***
Санзу неторопливо курит на выходе из здания, наплевав на промозглый мартовский ветер, который своими яростными порывами бьёт не только по лицу, но и по угольку беспорядочно метающей дым сигареты, надеясь потушить её и оставить несчастного без единой отдушины. Косая морось орошает лицо и волосы — козырёк здания ей не помеха, плевки ветра путают меж собой розовые пряди, превращая их в сплошное месиво, лезут под одежду, заставляя изредка подрагивать от холода. Блёклые глаза бороздят тяжёлым взглядом проносящиеся мимо автомобили и смазанные фигурки редких прохожих, спасающихся от непогоды. Когда ни того, ни другого не остаётся, отчаянно цепляются буквально за всё окружение, начиная от мокрого асфальта, отливающего кровью в свете фонарей, и заканчивая лысыми кустами каких-то цветов, замерших в предвкушении наступающей весны на одной из клумб у обочины. Заботливо подрезанные ветви тянутся над кромкой грязного сугроба, словно ждут тепла, чтобы распустить свои бутоны и показаться во всей красе. Харучиё хмыкает, выпуская дым через ноздри — отчего-то уверен, что они будут до рези в глазах белоснежными и роскошными. Искушённо затягивается снова, катая во рту приятно согревающую дымку, сладкую и трепетную. Продолжает смотреть вперёд, но приходит к неожиданной мысли. Благородные бутоны будут радовать глаз каждого прохожего. Каждому позволят прикоснуться и рассмотреть себя со всех сторон. Ассоциации крайне неприятные. Харучиё с досадой поджимает губы, резко меняясь в лице. Окурок остервенело улетает куда-то далеко, теряясь среди слякоти, а окоченевшие руки перемещаются в карманы куртки и начинают нервно дёргать подкладку. Ожидание начинает напрягать. Мысок лакированных туфель упирается в стенку, мерно постукивает, словно отсчитывает секунды. Своих остекленевших бледно-голубых радужек Харучиё теперь уже не отводит от дверей — терпение на пределе. Пытаясь отвлечь себя, ворочает языком, облизывает дёсны и зубы, чтобы хоть немного рассредоточить во рту горький привкус смолы. До дрожи боится случайно коснуться губ — на них совсем другие нотки. Кофейно-шоколадные, словно капучино с сиропом. Достаёт из кармана пачку, смотрит на неё затравленно, обиженно. Порывается было выбросить, но останавливается на полпути и убирает обратно. Как можно выбросить то, что курит местная принцесса? Харучиё кривится в скорбной гримасе — он уже устал от этого. — Что за лицо такое недовольное? — колкой репликой ознаменовывает своё появление один из рыцарей принцессы, заботливо раскрывая зонт над показавшейся следом серебристой макушкой. — Радоваться надо, что нам предстоит такой прекра-а-асный вечер. Санзу молча закатывает глаза к свинцовому небу: ебучий тамплиер из рода Хайтани намеренно тянет букву «а», широко улыбаясь. Ему нужно лишь поиздеваться и задеть. Потому что догадывается обо всём. — Ран, не неси чепухи, он просто замёрз, пока вы с Риндо собирались, — строгой нитью тянется приятный голос, пока чёрные радужки безразлично мажут по лицу Харучиё и тут же ускользают куда-то вперёд. Хитрые лисьи глаза немного щурятся, затем закрываются на секунду дольше, чем им положено, открывая вид на красную подводку на верхнем веке. — Вечер добрый, Санзу. — Добрый. Розоволосый видит, как принцесса тонкой ручкой заправляет длинные пряди за ухо, ею же достаёт из своей пачки ту самую сигарету, подносит ко рту — рядом с готовностью чиркает зажигалкой второй рыцарь, помогая подкурить. Он загораживает изящную фигурку своим крепким корпусом от ветра и приветливо кивает Харучиё, чьё внимание приковано в это мгновение лишь к тонким алым губам. — …Привет, Риндо, — отстранённо здоровается розоволосый, и продолжает голодно смотреть на нежные губы. — Чего в офис заходить не стал? — настойчиво заглядывает в глаза собеседнику младший Хайтани, перекрывая своим глуповатым лицом весь обзор. — На улице погодка дерьмовая, а ты тут торчишь. Коко, посмотри-ка, у нас тут кое-кто от пневмонии умереть решил! С горечью и ужасом Харучиё понимает — Риндо тоже догадывается. — Ему был смысл заходить на пятнадцать минут? — равнодушный тон принцессы больно бьёт по ушам, а кофейно-шоколадный дымок приятно щекочет ноздри. — Хотя… Хару, зайди, пожалуйста, в следующий раз, чтобы дать этим кретинам пинка под задницу. Слишком долго копаются. Санзу в ответ бросает что-то нечленораздельное и быстро спускается вниз по ступенькам, значительно опережая остальных. Ему чертовски неловко, потому что щёки сейчас налиты пунцом, а ноги и вовсе подкашиваются, вздрагивая в такт сердцебиению — Коконой назвал его по имени. Дождь усиливается, начиная барабанить по затылку пулями. Процессия позади двигается неспешно, шутливо переговариваясь о чём-то — одному из них очень важно перекурить перед поездкой. Им ни капли не холодно и даже не зябко — у рыцарей широкие зонты и одинаковые кашемировые доспехи, а у принцессы рукотворный навес и тёплое длинное пальто с меховыми бортами. Слышится звонкий смех — Хаджиме чем-то развеселили. Розоволосый, лаская слух мелодичной трелью, почти стыдливо втягивает голову в плечи и замедляет шаг. Накидывает капюшон, пусть тот и не спасёт продрогшее до костей тело. Капли попадают за шиворот, прямо на спину, а в горле уже першит. Но Санзу плевать и на это. Ему хочется поравняться с остальными, вклиниться в разговор. Ему очень хочется всем помешать. — Как прошёл день в офисе, Коко? — через плечо обращаясь к эпицентру всеобщего притяжения, спокойно спрашивает парень, и продолжает смотреть вперёд, в сторону парковки, до которой остаётся каких-то три десятка метров. Ногти больно впиваются в ладонь, а внутри всё трепещет, словно птица, запертая в клетке из острых рёбер, пытается вырваться наружу, но ломает крылья о прутья, заходясь в агонии. У Санзу слишком мало времени на то, чтобы поговорить. — Да ничего интересного. Заключили контракт с иностранными инвесторами, которые курируют новую сеть ресторанов в Гинзе, — достаточно развёрнуто отзывается Коконой и, пораскинув мозгами, окончательно отвлекается от беседы с братьями Хайтани. Санзу невольно поворачивает голову и приподнимает уголок губ, с удовольствием внимая каждому слову. Скучающие чёрные глазки ловят этот взгляд и вдруг загораются совсем иначе — в них пусть и слабо, но чувствуется интерес. — Теперь мы, как посредники, отвечаем за контроль качества дополнительных услуг для высокопоставленных клиентов. Эта компания — достаточно сильное коммерческое подспорье на зарубежном чёрном рынке, куда Бонтен старается пробиться сейчас. А это сложно, особенно в условиях монополистической конкуренции, сложившейся ныне благодаря поставщикам из Северной Африки и Южной Америки. Ты не представляешь, как много людей по всему миру хотят занять свою нишу и прочно закрепиться на продаже чего-то нелегального, начиная от баз данных и заканчивая оружием. Если у меня получится выстроить с ними отношения… Харучиё всё продолжает слушать мелодичный голосок, стараясь не задумываться о том, каким способом принцесса заключает свои многочисленные договора́ с другими королевствами. — Я не думаю, что Санзу хоть что-то понимает в твоих терминах, — нарочито вежливо обрывает речь принцессы Ран, щёлкая брелоком сигнализации от автомобиля. Сквозь шелест дождя слышится приветливый писк впереди. — Он у нас других дел мастер. Радостный взгляд Коко мгновенно потухает, и Харучиё видит это, постепенно закипая от злобы на старшего Хайтани. — Дипломированный уборщик мусора? — вмешивается в разговор Риндо, с трудом сдерживая смех. Вновь равнодушный Коконой на эти высказывания лишь деловито фыркает, затягиваясь сигаретой — не удивляется ни капли подобному формату общения между троицей. Всегда так было, сколько помнит. Радует одно — только к нему у всех присутствующих особое отношение. — Сейчас докурю и поедем, — Хаджиме короткой фразой останавливает компанию в паре метров от дорогой иномарки, принадлежащей братьям. Розоволосый, уловив момент, бросает едкий взгляд на Хайтани, силится что-то сказать, но Ран, решая идти напролом, ласково забирает из пальцев Коко сигарету и увлечённо делает последнюю тяжку, не сводя испытующего взгляда с Санзу — очевидно прощупывает почву, чтобы найти точку кипения и спровоцировать взрыв. Снова недвусмысленно улыбается, выкидывая бесполезный бычок себе под ноги. Напоследок кутает сизым дымом серебристую макушку, вызывая тем самым недовольное ворчание, а Харучиё всё молчит, играя желваками. Он не имеет права что-то сказать. — Коко, детка, пошли скорее в машину, — уверенно разрывает зрительный контакт Ран, и позволяет себе обвить рукой талию принцессы, чтобы мягко подтолкнуть вперёд. — Тут слишком грязно для тебя. Ревностный хруст пальцев — единственное, на что способен Хару теперь. — Вау, милый, ты сегодня такой галантный, надо же. Что на тебя нашло? — легко флиртует Хаджиме, плечом прижимаясь к телу старшего Хайтани, который нехотя убирает руку и открывает дверь машины, приглашая сесть на переднее сидение. — Ничего, Ваше Высочество, — усадив капризную принцессу в мягкое кресло, Ран услужливо отделяет её от промозглых мартовских ветров и дождя, после чего передаёт свой зонт младшему брату. Риндо коротко кивает и идёт к багажнику. Чётко отлаженная схема, выверенная до мельчайших деталей. Санзу отрешённо лицезреет эту сцену и ощущает себя лишним. Потому что все они испытывают совсем не то, что чувствует он. Они не привязаны к Коко так, как привязан он. У них не болит и душа и кошки не точат свои острые когти о внутренности. И кажется, всех остальных это устраивает. Из раздумий парня выводит громкий хлопок багажника. — Между прочим, Ран всегда галантный. Это от тебя ласки не дождешься, — Риндо слегка подтрунивает над Хаджиме, забираясь на заднее сидение, и тут же получает сильный подзатыльник — принцесса в гневе. Из машины доносится синхронный смех, перекликаясь с шутливым шипением одного из Хайтани — делает вид, что ему больно, но в итоге не выдерживает и тоже начинает ржать. — Эй, Санзу, залезай давай, чего стоишь? — отсмеявшись, парень призывно машет рукой из салона, с толикой сочувствия оглядывая промокший силуэт несчастного, о котором все позабыли. Розоволосый чувствует понимающий взгляд Риндо и неприязненно кривится — нет, младший Хайтани не догадывается, а определённо всё знает. Но помощь свою предлагать не станет — ему невыгодно. — Давай быстрее, Хару! — из-за опущенного стекла теперь выглядывает Коконой, хмуря изогнутые бровки. Ну, раз уж даже принцесса торопит, то ослушаться нельзя. Покорно склонив голову, Харучиё нехотя шагает к автомобилю, мучаясь от рези под рёбрами, что колючей проволокой обматывает внутренности, и искренне уповает на то, что свалится замертво прямо здесь и сейчас. Лишь бы душа впиталась в землю сквозь асфальт, лишь бы сердце больше не билось и не хранило эти чувства. Потому что Харучиё уже не жилец — каждый раз для него равносилен казни, но у него нет другого выхода. Он не хочет оказаться выброшенным из жизни ледяной принцессы за то, что слишком размечтался. Поездка до дворца — просторной квартиры в одном из элитных районов Токио — длится мучительно долго. Разговоры внутри уютной иномарки не радуют и не располагают к хорошему настроению, скорее напротив — тяготят, раскалённым металлом забивают трахею. Наполненные осознанием собственной ничтожности и безучастности мысли не дают вымолвить ни слова — из глотки вырываются лишь сдавленные покашливания. Харучиё забивается в угол и пытается согреться, чтобы задремать под тихий ритм музыки, льющейся из колонок, но ему то и дело мешают задорные реплики Риндо, громкий смех Рана, и колкие замечания Коко, которого постоянно что-то напрягает в поведении братьев. Санзу неопределённо хмыкает, любовно поглядывая на очерченный светящимися магазинными вывесками профиль, горько улыбается, видя негодующую эмоцию на прекрасном лице. Ей-Богу, принцесса на горошине отчитывает своих верных, но тупых рыцарей. А он снова молчит и сидит в сторонке, как юродивый.***
Самое удручающее и в то же время восхитительное начинается прямо с порога квартиры. Риндо, едва сбросив с себя куртку, ловко подхватывает Коко на руки и несёт в спальню, пылко и жадно целуя. Ран, не желая бездействовать, вклинивается следом, снимает с блондина пальто, едва тот оказывается на широкой постели, принимается за ярко-красную сорочку. Слышатся первые, пока ещё тихие стоны — старший Хайтани ласкает Хаджиме внизу, прямо сквозь брюки, а его младший брат расправляется с ненужной тряпкой вместо него, попутно терзая зубами шею лежащего под ним парня. Харучиё стоит в дверях, ведущих в комнату. Мокрый насквозь, потерянный. Ему страшно и мерзко от происходящего. Он вспоминает себя рядом с ними. Такого же похотливого и равнодушного. Воздух выбивает из лёгких, когда взгляд Коко на мгновение заостряется на нём и вновь ускользает, уделяя внимание телам Хайтани, которые уже умудрились избавиться от своих пиджаков и перешли к рубашкам, чтобы вновь продемонстрировать принцессе и самим себе парные татуировки. Харучиё знает — Коко нравятся эти чёрные узоры, но не более того. Парни ублажают Хаджиме вдвоём — вылизывают его шею с обеих сторон, слегка кусая и оттягивая нежную кожу на себя, чем провоцируют полные удовольствия вскрики и грязную ругань. Большая ладонь Риндо пробирается под брюки Коко, а тот выгибается ей навстречу и тянется губами за поцелуем к Рану. Дрожащая рука Санзу тоже тянется, но к внутреннему карману куртки — нужно достать оттуда таблетки и просто забыться на сегодняшнюю ночь. Скорее, пока принцесса не заподозрила в юродивом придворном кого-то ещё. На язык ложится яркая пилюля, а Харучиё якобы случайно, пока никто не видит, поднимает с пола небрежно брошенное пальто Коконоя. Быстрым шагом — пока ещё есть возможность соображать нормально — возвращается в коридор. Бережно убирает ценную — вовсе не из-за стоимости — вещь в гардеробную, снимает с себя куртку, кидает куда-то в сторону даже не глядя — всё равно она насквозь мокрая и совершенно бесполезная. С облегчением чувствует, как постепенно начинают расслабляться мышцы, рвано выдыхает — ещё минут десять, и всё будет хорошо. Опять успокаивает себя — всё будет в порядке, как и в предыдущие разы. Он подоспеет как раз вовремя, потому что братья Хайтани любят долгую прелюдию. Им ведь нравится дразнить, с садистским изумлением ловить ушами сладостные мольбы о пощаде, которые выстанывает порочная принцесса, извиваясь под ними. Оказавшись в тусклом свете спальни, не верит своей удаче — Ран и Риндо ненадолго оставили Коко, чтобы заняться друг другом. Санзу делает нерешительный шаг навстречу бежевым перинам, пока внутри всё трепещет и клокочет от жара, обуявшего ожидающее наркотического прихода тело. Хайтани сплетаются в грубом, почти животном поцелуе, на который розоволосый смотреть не желает — братья по жизни чёртовы извращенцы и грешники. Они бесконечно любят друг друга, но не забывают играться с другими — для разнообразия. Хару моргает и сглатывает болезненный ком в горле — у него есть время побыть вдвоём с принцессой, поухаживать за ней, чтобы попытаться хоть немного загладить свою долю вины за то, что она оказалась испорчена чужими руками. Несчастный юродивый знает, что это восхитительное тело видело уже не один десяток мужчин. Не только его и Хайтани. И он винит за это себя. — Я ещё не до конца раздет, — почти мурчит Хаджиме, чувствуя взволнованный взгляд голубых глаз на себе. — Поможешь с этим? — изящно раздвигает бёдра, из-под полуприкрытых век наблюдает за реакцией Санзу. Тонкие пальчики расстёгивают пуговицу на брюках, окончательно оголяя гладкий живот, проникают под резинку трусов — Коконой закусывает губы, заходясь в долгом, развязном стоне. — Хару-у, — выдыхает имя почти шёпотом. И Санзу не выдерживает подобных провокаций — срывается, ощущая себя нужным хотя бы ненадолго, и даже немного жалеет, что принял таблетки. Подлетает к кровати, со всей страстью впиваясь в желанные алые губы с привкусом капучино и шоколада. Урчит, углубляя поцелуй и чувствует, как ему охотно отвечают, оглаживая нёбо и его собственный язык. Харучиё льнёт сильнее, нависая над Коко, рычит в рот что-то ласковое, беспорядочно гладит серебристые мягкие волосы, путая их меж собой. Жмурится от наслаждения, когда руки Хаджиме самолично принимаются расстёгивать его жилетку. Чтобы не тянуть с этим долго — помогает, изредка касаясь подушечками пальцев тыльной стороны кистей принцессы. От каждого такого прикосновения — ток по телу и вспышки в глазах. Наркотики начинают действовать. — Коко, ты такой красивый, — исступлённо шепчет Санзу перед тем, как прижаться с поцелуем вновь. Нежно и любовно — очередная попытка достучаться языком тела, потому что принцесса не слушает глупых слов юродивого лжеца. Харучиё одним ловким движением усаживает Хаджиме на себя, полностью стягивает с плеч красную рубашку, кусает ключицы почти до крови. — Надо же, какой резвый, — позади раздаётся довольный голос Рана и до боли знакомое шуршание брючной ткани. — Я же говорил, что вечер будет прекрасным, а ты всё выёбывался, — обрывает свою фразу довольным причмокиванием — наверняка снова сосётся с братцем. Коконой заливисто смеётся над услышанным, прерывается на слабый вскрик — шрамированные губы тянут за длинную золотую серьгу, пытаясь отвлечь от Хайтани. Принцесса знает, что сейчас с другим, поэтому обвивает хрупкими предплечьями шею Санзу, изгибается, выпрашивая больше ласки для своих ключиц и груди. Пальчики зарываются в сырые розовые волосы, а алые губы шепчут странные слова, никак не вяжущиеся с здешней атмосферой. Харучиё недоумённо смотрит в чёрные безжизненные глазки, и ему благосклонно повторяют: — Простудишься же. Сознание мутнеет мгновенно. Розоволосый, шумно дыша, жёстко сжимает затвердевшие красноватые соски между пальцами и оставляет новые засосы на мраморной коже между ними. Хаджиме развязно стонет, трётся грудью и членом о Санзу, но резко отстраняется для того, чтобы окончательно стянуть с себя брюки и бельё. — Ран, Риндо, присоединяйтесь, — нетерпеливо поглядывает за спину, облизывает нижнюю губу и эротично прикусывает, невинно заправляя пряди за ушко. — Хочешь отсосать? — кто-то из братьев хищно скалится. В ответ кивают. У Харучиё, ревностно обнимающего Коко, уже порядком поплавился мозг — мысли все испарились вместе с дождевой водой, а на их место пришла густая и мягкая пелена, точно те волосы, в которые он сейчас зарывается носом. Парень отстранённо слышит звон пряжки ремня рядом — последний из присутствующих избавляется от брюк. Руки на тельце принцессы крепко-крепко смыкаются, гладят бархатистую спинку, очерчивают выступающие лопатки — Санзу против того, что будет дальше. — Хару, меня хватит всем, — едва заметно касается губами носа Коконой, почти ласково усмехается, после чего отодвигается от шрамированного лица, но с крепких бёдер не слезает, по-прежнему соприкасаясь внизу. Санзу нервно смотрит ниже лобка Хаджиме — там очень влажно и красиво. — Он чересчур жадный, Коко, — пристраивается сзади Риндо, хлюпает тюбиком, смазывая сразу два пальца. — В отличие от нас, — жарко шепчет на ухо и чуть прикусывает мочку, заставляя тело принцессы выгнуться дугой. Коконой вздрагивает и пошло стонет, подаваясь навстречу бёдрами, обхватывает руками член Санзу, который всё смотрит зверем на усмехающегося Риндо. Начинает аккуратно играть пальцами, имитируя свои движения, а равнодушные глаза его устремлены лишь на Харучиё, что дрожит от прикосновений, подавленно рыча, и потупляет взгляд. В следующую секунду смотреть в лисьи глазки уже не получается — те отвлекаются на Рана. Хаджиме изгибает шею, опускает веки и заглатывает глубоко — так, что кадык дёргается, а на накрашенных тушью ресницах проступают слёзы. Сверху хрипло стонут и грубо хватают длинные серебристые волосы, продолжая толкаться в рот. Даже померкшее сознание Санзу противится этому зрелищу — с принцессой нельзя грубо обращаться. Но та, словно в противовес его мыслям, продолжает постанывать, изнывая от нетерпения, усердно работает головой, и кажется, пытается улыбнуться, чувствуя сзади уже не только пальцы. — Ран, потерпи, — шутливо обрывает брата Риндо, придерживая одной рукой худое, влажное от пота бедро Коко, который, кажется, уже весь дрожит от плавных толчков. — Всё ещё впереди, ты же знаешь. Старший согласно кивает, разжимая пальцы, державшие волосы у самого основания, и легко целует в губы брата, откидывается спиной на кровать — становится временным наблюдателем. Коконой же вновь переводит взгляд на Санзу, облизывается и убирает лишнюю слюну с подбородка тыльной стороной ладони. — Хару, вставь мне тоже, — массирует лишь одну головку, задевая большим пальцем уретру — розоволосый сдавленно шипит от саднящей боли вперемешку с возбуждением. А Хаджиме лишь усмехается, изящно качает головой, убирая со своего лица прилипшие ко лбу и щекам пряди. — Скорее. Ощущения от происходящего чрезвычайно противоречивые — Санзу осторожно ощупывает Коко сзади, лихорадочно решая, как сделать лучше, ловит хитрый прищур Риндо и лёгкий кивок, мол, давай, начинай, но останавливается — обида на самого себя настигает даже под веществами. — Я растянул достаточно. Входи, Коко же просит. Харучиё опускает пушистые веки, краснеет от услышанного. Ему мерзко делить это тело с остальными, но принцесса хочет, а ей отказывать нельзя. Приподнимает бёдра, проникая внутрь сразу на головку, восхищённо охает — внутри очень тесно и жарко. Двигается дальше, мурчит, стараясь не думать о том, что рядом с ним более резко и порывисто толкается один из Хайтани. Дурман помогает абстрагироваться — становится приятно и мягко. Санзу не может сдерживаться, тянет к себе ручку принцессы, ласково касается её губами, продвигаясь глубже. Слышит сладкое «ещё», ускоряет движения, облизывает тонкие фаланги — до губ не дотянуться. Он теряется в образе принцессы окончательно, не думает о рыцарях, которые поочерёдно сменяют друг друга, неистово вдалбливаясь в податливое, любящее порочный секс тело, толкается отрывисто, улавливая каждый взгляд и вздох — искренне хочет сделать приятно, сгорая от чувства вины и чего-то ещё, что сидит, пугливо ощетинившись, где-то глубоко в сердце. Коконой стонет имена всех троих, целуется с Хайтани — Харучиё завидует этим двоим, потому что они находятся в более выгодном положении по всем фронтам, и довольствуется лишь аккуратными ноготками, что царапают его торс, заходясь в экстазе. Время в спальне летит слишком быстро — каждый из присутствующих успевает кончить несколько раз, а Хаджиме, наконец, обессиленно падает на перину, мелко дрожа — ноги потряхивает, а сзади уже натёрлось до саднящей боли. Не подавая виду о том, как ему неприятно, растирает ладонью свою сперму по животу Санзу, устало ворчит на Хайтани, что сразу же распознают намёки измотанной продолжительным сексом принцессы и уносят её в душ, чтобы почистить изнутри и подлечить какой-то мазью. Розоволосый наизусть знает эту схему, поэтому ничего не делает, огорчённо вздыхая вслед удалившейся из комнаты троице. Проводит рукой там же, где только что лежала ручка Коко, смотрит на плоды своих трудов с раздражением, и остервенело вытирает о простынь, пытаясь очиститься от той грязи, что породил сам. Дёргает на себя одеяло, отворачиваясь к окну, закрывает глаза, давясь обидой. Снова он стал совершенно бесполезным.***
Веки распахиваюся сами собой — Санзу отчего-то холодно. Возможно, это озноб. Вдруг действительно заболел? Парень фокусирует взгляд на окне — снаружи всё ещё темно. Прислушивается к тишине спальни, подмечая громкое сопение сзади, и медленно поворачивает голову, будто боится, что хруст собственных позвонков разбудит кого-то. Видит рядом с собой только жмущихся друг к другу братьев Хайтани, кривит губы в приливе то ли зависти, то ли презрения — Ран и Риндо похожи на счастливую женатую парочку, что отдыхает после трудовой недели, и это уже априори неправильно, учитывая их кровное родство. Хотя ему ли говорить о том, что правильно, а что нет? Поднимается с перины и неслышно выходит из спальни, чтобы найти Коко. Хару наизусть знает дворец принцессы, и знает саму принцессу настолько хорошо, что следует за едва уловимым ароматом сигарет в сторону кухни, пятно света из дверей которой слабо освещает коридор. Хаджиме сидит спиной ко входу, непривычно сильно сутулится, опираясь локтём о белоснежный стол. Волосы аккуратно собраны и расчёсаны, на теле красуется изумрудный шёлковый халатик. Санзу замирает, наслаждаясь редкими минутами спокойствия и уединения, но слышит тихий всхлип. — Коко? — негромко зовёт он. Ему не отвечают — затягиваются сигаретой, шумно выдыхают сизый дым с запахом смол и капучино с шоколадным сиропом. — Послушай, я… — Санзу, — в голосе принцессы, что перебивает речь розоволосого, чувствуется ледяная сталь. — Мне кажется, ты стал слишком много мнить о себе. Что ты хочешь? — Я? — удивляется вопросу Харучиё, стыдливо опуская голову. — Я хочу, чтобы ты остановился. — Неужели? — саркастично переспрашивают в ответ, скользя по стенам кухни усмешкой, что режет слух и заставляет сердце замереть. Харучиё знает, что скажут ему дальше. — Не ты ли, когда я совсем отчаялся, вместо слов поддержки предложил мне переспать с тобой и Хайтани? Не ты ли говорил, что таким образом можно заглушить тоску о прошлом и разлюбить? Вы такие довольные были, помню. Особенно ты. Что, наигрался уже, теперь не до шуток стало? Санзу молчит, явственно ощущая, как от каждого слова принцессы по позвоночнику бежит мерзкий, липкий холодок. — Я был неправ, Коко, — слова даются с трудом, издевательски тыкают палкой во внутренности, ворочают кишечник, провоцируя спазмы в мышцах. Сердце колотится, готовясь разорвать грудную клетку и распластаться на белой плитке грязным пятном. — …А знаешь, поначалу мне даже нравилось находиться рядом с тобой, — после долгой паузы продолжает Хаджиме, выдыхая дым. — Ты весь такой добренький, беззаботный, с кристально чистой улыбкой на лице. Помнишь, как обхаживал меня, чтобы потом выебать, да? Так вот, Санзу, — голос Коко начинает дрожать, становится глухим, подавленным. — Меня сейчас всё устраивает. Абсолютно. Единственное, о чём жалею — сразу в тебе мразь не распознал. — Я прошу у тебя прощения уже в сотый раз, — нервничает розоволосый, сжимая и разжимая кулаки - его застали врасплох и разложили всё по фактам. — Я хочу быть с тобой. Пожалуйста, поз… — Нет, — грубо отрезают в ответ, не дав закончить фразу. Санзу и впрямь кажется, что его обдаёт могильным холодом вместо дыма. — Я не хочу слышать никаких оправданий. Уйдёшь навсегда — даже не вспомню. Проваливай, куда хочешь. Харучиё долго мнётся, но всё же повинуется, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на Коко с объятиями и не закричать что-то отчаянное и жалкое. Тяжело вздыхает, разворачивается на пятках, и с тяжёлым грузом вины и неозвученных чувств на своих плечах следует обратно в спальню. Он никуда не уйдёт, пока не выгонят. А с уютной кухни, тем временем, снова доносятся тихие всхлипы одинокой принцессы.