***
Они сидят рядом за столом сегодняшний день, завтрашний и все последующие. За каждым завтраком он высматривает какие-то минимальные изменения, после чего его настроение отчего-то поднимается. В этом для Камило есть какое-то успокоение, а его тревожность словно уходит на второй план. Скоро Бруно подстриг ногти и повреждённую кутикулу, его руки стали более… аристократичными что ли? С виду они были сухие и грубые, а вот подушечки пальцев у него кажутся мягкими, хотя Камило думает, что те будут совсем не такими. Если присмотреться поближе, на худых фалангах можно было увидеть вкрапления вен, а на костяшках виднеется розоватый оттенок. В один жаркий день на завтрак Бруно приходит в рубашке с коротко закатанными рукавами, давая Камило немного больший обзор. Его запястья чисты и жилисты. Камило даже может рассмотреть, как мышцы рук напрягаются, когда Мадригаль обнимает каждого члена семейства. Лицо дяди сияет, и даже усталость и морщинки, которые собираются вокруг глаз и рта, не скрадывают его улыбку. Камило не встаёт из-за стола, чтобы обняться как все. Он словно прирастает к стулу, заворожённо наблюдая за всеми. Его голос прорезается только в середине пиршества, когда ему всё-таки хватает смелости привлечь к себе внимание остальных. (Это так на него не похоже.) — Tío, ты прямо светишься, — он усмехается и чувствует, как все глаза в комнате обращаются на него, даже пухлой крысы, которая смирно сидела на плече у старшего, — неужели нашел кого-то? В его голосе слышны нотки игривости привычной для Камило, но в этот раз она даётся ему с трудом. Он даже старается не смотреть в глаза собеседнику — потому что тяжело. Почему тяжело? Он смотрит сквозь Бруно. Он ощущает дядины слова как в дымке. И видит его силуэт через блюр. Тогда Камило понимает, что за чувства окутывают его ещё с самого появления Бруно. Стыд и влюбленность…***
Они не говорят больше до самого вечера. Когда солнце уходит за горизонт и вся атмосфера пропитана спокойствием, когда небо окрашивается в яркие контрастные оттенки, они встречаются около входа. На фоне слышно, как Касита скрепит половицами — надо будет заменить древесину, делает пометку в своей голове Камило — как Мирабель о чем-то беседует с Луизой, повторяя очередную ошибку и забывая, что в доме есть прекрасные уши Долорес. — Я могу присоединиться? — слышится еле-еле, словно тихое дуновение ветерка. Камило не вздрагивает, потому что уже привык к тому, что дядя всё еще не отучится ходить бесшумно, как некий призрак заброшенных апартаментов. Юноша не поворачивает головы, а лишь кивает, продолжая смотреть на окружающую действительность. Нет, не она интересует его, но надо отвести взгляд, сделать вид, что алое небо его трогает до глубины души, пока его внутренности горели, разнося тепло до кончиков ресниц. В этот раз Камило не начинает разговор. Бруно мнётся, но рассказывает о детях, живущих недалеко, о всё ещё недоверчивых соседях, о людях, которые просят поведать о том, что им предначертано. Только на этой части монолога Камило поднимает взгляд на изрядно уставшего мужчину, который выдавливает из себя улыбку, но вот-вот свалится прямо здесь навзничь. Как же юноша хотел сказать о том, что волнуется о его здоровье, о том, что тот слишком старается многим понравиться. Но перейдёт ли это черту родственных отношений? Как же ему стыдно, что теперь каждое слово воспринимается двусмысленно, что теперь эти чувства уйдут не в то русло… Камило кусает внутреннюю сторону щеки и тихо произносит: — Дядюшка, главное не перетруждайся. Бруно смотрит на него. И юноша чувствует это. Ему даже не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом. Взгляд Бруно всегда пробирает до нутра. — Камило, мальчик мой, тебя что-то гложет? Не спрашивай. Это очень плохо! Оставь меня в покое! — Нет, всё хорошо. Камило всё ещё не смотрит на него, хотя и должен бы — подтвердить свои слова — но не находит на это сил. В какой-то момент он чувствует, как его волос касаются пальцы. Камило сдаётся и смотрит на Мадригаль пустыми глазами. Бруно заправляет за ухо выбившуюся кудряшку, вглядываясь в лицо племянника получше. — Я болен, дядюшка, — продолжает шептать Камило, обнимая колени руками, — и для этой болезни не существует лекарства. — Это ужасно! — Бруно вскакивает с насиженного места и собирается бежать к кому-нибудь за помощью, ведь нет же ничего невозможного? Но Камило хватает его за запястье, забирая последнюю возможность убежать. — Бруно! — кричит юноша, возвращая взбаламученного дядюшку на место рядом с собой. — Пожалуйста! Послушай! Камило никогда не видел мужчину настолько напуганным: конечно, дело ведь касается здоровья его племянника! А ведь Мадригаль — это неоспоримый синоним к слову «семья». Камило передёргивает от странного чувства, накатившего на него новой волной. — Дядюшка, это болезнь в народе зовётся Любовью.***
Утром Камило ощущает колющую боль, которая словно царапает его изнутри. Он жалеет, что говорит лишнего в тот вечер, потому что Долорес почти сразу достаёт его вопросами, хоть и юноша имеет крепкую выдержку, но выносить такое на протяжении нескольких часов очень изнуряюще. В этот раз Камило не спускается поесть, оставаясь в своей комнате. Пока ему лучше ни с кем не видеться, потому что держать маску оптимизма тяжело. Сейчас даже дыхание даётся с непосильным трудом. Он засыпает и просыпается снова от легкого поглаживания по лицу. Он видит улыбку матери, которая еле узрима в тёмном освещении комнаты. Женщина убирает налипшие пряди с щёк Камило и придвигается ближе. Пепа выглядит обеспокоенно, но тщательно старается скрыть это. Но лёгкий туман, парящий вокруг, сдаёт её с потрохами. — У тебя сейчас такое смешное выражение лица… — прорезается голос, который Камило с трудом может назвать своим, и юноша улыбается. — Ох, Камило, опять стараешься спрятать свою боль за маской шута? — Пепа ложится на спину рядом, удобнее устраиваясь на кровати своего сына. — Думаешь, я, которая воспитывает тебя с самого рождения, не смогу понять, что моего сына что-то терзает? — Никак нет. — Не хочешь рассказать? — она не отрывает зрительного контакта, будто пытается узнать по глазам все секреты, хотя скорее всего Долорес ей рассказала, что знала сама. Камило ничего не говорит, и мама не просит снова — только прижимает к себе в крепкие объятия, отчего становится немного легче. Он снова засыпает. Следующим днём юноша спускается вниз. Он всё ещё не завтракает со всеми, ест всухомятку, отчего Касита недовольно ударяет его по голове дверцей полки, а Камило бросает рваные извинения и спешит снова подняться к себе в комнату. Сегодня он снова не хочет никого видеть. Но, похоже, этот день решил сыграть с ним злую шутку. Перила, украшенные яркими цветами, переливаются на солнечном свете. Камило не берётся за ручку, боясь разрушить красоту природы, хотя и знает, что для Изабеллы это пустой звук. Но сломать что-то красивое, совесть ему всё равно не позволяет. Камило проходит мимо цветов, вдыхая приятный аромат, и видит, как возле его двери стоит худая фигура. Дядя мнётся и то заносит, то опускает руку, чтобы постучать. И от этого зрелища у юноши расплывается улыбка, а приятная теплота в районе живота распаляется. — Что за очаровательная картина развернулась у меня перед глазами? — его голос всё ещё не может вернуться в нормальное состояние, но сейчас уже намного легче с этим смириться. Камило, словно пританцовывая, подходит к Бруно, который успел испугаться неожиданного появления племянника. — Пепа говорила, что тебе нездоровится, — он говорит это с крайним беспокойством, от чего у Камило кончики ушей покрываются лёгким румянцем, а щеки приятно пощипывают. — Мама любит немного сгущать краски, — голос льётся из него, словно песнь, которую тот напевает для уважаемого гостя. Только сейчас он замечает, что Бруно что-то держит у себя в руках. — Что это у тебя? Красная обложка с крепким переплётом и печатными золотистыми буквами. Данте Алигьери «Божественная комедия». Камило никогда не любил поэмы, да и вообще литературные произведения, но всегда обожал смотреть постановки по ним. У него слабо развито воображение, и ему тяжело представить, что происходит вокруг, как выглядят персонажи. В театрах же стоит только следить за сюжетом, а игра актёров и декорации всё сделают сами. Также с этой книгой. Он не собирается читать её, но чувства игравших актёров помнит до сих пор. — Думал, ты будешь не против послушать? — Бруно говорит тихо, но успокаивающе заботливо, пока трогает затхлые страницы книжки. — Неужели, я уже староват для обычных сказок? — шутит Камило, скрестив руки на груди, тем самым придавая себе глуповато-угрожающий вид. — Нет, конечно нет, — отрицая машет руками Мадригаль, похоже не понимая иронию юноши, и прижимает книгу к груди, — просто думал, что тебе такое понравится. Вроде, как Пепа говорила, ты был без ума от постановки. — Было такое, — делает паузу Камило и опускает взгляд в пол, — но я всё равно не очень люблю книжки. Ему стыдно, потому что для Бруно читать — любимое дело. Камило часто замечает, что мужчина мелькает на диване с каким-нибудь томиком. И ведь юноша из-за этого снова пробует читать, но всё же это явно не его. Вот и сейчас своими словами он может обидеть дядю, а этого ему не хочется. — Всё-таки слушать и читать самому — это немного разные вещи, — Бруно не оставляет попытки замотивировать, судорожно пытается вспомнить что-то. — Ты знал, что однажды Данте приснилось, что Беатриче съела его сердце? Камило мотает головой. — Боже, как же глупо это звучит, — из юноши вырывается легкая усмешка, которая прячется в сжатый кулак около рта. — Но романтично, — поправляет Камило Бруно, воодушевленно улыбаясь. — Возможно, — будто отрезая, высказывает юноша и первый раз за разговор смотрит прямиком в глаза, — для меня любовь — страдания, которые невозможно вытерпеть. Это чувство приносит как моральную, так и физическую боль. Она порождает войны и раздор в мире. Из-за неё рушатся семьи и погибают сотни и тысячи людей. — Не смотри на любовь только с одной стороны, — в глазах Бруно проскакивает волна печали, которая перерастает в теплоту, — она принесла в мир много хорошего. Если бы не она, то мы бы лишились большинства произведений искусств. Она вытаскивает человека из тяжелых времён, давая веру в лучшее. Она вдохновляет на невероятные подвиги и вносит жизнь в немыслимые творения. — Пока не могу сказать, что, испытывая любовь, нахожу какие-то плюсы, — Камило немного потряхивает от нахлынувших эмоций. — Невзаимная любовь — это горестная обыденность некоторых людей. — Бруно подходит ближе к племяннику, аккуратно обнимая за плечи, и ласково гладит по кудрявой голове. — Каждый человек проходит через этот ужасный этап, но знай: всё переменчиво. И если ты думаешь, что твои чувства не могут быть взаимны, то на место этого человека придёт другой, который будет любить тебя так же, как и ты его. — Либо я буду так же одинок до скончания дней, как и ты, дядя, — усмехается Камило, обнимая того в ответ. — Всё может быть, мальчик мой… В этот раз он засыпает спокойно, ни разу не вскакивая ночью. Утром он ощущает блаженное чувство спокойствия, как от долгого отдыха, что заставляет его потянуться на мягкой простыне. Чувство вины никуда не девается, но после разговора со своим дядей, его рану будто обрабатывают и перевязывают тугим бинтом. Именно тогда Камило решает продолжать беседовать со своим объектом воздыхания, потому что он… эгоист? Дайте ему хотя бы сейчас побыть им! Это и правду придаёт ему силы, чтобы встать и спуститься вниз. Сегодня он снова будет завтракать с семьёй, сегодня он снова будет шутить и снова будет хорошим и прилежным мальчиком… За столом никто не сидит. Как сказала Джульетта, завтрак давно прошел, но та с радостью накормила его хорошей стряпней. А в животе становится приятно тяжело. Жаль, что целительные свойства лепёшки, которую он держит в руке, не могут затянуть его пустоту. Он оставляет еду не доеденной.***
Дядя читает ему каждый вечер, будто укладывая маленького ребёнка. Он гладит Камило по голове, пока из уст вырываются нежные строки: «Тот, с кем навек я скована терзаньем, поцеловал, дрожа, мои уста.» Юноше кажется, что эти строки посвящены ему. Эти поглаживания успокаивают и дарят приятные покалывания в тех местах, где скользят тонкие пальцы. На душе так легко и беззаботно, кажется, что лишнее движение и Камило улетит, словно мотылёк. Чувства вертят его в сумасшедшем торнадо, вызывая невероятные приступы дикой эйфории, а затем взамен приходит разум, тогда ощущение вины в нём особенно сильно. Обычно он засыпает почти сразу. Камило не может запомнить точное место, на котором они останавливаются, поэтому Бруно читает с того момента, с которого точно помнит юноша. Они дочитывают «Божественную комедию» до конца…***
Они сидят возле речки на скользких камнях. Штаны Камило, уже успевшего упасть в воду, неприятно прилипают к коже. Шум течения успокаивает, а тишина между ними комфортна им обоим. — Дядюшка, — шепчет Камило, теребя в руке подол горчичного пончо, — я хочу кое-что рассказать тебе. Он слышит шелест ткани — Бруно поворачивает голову. И молчит. По телу юноши пробегают мурашки, и вот-вот ступор накроет с головой. — Тревога съедает меня, — он обкусывает кутикулу на пальцах, но резко обрывает это занятие, — окружение семьи не успокаивает. Я потерял желанный покой. — Неужели причина — я, — делает выводы дядя и грустно отворачивается, Камило обеспокоенно поворачивается и кажется ли ему? Он слышит всхлипы? О боже, он только что довел своего дядю до слёз? Насколько же он всё-таки ужасен… Камило ненавидит себя еще больше, а чувство отвращения поглощает всё глубже. Он, будто тонет в болоте, и никто не может ему помочь, потому что никого рядом нет. Можно ли Камило обнять Бруно? Не оттолкнёт ли? Ему же должно быть противно? В этот мгновение в мире остаются только они вдвоём. Окружение теряет краски, звуки приглушаются. От действий Камило зависит многое. Камило ненавидит ответственность. Камило приходиться встречаться с ответственностью слишком часто. Камило уже почти осязает неприятные пятна, оседающие на дне его души, которые постепенно загрязняют его изнутри. Камило обнимает Бруно, бережно поглаживает по голове, вставая при этом на мокрый песок своими коленями. Ухо мужчины находится возле сердца юноши. И Камило уверен, что оно стучит достаточно громко, чтобы Бруно услышал его отголоски. Рёбра болят от стука, который отдаётся в самое нутро. — Нет, — Камило вплетает свои пальцы в волнистые черные локоны и нежно улыбается, стараясь скрыть, насколько внутри всё ныло от истерзанности, — я — позор семьи, не отрицай это. Юноша чувствует, как тёплые руки заскользили по талии, ответно прижимая ближе. — Я хочу уехать из города, — Камило хочет, чтобы эта фраза не была услышана. Но объятия вдруг становятся крепче в ответ. — Мальчик мой, — пальцы сминают желтоватое пончо, а голова поворачивается так, чтобы видеть лицо Камило. — Прости, что принёс в твою жизнь хаос. Подросток смотрит на печальное лицо собеседника. Камило не хочет, чтобы дяде было плохо, чтобы было плохо Бруно. Но то, что происходит с сердцем юноши, нельзя назвать чем-то внятным, чем-то приемлемым… Пальцы отпускают тёмные локоны, и подушечки ласково касаются морщин в попытках разгладить. — Без тебя Мадригаль — больше не будут той же семьёй, что была раньше, — говорит одними губами Бруно, продолжая вглядываться в глаза цвета жженой карамели. — Без меня они обходились много лет. Так что скорее уйду я. — Семья снова обрела важного члена, — брови Камило опускаются, но улыбка крепко держится на месте, — не думаю, что abuela, сможет пережить ещё один твой уход. Да и я выдержать большой пласт вины. Они дают обещание не уходить.***
По радио играют песни 90-х — они вливаются в улицу, разносясь эхом по узким переулкам. В воздухе стоит духота, солнце заходит за горизонт, а небо окрашивается золотистыми оттенками. На кухне в доме Мадригаль стоит шумиха: гремит посуда, скрипит мебель, свистит чайник от кипящей в нём воды. Камило накрывает на стол белую скатерть, проводя ладонью по ткани, дабы расправить мелкие складки. Мирабель раскладывает столовые приборы и блюда. Она чуть не сталкивается лицом к лицу с братом, который несёт поднос с бутылкой вина и несколькими бокалами. Звон стекла режет слух, но никто и ничто не пострадало. К каждой тарелке приставляется бокал, ровно на салфетку рядышком. Вся семья вовлечена в бурный поток совместного ужина. Камило ищет в бегающих силуэтах именно тот, который всё ещё не может покинуть его голову. Дядя сегодня крайне неспокоен, его мышцы лица изредка подрагивают, а руки во время разговора не находят себе места. Камило не может стоять и подходит к Пепе и Бруно, которые оба обращают своё внимание на неожиданно появившегося юношу. Мама тискает подростка, как маленького котенка, и целует в лоб, что-то щебеча про молодого ухажёра Мирабель, и уходит уже к самой виновнице торжества. Выпутываться из крепких объятий матери ему не в первой, но его внимание вновь возвращается к Бруно, который нервно оглядывается по сторонам, а затем вновь смотрит на юношу. Камило не знает, о чём ему стоит сейчас говорить, но даже просто стоять рядом и молчать, ему комфортно. Бруно трогает свои костяшки пальцев и делает движения, словно крутит кольцо на фалангах. Юноша чувствует, что дядя волнуется перед предстоящей встречей с женихом своей любимой племянницы, но желание его успокоить в Камило растёт всё больше и больше. Оглянувшись по сторонам, юноша медленно берёт руки старшего и массирует своими большими пальцами его ладони. Камило чуть улыбается — результат на лицо. Плечи Бруно опускаются, а дыхание выравнивается. Они стоят рядом, ничего не говоря друг другу. — Камило! — оглушает его внезапно появившееся мама, и парень разрывает их связь слишком быстро, будто одергиваясь от горячего противня. — Есть маленький разговор, оставь пока дядю в покое. От последнего его немного коробит, но делать нечего — юноша, закатив глаза, молча идет к Пепе. Мама подхватывает его под руку и ведёт куда-то в сторону. — Камило, — она делает паузу, чтобы поправить ворот на рубашке сына, — ты уже большой мальчик. — О боже, — он уже понимает к чему ведёт их разговор, который он максимально старается оттянуть, — только не говори, что из-за Мирабель ты будешь промывать мне мозги. Камило немного зол, но пытается перевести всё в русло юмора, чтобы уйти от темы. Юноша начал тянуть руку из цепкой хватки, но Пепа не собирается сдаваться. — Ну послушай, — она начинает говорить слишком много, и Камило не уверен, услышал ли всё из этого бешеного потока мыслей. — Долорес нашла своего спутника жизни, Мирабель вот-вот и выскачет замуж… — Mamá-Mamá! — доносится до окружающих заливистый смех, — Твои разговоры веселят меня. — Камило, я серьёзно, — её пальцы крепче сжимают локоть юноши, не давая пути к отступлению, — даже девушку себе не нашел. В твои то годы, неужели ни одна не приглянулась? — Пепа, отстань от него, — кладет руку на плечо женщины внезапно появившийся словно из ниоткуда Бруно, — вспомни себя в его возрасте. Дядя переводит тему, отчего Пепа отпускает несчастную руку Камило и начинает спорить с тем на какие-то пустые темы. Бруно бросает беглый взгляд на юношу и показывает, чтобы тот сматывался, пока не поздно. Камило коротко улыбается и спешит затеряться среди вереницы родственников. Ему удаётся проскользнуть вверх по лестнице и укрыться в дальнем уголке. Он съезжает по стенке и тяжело вздыхает от навалившихся обязанностей и убивающей шумихи. Сколько ещё он сможет убегать от этого? Сколько сможет игнорировать болезненную тягость внутри грудной клетки? Может ему нужно сходить и покаяться? Но в чем он провинился? Как правильно сформулировать свою молитву? Камило обнимает колени и глотает вставший поперёк горла комок. Он осознаёт, что так жить больше не получится. И ведь дядя понимает, что такие чувства неправильны, но ему удобно делать вид, что всё хорошо. Ему выгодно обходить острые углы. А о чувствах Камило опять никто не думает. Юноша не плачет, но осадок остаётся, будто плесень на мокрой кафельной стене. Камило умеет не плакать: это чувство — проявление слабости, которое было не дозволено ему как единственному парню-подростку, чтобы приносить его поведение в пример. Он вспоминает Бруно. То, как появляются блики на слизистой, когда Камило делится своей идеей побега. Камило не сомневается, что дорог своей семье, но находиться в ней становится невыносимо. Он словно песочные часы, из которых по крупице высыпается его энтузиазм. — Твоя мама сегодня носится, как заведённая. — Голос сожаления разносится где-то наверху, Камило даже можно не поднимать головы, чтобы понять, кто говорит, — Понимаю, почему ты решил укрыться в уединении… — Теперь я понимаю, почему ты ушел от нас на десять лет, — Камило улыбается и поворачивает голову, на уже рядом сидящего дядю. — Хотел бы я и скрыться от этого напора. — Эта кутерьма дарит ощущения жизни и то, как она протекает сквозь нас, — Бруно поглаживает племянника по плечу, — даёт понять нам, что мы живые. — Ты как всегда прав, — Камило ощущает приятную усталость и желание провалиться в сон, но горячая ладонь сдвигает кудряшки с лица, тем самым открывая обзор на улыбающееся лицо Бруно. Юноша готов отдать всё, чтобы запечатлеть это в своей памяти. Камило чувствует, как ладонь задерживается на лбу и взгляд у его собеседника становится понурым. — Тебе не здоровится? — Дядюшка, — Камило краснеет, как глупая девица, но продолжает ухмыляться и в упор смотреть в глаза, на края радужки, которые поблескивали изумрудом. — Актёр из тебя такой себе… Юноша тихо хихикает и придвигается к мужчине ближе. — Ты же сам знаешь, что является источником моего недомогания. — Его голос переходит на шёпот, а тело не слушается и придвигается еще ближе. — Это так по-взрослому убегать от проблемы. Рука Камило касается скулы, немного колется под пальцами из-за неприятной щетины, но ощущение близости намного приятней. Он сможет потерпеть небольшие трудности. Эта не самая большая боль, которую ему доводилось испытывать. Его пальцы поднимаются выше к щеке. Камило слишком близко. Это переходит черту. Бруно не двигается с места, охваченный ступором, словно зверь в ловушке. Камило оглушает хлопнувшая рядом с ухом деревянная балка. Он закрывает уши и оглядывается по сторонам. Это была Касита. Бруно смотрит на него, во взгляде Камило не может прочесть абсолютно ничего. Ни разочарования, ни злости, ни отвращения. Будто тот сидит здесь один и просто смотрит в пустое пространство. Будто то, что сейчас чуть не произошло, совершенно обыденная ситуация… Камило чувствует, как в душе просыпается невыносимый ком агрессии ко всему в этой ситуации. И он срывается, кричит на дядю. Его чувства — не какие-то детские забавы или глупости, которыми можно пренебречь. Они приносят ему боль. И это не проходит. Камило чувствует, как в один момент его злость превращается в печаль. Его крик становится слезами, до тяжелых вздохов. Ему становится трудно дышать, словно в тиски сдавили. Перед глазами темнеет. И ещё Камило чувствует, как его лицо утыкается в чужую грудь, а руки обнимают за плечи. — Я знаю, что тебе тяжело, мальчик мой, — Бруно говорит это с тоской в голосе, от чего у юноши слёзы вот-вот пойдут новым градом, — но я не могу тебе ничем помочь, и чтобы плохо тебе было я тоже не хочу… Последнее, что Камило ощущает, как мокрые следы медленно впитываются в белую рубашку. Безысходность заставляет их ходить кругами, и никто не может найти выход из ситуации… Юноша решает, что скорее всего такова его судьба — мучиться от любовных терзаний. И Камило засыпает…