***
Что Сэм откуда-то с Севера, Томми догадался почти сразу, когда увидел его, направляющего пистолет в голову незадачливого таксиста. Волосы угольно чёрные, не тёмно-каштановые, как у уроженцев Юга, кожа бледная, даже прозрачная. И глаза, конечно. Серо-синие, лазурные, отличительная черта северян. На родине Томми их называли с издёвкой «polentone». Для южан тоже имелось своё прозвище, такое же обидное. Достаточно подробно рассмотрев Сэма, Томми прислушался к нему. Акцент у Сэма пробивался, как и у всех, но отличался особой выразительностью. Он резко обрывал гласные, как рубил невидимым ножом. Так говорить мог только северянин. Будучи принятым в семью, Томми ещё раз убедился, что Сэм чистокровный северянин. Его выдавало с головой поведение, словно он был членом королевской британской семьи. Безупречные манеры, с поправкой на работу в криминале, выверенные до миллисекунды движения, правильное выражение лица, по которому невозможно прочесть ровным счётом ничего, идеально выглаженная одежда без единой складки или пятна, и всё с претензией на совершенство. Типичный северянин, хоть в рамочку и в путеводители для туристов вклеивай, чтоб все знали, как должен выглядеть представитель благородного итальянского Севера. И казалось странным, что фамилия у Сэма при этом весьма южная. Томми собирал деньги за крышевание, помогал Луиджи в баре и следил, чтобы на его территории всё вели себя прилично. Работа не тяжёлая, не таскать ящики с утра до ночи, но Томми хватало с головой и в конце дня он падал на ближайший стул выжатым лимоном. Поли жалел Томми, по-дружески, без издёвки, давал советы, что и как делать, и всегда держал для него кофе и кусок какой-нибудь выпечки (большую часть съедал он сам). Сэм за этим наблюдал с очень странным лицом. Томми не мог понять по нему, что Сэм думает и чувствует, но взгляд оставался открыт для чтения. И Томми его взгляд совсем не нравился. Неприятно-удивлённый, как будто перед Сэмом только что шлёпнулся на асфальт мёртвый голубь. Он смотрел и словно не мог во что-то поверить, ещё и говорил также гадливо, усугубляя акцентом, исключительно с Томми. Слегка высокомерно, будто имел больше прав на существование, чем подобная Томми личность. — Томми, ты откуда? — однажды спросил Поли, когда они привычно засиделись в баре. Луиджи свистел прилипчивую песню с радио, Томми пересчитывал выручку с крыши, собираясь потом передать Фрэнку. Поли сидел рядом, в качестве моральной поддержки, и пил виски из горла. — С Сан-Челесте, это на Сицилии. У отца была лимонная плантация, до иммиграции, — ответил Томми, не переставая бормотать «двадцать, двадцать пять, сорок пять, восемьдесят, сто…». Он догадывался, что Фрэнк хочет проверить его «на вшивость». Украдёт ли Томми Анджело пару долларов, надеясь, что никто не заметит, или нет? Расправа обязалась быть жестокой и кровавой. Но Томми был настроен убедить Фрэнка (и дона Сальери на всякий случай), что не врал, говоря, что не доставит семье проблем. — Аа… Понятно, — протянул Поли, наполовину прикончив виски. Что-то в его голосе заставило Томми насторожиться и он уточнил, прекратив счёт: — А к чему вопрос? — Да так… — Поли преувеличенно громко кашлянул в кулак. Тут же он, изрядно опьянев, насупил брови и нехотя добавил: — Ты говорил недавно, что не понимаешь, чё Сэм имеет против тебя, — Поли громко поставил виски на стол (Луиджи из задней комнаты выругался «Paulie, porco cane!»). — Короче. Сэм с Севера, не помню, откуда точно, и южан не жалует. Он их называет «terroni» — Томми передёрнуло. Именно это он и подозревал. Сэм не просто образец северного воспитания, он — самый наитипичный из типичнейших северян, которые только существуют. Поли заметил его реакцию и поспешно добавил: — Но ты не думай, что он тебя не выносит, Сэм просто, эээ, немного предвзят к новым людям, а тебя он не знает так, как я. — Когда я вытаскивал его из мотеля, он что-то ни слова про terrooni не сказал, — с обидой заметил Томми, сложив деньги в одну ровную стопку и, нагнувшись, вытащил из-под кучи бумаг, лежавших под барной стойкой, конверт, сложил в него деньги и оставил на видном месте. — Сэм не идиот, — теперь обиделся Поли. За Сэма. Томми с одной стороны восхищался их дружбой, с другой не понимал, как они друг друга терпят. — И он благодарен, можешь не сомневаться, но ты ж знаешь, стереотипы наше всё. Поговорите с глазу на глаз, набейте друг другу морды, если надо, но чтоб потом не переругались в разгар перестрелки. Пока пулю не словили.***
— Cia piccol, — поздоровался Сэм, входя в полупустой сейчас кабинет для совещаний. Томми сидел там, на привычном месте, и курил. — Ciaoo, — кивок вместе с приветствием. Сэм на это усмехнулся и передразнил: — Ciaaooo. Всё таки ты типичный южанин, Том. — Кто бы говорил, — спокойно возразил Томми, щелчком отправив окурок в пепельницу и достав из пачки новую сигарету. Сэм ничего не сказал, но Томми чувствовал, что он ждёт продолжения. Провокация не сработала, а Сэму, видимо, очень хотелось, чтобы вышло наоборот. Похоже, кто-то успел взбесить его до того, как оказался в кабинете. Томми решил играть по его правилам. — Ты не менее типичный poolentoone. — Неужели? — Сэм подошёл к столу и сел напротив Томми, скрестив руки на груди. — Конечно. Ты вообще представляешь, как выглядишь со стороны? — Как ж? — медленно произнёс Сэм, откинувшись на спинку стула. Томми подумал, что сейчас ему проломят череп пепельницей или выжгут глаза его же сигаретой, если он не остановится. Сэм мог, Томми уверен. — Как напыщенный козёл, — отрезал Томми. Отец говорил о северных соотечественниках только так, и неизменно сплёвывал на пол. Причины на то имелись. Юг Италии был бедным, почти нищим, в сравнении с быстро развивающимся Севером. Северяне считали южан необразованными грубыми паразитами благородной страны, которую сами северяне поднимали из пепла, пока юг не решил, что не обязан работать. Отец в это искренне верил, по его мнению, именно северяне отняли лимонную плантацию у семьи Анджело. — Это я напыщенный? — Сэм сохранял спокойствие, благородную маску, но Томми буквально видел, как она трескается, открывая раздражение, как прорези в дорогой ткани. Наверняка Сэм тоже вспомнил что-то из детства, где ему говорили о величии северных итальянцев, помогающих стране, в отличие от южных тупиц, наживающихся на труде честных работяг. — Для тебя простая вежливость теперь за высокомерие считается? Или южане до сих пор срут в ту же лужу, в которой моются? — Посмотрите на этого благородного северного человека! — вспылил Томми и раздавил сигарету в кулаке, не обратив внимания на боль. Сэм чуть не к стене отодвинулся, не размыкая скрещённых рук. Томми бесило, что он до сих пор видел холодное превосходство над собой в чужих глазах. Он больше не таксист, не обслуживающий персонал, о который привыкли вытирать ноги, но для Сэма признание его полезности от Сальери, видимо, недостаточно. Как и того, что Томми вообще-то спас ему жизнь. — Южане, к твоему сведению, пашут с пяти утра до двенадцати ночи, — Томми поднялся, вдавив ладони в стол. Ожог от сигареты неприятно ныл, но сейчас не до того. Сэм отъехал вплотную к стене. Он пытался дистанцироваться от Томми, будто не хотел пачкаться, хотя сам источал не меньшую злость. Просто скрывал лучше, благородный, мать его, северянин. — Южане бросают всё в родной стране, чтобы как-то прокормить семью, потому что все лучшие куски отхватили вы. — А северяне, по твоему, палец о палец не ударили, чтоб эти «куски» достались им? — переспросил Сэм, перестав делать вид, что ему плевать. — Мы тоже пашем, к твоему сведению. И ты не думай, я твою работу таксиста не обесцениваю, очень полезная обществу работа. — Да что ты знаешь о работе таксиста, foottutoo noordista? На тебя выливали грязь только из-за фамилии? На тебя орали, что ты паразит «великой страны»? Ах да, ты же poolentoone, вы именно это всем и говорите, — Томми отошёл от стола. Сэм наблюдал за ним из угла кабинета. Казалось, он сейчас кинется диким зверем из засады. — Я не понимаю, ты мне поплакаться хочешь на тяжёлую жизнь таксиста или доказываешь, что вы, terron, не паразиты? Если второе, то я не убеждён. — Кто тебе дал сраное право делить людей на паразитов и всех остальных? Или место рождение делает тебя лучше окружающих? Чё ж ты тогда в Америку иммигрировал, раз на родине всё замечательно? — возмутился Томми. — Это не твоё блядское дело! — рявкнул Сэм и вскочил со стула. Он не метнулся для скорой расправы, медленно подходил, сокращая расстояние. Таким взбешённым Томми его ещё не видел. — Не, как раз моё, — возразил, не двинувшись с места. Он не собирался отступать. Не давать Сэму повода загнать его в угол, чтобы потом быстрее растерзать на куски. — Мы оба с тобой иммигранты, куски говна на подошве Америки, но ты делаешь вид, что лучше остальных. Потому что ты ебучий северянин! Северянин с южной фамилией! От лицемерия не тошнит? — Захлопни ебучую пасть, пока зубы целы, — Сэм наконец дошёл до Томми и быстро, быстрее, чем он мог заметить, схватил за ворот кожаной куртки. Томми вцепился в его запястья, пытаясь оторвать от себя. — Хочешь услышать, почему я думаю, что южане паразиты? Ты услышишь, — теперь Сэм не рычал, шипел разъярённой змеёй. Томми стоял настолько близко, что видел каждую серую трещинку в потемневшей синей радужке и каждый мелкий шрам на светлой коже. Не сказать, что его это зрелище сильно впечатляло, Сэм всё ещё мог сломать ему позвоночник или приложить о стол. — У моей семьи было, блять, всё прекрасно, пока твои ёбаные сородичи не заняли рабочие места, получая деньги за нихуянеделание. Отец пахал, сука, как вол, не возвращался неделями, и, знаешь, что произошло? — Сэм сделал паузу, будто ждал ответа. Томми отлично понимал, что лучше не раскрывать рта, если он хочет дожить до завтрашнего утра. — Он умер. От блядской остановки сердца. Знаешь, как быстро на его место посадили южную дубину? Через час. Час, блять! А я потерял отца, потому что сраные южане нихуя не умеют, и им позволяют, они, сирые и убогие, бедны как церковные мыши, им помочь надо! Это справедливо по твоему, Том? Достойные люди умирают, а потом ёбаные ничтожества заменяют их? — И почему в этом оказался виноват я? — вклинился в монолог Томми, больше не сжимая запястья Сэма и опустив руки. Яростная исповедь Сэма оказалась не тем, что он ожидал услышать. — Сэм, мой отец остался без хозяйства и всю жизнь винил северян. Он умер, когда мне было девятнадцать, от остановки сердца, — Томми уже не говорил, а шептал, если бы он понизил голос ещё немного, Сэм мог бы читать по губам. — Блядский Боже, — со свистом выругался Сэм и отпустил Томми, отойдя на несколько шагов и чуть не сбив стул. Его будто ударили по голове чем-то тяжёлым или взорвали рядом гранату. Сэм запустил пятерню в волосы и слегка растрепал их. — Скажи, мы сейчас серьёзно орали друг на друга как портовые рабочие? — Правда. Теперь не будешь смотреть на меня, как на мелкую сошку? — Что ты, у сошки нет столько смелости, — Сэм рассмеялся. От напряжения, решил Томми. — Всех, кто пытался на меня орать, находили на берегу Святого Павла. А ты ещё жив. — Если без шуток? — Томми повторил позу Сэма, скрестив руки и прищурив глаза. Тот фыркнул и потянулся за оставленными Томми на столе сигаретами, закурил и перебросил пачку ему. — Кроме Поли никто не знает эту историю. Даже дон Сальери. Теперь и ты знаешь. Не думай, Том, что я тебя за человека не считаю. Я отца любил. Надо было на ком-то спустить злость, — задумчиво закончил Сэм, не глядя на Томми. Сигаретный дым делал его глаза ещё более серыми, асфальтовыми. Томми достал из кармана куртки зажигалку и тоже закурил. Парадоксально, но от дыма в лёгких дышать стало легче. Лучший способ сбросить напряжение, после самогона образца 1925-го. — Я понимаю, о чём ты, Сэм. Правда понимаю, без шуток. — Мы решили этот вопрос? — Сэм стряхнул пепел с сигареты в пепельницу, бросив на Томми быстрый настороженный взгляд. Томми подумал, что да, решили. Он наконец выяснил, что не так с Сэмом Трапани, а сам Сэм доверился ближнему, что не могло не радовать. — Решили. Мир? — Мир. Так Сэм Трапани уяснил, что южанин южанину рознь, а Томми Анджело дожил до 1951-го года в полной уверенности, что единственный, кто видел взбешённого Сэма. Поли Ломбардо просто радовался, что они не убили друг друга в 1930-м.