Все знания и силы

      — Гарри у нас покушал, — сообщила очень ласково улыбающаяся мальчику Гермиона. — Значит, что?       — Что? — с интересом спросил Гарри, не ожидая подвоха.       — Значит, Гарри сейчас выпьет таблетки, вот так, молодец, и повернется к Гермионе тылом, — девочка помогла мальчику перевернуться, требовательно протянула руку медсестре, в которую та вложила шприц. — Гарри у нас смелый, поэтому уколов не боится, — уверенно и как-то очень мягко уколов мальчика, Гермиона перевернула его обратно. — Так, теперь ты лежишь и читаешь, а я схожу, на Марию посмотрю, потом приду, и будем заниматься, согласен? — Мальчик с готовностью кивнул, девочке он верил полностью.       — Ваша дочь — просто волшебный доктор, — шепнула медсестра мистеру Грейнджеру. Девушка была совершенно очарована дочкой шефа, она такую уверенность и доброту не у всех врачей отделения видела.       — Ну так папина же дочка, — прокомментировала услышавшая это Гермиона. — Пойдем, посмотрим, не проснулась ли Мария.       — Пойдем, — улыбнулся мистер Грейнджер, не считая зазорным учиться у дочери. — Трубку возьми, пригодится.       — Спасибо, папа, — кивнула девочка, принимая стетоскоп. Попытавшись по привычке сунуть его в карман, Гермиона поняла, что так будет неудобно, и со вздохом повесила на шею.       — Почему вздыхаешь? — поинтересовалась миссис Грейнджер, идя за дочкой по коридору.       — Да если пациент буйный, или его родитель, то и задушить может, — объяснила девочка. — Но пока иначе не удобно, а понадобиться может в любой момент.       — Папа защитит, если что, — хихикнула Эмма Грейнджер, наблюдая за тем, как девочка входит в реанимационную палату и сразу же спрыскивает руки антисептиком. Причем Эмма понимала, что это вполне рефлекторное движение.       — Ну, как у нас поживает наша Мария? — очень ласково спросила Гермиона уже самостоятельно дышащую пациентку.       — Хорошо, Гер… Миона, — едва слышно проговорила девочка-пациентка, смотря на свою целительницу так, как, наверное, смотрят на святых. — Просто очень…       — Ага, руки тебе зафиксировали, — Гермиона заметила бандажи. — Очень хорошо, не больно сейчас?       — Совсем не больно, — улыбнулась Мария. — Спасибо.       — Будет у тебя реабилитация, — проговорила девочка, аккуратно выслушивая пациентку, чтобы не тронуть шов. — Тогда руки и ноги починим, хорошо?       — Ура… — прошептала пациентка, восьмилетняя девочка, для которой Гермиона стала воплощением ангела.       — Вот и умница, постарайся поспать, и если что — нажимай кнопку, хорошо? — спросила Гермиона, привешивая стетоскоп обратно.       Миссис Грейнджер смотрела на любимую доченьку и видела мудрого врача. Ее девочка понимала, что происходит, сопереживала пациенту, и от разговора с ней, просто от разговора, пациентам становилось легче. Теперь она понимала, почему так восторгается муж. Даже если учесть память прошлой жизни, доченька все равно врач от Бога, каких очень мало.       — Доченька, а что с малышкой? — спросила Эмма Гермиону, когда та шла обратно к Гарри.       — Коллагеноз у нее, — вздохнула девочка. — Что-то вроде Элерса-Данлоса или Марфана гипермобильного типа. В общем-то не проблема была бы, если бы девочку не били, а сейчас все будет сложнее. Что за родители безмозглые… Эх!       — Значит, ты ее единственная надежда, — будто самой себе сказала миссис Грейнджер. — Это же редкое заболевание?       — Да, примерно один тысяч на сто, — кивнула Гермиона. — Ну а насчет надежды… Знаешь, мама, было бы желание… А вот и Гарри, который готов учиться!       — Как скажешь, — сразу же согласился мальчик.       Миссис Грейнджер подошла к мужу и вполголоса передала ему свое восхищение:       — Марк, она смотрит на Миону, как на святую! Почему?       — Принцесса спасла ей жизнь, — улыбнулся доктор Грейнджер, наблюдая одним глазом за дочерью.

***

      Главный Целитель Мунго очень обрадовался, когда увидел, что новая целительница запросила доступ в библиотеку, который он с радостью авторизовал. Значит, целитель не надеется только на себя, а готова обратиться за помощью к книгам и, возможно, коллегам. Это очень хороший признак, очень. На очередном совещании Главный Целитель похвалил новую целительницу, вызвав всеобщее удивление, так как целителя Грейнджер никто не знал.       Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор сильно переживал по поводу исчезновения духа Волдеморта из замка, в связи с чем полоса препятствий потеряла актуальность. Впрочем, она могла быть использована для того, чтобы провести Лайзу по первому приключению, точнее, ее друзей, которых девочка, разумеется, не оставит в беде. Но тут возникла другая проблема: Рон Уизли категорически отказывался быть другом Избранной, даже под Империо, его инстинкт сохранения оказался сильнее подчиняющего заклинания. Невилл Лонгботтом охотно дружил с девочкой, но на подвиги не рвался. Вот в теплицу — да, а на подвиги — совсем нет.       Лайза Турпин, случайно набредя на зеркало Еиналеж, привела его в негодность, похоронив где-то внутри Философский камень. Зеркало показало ей сначала семью, но Лайза никогда не видела ни маму, ни папу. Поэтому, увидев, как ее прижимают к себе посторонние люди, мгновенно озверела, в результате чего зеркало пошло волнами и лужицей расплавленного стекла стекло на пол. Пытавшаяся успокоиться девочка пожала плечами и тихо удалилась, а Альбус Дамблдор еще долго горестно вздыхал, представляя, что с ним сделает за камень Фламель.       Николас Фламель был учителем Дамблдора, поэтому Альбус знал, что тот может с ним сделать. Фантазии у старого учителя всегда хватало, и была она такой, что палачи инквизиции могли приезжать к нему на стажировку. Дамблдору хотелось спрятаться, но от Фламеля не спрячешься. Поэтому директор школы Хогвартс пил успокоительное градусов за семьдесят и не хотел думать об Избранной.       Зато Избранная думала о директоре. Лайза думала о Дамблдоре такими словами и выражениями, что тому лучше было бы об этом не знать, он и не знал, кстати, на свое счастье. Так же, как не подозревал о том, что девочке сильно не хочется в приют, а вот наделать пакостей как раз хочется. Впрочем, для пакостей следовало ждать каникул.

***

      Гермиона не зря полночи занималась, она трансфигурировала небольшие насадки, которые надела на вилку и ложку, сделав их значительно толще. Гарри с интересом наблюдал за этим. Протянув руку, девочка вложила новую ложку в ладонь мальчика.       — Попробуй взять так, как ты обычно берешь ложку, — произнесла Гермиона, наблюдая и поправляя мальчика. — Ну как, больно?       — Нет, — ошарашенно сообщил Гарри, осматривая свою руку и ложку. — Совсем не больно! Вот совсем-совсем!       — Давай попробуем покушать? — спросила девочка, наблюдая за ошарашенным мальчиком.       — Как скажешь, — кивнул Гарри, принимаясь за суп. — Ай!       — Так, стоп, — приказала Гермиона. — Ты зачем так руку повернул?       — Чтобы не разлили… — прошептал мальчик, отчего девочка вздохнула, снова вложила ложку в руку, стала за его плечом и принялась вести его рукой, помогая покушать.       — Доченька, может, я помогу Гарри? — спросила Эмма Грейнджер, но была остановлена сердитым взглядом дочери.       — Гарри сильный мальчик, он просто не привык к тому, что никто у него ничего отбирать не будет, — ласково сказала девочка. — Но он мальчик, и ему приятно кушать самому, правда?       — Да, Гермиона, — послушно кивнул Гарри, совершенно не собираясь спорить, хотя мальчику было приятно, когда его кормили, впрочем, скорее всего, в нем просто говорил страх.       Мистер Грейнджер с большим интересом смотрел на насадки, которые сделала Гермиона, он отлично понимал, насколько сильно они облегчают жизнь ревматикам. Решив выяснить, существуют ли такие, и если нет, то запатентовать, доктор Грейнджер отправился к другим пациентам, уже полностью спокойный за дочь и ее пациента, а Эмма осталась с детьми.       Вечером Гарри выписали домой, поэтому он на инвалидном кресле, чтобы не травмировать суставы, был отвезен в машину мистера Грейнджера и размещен там. Абсолютно ошалевший от заботы и внимания, мальчик боялся лишний раз дернуться, чтобы не разрушить волшебную сказку. Сказку, которую подарила ему девочка с огромными карими глазами. Настоящая волшебница, которая и означала для Гарри теперь весь мир.