В закромках пыльной панельки

«Утро добрым не бывает» — говорит Достоевский, но знает, что если это утро в их старой, небольшой квартирке, где он тихо работает, стуча худыми пальцами по клавиатуре, пока в паре метров от него на большой, но неудобной кровати, раскинув белые волосы по смятой простыне, лежит Гоголь, тихо сопя и дёргая босой ногой, то утро не то чтобы доброе, оно благосклонно прекрасное. Слыша скрип кровати, Фёдор понимает, что через пару секунд его крепко обнимут сзади и тут же худые, но сильные руки обхватывают его, а растрёпанная голова опускается на плечо. — Ты опять не закрыл окно на ночь. — полушёпотом проговаривает Николай, ещё ближе прижимая к себе Федю. — Ты замёрз? — чуть громче спрашивает Достоевский, убирая одну руку с клавиатуры и кладя её на руку Коли. Его запястья тонкие, но руки большие и тёплые. Это тепло ощущается как нельзя заметно, когда Гоголь целует его, обхватывая руками бледное лицо, или когда он берёт его ледяные на морозе ладони в свои, прислоняя к губам и выдыхая тёплый воздух, попутно ругая за то, что Фёдор снова не взял перчатки. — Я нет. Ты да. В одной футболке по дому же ходишь. Говорю хотя бы носки надеть, так ты отнекиваешься. Сам потом жалуешься, что горло болит. — Я не жалуюсь. Ты сам в аптеку сломя голову бежишь, как только я чихну. Голова с плеча поднимается, руки отпускают тело, унося с собой тепло и заставляя кожу покрыться мурашками. Достоевский снова упирается взглядом в экран, но продолжать работать больше не может. Он обещает себе продолжить позже и идёт на кухню, где гремит посудой Коля. Готовил он обычно с Федей, потому что последний раз, когда Николай забыл выключить плиту, они оба чуть не сгорели. Гоголь готовил хорошо, просто иногда то ли перебарщивал с солью или перцем, то ли блюдо подгорало, то ли ещё чего. Фёдора не привлекала перспектива умереть так глупо, поэтому он вызывался помочь, что Коля воспринимал как знак семейной романтики. — Сегодня на завтрак блины. — решительно установил Гоголь, собирая белые волосы в хвост, чтобы потом не выслушивать жалобы о том, что Достоевский не желает в своей тарелке видеть его волосы.

***

Волосы Николаю заплетал Фёдор. Коля молча подходил к Феде, пока он сидел за работой и протягивал расчёску. Достоевского это ни капли не утруждало. Наоборот, ощущение мягких волос в руках и перекладывание одной пряди на другую успокаивало. Гоголю всё хотелось причесать его взамен, но Фёдор лишь отмахивался и уверял что волосы ему не мешают. — Мы могли бы прогуляться вечером, как думаешь? Тебя надо растрясти. — Коля непрерывно болтал во время процесса, когда партнёр молча слушал его, лишь иногда вставляя реплики. Николаю нравилось, как руки Достоевского бережно и аккуратно касались его волос. Как он придерживал их, чтобы не потянуть слишком сильно, как регулярно спрашивал «Больно?», перебивая, и как в конце заводил несколько прядей Гоголю за уши. — Я не против. — коротко ответил Федя, уже закрепляя волосы резинкой. Он перекинул через плечо косу и тепло и нежно поцеловал в шею. — Посмотри на меня. Коля обернулся, как всегда весело улыбаясь. Но для Фёдора эта улыбка была особенной. Вместе с весельем в ней отражалась ласка и доверие. Эту улыбку Достоевский любил больше всех на свете. И отвлекаясь на неё, Федя не заметил, как из поля зрения пропала расчёска, а после ей же провели по волосам чужие руки. Фёдор, ухмыляясь, вопросительно приподнял бровь. — Не двигайся. — полушёпотом произнёс Николай, сохраняя умиротворение нынешней обстановки, боясь громкостью всё испортить. Достоевский смирно сидит и смотрит в глаза, улыбаясь нежно-нежно, пока в какой-то момент Коля не заливается звонким смехом. Федя отводит взгляд в сторону, на зеркало, и видит себя самого с ребяческими хвостиками на голове и лежащего на кровати, и задыхающегося от смеха самого прекрасного, тёплого и ласкового человека на свете по мнению самого Фёдора. «Утро добрым не бывает» — говорит Достоевский и нагло врёт.