Moon demon’s nocturne

Длинный, тёмный коридор. Он пуст и холоден. Тяжёлые капли шумно стучат по приоткрытому окну. Внезапно это идиллию нарушают тихие шаги. Этот человек тих и мрачен, словно тень. Его образ лишь дополняет тяжёлую атмосферу помещения. Стоит, пожалуй, молвить слово и о внешности пришедшего: длинноватые, чёрные, как смоль, прямые волосы, путающиеся где-то в белом мехе чёрного пальто, явно закрывающая обзор и мешающая прядь волос, спадающая на лицо, аристократически — иль мертвецки? — бледная кожа, тёмные глаза, цвет которых так и не разглядишь, острый нос, чёрная маска, закрывающая низ лица, на плече — чёрный рюкзак, по всей видимости, довольно тяжёлый, белые брюки и высокие бордовые сапоги. Молча оглядев коридор, он звякнул ключами, не с первой попытки попадая в замочную сважину. Так же тихо входя в квартиру — наверняка, скромную и такую же тёмную, как и её обитатель, — снял верхнюю одежду, не включая света, с глухим стуком опуская набитый книгами рюкзак на кафельный пол. Тихий всплеск воды: всё так же не включая света, тот неспешно мыл руки, задумчиво вслушиваясь в тишину своей обители. Чуть не уронив серое полотенце для рук, споткнувшись о порог и поморщившись, он вошёл в гостиную: единственную здесь комнату. Даже не вздрогнув, когда чьи-то руки сперва легли на его острые плечи, затем медленно провели по торсу, обхватывая за талию и притягивая куда-то назад, юноша поднял холодный взгляд на наглого нарушителя личного пространства. Это был кареглазый шатен чуть выше его ростом, облачён в строгую классическую одежду: чёрные узкие брюки, белая, чуть помятая рубашка, чёрный галстук. Левое запястье было покрыто туго намотанным слоем бинтов. Всё так же прижимая к себе вошедшего, он сделал несколько бесшумных шагов назад, поворачивая его и усаживая в мягкое чёрное кресло, продолжая водить холодными руками по не намного более тёплому телу. — Я ждал тебя... — выдохнул кареглазый, вдруг оказываясь сзади и касаясь тонкими пальцами белой шеи, что в ночном полумраке выглядела так невинно. Тот, к кому обращались, приподнялся, опираясь на подлокотники, запрокидывая голову, с вызывающей, но такой холодной улыбкой глядя на лицо шатена, что мягко дотронулся до его чуть растрепавшихся волос. — Что, Дазай, хочешь и сегодня? — голос человека-тени хриплый и низкий, но что-то в нём есть такое по-своему красивое, затягивающее, как бездна или водоворот. Схожий эффект и у его глаз. Их цвет назвать невозможно, но можно сравнить или попробовать описать. Такого цвета небо в безоблачную ночь. Такого цвета море под луной. Такого цвета переспелая, сахарная слива. Такими бывают ещё лепестки братиков*. Названный "Дазаем" слегка кивнул, наклоняясь к сидящему в кресле и легко коснулся губами его острой скулы. Миг — и он стоит перед брюнетом на коленях, размотав бинт на руке и положив её тому на колени, подавая тонкий нож. Бледная кожа была исперещена аккуратными тёмными порезами. Холодные руки холодного человека нещадно добавляли новые. Кареглазый иногда морщился, но руки не убирал. — ...И зачем тебе это? — хриплый голос в этой мрачной комнате был "своим", не выбиваясь из полной атмосферы. — Знаешь, Фёдор, я не люблю боль. Но хочу её полюбить. Именно таким способом. — "Фёдор", вытирая лезвие о край лежащих на его коленях бинтов, понимающе хмыкнул, кивая. Затем взял со стоящего рядом стеклянного столика упаковку новых, с шелестом её открывая, оборачивая в пару слоёв руку в порезах, там же ножом обрезав, аккуратно заправив краешек. Осмотрев свою руку, Дазай приподнялся, опираясь на острые колени своего сожителя, потянулся к его ничего не выражающему лицу и поцеловал, чуть прикусывая его губу. Губы Фёдора - тонкие, тёмные и сухие. Наверное, самое чувствительное место. Юноша с глазами цвета бездны нехотя ответил, открывая рот и давая чужому горячему языку скользнуть внутрь, сплетаясь с его. Через миг холодные руки оказались под рубашкой Дазая, оглаживая бока, впалый живот, выпирающие рёбра. Ощущение неконтролируемых холодных рук на собственном теле дьявольски приятно. Дазаю оно отчего-то напоминает дыхание самой смерти, что что так много раз его отталкивала, и к которой он так отчаянно стремился. Хотя, Фёдор, вероятно, и был её олицетворением. Таким же мрачным и тонко-пркрасным. Видишь то же, когда через кристалл хрусталя смотришь на луну. А ещё Дазай ассоциировал его со светом звёзд: такой же чистый и прекрасный, но в тоже время такой холодный и далёкий. Да, хоть Фёдор и садист и, вероятно, убийца, но он чист. У него нет совести - её грязь его никак не обременяет. У него нет души - ее вес не тяжелеет над ним. У него нет ангела-хранителя - он не может слышать его плач. В нём что-то такое неземное и нечеловеческое. Человек не способен быть таким жестоким и прекрасным одновременно. Нет, Фёдор не может быть человеком. Он выше этого. Он как древний лунный демон. Он холоден, как сталь клинка. Он тёмен, как ночное небо. Ок красив, как... как демон. Тонок, изящен, чарующий. Его голос, его взгляд - они манят слабую человеческую душу в пучины тьмы. Это не жаркий ад. Это лунная ночь. Но Дазай выше этих чар. Он может им сопротивляться. Может, никак не хочет. Слишком уж соблазнительно этот лунный демон себя ведёт...