***
Как, однако, просторно и разнообразно понятие творчества: для простых, этих грязных и лицемерных людей воображение гранит лишь мыслями о будущем и выдуманными историями, взятых из пустых голов и переписанных несчитанное количество раз, с измененными лишь персонажами, столь однотипные, для них творец - тот, что краской яркой обмазав холст, с гордой улыбкой просит звать себя художником. Никогда им истинной не понять красоты. А Эдгар, конечно, понимает. И, назвавшись даже художником, он не клянчит той похвалы, что ему так услужливо подносят к ногам эти завистливые и жадные до симпатии знатного человека людишки. Он создатель — картины, скульптуры, мысли. Знает Эдгар себе цену, и не нужны ему подлизы. Нужно лишь вдохновение, материалы, дражайшая сестра да свобода. И, конечно, он. Валден проводит нежно по щекам, и волосы слегка взлохмаченные любвенно он гладит, не замечая, как гладко они уложены. Льнёт к груди, не обращая внимание на хлад. Сердце его взволнованно порхает и мечется внутри, как птица в клетке, в то время как другого пульс не слышен. Эдгару плевать, нет дела ему до других уже — ему не интересно мнение этих простаков, что думают они о нем и его картинках; да и не знает, давно на улице не показывался. В последний раз он видел их, когда навещали его сестра и отец: тогда закатил Эдгар истерику в попытках вразумить его, прогнал, выставил единственных родственников за двери, разбил в припадке бездумном фарфоровую посуду. И плакал потом на плитке, собирая раненными пальцами осколки, бывшие чашки и блюдца с узорами синих васильков, вспоминая, кто подарил ему их. Но почему же слезы ныне льет? Знать бы самому. Ведь он вернётся скоро туда, в свою мастерскую. Обратно. Будет опять, что не свойственно ему, робеть под его теплым взглядом, не замечая, что никто на него не смотрит. Смеяться смущённо на ответные объятья, не обращая внимания на отсутствие движения у другого. Он не покидает помещение. А смысл? Вся его суть, цель, любовь жизни находится тут. Белые стены, мраморные полы шепчут, в голову пробираются, неся какую-то леденящую кровь мысль, горько-омертвляющую правду. Человек сам себе убийца. А Эдгар этого знать не хочет, им владеет страх, и он уходит, сбегает, закрывая двери, и хороня губящую истину в пыльных коридорах. Валден, прекрати обнимать статую.***
— Эдди. — разве я не просил тебя прекратить называть меня так? — просил, а не приказывал, — брюнет с выпирающим клыком щурится и ухмыляется весело. — но, послушай... Скажи, если бы со мной что-то случилось... Лучи заходящего солнца согревают сплетённые пальцы. — ...ты продолжил бы жить и творить, как и прежде, так ведь? — Лука... — пообещай мне, Эдгар- — Бальза, если ты сдохнешь, как крыса подворотняя, я найду тебя, вытащу хоть из ада и убью еще раз. Уголки губ "Луки" вздрагивают, и он смеётся, прижимаю к себе возмущённого Эдгара.***
Изголодавший, но нуждающийся лишь в твоём внимании Эдгар улыбается, но улыбка бледна, как и его щеки. Прости, Бальза, но обещание не могло быть исполнено. Новость, подписанная на первом столбце газеты как: "ссора изобретателя и его ученика с летальным исходом" окончательно разрушила психику и, несомненно, горящее страстью сердце отчаянного художника. Ты молниеносно пронзил гордое одиночество Валдена младшего, ненароком растопив лед. Ему не нужна ничья помощь, ничья поддержка. Ему не нужен никто. Только ты. Только ты. Его вдохновение, почему же было найдено тело сварливого и старого изобретателя, если убил ты душу Эдгара? Уничтожил и растоптал. И Эдгар, сошедший с ума, взялся за своё излюбленное искусство, держа в сознании твой лишь образ. Забывая поесть, он сосредоточенно работал над месивом, что постепенно принимало форму человека, и дрожал в волнении перед результатом своих стараний. Цеплялся пальцами за чужие ладони, скребя глину, пока та не заполняла пространство под ногтями. Целовал в холодные губы, попадая зубами по твердой поверхности. Силы на исходе, и ритмичный стук сердца Эдгара затихает. Что может принести больше счастья, нежели смерть в искусственно воссозданных руках своего возлюбленного? В погоне за мечтой, Лука Бальза, что же ты натворил?