Имя твоё

Шура? Не представляю, чем я мог привлечь его внимание. Он ведь такой… ну, вы знаете. Из тех людей, к кому не подойти ближе пяти шагов, всегда громкий и изысканно наглый, потому что знает себе цену, одет с лучших витрин Пятой Авеню и пахнет нишевыми духами. Знаю, что он их сам смешивает. У него прекрасный вкус во всём, он просто не умеет иначе. Всегда спокойный, как и полагается буддисту, обворожительный и посекундно уверенный в завтрашнем дне. Если он открывает рот, то остальным тут больше делать нечего. В его речи много ходовых English words, меня это нелогично умиляет. Он с лёгкостью пройдёт по головам и не обернётся на взрыв, а может несколько минут постоять рядом — и будешь вспоминать их всю оставшуюся. Но никто не знает, какой ценой он строит свою собственную жизнь. В ней просчитан каждый шаг, и воплощена каждая мысль, даже будущее он держит под контролем. Не уверен, что он позволяет себе ошибаться, он не похож на других. Когда он проходит мимо, ему долго смотрят вслед. А если повезло поработать вместе или поймать случайный взгляд — бегите, или тоните. Другого в условии не дано. Что касается всего остального, он такой один. Невысокий, что только придаёт ему складности. Плечи и таз у него узкие, в отличие от большинства мужчин, но он очаровательно компенсирует это мягкими формами. Оказывается, он тяжёлый, а мышцы у него внушительные. Чувствую их под тёплой, загорелой кожей. У него много волос на теле, больше на животе и груди, вокруг твёрдых сосков. Подмышки ухоженно голые, правда, он ненавидит щекотку. Справа вдоль плеча у него татуировка в виде расстёгивающей молнии, означает «выход через руку». До неприличия долго засматриваюсь на эту деталь, она ему возбуждающе подходит. Похоже на его имя — маленькое и сильное. Шу-ра. Вытянуть губы как перед поцелуем, а следом нежно коснуться языком нёба. У него изящное лицо с правильными чертами. Плавные линии скул, рот с милыми ямочками, нижняя губа чуть полнее верхней. Улыбается он незаметно, ласково, а смеётся хрипло. Но его настоящее оружие — это голос, бархатистый баритон, которым он безупречно манипулирует. Пробирает до самых внутренностей, сам не замечаешь, как начинает хотеться ещё и ещё… Иногда он может отрастить щетину, и тогда становится видна первая седина, соль с перцем. Она придаёт ему строгости, а возраст только красит. Как же мне нравится. Он много курит и в основном Marlboro, но питает слабость к британским Silk Cut. Подсмотрел в кармане его джинсов. Он носит только узкие, с вышивками и наклейками, даже с разноцветной ширинкой. На коленях дыры с бахромой, модные дизайнерские кроссовки и канонично чёрный верх. Футболки, кардиганы, мантии, шарфы — всё вместе и сразу. И необъяснимая любовь к стриженным шубам из эко-меха. Одним словом, ходячее искусство. Глаза… их я боюсь и хочу одновременно. Они того стоят. Огромные, с длинными уголками и полными веками. Цвет пронзительно карий, смотрят томно и живо поблёскивают. Теперь понимаете, о чём я? Это не взгляд, а капкан. Глубокий и с поволокой, тянет как наркотиком… У Шурика не может быть других глаз. Брови у него аккуратно выщипаны, округлые и опущенные к вискам, вместе с сеточкой морщинок. У тонкой переносицы волоски гуще, и выглядит это забавно, особенно если он таращит глаза. Узкий, с горбинкой нос — его главная фишка. Лучшая деталь всех фотографий, карикатур и нездоровых фетишей с моей стороны. Эта особенность чудесно гармонирует с его ушами, которые кончиками торчат в стороны. Левое проколото, наверное, на счастье. Он любит завешивать их волосами, а может собрать причёску в ленивый хвостик оранжевой резинкой. Не знаю, где он её взял, но нигде с ней не расстаётся. Волосы он ещё в Австралии отпустил до плеч. Они выгорели от солнца — несколько месяцев в году он живёт в Калифорнии — и постоянных окрашиваний, и цвет уже не разберёшь. Ночью они тёмные, а днём светлые, но наверное должны быть насыщенными русыми. Он тщательно ухаживает за ними, пряди мягкие и гладкие и блестят на свету. Представили? Значит, вы меня понимаете. Всего этого недостаточно, чтобы описать золотое сечение красоты. Но хватит и того, что он является лучшим проявлением гармонии, которое я только видел. Никогда не занимался сексом днём, а сейчас я хочу, чтобы каждую его деталь выжгли на обратной стороне сетчатки. Среди белоснежных простыней он выглядит даже опаснее, чем на сцене. Он нависает сверху на расставленных локтях, свисающие волосы щекочут мне шею. Он совсем близко — хочу поцеловать его улыбающиеся губы. Пытаюсь подтянуться, но он крепко прижимает меня к постели, показывая, кто здесь у руля. Я знаю, он в жизни ничего не водил. Этими руками он умеет делать вещи и похуже. Чувствую, как его тяжёлый член касается моего живота. Невольно пялюсь… здесь есть, что почувствовать. Шурик сумасводящий, его бёдрами можно останавливать войны. Тёмная дорожка от пупка, а дальше всё гладко выбрито, смуглая бархатистая кожа, внушительные пропорции. Знаете, выступающие венки, обрезанная плоть, чтобы было ещё твёрже и хотелось сразу пропустить в горло. Головку принять больнее всего, он действует осторожно, но настойчиво. Давит, поглаживает пальцами по бедру, что-то шепчет мне на ухо. Не разобрать, я оглушён стуком пульса и тянущими, острыми ощущениями между ног. Он склоняется ниже, давая почувствовать свой мускусный запах, от которого я сглатываю и вдруг понимаю, что стало теснее. Он во мне. Сначала он движется очень медленно, позволяя мне привыкнуть, мучительно выскальзывает. Добавляет смазки, снова входит с влажным и хлюпающим звуком. Растяжки почти не было, нам не до этого. Я мог бы краснеть и закрывать глаза, но с ним… всё становится правильным. И я завороженно смотрю, как соединяются наши тела, уже глубже и полнее. Он наконец позволяет себя поцеловать и делает это лениво и одуряюще, скользко сплетаясь языком, сминая губы. Мурашки такие сладкие, что потеет спина. А потом он заполняет меня сильными толчками. Вместо того, чтобы держаться за столбики кровати, я вцепляюсь в его запястья и запрокидываю голову назад. Коленями крепко держу его по бокам, прижимаю ближе, но это ненадолго. Скоро я уже протираю ими матрас, а он наваливается на меня горячей грудью и тяжело дышит в шею. Ощущения меняются, шлепки между нами всё жестче, и на каждый я отзываюсь охрипшими стонами. Чувствую, как он рывками движется внутри меня, словно ему хочется насквозь. Он входит на всю длину, но я готов пожадничать, потому что он — это слишком. Больно, сильно, не хватает воздуха. Широкая ладонь обхватывает меня и быстро подстраивается под ритм, его крупная дрожь передаётся мне, по бёдрам стекает что-то влажное… Я просыпаюсь утром, когда за окнами давно рассвело. Он ушёл, как и появился, всегда сам по себе. И только простыни всё ещё хранят его терпкий, дорогой запах.