За расставаньем

      — Кофе?       Ваня стаканчик берёт, не глядя, благодарит неразборчиво, прежде чем отпить — кофе ту бурду, которая внутри, назвать сложно. Деваться некуда — в автомате другого нет. Да и он уже привык настолько, что вкуса почти не чувствует. Он любит кофе — нормальный. Не этот. Он любит свою работу. Не тогда, когда она напоминает ему о прошлом так, что выть хочется. На льду — две пары, обе — следующая олимпийская надежда страны. Он уже знает, если не произойдёт ничего, если не появятся какие-нибудь ребята, которые в первый-второй взрослый сезон выстрелят так, как когда-то Тесса и Скотт, как когда-то Габриэла и Гийом, быть этим двум парам чемпионами следующих двух Олимпиад. Всё бывает, конечно. Никто не вешает медали заранее — они все ненавидят, когда это кто-то делает, для них это звучит так же, как для дежурных врачей пожелание спокойной ночи. Но что можно говорить, что он готов сказать и повторить много раз, это что эти ребята способны на такое. Эти ребята идут нос к носу, и Милана с Димой, и Соня с Даней, заматеревшие, ставшие жёстче и ярче, и всё равно остающиеся на льду настолько разнообразными, насколько это возможно. Как и вне льда, собственно.       Ваня любит свою работу, но в миг, когда Соня в очередной момент танца бросает взгляд поверх плеча Дани, наверняка даже его не видя, она так похожа на Сашу, что внутри всё сворачивается узлом.       — О чём думаешь?       — О том, что в тренерскую надо бы новую кофемашину, — отзывается он, на Настю косится, когда она рядом с ним у борта становится и на эту четвёрку тоже глядит. Не будет он ей говорить правду. Не потому что не доверяет ей, просто не хочет. — Тебе не надоело эту фигню пить?       — Это только ты такой избалованный, — фыркает она, собственный стаканчик с кофеподобной бурдой в ладонях греет — или о него ладони греет, это как посмотреть. У неё перерыв, походу — она именно в перерывы приходит к их, взрослому льду. Настя с малышами работает, ей это ближе. Ей это проще. Ей бы катать ещё и катать, но так сложились обстоятельства — ковид зацепил, партнёр ушёл, и тренерское образование пригодилось, когда в штаб она попросилась тот самый, из которого не так давно уходила. Впрочем, не сказать, чтобы ей было плохо сейчас — она в профессии своей так органична, как это только возможно. У кого-то есть профессия. У кого-то — призвание. Ваня фыркает и отпивает ещё. Сойдёт за неимением лучшего.       — Надо просто собраться и купить новую кофемашину. А если скинуться, можно и подороже купить. Надо будет в перерыв подкатить с этой идеей к ребятам.       — Я с тобой. И Катю уговорю, — Настя его по плечу хлопает. — Парни на тебе.       Катя Селезнева — их хореографиня, парни — Гриша и Игорь. К Игорю в качестве коллеги по тренерской привыкнуть получилось быстро — не прошло и года. Полгода всего, на самом деле —— сейчас март, а новое амплуа он примерил в сентябре. Ему тогда правда нужно было как-то переключиться. Он тогда жил на автомате, ради сына только, почти перестал выходить из дома и ненавидел себя каждый новый день — и сам не знал, за что. За то, что Саня ушла. За то, что он не смог понять, почему она ушла. За то, что он сделал что-то не так. Его вытащил из этого Игорь — ему тогда тоже было сложно, Ваня знает, ему Саня тоже не объяснила ничего. Они о ней не говорят после того раза — после того, как он ему просто двинул в челюсть с неожиданной силой, заявив, мол, хватит вести себя так, будто она с собой забрала весь кислород и тебе осталось только лечь и помирать. Драки тогда не было — Ваня знал тогда, знает и сейчас, что Игорь был в тот момент полностью прав.       О Сане они с тех пор не говорили. Не стоит, думает он. Он всё, что болит, запихнул поглубже, закрыл на замок. Она не отвечает всё это время. Он не звонит больше — она всё равно не отвечает. Он писал ей ещё пару раз, но она не читает. Наверное, ему и правда надо оставить её в покое, как ему раздражённо посоветовала Ирина Владимировна, когда он в очередной раз пристал к ней с вопросами. Он её не винит, сам понимает, что наверняка достал. Когда понял, отстал, и не пристаёт с этим вопросом с тех пор. С другими — да, в конце концов, он теперь её подчинённый. Тренер под её руководством. Он не только имеет право — обязан задавать ей вопросы, чтобы выполнять свою работу как можно лучше.       — Как он?       Настя понимает, о ком он, улыбается светло — так светло умеют во всей их компании, кажется, только она и Иринвладимирна. Не зря они похожи. Насте понять, о ком он, не так сложно — он Артёма привёл с собой как-то раз, хотел просто взять его на день с собой на работу и показать, что да как, а сын загорелся желанием попробовать так же, как другие дети. Ему пять не так давно исполнилось, и он на тренировки ходит уже не первый месяц, не ноет и не жалуется, радостно о своих успехах рассказывает каждый вечер.       — Сейчас сам придёт и тебе всё расскажет. У него хореография закончиться должна скоро.       Артём приходит спустя всего несколько минут — довольный, сияющий, невероятно похожий на то, каким он сам когда-то был, разве что явно сам этого хочет, явно не притаскивают его сюда силой. Бабушка его ребёнком на лёд выпихивала, выталкивала, заставляла — ему не нравилось, пока получаться что-то не начало, не благодаря, а вопреки его усилиям, и только тогда приходить на каток он начал добровольно. Артём просится сам, по вечерам и в любое другое свободное время часто садится смотреть в записи прокаты знаменитых танцоров — он его как-то раз застал за просмотром папиного олимпийского произвольного и сел рядом, чтобы объяснить, что и как. Артём не хочет даже учиться прыжкам — он хочет в танцы сразу, чтобы не тратить время на то, что ему не надо будет, как он недавно совсем по-взрослому заявил. Его в пять лет заставляли тренироваться на льду, он хотел плавать, не катать — сказал бы ему кто, что он именно в фигурном катании станет известен, не менее знаменит, чем отец, что именно с фигурным катанием потом свяжет жизнь, он бы не поверил тогда. Знает, что не поверил бы. Артём другой, Артём рос, видя, как его отец тренируется, и теперь хочет так же. Хочет быть олимпийским чемпионом, как папа и дедушка. Хочет сначала всему научиться, чтобы знать, как правильно кататься, а потом найти девочку, такую же хорошую, как Саша — это он сам сказал.       Видео с ними двоими у Артёма любимые. Неудивительно, наверное.       — Мне Екатерина Сергеевна говорит, что я молодец, — заявляет он гордо, на стульчик у стены садится и ногами болтает. — Я стараюсь, чтобы быть лучшим, но другие в группе тоже стараются, так что получается не всегда. Но это же не плохо?       — Это не плохо, пока ты продолжаешь стараться, — говорит Ваня, улыбается ему, парой глотков допивает свой недокофе. — Чемпионами становятся те, кто продолжает идти вперёд, даже когда сложно. Когда тебе плохо, надо остановиться, когда нет сил, надо их набраться, но когда тебе сложно, надо идти дальше, потому что трудности надо преодолевать. Понимаешь, о чём я?       — Понимаю, — кивает Артём серьёзно, голову чуть задирает, чтобы ему в глаза заглянуть. На катке они тоже папа и сын, но на катке они держатся более спокойно, редко обнимаются и редко говорят друг другу, что любят. Это они обычно оставляют для дома. Это у них обычно после тренировок. После его работы — даже когда у Артёма тренировок нет, он приходит сюда, спит в тренерской в обед и наблюдает за тем, как его папа тренирует старших спортсменов, похожим на которых он когда-нибудь хочет стать. — Если тебе трудно, значит, надо постараться. Без стараний не стать чемпионами, как ты и тёть Саша. Пап, а тёть Саша скоро вернётся?       Ване самому хотелось бы знать.