы сейчас. Она этого заслуживает. Как и всего того, о чём мечтала долгие годы, находясь с тобой в браке. — Ты же знаешь, что со временем станет легче. Нужно идти дальше, — тебе было бы в разы проще, если бы ты всё-таки застрелился. Воспринимать её слова, не видя любимых глаз, — невозможно. Ты молчишь, не зная, что ей сказать. Не уверен, что можешь что-то обещать, ведь ещё пару минут назад вместо телефона держал пистолет. И нет ни единой гарантии, что ты не возьмёшь его в руки вновь. Слушаешь её тихое дыхание, пока твой мозг отдаёт последние приказы. С трудом держишься на ногах и, чтобы не упасть, опускаешься вниз. Садишься на бетон, склоняя голову к согнутым в коленях ногах, и смотришь куда-то вдаль. — Vrea sa pleci, — напевает тебе тихонько, в самое сердце. — Dar nu ma, nu ma iei, — отвечаешь ей привычным низким голосом. Давно забытый смысл навсегда вашей песни приобретает новые краски и значения. Очередной знак, дарованный вам кем-то не из этой планеты. Наслаждаешься её волшебным звучанием, вспоминаешь ваши лучшие времена, влюбленные взгляды, переплетённые руки… Ты давал ей слишком много клятв и обещаний и именно поэтому сейчас даже не заикаешься о возможно-невозможном прощении. Когда-то в тебе должна была проснуться совесть. Тебе очень хочется, чтобы в её жизнь нагрянули изменения. Чтобы она вновь вышла на сцену, а не пропадала у плиты днями напролёт. Ей нужен мужчина, который так же сильно, как и ты когда-то, сможет её полюбить и не променяет это чувство ни на что на свете. Песня близится к концу, и ты уверен, что она сразу же сбросит, обрывая всё, что вас когда-либо связывало. Тебе больно от мысли, что она, несмотря на твой скотский поступок, решила позвонить, зная, что ты едва ли сможешь дышать без неё. Хотела в последний раз поблагодарить за всё хорошее, что было между вами, и поставить жирную точку. Возможно, ты никогда больше и не услышишь её. Но тебе почти не жаль. Потому что у тебя осталась ваша дуэтная «Dragostea din tei», которая ещё долгое время будет согревать твоё одинокое сердце. И эта песня — единственное, что у тебя осталось от вас