Молодой господин

Молодой господин Чжэн Юньлун с раздражением приподнял тонкую ткань, прикрывающую окно повозки. Внутри светлее не стало – пасмурная погода северной провинции недоброжелательными тяжёлыми тучами нависала над городом, как и всегда. За тонким стеклом шёл нешуточный спор двух воинственных торгашей, который и привлёк внимание. Базарный говор резал слух, и будь их крикливые голоса чуть тише, мужчина не стал бы и прислушиваться. Он успел тысячу раз пожалеть о том, что решил срезать путь к поместью через центральный рынок, где на дороге выросла огромная пробка из повозок – родители уже заждались новостей о сорвавшейся помолвке, но теперь времени на дорогу потрачено больше, чем если бы он приказал ехать в объезд. Теперь приходилось сидеть, ждать, и слушать разворачивающийся балаган.       И фраза: «Тогда убейте его!» – из уст громко взвизгнувшего торговца, заставила его выглянуть в окно снова. – Если пёс кусает руку хозяина, его следует умертвить! Мы снизили цену, задарма отдаём, и его всё равно никто не берёт! Три раза возвращали – наша репутация подорвана! – орал на своих подчинённых главный торгаш.       Первое, что бросилось в глаза – рабы. Истощённые, грязные, избитые. Потухший взгляд, спутанные волосы, рваная одежда. Они были просто ресурсом, который хорошо продавался – несмотря на то, что в Столице большая часть населения давно высказывалась против торговли людьми. И то же население дикарей за людей не считало. Многие клетки пустовали, и мужчина примерно догадывался, кто из его знакомых на сегодняшней встрече в театре уже будет хвастаться новой игрушкой. Но работорговцы обсуждали не этих сломанных пустышек, которые мало на какую работу годились. Они обсуждали того, чьи глаза смотрели прямо и без страха. Дикарь, чужак, тощий и кажущийся слабым. Его держали связанным и стоящим на коленях у их ног, и молодой господин мог его хорошо разглядеть. Острые лопатки сквозь прорехи в рваной рубахе, запёкшуюся кровь. Вряд ли он хорошо понимал всё, что говорили его пленители, но слово «убейте» понял. Он крупно вздрогнул, а после задрал голову, в последний раз осматривая всех этих отвратительных людей, что собрались вокруг, и что всего лишь словом решили его судьбу. Повозка тоже привлекла его внимание. То, как медленно взгляд раба поднимался выше, от колёс и до оконца, молодой господин наблюдал со странным чувством в груди. Их глаза встретились. Юньлун испугался той бездны в карих глазах, той готовности умереть, но не сдаться. Но вместо того, чтобы отпрянуть и скрыться за тканью, он продолжал смотреть на него сверху вниз. И раб улыбнулся. Не ухмыльнулся, не растянул губы в горькой усмешке, не злобно оскалил зубы в подобии – нет. Он улыбнулся так, словно в последний раз увидел солнце. Чжэн Юньлун открыл дверь прежде, чем сообразил, что творит. Работорговцы моментально заткнулись и натянули на свои небритые грязные рожи самые приветливые улыбки, принявшись извиняться за доставленные неудобства. – Я его покупаю, – пресёк все лишние слова он. – Сейчас же. Лицо старшего купца сделалось таким, будто он целиком сожрал самый кислый лимон, но вынужден улыбаться, чтобы не испортить о себе впечатление. Очень осторожными словами он поведал о том, как этот нахальный и противный раб уже – какое горе! – подпортил ему, честному и уважающему себя купцу, репутацию своей несдержанностью и непокорностью. – Мой господин, это первый раз, когда я уговариваю клиента не брать товар! – заискивающим и умоляющим тоном стелился перед ним работорговец. – Этот пёс скалит зубы, его возвращали нам обратно – больше такого я не могу допустить! Мой господин, даже дикого жеребца можно объездить, но не научить непокорного дикаря манерам. – Купчую на него, сейчас же, – пропустил все слащавые слова мимо ушей молодой господин и повернул голову к рабу. – Ты понимаешь наш язык? – Д-да, – запнувшись, ответил раб. – Хозяин… учить. – Мой господин, вот, держите, – торгаш успел подсунуть мужчине документы. Взглянув на цену, он понял, что урок отца «всегда читать бумаги» в очередной раз спас его. Указанная сумма сильно отличалась от той «задарма», до которой якобы её снизили. – Переписывай, – Юньлун дерзко сунул купцу его документы. – Я слышал, как вы обсуждали сниженную цену. Или вы хотите, чтобы я не только просто забрал его, но и рассказал правильным людям о том, что вы устроили на императорском рынке средь бела дня? Один мой знакомый, приближенный к императору, может нагрянуть к вам с неожиданной проверкой – вы этого хотите? Старший торгаш чуть ли не позеленел, порвал документ и тут же на глазах покупателя принялся составлять новый договор со сниженной ценой. – Молодой господин, можем ехать! – крикнул возничий, придерживая нервную двойку рыжих лошадей, увидевших перед собой освободившийся путь. Чжэн Юньлун придирчиво перечитал договор, тщательно отсчитал монеты и передал кошель торгашу. Развернувшись к рабу, он вдруг понял, что не знает, как должен себя вести в этой ситуации – он никогда до этого не покупал рабов, и его родители тоже не покупали, считая это низким и постыдным делом. Дикарь, стоящий на коленях, смотрел на него очень странно, долго и не отводя глаз. – Молодой господин, лошади!.. – взмолился возница, натягивая вожжи из последних сил. Горячие кобылы, купленные специально для того, чтобы без остановок добраться до столицы, оказались нервными и приносящими неприятности, зато бежали ровно и быстро. – Некогда ждать, – будто бы с раздражением и долей брезгливости бросил Юньлун, чтобы все, кто наблюдал за происходящим, подумали о том, как же нелегко далось ему следующее решение: – Полезай в повозку, живо. Раб поджал губы и неосторожно поднялся с колен, подчиняясь. Толпа потихоньку рассасывалась, и мало кто заметил, что когда дикарь очень неудачно наступил на подножку, едва не споткнувшись, то молодой господин успел его придержать и помог залезть. Стоило закрыть дверцу, как кони рванули вперёд, сильно дёрнув, и не успевшие сесть мужчины едва не оказались в неловком положении. Раб отдёрнул руки, будто ожёгшись, и сел на пол. Пока новый хозяин возился с верёвкой, которая никак не желала поддаваться небольшому кинжалу, он поглядывал на него с любопытством и вызовом из-под удивительно длинных ресниц, и даже когда Чжэн Юньлун не выдержал и начал смотреть в ответ, тот не отвернулся, принявшись глядеть ещё настойчивее. Пока его живот не издал длинный голодный рёв. Тогда мужчина резко опустил голову, словно бы смутившись. Молодой господин хотел порадоваться своей маленькой победе, но его начал заботить вопрос, не осталось ли чего с завтрака, что он брал с собой в дорогу, так что он полез искать еду. Те простецкие баоцзы, что он успел перехватить с утра и не стал есть, предпочтя голодным доехать до дома, успели подсохнуть. Наверняка ничего страшного. – Как твоё имя? – медленно и раздельно произнёс Юньлун, протягивая своей покупке льняной свёрток с едой. Раб дёрнулся, увидев еду – наверняка прошлые хозяева для того, чтобы сломить сопротивление, часто морили его голодом. – Бери, ешь. И скажи, как тебя зовут. – Аюньга, – хрипло ответил дикарь, переводя взгляд с баоцзы на лицо нового господина, и обратно. – Ешь? – Да, – мужчина с раздражением сунул еду ему в руки, и решив, что его заботы на этом закончены, откинулся на спинку и отвернулся к окошку. Краем глаза он отметил, как жадно принялся есть дикарь, как смёл всё до последней крошки, а после – аккуратно сложил льняной платок и с осторожностью, словно ему сейчас же прилетит по рукам, положил его на сидение рядом с господином. Не получив ожидаемой реакции, Аюньга словно расслабился. Он продолжал изучать взглядом лицо молодого господина, но уже без вызова, а просто со спокойным интересом. Повозка, когда они съехали на дорогу к поместью, очень странно проскрипела на заднее правое колесо, а затем пассажиров с силой тряхнуло. Возница остановил лошадей и постучал в окошко. Юньлун привстал, чувствуя под ногами неприятную качку и треск. – Молодой господин, как я и говорил – колесо отвалится, – открыв окошко, жалобно прогудел возница. Он действительно предупреждал перед началом пути, что возможно они не доедут до дома, да ещё с такими лошадьми, и советовал подождать несколько часов, пока мастера проверят повозку. Желавший поскорее убраться из дома неудавшейся невесты Юньлун приказал выдвигаться немедля. За это сейчас и поплатился. Можно было снять с лошадей сбрую и доехать верхом без сёдел, но была небольшая проблема. Чжэн Юньлун не умел ездить верхом. Точнее, все его умения были в простом знании: тянешь правый повод – лошадка идёт направо, тянешь левый – налево, тянешь на себя – она останавливается. Если причмокнешь, она побежит вперёд. Как богатому мальчику из культурной прослойки общества, ему не очень нужно было умение ездить верхом. Лошадок хорошо было гладить и любоваться ими на расстоянии, в крайнем случае слуга всегда мог взять его лошадь на чембур, чтобы молодому господину не пришлось самому утруждаться. Лошади, чувствующие конец пути, словно озверели – нервное фырканье и рытьё копытами действовало на нервы. Оставаться внутри становилось опасно, поэтому Юньлун вышел из повозки и жестом показал Аюньге выходить следом. Тот, придерживаясь за дверной косяк, осторожно спустился на землю. Оценивающий взгляд, который он бросил на колесо, говорил лучше всяких слов. – Что? – на всякий случай уточнил молодой господин. Мужчина показал на себя, а затем на колесо: – Ремонт. – Ты справишься? – Юньлун с раздражением посмотрел на то, как возница безуспешно пытается успокоить двойку. Вместо ответа Аюньга присел на одно колено и принялся спешно изучать колесо. Пока он был занят, Юньлун, не залезая в повозку, вытащил из неё пропахшую баоцзы ткань и пошёл к лошадям. Их поле зрения было ограничено наглазниками, и ничего, кроме небольшого кусочка под ногами, они не видели. Из-за этого обострялись другие их чувства, обоняние и слух в первую очередь. Возница, тянущий на себя вожжи в попытках удержать, только больше дразнил и злил лошадей. Юньлун с опаской подошёл к ним и сунул под нос ткань. Почуявшие вкусный запах, те сначала замерли, принюхиваясь, а затем принялись искать на протянутой руке булочки. Конечно, рис им давать нельзя, иначе они слягут с коликами, но это не отменяет того, что баоцзы пахнут для них привлекательно. Более молодая кобыла жалобно заржала, когда не смогла губами нащупать угощение, а старшая полезла проверять его карманы. Ветер подул с другой стороны, путаясь в цветах распустившихся яблонь, но даже их аромат не смог перебить запах лошадиного пота, который неприятно защипал ноздри. Молодой господин чихнул в ту же ткань, которую давал лошадям нюхать. Аюньга подошёл так неожиданно, что Юньлун вздрогнул. – Всё, – отчитался мужчина. Они вернулись в повозку. – Ну что? – через какое-то время проворчал Юньлун, поворачивая голову к смотрящему на него мужчине. – Зачем опять смотришь? – Красивый, – честно ответил раб. – До… добрый. Зачем господин… купить Аюньга? – А ты зачем улыбнулся, когда меня увидел? – раздражённо спросил мужчина. Он был уставший после длительного пути, да ещё это спонтанное решение купить раба – мамуля будет прижимать руки к сердцу и очень долго жаловаться отцу, какой некультурный, недостойный приличного человека поступок их сыночка совершил. А уж когда узнает о расторгнутой помолвке, скандала не избежать. Но что он мог поделать, когда его предполагаемая невеста, несмотря на свою красоту и образованность, несмотря на количество общих тем для разговора, всё сводила только к своему желанию иметь побольше денег и детей? Чжэн Юньлун не считал себя способным дать ни того, ни другого. Он был послушным и честным ребёнком, но чем старше становился, тем сильнее понимал, что не хочет той жизни, которую уготовила для него матушка – обязательно заключить брак по расчёту с хорошенькой невестой. Денег родителей хватило бы на то, чтобы не работать, а только посещать культурно-светские мероприятия ещё нескольким поколениям, но отец был с этим несогласен, и когда малыш Юньлун был свободен от занятий, обязательно брал в свой кабинет и рассказывал про ведение бизнеса, про уловки, про подсчёт денег. А ребёнок больше склонялся на сторону матушки – проводить время в театрах и на концертах было его наилюбимейшим занятием. Он восхищался актёрами, певцами и всеми творческими людьми, но матушка твёрдо высказала свою точку зрения: никакой карьеры музыкального актёра. Так что сын большую часть свободного времени проводил в светском обществе и не знал печалей. Самым страшным наказанием, которое можно было только представить, для него было уехать в глушь. Родители не раз припугивали его старым поместьем в сельской местности, которое было выкуплено много лет назад за гроши. В детстве его часто брали туда на лето, ближе к морю и чистому воздуху. Сейчас у отца было слишком много забот, а матушка не знала жизни без цивилизованной Столицы, как и сам Юньлун. – Солнце, – вырвал его из тяжких мыслей Аюньга. Молодой господин проморгался, возвращаясь в реальность, и сфокусировал зрение на сидящем подле него мужчине. – Что? – переспросил Юньлун, уже забывший, о чём шла речь. Повозка уже въехала в ворота семейного поместья и срочно нужно было придумать слова объяснений. – Аюньга хотел смотреть на солнце, – ломано начал объяснять раб, показывая на свои глаза и на серое небо за окном. – Последний раз. Аюньга увидел солнце. – Где? – не понял мужчина, припоминая, нет ли снаружи на повозке каких-либо рисунков. Но мужчина только загадочно растянул губы в полуулыбке и не стал отвечать. *** – Ты сделал что?! – матушка ахнула так эмоционально, что даже отец, читающий газету в кресле, давно привыкший к эмоциональности жены, поднял усталый взгляд. – Дорогой, наш сын купил! Себе! Раба! Ты понимаешь, что ты своими деньгами поддержал это отвратительную и грязную отрасль, где торгуют людьми? – Матушка, если бы я этого не сделал, его бы убили, – прогудел сын, глядя себе под ноги. Аюньга, присутствующий при разговоре, стоял за его плечом, и слишком не соответствовал тому образу непокорного дикаря. Стоял тихо, смотрел в пол, не привлекал к себе внимания. – Он будет полезным, он починил колесо в дороге, к тому же это не самая плохая новость, мам, я разорвал помолвку… – но матушка не стала дослушивать его быструю и невнятную речь, уцепившись за первое попавшееся: – Полезным? Милый, ты посмотри на него: кожа да кости! Первое время его придётся только кормить! А то, что ты себе слуг-бездарей под стать подбирал я уж промолчу, к тому же случилось ЧТО?.. – Молодая госпожа сказала, что хочет денег и детей – не могу её за это осуждать, но я от брака хочу несколько другого… – покорно продолжил послушный сын. Отец, пока матушка не видела, поддерживающе кивнул и уткнулся в газету, пока его в очередной раз не причислили к бескультурным людям, порочащим понятие «брак по расчёту», и плохо воспитавшими драгоценного сыночку. Матушка молчала бесконечно долго, и сверлила то мужа, то сына упрекающими взглядами, однако ни тот ни другой сдаваться и признавать свою вину не желали, так что ей оставалось только махнуть рукой: – Чтоб я его здесь такого грязного и тощего больше не видела! – напоследок проворчала она, тяжело вздохнула, и села за клавесин – восстанавливать душевное равновесие.       Обрадованный, Юньлун потащил своего нового слугу к другим слугам. Он поручил им позаботиться о нём в своё отсутствие, а сам, наскоро приняв ванну и переодевшись, помчался в театр. Он любил концерты и спектакли, а больше этого любил только мюзиклы – и не слишком жаловал ту компанию друзей, которые вокруг него собирались. К сожалению, деньги его отца были прекрасным магнитом, и даже вредный характер не был помехой для людей, искавших выгоду.       Утро встретило непривычной усталостью после ночного кутежа – молодой господин бы и не встал до обеда, однако зная своих слуг, мужчина не удивился бы, если бы те не догадались принести ему еды в постель и оставить голодным. Но стоило с неохотой встать и привести себя в порядок, как в дверь постучали.       Аюньга с кушаньями на подносе до того сбил с толку открывшего дверь Юньлуна, что с минуту точно они стояли и молча глядели друг на друга. Из-под серебряной крышки пахло сладкой выпечкой. Мужчина топтался на пороге, не зная, можно ли войти, и пытался спросить взглядом. Его переодели в вещи поприличнее, но они на его тощем теле висели некрасивой тряпкой. Наверное, не нашли размера меньше, а не перешили, потому что не посчитали нужным. – Ты принёс мне завтрак? – зачем-то спросил Юньлун, отступая в сторону и наконец давая ему пройти. – Где другие слуги? – Слуги говорить ты… сам спустится и поест, – с запинкой передал Аюньга, ставя поднос на стол. Молодой господин на эти слова только закатил глаза.       По правде сказать, слуги ему не принадлежали, они все подчинялись матушке, которая всегда хотела как лучше. Она не потворствовала его желанию часами валяться в кровати после пробуждения – лучше бы пошёл выучил новую сонату на рояле, или прочёл книгу, или занялся бы чем полезным – поэтому и слуг наставляла не заботиться о сыне. Но ему было это неизвестно. Он воспринимал точку зрения матери, которая постоянно твердила ему: «Твои слуги обалдуи, тебе проще самому научиться всё делать, чем заставить их выполнять свои обязанности!» – и даже не догадывался, что это был такой хитрый план воспитания в нём самостоятельности. – И ты всё равно принёс мне завтрак? – Аюньга нахмурился, не поняв сказанного, так что мужчине пришлось ещё раз медленно повторить фразу, показывая руками. Разобравшись, слуга улыбнулся, но ничего не ответил. – Мой хороший сын, – с этой фразы всегда начинались его самые большие проблемы. Судя по лицу матушки, в этот раз всё закончится очень и очень плохо. – Мы с отцом решили, – тут она выдержала драматичную паузу, в которую Юньлун успел глянуть на отца и понять, что матушка приняла решение самостоятельно, а ему оставалось лишь печально поддакивать и немного смягчать суровое наказание, – что тебя нужно немного проучить. Твой отец убедил меня в том, что, если ты не хочешь жениться и получить богатое приданое, а хочешь только проводить вечера в весёлом кутеже, тебя нужно ненадолго лишить этой роскоши. Вот тут-то Юньлун запаниковал. Пока матушка эмоционально и в красках расписывала все его «ночные похождения», которые заключались не в пьянках и разнузданной гульбе, пока она припоминала все его «проступки», все «глупые и поспешные решения», он успел самостоятельно догадаться, что его ждало. Так что, когда эта прекрасная женщина закончила свой монолог, полный материнского разочарования и огромного желания дать сыночке всё самое лучшее, он и сам успел догадаться, что его ждёт. – Ключи от поместья на столе! – закончила мама и скрестила руки на груди, не желая выслушивать противоположную точку зрения. – Вернёшься, когда станешь более самостоятельным! И я не разрешаю тебе брать с собой наших домашних слуг – совсем от рук отобьются и ещё научат тебя плохому! – Аюньга не наш домашний слуга, – тут же ляпнул Юньлун и прикусил язык. Мигом изменившееся выражение лица матери не предвещало ничего хорошего. – Я лично выберу тебе слуг поприличнее! – поспешно выдала эта прекрасная женщина после растерянной паузы. – Я не хочу, чтобы какой-то дикарь перерезал моему сыну горло и смог сбежать безнаказанным! Она преувеличенно-показательным жестом медленно подняла со стола ключи и протянула сыну, отворачивая голову в сторону. Ключи, старые, будто даже в пятнах ржавчины, издевательски покачивались на большом неуклюжем кольце. Изящные женские пальчики держали его с толикой брезгливости. Это был полный крах. Он не выживет там, в сельской местности, без театра и развлечений, без домашнего повара, без уюта, в отсутствии цивилизации, без интеллигентных собеседников, в среде простых людей. Он принимал из рук матери тяжёлые ключи, и словно бы смотрел на себя со стороны. Это всё неправда. Это не его сейчас отсылают туда, в край животноводов и садовников. К тому же, он буквально вчера вернулся от невесты из соседней провинции – там тоже было не всё в порядке со светским обществом, и все вечера больше походили на серпентарий и крысятник, где друг другу за спиной перемывали косточки, а в лицо улыбались. И в театрах там шли старые постановки. Если вообще были театры. – Ты сможешь вернуться исключительно в том случае, когда повзрослеешь! – припечатала матушка. – Или когда согласишься на брак с той невестой, которую выберу я. Твоя мама всегда желает тебе добра, ну как ты не поймёшь? Я выбираю для тебя только лучших, но ты снова и снова отвергаешь мои предложения!.. Её монолог мог продолжаться до бесконечности, так что Юньлун поспешил выйти из залы. Шок быстро сменился отчаянным и дерзким желанием как можно скорее доказать родителям, что он может и без них справиться. Для этого следовало как можно скорее отправиться в библиотеку и найти все книги о старом поместье. Его знаниями о том поместье были воспоминания из детства, когда они всей семьёй на всё лето приезжали туда, гуляли по пляжу, купались в море, вместе собирали плодовые в саду. А ещё это было время, когда родители ещё не оставляли попытки научить сына ездить верхом. Нужный отдел книг нашёлся на удивление быстро, и открыв стоящую самой первой, Юньлун увидел краткую записку от отца: «Страница двести шестнадцать, всё остальное тебе не нужно». Поступив как послушный ребёнок, он тут же пролистал до нужной страницы. Глава называлась «Приморская тяжелоупряжная», и по одному называнию становилось ясно, что речь вовсе не о старом поместье. Мужчина поднял голову, перепроверив название полки: «Недвижимость семьи Чжэн». А вот книга называлась «Древние и исчезнувшие породы лошадей». Но если отец зачем-то оставил книгу, значит это действительно нужно, так что Юньлун со вздохом принялся за неудобный и тяжёлый текст. В главе рассказывалось о приморской упряжной породе лошадей, и о том, как тяжело было её выводить. Первый человек, который вообще додумался заняться разведением новой породы, явно имел много денег и терпения. Ему хотелось вывести красивую тяжеловозную лошадь, которая легко будет переживать морской климат, и которую можно будет запрягать не только в плуг и телегу, но и в красивую повозку, а вдобавок и выезжать верхом. Семья этого горе-конезаводчика после его смерти ещё три столетия пыталась довести дело до конца, скрещивая разные породы с уже выведенными и отобранными производителями и матками. Всё оказалось впустую. Из ста жеребят только двое могли родиться с нужными данными. Они распродали поголовье за невысокую цену, а себе приобрели новое поместье; старое же, с конюшнями, так и осталось стоять на продаже, пустое, одинокое и невостребованное. Памятник похороненной мечте давно умершего человека. Наверное, никто не захотел покупать огромные, но пустующие земли возле моря. Страницы закончились, а на следующей уже рассказывалось про другую породу. Юньлун отложил книгу на стол и теперь уже внимательнее присмотрелся к полке. Немного помучившись, он отыскал записи о старом поместье, уже догадываясь, в чём дело. Его отец поступил очень умно, много лет назад выкупив за бесценок земли, дом с конюшнями и даже несколько лошадок. Юньлун был благодарен отцу за информацию, которую сам вряд ли бы нашёл в такой короткий срок. Ему в голову пришла мысль, что всё не так плохо, как ему кажется – матушка вряд ли будет долго сердиться, а эту поездку можно воспринять как весёлое возвращение в детство. Никто не будет его лишний раз упрекать и контролировать! Он просто переживёт это, получит новый опыт, а быть может и сможет начать какое-нибудь дело и получит деньги – тогда его примут обратно с распростёртыми объятиями. Так и решив, он ставит книги на место, краем глаза замечая чьё-то присутствие. У него отсутствовал инстинкт самосохранения, или чего-то такого, что называют интуицией у людей, занимающихся борьбой или фехтованием, так что он отреагировал медленно, поднимая голову и переводя взгляд на незаметно подкравшегося нового слугу. – Аюньга, – раздражённо выдыхает молодой господин. Слуга смотрит на него большими честными глазами, на которые просто нельзя долго злиться. – Зачем пришёл? – Обед, – коротко ответил мужчина. Юньлун на это поджал губы, а затем ворчливо спросил: – Ты теперь будешь следить за моим питанием? Аюньга сделал очень удивлённое лицо, словно бы не понял сказанного – но Юньлун успел заметить дрогнувшие в улыбке уголки губ, прежде чем те округлись для вопроса, что же сказал хозяин. – Мы вечером уезжаем, будь готов, – бросает он и идёт к выходу из библиотеки. Слуга следует за ним. Вещей у молодого господина не так много – он предпочитал носить добротную одежду много лет подряд, не следя за модой. Его знакомые, или люди, именующие себя его друзьями, чтобы не портить отношений не рисковали ему говорить, что в некоторых вещах ходить уже просто неприлично. Да, Юньлун мог тратить деньги на походы в театр и другие увеселительные заведения, но не видел смысла тратиться на одежду и предметы быта. Эту причуду даже родители не смогли искоренить, только матушка порой вздыхала. *** Дорога к поместью обходится без приключений. Молодой господин сладко уснул под далёкий скрип и грохот телеги, в которой ехали слуги. Матушка отобрала четырёх ответственных женщин и одного хорошо сбитого парня, чтобы они присматривали за её сыночкой, и поддерживали в старом поместье порядок. Если верить письму дворецкого, то приморская усадьба поддерживается в отличном состоянии и ждёт возвращения хозяев, но прекрасная женщина, она же глава семьи, настояла на дополнительных людях. Аюньгу тоже посадили в телегу – узнай мама о том, где её драгоценное дитя изначально везло раба, и ещё одного строгого выговора было бы не избежать. Расстраиваться перед грядущими переменами хотелось меньше всего. И хотя новый слуга неплохо обустроился среди женщин, у Юньлуна в полусне мелькнула мысль о том, что надо было его посадить на козлы рядом с возничим, поближе к себе. Ему снилось тёмное море; на острые серые скалы набегает желтовато-белая пена, а утренний туман медленно растворяется под солнечными лучами. Его лёгкие забиты запахом высохших на камнях водорослей, цветущих деревьев, и тем неуловимым ароматом, который висит в воздухе после грозы. А затем ветер сменил направление, и в его сон ворвались спешно бегущие потные лошади. Эта резкая смена ароматов заставила его оглушительно чихнуть и проснуться. Осоловело хлопая глазами, он уставился на залезающего к нему в повозку Аюньгу. – Мы приехали? – сонно спросил молодой господин. Слуга сначала прислушался, разбирая смысл фразы, а затем кивнул и шагнул назад, вылезая из повозки и пропуская к нему дворецкого. – Молодой господин, вы приехали с инспекцией, али отдыхать? – без приветствий, но вежливым тоном (с ужасным деревенским акцентом) поинтересовался пожилой мужчина. Одежда на нём из совсем простой ткани тёмных оттенков. – Работать, – буркнул Юньлун, вылезая на свет. Времени было около четырёх часов пополудни, и солнце светило уже не так ярко, но после полумрака повозки молодому господину пришлось щурить заслезившиеся глаза. – Я хочу лично перепроверить домовые книги и всю бухгалтерию. Это оказалось настоящей пыткой. Нет, с бумагами было всё в порядке, но только на первый взгляд. Записи велись аккуратно, пусть и изобиловали ужасными диалектизмами. Если судить по ним, то никто не подворовывал хозяйские деньги, но и прибыли от этого места можно было не ожидать. Весной и летом слуги занимались садом, а точнее – огородом, под который забрали всю свободную землю вокруг поместья. Даже в каменных цветниках вдоль парадной дороги торчала молодая морковная ботва и листья зелени, половину из которой молодой господин ни разу не видел нигде, кроме блюд. Так что когда он, устав от разбора бумаг, решил немного размяться и распахнуть окно, чтобы подышать свежим воздухом и посмотреть на свои владения, то сильно удивился, наткнувшись на подоконнике на плашки с высокими стеблями и неприятным, странным запахом.       Откуда ему было знать, что так растут томаты? Через несколько минут немолодой слуга, извиняясь, рассказал, что «господинова комната, чай, самая приятная для помидор, вы бы уж не серчали, мы их завтра высаживать собралися, но ежели они вам мешают, мы их и сегодня уберём». У Юньлуна к концу речи дёргался глаз от количества ужасных деревенских слов. Ему вдруг подумалось, что лучше уж слуга, который не разговаривает, чем то, что он только что услышал. Как ребёнок, выросший в интеллигентной, городской среде, в нём жило огромное количество предрассудков о жизни деревенских людей. Он не хотел понимать, как можно целыми днями копаться в земле, или работать с животными – да ещё и получать от этого удовольствие. У него было несколько знакомых в столице, что каждое лето уезжали в свои загородные имения и там проводили время за садоводством, а после ещё рассказывали об этом с преогромнейшим восторгом, словно такое времяпровождение – лучше самых элитных городских развлечений. А насчёт деревни… Подле усадьбы действительно много лет назад обиталось несколько близко расположенных друг к дружке деревушек, но теперь, если судить по записям, они застроились, объединились, и выросли полноценным маленьким городочком. Даже появились каменные домишки, а ещё то, что местные называют «дом культуры» – этакий центр для творческих людей. Там собирались на праздники, проводили концерты и ставили театральные постановки. Юньлун, в своё путешествие к несостоявшейся невесте успел побывать в таком – и ему не понравилось. Оставалось надеяться, что здесь он, как хозяин земель, сможет самостоятельно организовать хоть что-то приличное. Мужчина напоследок выглянул в распахнутое окно, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было срочно придумать, в каком направлении двигаться дальше. Отец всегда говорил, что нужно узнать, чего людям не хватает, и дать им это за приемлемую цену. Но чего людям может не хватать здесь, в крае земледелия и садоводства, и какое дело можно развить на территории поместья? Откуда-то со стороны послышался приглушённый мужской вскрик, и его взгляд заметался в поисках этого звука. Молодой жеребчик, кажущийся невысоким и коренастым, резво выскочил из конюшни, вышибив мощной гнедой грудью приоткрытую дверь. Его весёлое ржание дорвавшегося до свободы ребёнка разнеслось по всему двору, но никто из копошившихся в земле слуг не переполошился. Кто-то поднял голову и опустил обратно, кто-то отмахнулся лопатой от близко подбежавшего играющегося жеребёнка, всего лишь припугнув, чтобы тот не потоптал грядки. – Вы его ловить собираетесь? – крикнул молодой господин, глядя на творящееся безобразие. Мужичок с лопатой задумчиво почесал грязной рукой затылок и неуверенно отозвался: – Дык… сча поймають, конюха-то, молодой господин, да вы не переживайте, у нас такое постоянно делается! У молодого господина в который раз за этот сумасшедший день дёрнулось веко, но он чудом сдержал раздражение, чтобы не ругаться из окна своего кабинета. Он, далёкий от этого сельского мира, понятия не имел, что здесь в порядке вещей, и может сильно напортачить, если станет с первого же дня командовать и сбивать с толку уже привыкших к жизни без хозяев слуг. Жеребчик внизу всё носился по двору, отбивая задними копытами в воздух, чудом не задевая скамейки и оградки. Он выглядел не настолько мощным, чтобы самостоятельно выбить дверь денника и выбраться на улицу. Обдумав эту мысль, Юньлун решил проверить как дела обстоят с конюшнями. Если говорить точнее, то всего с одной конюшней – если верить записям, отец после покупки усадьбы приказал снести почти все постройки, оставив более-менее сносные и крепкие, а на освободившейся земле разбить сады. Как бы не было грустно, эта работа не была закончена – кое-где на дальних участках всё ещё стояли крепкие остова, успевшие за столько лет самостоятельно превратиться в дикие заросли. Только такие места не были пущены под огороды – слишком много сил потребовалось бы на то, чтобы выкорчевать дикий молодняк плодовых деревьев и вскопать там землю. Стоило спуститься вниз и выйти во двор, нацепив на лицо самое недовольное выражение, как слуги вытянулись по стрункам, побросав свои дела, а жеребёнок опасливо зафырчал, замерев на месте. Он жалобно прогоготал, переступив с ноги на ногу, но с места так и не тронулся, проводив взглядом нового хозяина его родной конюшни. Снаружи и издалека здание выглядело опрятно, но стоило подойти поближе, как всё впечатление испортила облезающая бледно-жёлтая краска со стен, грязные маленькие оконца, не открывающиеся уже много лет, разбитые двери, окованные железом. Юньлун попытался осторожно приоткрыть их и не испачкать руку, но те, хоть и выглядели лёгкими, поддаваться не желали. Он приложил больше усилий, злясь и помогая себе второй рукой. Натужно проскрипев, двери приоткрылись. В нос ударили запахи сена, скошенной травы, чего-то сладковато-прелого, и навоза. За дверьми стоял Аюньга. В одной его руке лежала самая большая морковка, которую когда-либо видел молодой господин, а в широком рукаве другой, которой он и открыл дверь, виднелась верёвка для лошади. Юньлун не знал, как она называется, и не хотел знать. Он с раздражением уставился в очень невинное и удивлённое лицо слуги, и внезапно для себя начал успокаиваться. Хоть кто-то в этом доме на самом деле собрался и пошёл, чтобы поймать разыгравшееся животное! – Хозяин? – голос мужчины с акцентом звучал во много раз лучше, чем говор деревенских. – Я пойду? – Иди и поймай его! – буркнул мужчина, проходя мимо него и едва не задев его своим боком, но слуга очень ловко и незаметно отодвинулся.       Это только казалось, что Аюньга обтянутый кожей скелет – они были почти одного роста и одной комплекции, а вот мышц у мужчины было куда больше, чем у Юньлуна, который следил за фигурой и занимался физическими упражнениями, но не настолько усердно, чтобы накачаться. Обернувшись, молодой господин смерил удаляющегося Аюньгу пристальным взглядом. Казалось, что талию слуги можно обхватить одной рукой. Следовало как можно скорее откормить его, иначе местные слуги решат, что он будет и их в наказание морить голодом.       А люди здесь были охочие до еды – крепкие, «в теле», загорелые и довольные. Не знающие голода и страданий.       Из полутьмы ближайшего к Юньлуну денника выглянула вороная морда. Он не мог определить, кобыла это или жеребец – просто протянул руку, чтобы с осторожность погладить по большому мягкому носу. Лошадка принюхалась и всхрапнула, пытаясь понять, откуда в её маленьком мирке появился ещё один незнакомый человек. На её крупной морде возле носа и под нижней губой росли длинные усы, похожие на те, что растут у кошек. Юньлун раньше их не замечал у лошадей, поэтому с интересом потянулся потрогать.       Его рука тут же оказалась в мокром и тёплом плену лошадиного рта. Мужчина не успел этого испугаться, а когда понял, что животное не собиралось откусывать ему пальцы, а просто прихватило губами, немного успокоился. Хоть это и ощущалось очень влажно и противно.       Из денников начали выглядывать и другие лошади, почуявшие запах чужака. Только его рыжая пара кобыл нервно продолжила жевать сено. Кроме них, лошадей стояло немного, но все высокие и с огромными мордами, тяжелоупряжные, так сильно отличающиеся от привычных ему верховых и легкоупряжных. Скудное освещение конюшни не позволяло хорошо разглядеть их масти, но кажется, они поголовно были тёмными.       Значит, это и были остатки Приморской тяжелоупряжной породы. За столько лет без вливания крови других пород они совсем обособились, и приобрели смутно уловимые одинаковые черты. На них регулярно работали в поле и выезжали в город, а значит они уже могут быть проданы, если найдётся подходящий покупатель. Но для начала следовало хотя бы почитать книжку про лошадей – те знания, что Юньлун получил из книги в домашней библиотеке, не могли дать даже общего понятия о том, что такое конезаводство, и насколько реально этим заниматься.       Застучали копыта по утоптанной дорожке в конюшню, двери распахнулись, впуская больше света, и молодой господин внутренне простонал, разглядев весь упадок, царящий внутри толстых каменных стен. Паутину под потолком, грязь, дыры на глинобитном полу и дряхлые доски дверей денников. Про запах можно было даже не упоминать, но хотя бы к нему Юньлун был готов с самого начала. – Хозяин! – предупреждающе окликнул Аюньга, едва удерживая «жеребёнка» на кажущейся тонкой верёвке. Он так ловко обвернул её вокруг его морды и пропустил через рот наподобие трензеля, что издалека могло показаться, будто он ведёт его на уздечке. Юньлун шагнул в сторону и вжался в стену, чтобы слуга мог провести по коридору разыгравшееся животное и поставить на место. С точки зрения молодого господина, с такими опасными и нервными животными, которые легко ломают двери, нужно сразу что-то делать, а не оставлять калечить себя, и, возможно, будущих хозяев. Слуга возился слишком долго, поэтому Юньлун, оттолкнув от себя любопытную морду, неизвестно откуда появившуюся на его пути, поспешил посмотреть, чего он там возится. Через прутья соседнего денника он увидел, как Аюньга снял импровизированную уздечку с жеребчика, и теперь что-то тихо втолковывал на своём языке. Разумеется, речь была непонятна, но звучала так, как обычно маленьким детям объясняют, почему они поступили неправильно. Ласково, но с укором. Юньлун, слушая это, пока подходил ближе, был очарован чужим языком. Ну, и чуточку раздражён, потому что не понимал ни слова. Слуга словно почувствовал чужое присутствие и повернул голову. – Поймай, – сказал он, показывая на себя, на лошадь и улыбаясь. – Поймал, – поправил его молодой господин. Аюньга послушно повторил слово. – Ты ел сегодня? Слуга удивлённо приподнял брови, а когда понял смысл, то осторожно, и будто даже робко, кивнул. Юньлун поджал губы, а затем проворчал: – Тебе нужно много есть, чтобы набрать вес. Понятно? Мужчина мотнул головой и похлопал длинными ресницами, разобрав только последнее слово. Молодой господин решил не откладывать это дело, так что жестом показал следовать за собой. Он чувствовал ответственность за этого человека, а ещё хотел лично убедится в том, что с «дикарём» хорошо обращаются, так что повёл его откармливать. Деревенские были более… снисходительны и даже заботливее, чем городские слуги. Кухарка, охая и ахая, заверяла, что лично взяла на себя ответственность кормить Аюньгу, ещё когда тот только слез с повозки, и что «этот милый щуплый мальчик» вместе с молодым хозяином могут приходить на кухню в любое время – она встанет хоть посреди ночи, чтобы «выполнить свой поварской долг». Её говор звучал куда приятнее, чем у мужиков с улицы, а доброе лицо с морщинками от частых улыбок располагало к себе собеседников. За всё время разговора Аюньга не сводил с него непонимающего взгляда, но стоило посмотреть в ответ, как он делал вид, что смотрит в другую сторону, и чаще туда, где на плите стояла большая посудина с кипящим бульоном. Юньлун списал это на то, что слуга голоден и не совсем улавливает суть диалога, но, когда Аюньгу заставили сесть и поставили перед ним чашки с едой, его лицо резко поменяло выражение. – Зачем? – спросил он, хмуря брови. – Я ел. – Ешь ещё, ты мне такой тощий и слабый не нужен, – буркнул молодой господин, принимаясь за еду и смотря только себе в чашку. Почти опустошив её, он поднимает голову и видит, что Аюньга даже к палочкам не прикоснулся, а продолжал пристально смотреть на своего хозяина. Тогда Юньлун выбирает из его чашки кусок мяса побольше и почти тычет им в его губы: – Ешь. Глаза Аюньги – большие и блестящие, недоверчивые. Взгляд собаки, которую первый раз в жизни не бьют, а гладят. Помедлив, он осторожно открывает рот и берёт мясо зубами. Прожевав, он спешно хватается за палочки и наконец-то начинает есть – спешно, плохо жуя. Может, думал, что новый хозяин над ним решил поиздеваться? Что подразнит, а затем отберёт? Юньлун покачал головой и перевёл взгляд на повариху, тихо утирающую слёзы старым льняным платочком. Среди ночи его разбудил тяжёлый, долгий раскат грома. Ярко сверкнула молния, расчертив половину неба. За ней, такой большой, по фиолетово-чёрному полотну поползли мелкие светящиеся трещинки. Выглядело красиво и жутко одновременно. Юньлун закутался поплотнее, намереваясь продолжать спать, но разбуженный мозг внезапно начал подкидывать то одну, то другую ленивую мысль, пока наконец мужчина не понял, что как ни старайся, больше уснуть не получится. На всякий случай он перевернулся на другой бок, но и это не помогло. Он встал, походил по комнате, постоял у окна и выпил воды прямо из стоящего на прикроватной тумбочке графина. Его взгляд упал на подоконник – там лежали старые труды по разведению лошадей, которые он успел просмотреть перед сном. Идея заняться конезаводством перестала казаться прекрасным и радужным планом. Это был тяжёлый, а главное – очень долгий путь. А родители твёрдо заявили, что сыночек от них денег не получит. Имеющегося запаса хватит на год беззаботной жизни, а затем придётся довольствоваться теми доходами, что приносит продажа овощей и фруктов. «Впрочем» – подумалось ему: «Можно просто заездить уже имеющийся молодняк, и продать. Этих денег должно хватить, чтобы дождаться следующего приплода». А ещё очень сильно хотелось узнать, как дела идут в соседнем городке, особенно – проверить дом культуры. Если быть честнее и точнее, то Юньлуну не терпелось самому предложить местным артистам какую-нибудь постановку, желательно музыкальную, но можно и просто. Отдалённость от столицы и неискушённость местного населения развязывала руки, а голову разрывало от огромного количества идей. Но сначала – лошади. Это будет быстрее, и денег получится больше. Молодой господин разберётся с этим делом, получит прибыль, и тогда можно будет думать о театральной постановке! С этими мыслями он лёг, чтобы остаток ночи до самого рассвета крутиться с одного бока на другой, мечтать о прекрасной жизни, и о том, как он с триумфом вернётся к родителям в столицу. Тогда они наконец перестанут считать его несамостоятельным большим ребёнком.       Когда за окном перестало грохотать, а свет молний сменился предрассветными сумерками, Юньлун заснул, измотав себя до изнеможения. *** Мечтать о своём успехе легко, а работать для достижения цели часто бывает долго, тяжело и нудно. Первое время, неделю или около того, молодой господин только прикидывал план развития конюшни, обдумывал его, поправлял с учётом новых знаний из книг, отшлифовывал, чтобы, когда план был готов, дворецкий сказал: – Но молодой господин, у нас с лошадьми только трое человек работают, из них двоих я видел ездящими верхом, а остальных слуг е подпустишь – едва телегой умеют править, и то иной раз боязно доверить. Что же до самих лошадей… в конюшне стоит пожилая матка, две ваших упряжных кобылы из столицы, жеребец-производитель – уж второй год с месяца на месяц ждём, когда он копыта откинет – три плохо заезженные кобылы-пятилетки, да жеребчик-полуторник. Мы несколько раз водили их в город на аукцион, но никому не нужны такие плохие лошади. Да к тому же тяжеловозы – их одним сеном не прокормишь, а сколько на такую скотину овса впустую уйдёт, пока её новый хозяин выездит, чтоб она исправно в упряжи ходила… Здесь народ верхом только к морю ездит, и то без сёдел, а остальным пахота важна. – Значит, я лично примусь за работу и прослежу, чтобы к осени лошади исправно ходили и в плуге, и в телеге, и под верхом, – отрезал молодой господин. Дворецкий только тяжко вздохнул и покорно наклонил голову, признавая последнее слово за хозяином. Теми двумя слугами, что ездили верхом, оказались конюшенная девка, смолоду помогавшая старому отцу-конюху, и Аюньга, который со времени приезда сразу определился поближе к лошадям. Им ведь не важно, на каком языке ты разговариваешь. Городской возница, с которым Юньлун много раз путешествовал, лошадей, как оказалось, боялся. То есть, да – работал, но боялся. К тому же, его работа заключалась только в том, чтобы на козлах сидеть и вожжами прищёлкивать, а лошадей соберут-разберут для него коноводы. Да, права была матушка – чаще всего её сына окружали бездари и обалдуи. – Молодой господин! – радостно окликнула девушка, выглядывая из денника огромного гнедого с проседью жеребца. Тот чинно и смирно жевал сено, пока девушка, ловко орудуя вилами, выгребала из-под его ног старую солому и грузила её в старую тележку. – Ваши с города лошадки такие резвые, и бегают без устали – наши толстопузы им в подковы не годятся! – Где здесь главный конюший? К осени я хочу продать как можно больше лошадей, – прямо сказал он, пропустив её слова.       Девушка почесала грязным пальцем кончик носа и посерьёзнела: – Я конюшая, молодой господин. Я и за лошадьми хожу, и запрягаю, и молодняк заезжаю. Батька-то помер давно, я вместо него. – Вот как, – Юньлун помолчал, думая о том, как же это на одной девке вся конюшня держится, а затем спросил: – У тебя так много молодых лошадей – почему они плохо заезжены? Девушка вздохнула и поджала губы в расстроенной полуулыбке, а на её лице отразилась готовность рассказывать о всех проблемах, начиная с далёкого прошлого и заканчивая безрадостным будущим. – Этот старик-дворецкий ничего не понимает, – наконец произнесла она, продолжив работать вилами, но при этом глядя на хозяина. – Я действительно должна была объездить их ещё несколько лет назад, и я делала свою работу! Но поймите, мой господин, я здесь одна, я просто не успеваю заниматься и кормлением, и уборкой, и заездкой, – её тон был тоном человека, который вкладывает душу в своё дело, но не получает ни капли благодарностей, а только большее количество упрёков. – А ваш возница ни вилами кидать сено не умеет, ни денники отбивать – абсолютно бесполезный мужчина! Хорошо хоть ваш Аюньга работник что надо – вот уж кто и крышу починить, и бочку залатать… Кажется, её монолог весёлым и громким голосом мог продолжаться до бесконечности. После описания новых работников она начала рассказывать про лошадей – сбиваясь при этом на дыры, на заржавевшую фурнитуру, на то какое хорошее в этом году сено и как плохо было оно в прошлом году – и при этом она с лёгкостью выполняла свои обязанности, таская за собой по денникам скрипучую тележку со старой подстилкой. – А лошади у тебя не гуляют? – прервал девушку Юньлун, начиная уставать от такого количества информации. Ничуть не смутившись, конюшая ответила: – Обычно стоит только наш Красавец, – она махнула рукой в сторону жеребца. От ударения на последний слог мужчина едва заметно сморщился. – Он терпеть не может жаркой погоды, да и к тому же, мы ждём, когда он наконец помрёт. Ветеринар ещё два года назад сказал, что его возраст даже определить нельзя, настолько он старый. А остальные лошади обычно свободно пасутся в полях за усадьбой, чтобы грядки не топтали. – Разве они не сбегут? – с сомнением уточнил молодой господин. Девушка по-доброму рассмеялась: – Куда ж они убегут, от родной кормушки-то? Чай, овса им больше нигде не насыпят! Но этой весной слишком много клещей развелось, я целую банку с жеребёнка насобирала! Решила, пускай две недельки постоят дома, а я их в старой леваде вечером погоняю. Сегодня уже выпустила на волю, а то Мишка, Медведь наш, все двери переломал, так на улицу рвался! Девушка покатила тележку на улицу, где принялась перекидывать подстилку в большую навозную телегу. На свету работница оказалась высокой, с большими сильными бёдрами и руками. Она выглядела такой сильной, что наверняка без труда могла бы поднять в воздух какого-нибудь мужика. – Ежель вы хотите кашлаток к осени продать, тогда мне придётся половину работы на мужиков скинуть, а я боюсь, как бы плохо не вышло, – посетовала девушка. – Я хочу сам взяться за работу, – ляпнул Юньлун, на самом деле мало представляя, как вообще нужно заезжать лошадей. Конюшая так удивилась, что даже выронила из рук вилы. – Мой господин, вы правда сами хотите выездить молодняк? – очень серьёзно спросила она. – Извините меня, конечно, но я слышала, что вы не ездок. Нет, я могу ещё раз сказать, что я ездила на всех нашил лошадках, но вот довести их до нормального состояния не успела. А сейчас, когда они вышли гулять впервые за две недели, боюсь, даже я здорово с них полетаю. А запрягать можно и не пытаться – останемся без телеги. – Я хочу научиться ездить верхом, а осенью продать готовых лошадей, – решил Юньлун. Девушка задумчиво потёрла подбородок, что-то прикидывая в уме, а затем радостно прищёлкнула пальцами: – Аюньга сможет научить молодого господина верховой езде, тогда мне не придётся отвлекаться от работы! На том и порешили. После первой же тренировки с Аюньгой молодой господин вынес для себя две вещи: как хорошо, что Красавец старый неторопливый полу-покойник, и как плохо что его «тренер» понимает слово через десять. Это было невозможно – Юньлун, начитавшийся книг по верховой езде, столкнулся с тем, что на практике всё работает абсолютно не так, как должно, а Аюньга просто не мог объяснить, что делать в таких ситуациях. Книга практически с первых страниц говорила: «Лошадь должна двигаться от шенкеля. Шенкель – это ваша нога от колена до пятки. Мягко воздействуя рукой и настойчиво прижимая ногу, выдвиньте лошадь из-под себя тазом в рысь и…» – а на деле получалось, что еле вскарабкавшийся в седло молодой господин даже не смог заставить жеребца пойти шагом. Красавец, казалось, спал под ним, обмахиваясь хвостом от мух и иногда лениво дёргая ухом. Юньлун пытался прижимать пятку, пытался двигать тазом, даже использовал деревенское «ну пошёл!» и причмокивание – это было без толку, конь стоял как вкопанный. Аюньга, прыгающий так далеко внизу, что-то пытался ему втолковать, мешая собственный язык со знакомыми словами. – Мой господин, ёбните его концом повода по жопе, он над вами просто издевается! – спасла его конюшая, вышедшая на улицу за водой. – Но лошадей бить нельзя! – ругнулся Юньлун, в глубине души начиная понимать, что книги его где-то очень сильно обманули. – Бить нельзя! – громко согласилась девушка. – А пиздануть разок в качестве назидания ещё как можно! Вы поймите, он старый, он будет упрямиться до тех пор, пока вы его не переупрямите! Аюньга подёргал его за ногу, привлекая к себе внимание, и когда мужчина раздражённо опустил голову, сказал, утвердительно кивая головой и показывая на большой лошадиный зад: – Пиздануть. – Не матерись. Стоило взять повод в одну руку, а концом пригрозить, что он сейчас вот-вот ударит, как Красавец бодренько зашагал вперёд. Моментально слетевший со старика сон лишь подтвердил то, что сказала конюшая. Следовало разобраться с этим вопросом как можно скорее, но пока Юньлун не мог разобраться со своими руками и ногами. Он сделал по памяти то, что говорилось в книжке: подобрать повод так, чтобы чувствовать лёгкий упор в трензель, прижимать колено, держать спину прямой, а локти не разводить в сторону – подняв голову и посмотрев меж ушами лошади, мужчина понял, что они почти дошли до края импровизированного плаца. Он потянул на себя левый повод, чтобы повернуть налево, и жеребец повернул. Голову, продолжая двигаться вперёд плечом, прямо в хлипенький забор. Такой массивный и большой (пусть и старый) жеребец мог на шагу переломить грудью верхнюю доску, как тростинку. Тут, во избежание дальнейших проблем, Аюньга решил взять всё в свои руки – он подхватил его рукой под уздцы, вытащил повод из рук хозяина и перекинул через шею, чтобы взять левой рукой конец и самому вести лошадь. – Я – иду, ты – едешь, – твёрдо сказал он. Юньлун даже не стал возражать. Немного присидевшись, молодой господин смог сделать небольшую зарядку прямо на ходу, опасаясь только сильно наклоняться, чтобы достать противоположной рукой носок ботинка, и не делая махи ногами. Когда мужчина окончательно уверился в том, что хочет побыстрее, он, ухватившись рукой за гриву, потянулся, чтобы потрепать Аюньгу за плечо. Тот, словно почувствовав это, нервно и поспешно повернул голову. Это выглядело так, будто он опасался удара. – Хочу быстрее, – облизнув губы, сказал Юньлун. – Бежать? – нахмурился слуга, а после кивка господина помотал головой: – Ты падать. – Хочу быстрее! – ещё раз повторил хозяин, более громко. Неизвестно, что заставило Аюньгу слегка дёрнуть губами в полуулыбке, но сразу после этой мимолётной эмоции он правой рукой отпустил повод, чтобы поднять её и сжать руку господина на лошадиной гриве: – Держать, – предупредил он. – Я держусь! – закатил глаза Юньлун. Когда лошадь идёт рысью, есть три вида посадки. Учебная – когда ты не отрываешься от седла и сопровождаешь движения лошади своим тазом. Строевая – когда ты упираешься ногами в стремена и встаёшь в седле на каждый темп. И полевая, самая тяжёлая – когда ты немного пригибаешься к лошадиной шее и не садишься в седло. Но если ты ни разу не сидел верхом, твои мышцы бёдер и коленей не привыкли к такой тяжёлой работе. Следует учиться постепенно, по мере своих сил, а ещё желательно, чтобы ты понимал своего тренера, а твой тренер понимал тебя. Стоило жеребцу подняться в тяжёлую тряскую рысь, на которой усидеть без последствий может только самый отчаянный и присидевшийся всадник, Юньлун запрыгал в седле, уже не разбираясь, это он встаёт, или его с такой силой подкидывает вверх. Его колени и бёдра заныли, руки запутались в гриве, а внутренности словно перевернулись, но стиснув зубы, начинающий всадник пересилил поднимающуюся в нём панику и продолжил пытаться. Аюньга бежал по кругу, ведя за собой Красавца, но, к счастью, догадался не ждать слова «стой», а глянуть через плечо. Юньлун слез на землю и не упал только благодаря тому, что Аюньга в последний момент успел его подхватить. Все эти трудности только раззадорили молодого господина. Он решил, что пока его нижняя половина тела страшно болит, он может заняться языком с Аюньгой, и сделать это было необходимо как можно скорее – так что с энтузиазмом принялся за новое дело. Аюньга не противился, но ему было очень тяжело учить новое. Часто бывало, он не мог вспомнить простейшие слова, а про акцент и трудности произношения даже упоминать страшно. Но что самое интересное – тот «дикарь», тот «кусающий руку пёс» послушно и покорно трудился, стараясь выполнить всё, что новый хозяин от него требовал. Очень быстро укоренилась привычка сидеть вечерами в библиотеке. Аюньга читал вслух, переспрашивая значение тех или иных слов, а Юньлун… просто смотрел на него. Болезненная худоба вскоре сошла, и мужчина оказался даже по-своему красивым. По-своему эстетичным, даже с точки зрения искушённого зрителя. У него был добрый и покладистый характер, он всегда помогал, если его кто-то просил о помощи, и как-то очень легко смог стать ему ближе, чем все люди до этого. Он часто улыбался, не обращал внимания на ворчание и недовольство, а ещё если ему самому что-то не нравилось, он делал вид что не понимает сказанного. Юньлуна это раздражало, но также и… нравилось? Аюньга был достаточно умён, чтобы пользоваться даже таким «преимуществом», и это располагало к себе. Их отношения не были похожи на «хозяин и слуга». Молодой господин всегда был слишком добр к работающим на него людям, спуская с рук оплошности, а «дикарь» и чужеземец ни за что не покорился бы жёсткой руке. Аюньга говорил слово «хозяин», не вкладывая раболепство – для него это было самое первое выученное слово на чужом языке, пусть ему и было известно его значение. Вскоре он перешёл на «мой господин» – и это звучало лучше. Иногда Юньлуну даже хотелось, чтобы он называл его по имени. Ещё никто из людей, кроме родителей, не становился ему таким близким – и в такой короткий срок. Некоторое время спустя, с новыми силами и пополнившимися знаниями, молодой господин вновь отважился сесть в седло Красавца. Мышцы неприятно тянуло, но Юньлун догадался сперва размяться – и через несколько минут непрекращающейся боли стало полегче. Эта тренировка сама по себе вышла хорошей. Аюньга вёл жеребца в поводу, чтоб хозяин смог привыкнуть, а после просьбы, несколько темпов пробежал рысью, не переставая оглядываться назад. Видя, что молодой господин, морщась, всё же привстаёт на стременах, почти выдерживая темп, он одобряюще улыбался и пытался всем своим видом поддержать. Смущающе, но приятно. На следующую тренировку Аюньга вывел для него подсёдланную вороную кобылу, ту самую, которая при первой встрече обслюнявила пальцы. При свете дня лошадка оказалась какой-то некрасивой: крупной, угловатой, но с большим пузом – жерёбая. В её тёмных глазах плескался интерес, а не висела дымка сна, как у Красавца. – Ты будешь управлять сам, – на немой вопрос ответил слуга. – Нужно учиться управлять. – На ней с таким пузом разве можно ездить? – нахмурился Юньлун, принявшись подгонять под себя стремена. – Немного можно, – Аюньга держал кобылу, пока молодой господин с кряхтением вскарабкивался в седло. Как оказалось, жерёбость никак не мешала лошадке исправно слушаться повода и шенкеля, а ещё не мешала пугаться буквально всего, даже ветра или травы. То есть – пока Юньлун разминался на шагу, успешно поворачивал её и даже смог самостоятельно проехать так называемую «змейку» через весь плац, кобыла бодро шагала туда, куда её направляли. Но стоило встать «на стенку» и попытаться выслать её в рысь, как лошадь просто дёрнулась в сторону, сделав вид, что испугалась вспорхнувшей из травы птички. Это было неожиданно и незаметно – вот ты только что спокойно выехал на прямую линию вдоль забора, а вот ты уже изо всех сил цепляешься за лошадиную гриву, чтобы не свалиться вперёд под копыта. Аюньга поостерегся бросаться к лошади сразу – вместо этого он поторопился приблизиться плавным шагом. Только после того, как он ухватил кобылу за свисающий повод, он помог Юньлуну вернуться в седло. Если бы он этого не сделал, то молодой господин сполз бы по лошадиной шее вниз на землю. – Чего она испугалась? – нервно спросил мужчина, оглядываясь назад, туда, откуда лошадка поспешила сделать ноги. Аюньге хотелось бы сказать, что та просто проверяла нового всадника, но он знал ещё недостаточно слов. – Мне идти рядом? – вместо ответа спросил он, успокаивающе почёсывая кобылу по шее. Юньлун ещё раз оглянулся, а после молча кивнул. Они прошли немного шагом, затем пробежались рысью. Но стоило Аюньге отпустить лошадь, та, выждав момент, снова дёрнулась в сторону. Молодой господин вылетел из седла быстрее, чем с ветки взлетает испуганная птица. Только всадник оказался на земле, кобыла встала как вкопанная, а на её морде поселилось невинное выражение. Юньлун, лежавший у её ног, смотрел на неё, на ярко-синее небо, и не понимал, что делает не так.       В поле зрения появилась голова Аюньги: – Тебе больно? – он присел рядом на корточки, окидывая хозяина внимательным взглядом. – Почему? – спросил молодой господин. Он ничего себе не ушиб, песочный грунт на плацу был достаточно мягким, но вставать не очень хотелось. – Падать – нормально. Все падают, – пожал плечами Аюньга. Он протянул руку, чтобы помочь встать: – Она будет так делать дальше. Это хорошо. Ты учишься сидеть крепко. Юньлун ухватился за его руку, замечая, как их ладони отличаются по размеру. Его аристократичные ладони, не знавшие тяжёлого труда, были куда больше маленьких рабочих ладошек слуги. Этот контраст настолько захватил его мысли, что он не расцепил руку, даже когда уже твёрдо стоял не земле. Но потом его взгляд зацепился за старые ссадины вокруг запястий. – Это от верёвки? – спросил он, беря руку мужчины двумя руками и притягивая ближе, пытаясь рассмотреть. Аюньга кивнул: – Да. – Больно? Слуга с весельем фыркнул, а потом покачал головой. Юньлун смотрел в его тёмные глаза и всё больше хмурился. Когда он только привёз раба в свой дом, то поручил позаботиться о нём слугам, на какое-то время вовсе позабыв о «покупке». А теперь за это чуточку грызла совесть. Мог сразу проверить, как он там, раз взял на себя такую ответственность. Аюньга сжал его ладонь чуть крепче. Прикусил губу, собираясь с мыслями, чтобы что-то сказать, но именно этот момент вороная кобыла выбрала для того, чтобы начать чесаться о своего неудачливого всадника. *** Однажды утром он открыл глаза и подумал: «Я больше не могу». Тело ломило после вчерашней езды, не падать не получалось. Он смотрел на то, с какой лёгкостью Аюньга высиживает все козлы и свечи молодой кобылы, которую они решили выездить первой, и думал о том, что даже если ему удастся продать этих лошадей и заработать денег, его заслуги в этом будет ноль. Хорошо сидеть в своём кабинете и командовать, пока твои слуги изо всех сил пытаются обеспечить твои самодурские хотелки. Он хотел работать самостоятельно, чтобы позднее сказать родителям: «Я сделал всё сам». Это был вопрос собственной гордости и упертости. Мечты об этом поддерживали, придавали сил. Но именно в то прекрасное утро Юньлун просто лежал, смотрел в потолок, и понимал, насколько его мечта тяжела в исполнении. За лето не научиться ездить верхом так, чтобы заезжать молодняк. Хоть сиди на лошади с утра до ночи – в какой-то момент твоё тело не выдержит. Твои пальцы сотрутся об повод, на бёдрах набьются синяки, а руки перестанут подниматься. Он услышал, как открылась дверь. Никто из слуг, кроме Аюньги, не стал бы тревожить господина. Юньлун перевернулся на другой бок и натянул на голову тонкое одеяло. Поставленный на стол поднос тихо стукнул, а край кровати прогнулся под чужим весом. – Встань, простыни испачкаешь, – ворчит молодой господин в подушку. – Уже обед, почему лежишь? – в ответ недовольно спрашивает этот наглый слуга. – Лошади сами себя не отработают. – Я больше не хочу этим заниматься. – Что? Юньлун не собирается пересказывать ему то, что вертелось в голове всё это время. Он сильнее вжимается в постель, надеясь, что Аюньга не станет наглеть дальше и оставит его в одиночестве, но спустя несколько мгновений чувствует, как меж лопаток легла тяжёлая рука. Молодой господин шипит и дёргается, пытаясь её скинуть. Не разогретые мышцы простреливает ощутимой болью. Ему казалось, он успел привыкнуть к ней и успешно не замечать, но сегодня она словно усилилась во множество раз. Это стало последней каплей в чашу нежелания никуда вставать. – Не трогай меня, – цедит Юньлун сквозь зубы, но в этих словах нет злобы: только усталость. – Я никуда не пойду. Аюньга молчит и не убирает руку. Тепло от неё проникает через одеяло под кожу и словно растекается по телу дальше, медленно и приятно. Хочется это прекратить, но ноющие мышцы спины, которые мужчина потянул попытками повернуть Красавца в нужном направлении, от тепла начинают расслабляться. Боль неторопливо отступает. – Уходи, – уже тише бурчит Юньлун, на самом деле не желая этого. Слуга словно чувствует его истинное настроение, поэтому отвечает, делая паузы и подбирая слова: – Ты просто устал. Много работал. Не привык, – он помолчал, а после осторожно и неуверенно провёл ладонью, словно собираясь массировать. Молодой господин только вздохнул, расслабляясь под этим прикосновением. Аюньга смотрел на него, такого большого ребёнка, и в его душе неумолимо поднимались те чувства, что раньше он испытывал только к маленьким детям и овечкам – нежное, щемящее умиление. Этот человек, снаружи холодный и неприступный, на самом деле был мягким и добрым, честным, прямолинейным. Его мечты в чём-то были наивны, и он знал об этом, но продолжал стремиться их воплотить. Этот молодой господин дал Аюньге шанс не просто на существование в качестве раба, а на хорошую жизнь в сытости и благополучии. Аюньга не хотел никому служить, но оказался не в то время и не в том месте – и был пойман работорговцами. Его избивали, морили голодом, пытались сломить и даже целых три раза продавали таким же жестоким и бессердечным людям. Лучше уж умереть, чем это – и мужчина был готов к смерти. Мужчина в повозке, смотрящий на его улыбку большими оленьими глазами, стал нежданным спасением. Аюньга сначала испугался, что всё повторится, а он не сломится под пытками и его наконец убьют. Но нет. Его новый хозяин оказался другим. Тогда, когда Аюньга решил принести ему завтрак первый раз, он осторожно прощупывал почву – что с ним сделают за самоуправство? Хозяин только похлопал глазами. Оказалось, молодой господин не избалован заботой о себе, и любые попытки принимает с осторожностью и недоверием. Аюньга не хотел потакать ничьим капризам, почти распрощался с жизнью, не желая подчиняться, но поведение Юньлуна подкупило своей непосредственностью. Такой большой хороший ребёнок. Как и сейчас. Он расстроен и зол, его мечта не становится ближе – он мог бы прогнать обнаглевшего раба, но продолжает лежать и поддаётся прикосновениям. – Я разомну твою спину, – тихо говорит Аюньга, и осторожно тянет тонкое одеяло вниз. – Боль уйдёт. Юньлун тяжело вздыхает, недолго раздумывает, а затем расслабляется. Спину начинают мягко поглаживать двумя руками, постепенно усиливая нажатие. Через ночную рубашку массаж чувствовался не таким приятным – тогда молодой господин резко, насколько позволяла боль в спине, начал подниматься. Аюньга отдёрнулся, думая, что сделал что-то не так и мужчина просто-напросто ударит его, но… Оголившиеся острые лопатки притянули его взгляд. Мужчина смотрел на них, на тонкую кожу, на спадающие чёрные волосы, на линию позвоночника, и ему казалось, что ничего красивее он в жизни не видел. Ни одно тело не притягивало его так сильно. Юньлун по-кошачьи выгнулся, потягиваясь, зевнул, и улёгся обратно. – Мне долго ждать? – капризно спросил он, повернув голову. По очаровательно надутой нижней губе быстро скользнул язык Аюньга бездумно повторил этот жест, а затем как в тумане протянул руку и коснулся нежной кожи. Осторожно обвёл лопатку, тронул пальцами позвонки. Ему казалось, что в этот момент он пропал. Сердце билось гулко и часто. Молодой господин не сводил с него нетерпеливого взгляда из-под ресниц. Его губы приоткрылись, но Аюньга не сразу понял, что он что-то говорит. – А? – Я не женщина, мни сильнее, – ворчливо повторил Юньлун. Пристальный взгляд слуги его обжигал, а ещё пробуждал внутри доселе неизвестные чувства. Аюньга сморгнул наваждение и принялся за работу. *** Юньлун крался по заросшим тропинкам и мёрз, потому что не взял с собой накидку. В саду было сумеречно и тихо – птицы молчали, и скоро должна была начаться гроза. Нежный запах отцветающих плодовых приятно щекотал обоняние, придавая этой ночной прогулке романтичность. Но не за тем молодой господин вышел из своих покоев так поздно, чтобы мёрзнуть и нюхать полуночный сад. Его манила к себе тихая песня на незнакомом языке. В просвете меж молодыми кустами черешни он увидел танцующий силуэт. Маленький костерок весело трещал, а язычки пламени плясали вместе с Аюньгой. Он то плавно двигался всем телом, то резко кидался в сторону, и движения сильного тела в оранжевых пятнах света завораживали. Песня на его родном языке цепляла своими эмоциями. Голос Аюньги то взлетал к небу, то низко опускался до клёкота в горле.       Пробирало до мурашек. Юньлун не мог насмотреться. Множество выступлений западало ему в душу, но все они сейчас блекли перед простым, не постановочным танцем, что шёл из самого сердца. Аюньга заметил чужой силуэт, притаившийся меж тёмными кустами, но не стал подавать виду, продолжая двигаться и петь. А когда закончил – развернулся лицом молодому господину, ничего не говоря. Юньлун вышел сам. У него было такое детское удивление на лице, он смотрел, облизывал губы от волнения, а затем сказал: – Это было очень красиво. Где ты научился? – В детстве, когда пас овец, – Аюньга пожал печами. Он заметил, что молодой господин одет совсем не для прохладной ночи, но не знал, как предложить ему свою накидку, которую перед танцем оставил висеть на толстой ветке грушевого дерева. – Я тебя разбудил? – Нет, – Юньлун присел на корточки у костра, протягивая руки к язычкам пламени и пытаясь отогреться. Аюньга присел рядом; по его виску медленно стекали капли пота. – Почему ты спас меня? – задать этот вопрос сейчас казалось самым удобным моментом, и мужчина решил его не упускать. – Они же говорили, что я непокорный, как дикий жеребец. – А почему ты улыбнулся, когда меня увидел? – парировал молодой господин, отчего-то не желая отвечать. Аюньга промолчал тоже, при этом загадочно улыбнувшись. Проклятые капельки на его лице всё никак не желали никуда убираться. Юньлун с раздражением натянул рукав ночной рубахи на руку и потянулся обтереть лицо слуги… … но тот на мгновение зажмурился дёрнулся и перехватил его за запястье. Это краткое, едва уловимое движение выбило из колеи. Он сделал это неосознанно в попытке защититься. Молодой господин, глядя в тёмные испуганные глаза, медленно высвободил руку и осторожно положил на его щёку. Успокаивающе погладил большим пальцем: – Ты чего? – Привычка, – хрипло ответил Аюньга, не шевелясь. – Когда я не мог себя защитить. Когда был связан и ждал удара. – Но сейчас ты не связан, – с детской непосредственностью сказал Юньлун, хмуря брови. – Ты сможешь защититься. – От тебя – нет, – тихо признался мужчина.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга. – Эх ты, «дикий жеребец», – со смешком фыркнул молодой господин и скользнул рукой наверх, лохматя его мокрые волосы. Аюньга тихо рассмеялся, и подставил голову под незамысловатую ласку. – Посмотри на себя: домашняя лошадка! Юньлун, улыбаясь, принялся двумя руками то осторожно тянуть его за щёки, то снова трогать волосы, то просто гладить лицо. Хотелось любым способом эту отвратительную привычку защищаться искоренить, как отравляющий жизнь сорняк. Аюньга, зажмурившийся от странного удовольствия, терпеливо ждал, пока у молодого господина пройдёт этот порыв нежностей. Такого меж ними не было ещё никогда. Но у природы были свои планы на эту ночь – сверкнуло, вдалеке прогремел гром, а ветер принёс запах приближающейся стены дождя. – Нужно скорее под крышу, – Аюньга перехватил ласкающие его руки за запястья. Мужчина перед ним надул губы в показательной обиде. – Дождь будет холодный, молодой господин не боится простыть? Тренировки придётся отложить, держать тебя в кровати и поить куриным бульоном. – Тогда лучше супом из свиных рёбрышек, – фыркнул Юньлун. – Мама меня в детстве им поила, чтобы я вырос самым высоким. – Хорошо, молодой господин, как скажешь, – улыбнулся мужчина. Он напоследок потёрся щекой о его руку, а затем резко поднялся на ноги и потянул мужчину наверх. Стена дождя уже подобралась к краю сада; гул бьющих по листве капель стремительно приближался. Двое мужчин припустили со всех ног, даже не затушив костёр. Но их длинные ноги не могли обогнать неумолимые силы природы. Стремительный поток ледяной воды обрушился с неба. Юньлун от неожиданности вскрикнул, расхохотался и припустил ещё быстрее – так быстро, что Аюньга едва смог догнать его намного позже, когда они влетели под крышу поместья. Мокрый и взъерошенный, весело хохочущий своим низким громким голосом, молодой господин казался обычным мальчишкой, таким понятным и близким. Аюньга смотрел на него, смеющегося, облизывающего губы, встряхивающего волосами, и не мог унять бешено колотящееся сердце. Помедлив, он накинул на него свою верхнюю грубую рубаху, пускай она тоже успела намокнуть, но хотя бы не пропускала холодный воздух каменных коридоров. Юньлун потянул рубаху выше, на голову, чтобы вытереть волосы. – Давай если дождь к утру кончится, мы съездим к морю? – неожиданно предложил он. Аюньга, протянувший руки чтобы помочь ему вытереть волосы, замер в раздумьях. – Ты ещё неуверенно сидишь верхом, – медленно проговорил он, качая головой. Молодой господин сразу обиженно надулся. – Лучше завтра ты попробуешь проехать галопом. – Я хочу к морю, – капризно ответил Юньлун, складывая руки на груди и отворачиваясь. Аюньга против воли улыбнулся. – А если ты так боишься, что я упаду, тогда сядь вместе со мной в седло! Это было слишком заманчивое предложение, к тому же противостоять милой скуксившейся мордашке было абсолютно невозможно. – Молодой господин хочет, чтобы я прокатил его верхом на своей лошадке? – шутливо спросил Аюньга. Судя по тому, как удивлённо взлетели брови Юньлуна – тот разглядел в его словах что-то неприличное. Стало неловко. – Хочу, – хрипло ответил молодой господин. Они молча разошлись по комнатам. Дождь к утру и правда кончился, а к обеду солнце не оставило от него даже воспоминаний. В такую погоду нужно было срочно ехать купаться. К тому же, с самого приезда Юньлун так и не нашёл времени выбраться на пляж, хотя остро желал этого. Вот и выдался подходящий день. На конюшне его уже ждали. Аюньга резво шагал свою гнедую кобылку. Седло под ним сильно отличалось от того, в котором Юньлун регулярно ездил. У этого были длинные полки и широкое седалище – очень старое, потёртое прогулочное, в котором удобно неторопливо путешествовать. Оно хорошо распределяет вес, и даже два всадника для лошади с таким седлом не станет непосильной ношей. – Мы поедем на ней? – Юньлун с недоверием глядел на то, как кобылка, всхрапывая, чуть ли не срывается в рысь, и в последний момент натыкается на тонкий трензель из-за сильно натянутого повода. Он знал, на что она способна, и прекрасно помнил, как она однажды играючи едва не скинула Аюньгу. Спасли мужчину только крепко прижатые ноги и гневный окрик конюшенной – кобылка от звука её голоса послушно встала, будто и не бегала. – Вишенка очень хорошая девочка, – заверил Аюньга и с силой прочесал её шею вдоль гребня гривы. – Она пообещала не баловаться сегодня! – Ты уже забыл, как твоя Вишенка тебя чуть не скинула? – фыркнул мужчина. – Уверен, что она не повторит то же самое? – Красавец не выдержит забега до пляжа, вороная скоро выжеребится, а Вишенка уже хорошо реагирует на команды! – конюшая крикнула это откуда-то из стога сена. Аюньга на её слова фыркнул, подъехал к нему рысью и протянул руку: – Предпочитаешь спереди или сзади? – Высунь ногу, – Юньлун внешне проигнорировал настолько очевидную пошлость, вставил конечность в освободившееся стремя, рукой схватился за гриву и вскарабкался в седло позади мужчины. – Не гони сильно, иначе мне придётся держаться за тебя! – Я подумаю, – Аюньга, довольный собой, направил кобылу по дорожке.       Под двойным весом она шла немного неровно, приноравливаясь, но стоило минуть ворота, как тяжеловозная красавица сбилась на нервную рысь. Для неё, крупной и с широким сильным костяком, двое мужчин очень быстро перестали казаться ощутимым грузом. Она тянула и тянула, и Аюньга не стал её сдерживать – пусть лучше она проскачет и выбьется из сил, чтобы после послушно идти туда, куда направит всадник, чем будет сейчас нервничать и попытается скинуть. – Держись, мой господин! – весело крикнул он, прижимая пятки к бокам кобылы. Та резко скакнула вперёд, и после рывка пошла быстрым, мощным карьером. Юньлун успел почувствовать этот рывок и изо всех сил сжать ноги, но, когда кобыла помчала вперёд, он вскрикнул, зажмурился и вжался в спину мужчины, цепляясь за него руками. Это было очень страшно – горячая молодая лошадь, через раз отзывающаяся на команды; её мощные, быстрые, безудержные движения. Он ожидал чего угодно – и в первую очередь падения – но время шло и ничего не происходило. Просто кобыла летела вперёд. Мужчина почувствовал крепкую хватку на своих руках и открыл глаза. Аюньга пытался посмотреть на него через плечо. – Ты в порядке? – крикнул он, сжимая свою ладонь на его руках. Ветер едва не съел все его слова. – За дорогой следи! – ругнулся Юньлун. – И повод двумя руками держи! Смех этого сумасшедшего, дикого человека разнёсся по полям, через которые они летели по старой песчаной дороге. Горячий ветер трепал высокие травы и тугими струями бил в лицо, стоило высунуться из-за плеча чтобы посмотреть вперёд. Уши закладывало. Стоило чуть подуставшей кобыле взобраться на холм, с которого можно было осмотреть всё пространство до самого горизонта, как смех оборвался. Зелёное полотно растительности сменялось золотым песком, а дальше начиналось море. Светлая вода отражала небо с большими белыми облаками так чётко, будто кроме неба впереди больше не было ничего. Кобыла остановилась, не желая спускаться вниз по пологому склону. Она нервно фыркала и тоненько жалобно гугукала, не имея смелости идти вперёд без посыла всадника. – Аюньга? – позвал Юньлун, разжимая свои стальные объятия. – Это… море? – запнувшись, неуверенно спросил мужчина. – Правда… море? Солёное? – Сейчас сам попробуешь, – Юньлун сам взял в руки повод и толкнул лошадь пятками. Для этого пришлось положить впереди сидящему подбородок на плечо, чтобы было удобнее смотреть на дорогу. От этого стало ещё жарче; пот уже катился по лицу и спине.       Шорох волн в повисшей от безветрия тишине и крики кружащих над водой чаек звучали особой песней.       Только теперь, когда ветер стих, стало ясно, что значит слово «духота». Она стояла вязким, неприятным плотным воздухом, наполненная запахом травы, раскалённого песка, и забивала ноздри тем самым морским ароматом. Лошадка, подпинываемая всадником, опустила голову и нервно принюхалась, прежде чем ступила на золотящийся мягкий грунт, но вот заставить её подойти ещё ближе к воде Юньлуну не удалось. Он спешился и потянул вниз Аюньгу. Тот, не отрывая совершенно зачарованного взгляда от медленно лижущих берег волн, быстро расседлал свою Вишенку, снял с неё уздечку и крепко спутал передние ноги, оставив пастись без страха, что кобыла сбежит.       Юньлун уже снял вещи, оставшись в одном исподнем, аккуратно сложил их на песок и теперь терпеливо ждал, когда Аюньга сделает то же самое. Он ожидал, что если мужчина ненадолго отвлечётся от разглядывания моря, то засмотрится на его тело, но так и не дождался, отчего испытал чувство, отдалённо напоминающее обиду. – Ты ведь родился и вырос в степях? – всё же решил он обратить на себя внимание. – Мне казалось, что наша дорога из столицы пролегала недалеко от берега, ты не успел насмотреться? – Я… – Аюньга смущённо улыбнулся и наконец посмотрел на него. Его выражение лица тут же стало растерянным. Кое-как подбирая слова и не опуская взгляда, он признался: – Я видел, но не поверил своим глазам. Решил, что мы высоко в горах, а там просто небо. – Давай, снимай уже скорее штаны и пойдём купаться, вода давно должна была прогреться. Если не трусишь. Он никогда ещё не видел, чтобы люди так быстро раздевались. Миг – и Аюньга тоже остался стоять в нижнем белье. Его загорелое тело за эти дни набрало вес, мускулы стали более заметны и кроме того, Юньлун впервые видел его без одежды. Тут он сам, чего греха таить, бесстыдно загляделся на тело другого мужчины. Тот коварно улыбнулся, чуть прикрыл глаза, как делают девушки, когда кокетничают, и бесстыдно спросил: – Чем этот слуга заслужил такого взгляда от своего господина? – Тем, что перестал походить на мешок с костями! – выпалив это, молодой господин спешно отвернулся и широко зашагал к воде. Он надеялся, что румянец на его лице можно списать на жаркую погоду. Перед неумолимостью стихии все едины. Аюньга опасливо ступил в воду, тогда как Юньлун уже вовсю плескался далеко впереди. Он оглянулся и жестом подозвал к себе. Это придало уверенности. Мужчина осторожно зашагал вперёд, а когда стало по пояс, начал помогать себе руками. Он умел плавать, но недостаточно хорошо. Юньлун махнул ему ещё раз, а затем нырнул в воду. Больше над водой он не появлялся. Аюньга сначала решил, тот шутит – но мгновения шли, а чёрная макушка всё не выныривала. Тревога накатила так внезапно, удушающим и тяжёлым комом, что он без раздумий рванул вперёд, где ещё недавно стоял мужчина. – Юньлун! – отчаянно крикнул он, с трудом продвигаясь дальше. Поднялся ветер и нагнал большие волны; они били в грудь и мешали идти. – Юньлун!! Что-то схватило за ноги и повалило в воду. Аюньга успел сделать краткий вдох и зажмуриться, прежде чем уйти с головой вниз. В нос залилась вода, а воздуха сразу же перестало хватать. Отвратительное чувство беспомощности придало сил загрести руками воду, но без толку – от паники он бы не смог выплыть, если бы его за руку не вытащили наверх. Глоток воздуха был желанным, но солёно-горьким. Глаза и нос щипало. Аюньга по-лошадиному отфыркивался и тёр глаза. – Ты думал, я утонул? – Юньлун как ни в чём не бывало зачесал пальцами мокрые волосы и смотрел на него с очень неясным выражением на лице. – Не делай так больше! – жёстко сказал Аюньга, и ухватил его за запястье. – Это не смешно! – Я не смеюсь, – мужчина потянул на себя руку, пытаясь вытащить из хватки. – Я хотел посмотреть на твою реакцию. – Не смей так больше делать, – ещё раз строго повторил Аюньга и отпустил его руку. – Пускай я и плохо плаваю – я бы нырнул за тобой без раздумий. – А ты мной не командуй, – в лицо прилетели брызги, заставившие зажмуриться. Мужчина не глядя плеснул в ответ на не ожидающего этого Юньлуна. Спустя мгновение они уже как мальчишки резвились в воде, окатывая друг друга водой и громко хохоча. Вишенка от этого шума с раздражением оторвалась от травы, встряхнулась и продолжила жевать дальше. Бывало, что она со своим табуном паслись недалеко от берега, но это не означало, что она разделяла тягу двуногих к огромной невкусной луже. Она на запах прошла чуть дальше, найдя впадающий в море небольшой ручей, из которого они часто пили. Вот где вода была холодная и вкусная. На призывающий свист человека пришлось с раздражением вернутся. Спутанные ноги не позволяли бегать быстро, так что лошадка медленно приковыляла на место пастьбы, где её гнедую жопку было неплохо видно. Спустя какое-то время яркий солнечный свет начал превращаться сначала в оранжевый, а затем и в алый цвет. Стремительно темнело и следовало возвращаться домой. – Не хочу, – капризничал Юньлун, затем нырял под воду и выныривал в совершенно неожиданном месте. Аюньга никак не мог его поймать. К счастью, под водой тот больше не рисковал задерживаться, переплывая незаметно и быстро. – Ты меня не заставишь! – Мы приедем сюда ещё, – в который раз терпеливо повторял мужчина, пытаясь предугадать следующий манёвр. Пару раз он едва не схватил эту скользкую рыбёшку за ногу. – Ты уже приедешь самостоятельно на своей лошади. – Я не хочу на своей лошади! – Хорошо, тогда мы снова приедем на моей лошади. А сейчас нужно вернуться, ты голоден, мы не брали с собой перекусить. Юньлун на это снова ушёл под воду, напоследок как следует шлёпнув ногой, посылая кучу брызг, чтобы спутать след, но мужчина был готов. Мгновение, и он вытащил его наверх, практически поднимая на руки. Тот вдруг поднял ноги и скрестил на его тонкой талии, и обхватил руками, прилипнув как осьминог. – Давай никуда не поедем, – тихо попросил он, но Аюньга уже тащил его к берегу, крепко прижимая к себе. – Я не хочу возвращаться. – А почему? – Ну… – Юньлун положил голову на крепкое плечо и повернулся лицом к лицу. Он не знал, стоит ли говорить то, что тревожило душу, но за это время ближе человека который мог выслушать и понять, у него не появилось. – Я имею в виду, возвращаться не в поместье, а в столицу. – Но тебя никто туда и не зовёт, верно? – Это пока. Я знаю матушку, она наверняка уже переживает, как я здесь один, без присмотра, да ещё и с тобой. Она ведь не знает, какой ты хороший, и что ты не съешь меня. – Про мой народ у вас и такие байки травят? – удивился Аюньга. – Нет, что ты! – рассмеялся мужчина. Ему было очень комфортно вот так на ручках, и он оттягивал тот момент, когда придётся слазить. Вечерний ветер быстро обдул кожу, становилось прохладно, но сильное тело Аюньги было приятно-тёплым. – Просто матушка всегда преувеличивает. А ещё… я не хочу жениться. Родители требуют этого, чтобы отдать меня в хорошие руки с богатым приданым, но я не могу без любви. Странно звучит, да? Однажды я полюблю хорошенькую девушку и позову её замуж. Это будет любовь на всю жизнь, и даже родители не пойдут против моего выбора! Лицо Аюньги отчего-то сразу утратило мягкость. Он разжал руки, и расслабившийся молодой господин едва не плюхнулся наземь, но успел выпрямить ноги и встать в песок. – Эй! – обиженно позвал он, не желая расцеплять руки и выпускать мужчину из объятий. – Аюньга! Но тот очень ловко выпутался и схватил с земли одежду, принявшись спешно одеваться. А главное, он молчал и перестал улыбаться. Юньлун не понимал, в чём дело. Пришлось в молчании одеваться и ждать, когда Вишенка будет посёдлана. Кобыле уже не терпелось возвратиться домой, к вечерней чашке вкусного овса, поэтому стоило мужчинам сесть, как она нетерпеливо порысила по тропинке. Пока они не перешли в галоп и ветер не начал съедать все слова, Юньлун очень сильно хотел сказать кое-что важное. – Аюньга, – позвал он, но мужчина даже не стал пытаться повернуть голову. – Послушай… я не знаю, что тебя расстроило, но… ближе тебя у меня никого нет. Пожалуйста, если я тебя чем-то обидел – скажи мне прямо. Я не понимаю намёков. Из-за этого мне сложно с людьми. Аюньга… – Ты можешь звать меня Гацзы, – перебил его мужчина. – А ты меня – Далун. Но только… – Только когда никого рядом нет, – понимающе закончил за него он. – Неважно, какие меж нами отношения, я всё ещё остаюсь твоим рабом. – Ты не раб, – твёрдо сказал Юньлун. – Хорошо, что ты напомнил. Я планирую разобраться с этим вопросом. Аюньга помолчал немного, будто даже не расслышал эту фразу, а затем предупредил: – Держись. Кобыла миновала холм и рванула вперёд. Удерживать её сейчас не было никакого смысла. Юньлун покрепче ухватился за мужчину и уткнулся лбом ему в спину. После разговора остался какой-то странный осадок, но больше никакие слова не шли на ум, так что он просто замолчал. *** Месяц прошёл, и следовало дать слугам выходной и выплатить какое-никакое, но жалование. Несмотря на то, что денег было не так уж и много, но как хороший хозяин Юньлун считал своим долгом поблагодарить всех за работу. Кроме того, в город на выходных заехали странствующие купцы – лишать людей возможности хоть раз в жизни поглядеть на диковинки было глупой и плохой идеей. Люди, держа те небольшие суммы, что он смог им выделить, чуть ли не плакали от радости и наперебой благодарили молодого господина. Самостоятельно разделившись на две группы, где первые счастливчики оставались работать этот день, а вторые ехали в город, чтобы на следующий день поменяться, они, кланяясь, покинули кабинет. В оглушающей тишине и пустоте остался только Аюньга. Кошелёчек с деньгами он держал на вытянутой руке. – Гацзы? – обеспокоенно позвал Юньлун, вставая из-за стола. – Мне не положены деньги, – твёрдо сказал тот самую глупую вещь на свете. – Я не могу принять их. – Я не желаю этого слышать, – фыркнул молодой господин, и подошёл к нему вплотную. – Лучше бы ты был таким настойчивым в других вещах! Аюньга смотрел хмуро, пытаясь разобрать тайный смысл фразы. – Сегодня ещё работай, а завтра поезжай в город и купи себе чего-нибудь. Я знаю, этого мало для покупки чего-нибудь стоящего, но как только мы продадим лошадей, этих денег должно стать намного больше. Больше не хочу ничего слышать про деньги, с меня достаточно. И вообще, сегодня у нас есть планы? Я сейчас переоденусь и приду, хорошо? – Жеребёнок с утра вынес забор в задней леваде. Там совсем всё прогнило, я хотел ставить новый. Эта работа не для тебя. – Не смей мной командовать! – фыркнул Юньлун. – Я не совсем бесполезный! И научусь, если нужно! – Как пожелаешь, мой господин, – безобидно поддел его Гацзы. Мужчина в ответ слабо треснул его рукой – не больно и не страшно, а так, как делает лапой рассерженный кот. Аюньга даже не отреагировал, продолжая улыбаться. Работы действительно было много. Старая левада с задней стороны конюшни раньше использовалась для жеребят-полуторок, которые играючи могли разгрызть и разобрать абсолютно любой забор. С тех пор она редко использовалась по назначению: толстые доски прогнили, столбы покосились, гвозди кое-где торчали острой стороной – выгуливать там любящий калечиться на ровном месте молодняк мог только глупый и недальновидный человек, плохо знающий лошадей. Жеребчик бессовестно выдёргивал морковку прямо с подоконника на первом этаже. Насколько помнил Юньлун, там находилась комната кухарки, неудивительно, что она засеяла не только двор, но и всё, что можно было засеять. Для своего хулиганского действа жеребёнок недостаточно вырос, поэтому он привстал на задних ногах и наступил передней ногой на выступающий из стены небольшой камешек. Покосившись тёмным глазом на человека, он медленно продолжал жевать ботву. Очень умиротворяющее зрелище. – Мишка, блять! – рявкнул девичий голосок аж от самой конюшни. – Ёбаный ты Медведь, быстро слез оттуда! Жеребёнок дёрнулся, мордой чуть не перевернул каменную кадку с рассадой, панически всхрапнул и пустился вскачь. Юньлун ещё притопнул ногой, когда тот пронёсся мимо, чем напугал малыша-пакостника ещё больше. – Опять поймать не можете? – поинтересовался молодой господин, когда наконец добрался до входа в конюшню. Девушка вилами скидывала тюки старого бобового сена с чердака. На вопрос она только развела руками: – Я даже не пытаюсь, мой господин. Кстати, знаете… – тут у неё сделалось очень противно-хитрое, «крысятническое» лицо; она легла пузом на сено, опасно свешиваясь с чердака, чтобы сказать ему тихим, желающим членовредительства тоном: – Я бы хотела попросить разрешения кое-кого поколотить! Он мне надоел! Из него работник просто никакущий, а ещё это он виноват в том, что я осталась без левады! – Поколотить – ты имеешь в виду приложить лопатой по хребтине? – не заметив своего «деревенского» выговора уточнил Юньлун. Конюшая радостно разулыбалась, и так резво закивала, что чуть не скатилась по сену башкой вниз – роста мужчины, к счастью, хватило, чтобы чуть подпрыгнуть и толкнуть беспечную девчонку обратно. – Не убейся, раз кроме тебя работников нет. – Аюньга хорошо работает! – тут же честно сказала она, зацепившись ногой за балку, чтобы больше опасного действа не повторилось. – Аюньга мне не только на конюшне нужен! – пригрозил пальцем Юньлун. Девушка рассмеялась слишком странным тоном, чтобы оставить это без внимания. – Почему так смеёшься? – Мой господин… – девушка посерьёзнела, расчистила порожек от сена, чтобы больше не соскользнуть, и снова потянулась к нему. – Вы знаете, я мало пересекаюсь с остальными слугами и терпеть не могу тех, кто распускают слухи, но… – Говори прямо. – Про вас и Аюньгу говорят плохие вещи. Хихикают над этим меж собой. Не хочу наговаривать, но такое чувство, будто эту заразу вы привезли с собой из столицы – наши деревенские-то хоть подробности пообсуждать и охочи, но они не лезут в чужую постель. – Постель? – Юньлун ничего не понимал. Девушка с очень серьёзным лицом кивнула. – Мой господин, – она свесилась ещё ниже, удерживая себя левой рукой за косяк. – Правда это или нет – совершенно не моё дело, но я не хочу, чтобы это каким-то образом задело вас, и ваша репутация пострадала. Если хотите, я приму меры и разберусь с этим самостоятельно. Вы очень хороший человек, я буду защищать вас. – Не смей крысить, – он печально улыбнулся и поставил ей несильный щелбан. Девушка ойкнула и дёрнулась назад, схватившись за лоб. – Твои мотивы благородны, но я должен разобраться с этим сам, хорошо? – Как скажешь, мой господин, – она тоже улыбнулась, помолчала, и сказала: – Он сейчас таскает доски с дальнего сарая. Я предложила запрячь кобылу, но он отказался. Такой глупый! – Спасибо! – Юньлун, старательно отложивший раздумья над её словами на потом, зашёл в пустую конюшню, наслаждаясь прохладой и заметно посвежевшим воздухом – окна удалось отмыть и открыть для проветривания. Вспомнив кое-что, мужчина снова выглянул наружу, едва не получив навильник сена прямо за шиворот. – Это всё-таки твоя конюшня, так что делай на ней что хочешь. Только не убейся, очень тебя прошу… – Так точно, мой господин! Солнечная погода не располагала к тяжёлой работе. Юньлун недовольно вздохнул, прежде чем снова выйти из-под защиты тёмных холодных стен на жаркий воздух. Маленькие едва заметные облачка на голубом небе обещали долгий солнечный день. Левада представляла собой огромное, с проплешинами сочной травы, пространство, огороженное забором. Можно было просто открывать в конюшне коридор и выпускать по нему молодняк, а если было необходимо выпустить их за ограду, имелся свой выход с противоположной стороны. Сейчас там как раз суетился Аюньга. Издалека не было заметно, но стоило подойти ближе, как Юньлун отметил – тот работает в одних штанах, без верхней одежды. Этот факт отчего-то сильно его разволновал. – Решил, что сам все доски перетаскаешь? – он засунул свои эмоции куда поглубже и перешёл к насущным проблемам, успешно игнорируя стекающие по чужому смуглому телу капли пота. – У тебя же есть столько лошадей для помощи! – Мне нужно было прикинуть, сколько чего потребуется, – улыбнулся мужчина. Он пнул ногой по покосившемуся воротному столбу, и тот с лёгкостью, присущей только трухлявому дереву, грохнулся на землю. – А теперь можно и запрячь. Я оставил для работы одну рыжую, остальные как обычно на выпасе, сейчас ни одну не поймаем. Красавца забрали в город. Ты сам запрягал в телегу? – Нет, откуда мне, – честно признался Юньлун. – Иди и научи меня. Аюньга накинул рубаху и повёл его обратно в конюшню. Рыженькая кобылка из столицы печально жевала скошенную с утра траву. Она успела погулять и даже хорошенько побегать, чтобы немного устать и не баловаться в упряжи, так что больше работать ей не хотелось, поэтому кобыла навалила в деннике несколько куч и вывалялась в свежей подстилке. Пришлось брать щётки и чистить её ещё раз. В четыре руки с этим управились быстро. Достали из амуничника сбрую и принялись разбираться. – Сначала уздечка, как и всегда, – командовал Аюньга, и Юньлун послушно выполнял сказанное. – Теперь потник, чтобы не натирало спину, потом седёлку. Она почти как седло надевается. Теперь хомут, сначала нужно перевернуть широкой стороной наверх, чтобы морда прошла, а вот здесь, где шея узкая, перевернуть обратно. Накинуть шлею, но не думаю, что она нам понадобится. И пристегнуть вожжи. Можем выводить и запрягать в телегу. Юньлун, медленно проделавший всё это под надзором, чувствовал себя прекрасно. Ему нравилось учиться новому. Рыжая кобыла послушно прошла за ним и встала меж оглобель. Очень медленно мужчина попытался вникнуть в то, как следовало завязать гужи. Пришлось несколько раз повторить, прежде чем он начал понимать. – Прыгай в телегу, – Аюньга перекинул вожжи и первым вскарабкался наверх. Когда Юньлун присоединился, он предложил: – Хочешь сам поуправлять? – Не хочу, – мужчина растянулся на остатках скошенной травы, успевшей высохнуть на солнце за несколько часов. Он смотрел на яркое небо и наслаждался временным отдыхом.       Недолго – разговор с конюшей не выходил из головы. – Гацзы, ты хорошо общаешься с остальными слугами? – Женщины из столицы сторонятся меня, – честно ответил тот, помолчал, а затем солнечно улыбнулся и повернул голову: – Местные мужики не принимают, наверняка думают я уведу их жён! – А ты не уведёшь? – поддел молодой господин, кидая в него соломинку. – Я подумаю, – он весело подмигнул и повернулся, чтобы смотреть на дорогу. – Этот Гацзы такой сильный и красивый – кто устоит перед таким? – Как же! – беззлобно фыркает молодой господин. – Но с красотой моего Далуна никто не сравнится! – согласился Аюньга, и только Юньлун сел, чтобы ткнуть его в щёку, как кобыла встала, а мужчина ловко спрыгнул вниз. – Мой господин, я не хочу, чтобы ты занозил руки, подержишь лошадь, пока я гружу доски? – Посмотри на неё, она и без моей помощи постоит! Аюньга пожал плечами. Привязал кобылу так, чтобы она могла пастись, и чуть ослабил подпругу, пока молодой господин отправился исследовать. Из всех старых построек и конюшен остался единственный крепкий, и прилично выглядящий сарайчик. Когда планировали разбивать сад, в него свезли необходимые материалы, а после так и оставили. Ушлые деревенские за это время успели растаскать половину, но Юньлун даже не думал их за это наказывать – хорошо, что деньги не ушли на ветер, и всё пригодилось. Доски и брёвна лежали под крышей в прекрасном состоянии и ждали своего часа. Мужчины не торопясь принялись за работу. Это оказалось не так тяжело, ведь Аюньга, смеясь, просил пощадить его хрупкую спину и не позволял за раз поднимать слишком много. Далун догадывался, что тот бережёт не себя, а своего непутёвого господина – он всё же всадил себе занозу, но мужественно терпел до того момента, пока они не сгрузили доски в телегу. Только тогда он потянул палец в рот. – Дай я посмотрю, – тут же отреагировал Аюньга и чуть не схватил его руку без дозволения. Остановился в самый последний момент, и выражение лица у него стало напряжённым. Юньлун вытащил палец изо рта и медленно протянул ему. Когда мужчина взял его за ладонь, притянул к себе и опустил глаза, он спросил: – Я давно заметил, но… Тебя назвали бешеной собакой, которая кусает руку и которую проще умертвить – почему ты ведёшь себя по-другому? Как… как пугливая овечка. – Это только для тебя, – тихо ответил Аюньга, а затем быстро и очень больно надавил, и вытащил занозу, пока Далун шипел как рассерженный кот. – Я не хочу, чтобы ты считал меня таким, и стараюсь вести себя, как положено человеку в моём положении. – Ты дурак? – мужчина дёрнул его за руку ближе к себе, чтобы взять его лицо в ладони. – Мне казалось, мы обсуждали это. Да, по документам, к моему огромному сожалению ты пока числишься как раб, но разве ты считал хоть когда-нибудь себя таковым? Не тебя ли хотели убить, потому что ты не покорился и не стал служить тому, кто тебе был не по нраву? Ты не испугался ни голода, ни побоев, ни даже смерти – так чего ты боишься сейчас? – Мой господин… – мужчина аккуратно взял его за запястья и потянул вниз, отрывая руки от своего лица. – Далун, – с отчаянием протянул Юньлун. – Гацзы, когда никого нет, называй меня Далун. Ты не мой раб, я даже не считаю тебя своим слугой – чего ты боишься? – Я… – он совсем опустил голову, убирая его руку вниз и сжимая её крепче. – Я пока не хочу тебе говорить. Дай мне немного времени, хорошо? Я обязательно всё тебе расскажу. Но не сейчас. Сейчас у нас работа, и лошадь ждёт. Юньлун внимательно изучил его лицо, подождал, пока он поднимет глаза, а затем кивнул. Больше они об этом не говорили. Кобылу распрягли сразу, и отпустили пастись рядом, чтобы позже увезти гниль и привезти новые материалы. Работы оказалось куда больше, чем Юньлуну казалось для начала: снять старьё, выкопать столбы, затем вкопать новые и прибить к ним продольные доски, одну сверху и вторую снизу. Монотонный, тяжкий своим однообразием труд. Очень скоро стало понятно, отчего Гацзы для работы снимал рубаху – солнце припекало нещадно, а когда ветер стихал, становилось невыносимо душно. Сейчас же он потел, но терпел. Работал аккуратно, и не тратил силы попусту. Что ещё хуже, он молчал, и даже не пытался пошутить как обычно, и Юньлун чувствовал себя паршиво, зная, что сам стал причиной этого. Так что решил разговаривать сам. Несмело, он обронил фразу про то, как повезло Гацзы, раз завтра он едет в город развлекаться, как много сейчас там диковинок приехало с различных мест, и сколько уличных представлений можно будет увидеть. Проболтался про то, как сам хочет зайти в местный дом культуры и оценить уровень местных артистов, а ещё про то, как мечтает и сам поставить какое-нибудь представление, может даже мюзикл. – Ты тоже поёшь? – наконец начинает разговаривать Аюньга, и его вопрос ненамного сбивает Юньлуна с колеи. Он молчит пару мгновений, прежде чем осторожно поведать: – Дети из привилегированных семей обучаются различным видам искусства с малых лет. Я очень полюбил классическое пение, я был лучшим среди сверстников, и в детстве… мечтал стать музыкальным актёром. Но матушка, прознав об этом, запретила мне заниматься музыкой и даже прикасаться к инструментам, чтобы я «не стал нищим голодным оборванцем, променявшим всё на работу». Мне кажется, такое отношение не могло возникнуть просто так, к тому же у нас в столице есть элитные театры с уважаемыми актёрами, и они уж точно не нищие оборванцы!.. Но я не хотел её расстраивать, так что просто плыл по течению, прожигал отцовские деньги и немного прикасался к своей мечте так, как мог. – Но сейчас, здесь, ты ведь далеко от родителей, никто не сможет тебе помешать делать то, что хочется. – Это так – но для начала нужен стабильный денежный приток. Я не смогу заняться театром, пока не докажу родителям, что могу не зависеть от них… Чего ты так смотришь? – Мне нравится твоя мечта, – просто и честно поделился Аюньга. – Если бы я мог, я бы сделал всё, чтобы она осуществилась. Юньлун смотрел на него долгим тяжёлым взглядом. Помедлив, сказал: – Ты уже делаешь. Мы продадим лошадей и у нас появятся деньги на театр. Взявшись выкапывать следующий столб, они замолчали, экономя силы, но стоило покончить с этим, как Гацзы предложил: – Ты не хочешь завтра тоже поехать в город? Мы бы вместе зашли в дом культуры. – Боюсь, что на завтра я запланировал разобраться с документами, – вздохнул Далун. – За этот месяц я часто пренебрегал своими обязанностями главы усадьбы, так что у меня набралось несколько стопок работы. Раньше этим занимался дворецкий, но я полностью освободил его от этого бремени. Мне что-то подсказывает, что некоторые цифры в отчётах не сходятся, но я не могу понять, почему. Солнце почти село, а лошади табуном вернулись в конюшню, когда они закончили работу. У Юньлуна болели мышцы рук и спины даже сильнее, чем после верховой езды, а на ладонях вздулись болючие мозоли. Аюньга отправил его сначала в ванную комнату чтобы смыть грязь, а затем оба посвежевшие и в чистой одежде собрались в комнате Далуна. – Я обработаю твои руки, а затем разомну спину, хорошо? – Гацзы поставил рядом баночку с травяной кашицей. Она пахла приятно и успокаивающе. Мужчина осторожно нанёс самодельную мазь и перебинтовал его ладони и пальцы, пообещав, что завтра уже всё пройдёт. Помог Далуну снять рубаху и лечь ровно, чтобы приняться за его спину. – Ты опять мнёшь недостаточно сильно, – капризно протянул Юньлун, повернув к нему голову. – Если тебе неудобно, можешь залезть на кровать. Давай, не халтурь! – Мне было бы удобнее, если бы я сел сверху, – тихо признался Гацзы и прикусил язык, опасаясь, что это слишком нагло. – Ну так сядь, – фыркнул мужчина. – Не раздавишь же меня? Осторожно опустившаяся сверху тяжесть чужого тела стала неожиданно приятной. Настолько, что Далун сладко вздохнул. – Не тяжело? – Ты себя в зеркало видел – даже если встанешь на меня, я не почувствую! Он сбегает от него слишком поспешно, бежит в конюшню, чтобы работой выбить все дурные мысли из своей головы. Конюшенная работница в маленькой леваде гоняет на корде гнедую кобылку Пенную. Они не раз седлали её, но не садились верхом несмотря на то, что она всегда стояла спокойно, когда с ней проводили различные махинации. Лошадка была немного туговатой на рот. Даже тонкий новый трензель она воспринимала плохо, и когда начинали работать поводом, просто вставала на месте, не понимая, чего от неё хотят. С ней необходимо было много работать на земле, в том числе и в руках. Возможно, привыкнув к командам голосом, она бы лучше понимала, что нужно делать. – Моя послушная девочка! – хвалила её девушка. – Эй, Аюньга! Ты как раз вовремя – возьми корду, а я сяду верхом, посмотрим, как сегодня она будет реагировать! – Чего это ты решила на ночь глядя выехать? – удивился мужчина. Он перемахнул через забор и подошёл к девушке. – Разве не ты сама запрещаешь брать лошадей после того, как они поедят овса? – Это так, но овса они поели уже часа два назад, а у меня днём не хватает времени работать малышей самостоятельно. На, держи, я сделаю стремена и попробуем. Она жестом подозвала Пенную к себе; кобылка весело подбежала к ней и ткнулась мордой в бок, нащупывая в кармане сухарик. Девушка настойчиво отпихнула от себя требовательную морду, вытащила стремена и осторожно попробовала надавить на лошадиную спину. – Ты у меня всегда самая спокойная, да, малышка? – нежно проворковала она, а затем залезла наверх, внимательно глядя на реакцию. Взяла повод, начала медленно набирать, чуть сильнее прижала шенкель. – Вперёд. – Ты сегодня не ездила в город? – молчание всегда напрягало Пенную, так что следовало как можно скорее начать разговор даже меж собой. – Нет, и не очень хочу если честно, – девушка набрала повод до контакта со ртом, плавно двигаясь вместе с лошадью. – Пробуем поворачивать, давай сначала внутрь, к тебе, если получится, можно будет корду отвязать. – Хорошо. Вскоре Аюньга отвязал верёвку, и девушка поехала самостоятельно. – Давай завтра лошадей выпустим, быстро отобьём денники, да вместе поедем? Покажешь хоть как сама телегой управляешь. – Я не хочу, – твёрдо сказала она. – Какая должна быть причина постоянно торчать на конюшне? – Есть одна причина, – девушка натянула повод и направила кобылку прямо на мужчину, едва его не сшибив. Он отшагнул в последний момент. – Я вот не спрашиваю у тебя причину, по которой ты вчера вечером чуть не выбил кулаком дверь в конюшню! Хотя догадываюсь. Это ведь потому, что за ужином те столичные девки про тебя с молодым господином шушукались? – Нарываешься? – расхохотался мужчина, пряча за смехом пробежавший по спине холодок. Девушка толкнула кобылу активнее, и Пенная, войдя во вкус, снова пошла на Аюньгу. – А ты тоже с ними шушукалась? Как ты вообще узнала? – Мне твоя Вишенка пожаловалась! Каждый вечер ходишь к ней поболтать, не так ли? – Врёшь! – он снова увернулся и отбежал подальше. Кобыла сама рванула за ним. – А я вот знаю, что ты свила себе гнездо на чердаке и по ночам превращаешься там в чудище, пока никто не видит! – Вот тогда не ходи ночью на конюшню, чтобы я однажды тебя не сожрала! – девушка расхохоталась. Аюньга, играясь, пятился назад от лошади. Та тыкалась в него мордой и радостно фыркала, а он хватал её за верхнюю губу и нос, ещё больше раззадоривая. – Ладно, побаловались и хватит на сегодня, – девушка с силой прочесала гребень лошадиной шеи и легко спрыгнула на землю. – Когда молодой господин снова изволит прийти поработать лошадей, пускай садится на Вишенку, а ты бери эту даму. Желательно ему уже в поля выезжать, иначе так ничему и не научится. – Подожди, – он хотел выяснить ещё один вопрос. – Хочешь поговорить – пойдём со мной ставить кобылу. – Эти слухи… – Послушай, я вижу вас вдвоём почти каждый день, но мне нет никакого дела до того, какие между вами отношения. – Между нами нет отношений. Девушка несильно ткнула его под рёбра: – Только не говори это таким тоном кому-то другому, ладно? – Поехали завтра в город. Если ты там кому-то морду набила и сбежала, а теперь боишься возмездия – я тебя защищу! – Я что, похожа на человека, который будет бить морды? – Да?.. Девушка расхохоталась так громко, что лошади недовольно зафыркали. Кто-то особо растревоженный нервно ударил копытом в дверь денника. – Иди-ка ты знаешь куда! – она стащила с кобылы седло и уздечку, и отошла в сторону, чтобы та самостоятельно зашла на своё место. – Я скажу, но только тебе. Если об этом узнает кто ещё – я закопаю тебя в навозе так, что никто не найдёт, ясно тебе? Хорошо, если ясно. Так вот… – она сделала паузу, никак не решаясь сказать. Успела за это время зайти в амуничник, развесить всё по местам, выйти, закрыть большой амбарный замок на ключ, и только после этого наконец выпалить: – Там живёт девушка… которая мне очень нравится, вот. – Так если она тебе нравится, ты наоборот должна хотеть в город, а не окопаться тут, разве нет? Она посмотрела на него как на самого глупого человека на свете, потом покрутила пальцем у виска: – Я запрещаю себе её любить, а для этого мне нужно держаться как можно дальше. – Разве можно запретить любить? – Уж не знаю, как там у тебя на родине, но мне кажется везде есть обстоятельства, при которых проще закрыть своё сердце и никогда не открывать, а ежели приникнет в него любовь, то запретить ей в себе расти. Чтобы после не было больно. Или чтобы защитить того, кого любишь. – А если дать любви шанс? – Одно дело, когда от этого пострадаешь только ты – и совсем другое, если от твоей любви каким-нибудь образом пострадает другой. – Пока не попробуешь, не узнаешь. Она подняла на него глаза, полные непролитых слёз: – Уже узнала. Юньлун встал с утра пораньше, но всё равно не застал момента, когда слуги отправились в город. Обычный завтрак, который принёс дворецкий, показался безвкусным, пасмурное небо за окном навевало грустные мысли, а рабочее настроение улетучилось. Мужчина всё собирался с силами, чтобы наконец сесть за бумаги, но никак не получалось. После обеда из столицы приехал слуга с посланием от матушки. Она переживала за сына. – Госпожа сказала, что вверяет меня в ваши руки! – молодой парнишка улыбался очень странно, Юньлуну не понравилось, как он это делает. Вроде бы и солнечно, но в его опущенных вниз, как и подобает слуге, глазах сверкал опасный огонёк. – Я могу заниматься чем угодно. – Сегодня вечером из города вернётся моя конюшая, пусть тебя припряжёт к делу. А пока иди, дворецкий тебе всё покажет. Юньлун выпроводил нового слугу и обессиленно опустился в рабочее кресло. Значит, матушка прислала ещё одного надзирателя. Следовало быть осторожнее. В конюшне они смогут наблюдать за ним, а он будет выполнять приказ матушки и следить за ними. И чего ей так неймётся, будто и она считает, что он тут с Аюньгой… кошмар. О таком лучше не думать. Сделав себе строгий выговор, Юньлун наконец-то приступил к работе. – Ты жаловалась, что рабочих рук не хватает, – сказал он, представляя нового слугу. Девушка неприкрыто скривилась, так смешно и нелепо, что молодой господин против воли кратко улыбнулся, но сразу же вернул на лицо серьёзное выражение. – Ты знаешь сама, чего я хочу, так что распоряжайся новым работником так, как тебе удобно, но чтобы работа была выполнена! – Как скажете, молодой господин, – кисло сказала она, а затем перевела взгляд на парнишку: – Пошли покажу, где у нас лежат вилы и лопаты… Она повела его в инвентарную, но оглянулась на господина. Тот одобряюще подмигнул. Девушка не глупая, сама поняла, что теперь у неё появится время на то, чтобы самой работать лошадей, и больше не сетовать на то, как ей не хватает времени. С новым слугой стало намного тяжелее работать, в частности потому, что каждый раз, когда Аюньга находился слишком близко – помогал залезть в седло, приносил водички, что-то объяснял про правильную посадку, постоянно касаясь тела и даже иногда задерживая руки дольше, чем было необходимо, то новый конюх неизменно оказывался где-то поблизости. Словно специально.       К счастью, надел он не только молодому господину. Спустя всего неделю конюшая не просто пришла, а прибежала на поклон с воем: – Мой господин, я умоляю, заберите этого… – она сделала паузу, чтобы не начать материться, и как же Юньлун её в этот момент понимал. – человека из конюшни – пусть идёт окучивает грядки, или помогает мужикам строить новый сарай, или что угодно, но больше я его видеть не желаю! – она бухнулась на колени с таким видом, будто собиралась сидеть на каменном полу до тех пор, пока мужчина не согласится. – Что он делает не так? – вздохнул молодой господин, откладывая бумаги. – И встань с пола, забыла, что у тебя колено разбито – опять хочешь хромать? – Как вы знаете, я определила его заниматься тем, чем занимаются конюха – утром выгонять табун, таскать воду, отбивать денники, кидать сено – а сама взялась за кобыл. Так он не справился! Постоянно делал вид, что работает, а вечером выяснялось, что всё не то и всё не так, а он глазами хлопает и только улыбается! Зато сел на лошадь, проехался, сказал, что всё плохо и без моего ведома начал сам ездить! – Так ты сейчас лошадей ревнуешь ко всаднику, который лучше тебя? Девушка замолчала. Взгляд её сделался обиженным и грустным. Юньлун вздохнул и поднялся из-за стола. – Он не лучше меня, – сказала девушка. – Он делает всё не так, как нужно, а я просто не могу ему запретить – он говорит, что вы ему всё дозволяете. Я и спросить-то пришла об этом. Вы правда ему разрешили? Юньлун припомнил что-то такое – новый конюх правда подходил с чем-то в самый неудачный момент – когда они с Аюньгой, уставшие после длительного заезда в поле, обливались тёплой водой из бочки и хохотали над какой-то ерундой, чтобы отвлечься от голых торсов друг друга. Он тогда раздражённо махнул рукой, ответив, что слуга может делать что хочет, хотя обычно всегда внимательно выслушивал чужие просьбы. – Извини, – случайно вырвалось у него. Девушка вопросительно приподняла брови. – Я действительно ему разрешил. – Я вас как-то не устраиваю? – обречённым тоном спросила она, поникнув. – Эта служанка знает, что ей не удалось до сих пор выполнить приказ молодого господина и подготовить лошадей, знает, что часто пренебрегала обязанностями, хотя могла заняться делами, и что мне нет за это прощения… Он смотрел на неё, слушал сумбурную речь и не понимал, как можно было до такого додуматься. Когда он только приехал в поместье и проверил конюшню, то ему казалось, что это так просто и быстро. Но изо дня в день ему приходилось постигать таинство этой тяжёлой работы. Ты можешь быть всадником, который сел на лошадку и поехал – но за лошадкой нужен уход, и твоя работа верхом, в сравнении с работой конюхов и коноводов, совершенно минимальна. Юньлун не сразу, но осознал это. И понял, как много работы ещё предстоит. – Ты хорошо работала всё это время, – произнёс он. – Я совершил ошибку. Я уберу его с конюшни, хорошо? К тому же, он и мне мешает. Матушка прислала его следить за мной, а не в помощь. – Он очень много расспрашивал про вас и Аюньгу, – тут же сдала с потрохами девушка. – Мне пришлось сделать вид, что я глупая-глупая, и ничего не знаю. Надеюсь, он поверил. – Ты молодец, я в тебе не сомневался. – Девушка на похвалу довольно разулыбалась. – Ладно, я скажу ему, что перевожу на другое место. Если всё, то можешь идти. Она уже почти выскочила из кабинета, но развернулась: – Вороная сегодня ночью должна ожеребиться! – Ты уверена? – взволнованно уточнил Юньлун. – Ага! Живот уже опустился, вымя налилось, чуть ли не сочится молозивом, и плод замер! Говорю вам, сегодня ночью будет приплод!       Но ночью не произошло ничего. Конюшая успокаивающе помахала рукой: – Я её сегодня только в леваду выпущу, должна родить! Он до самого вечера не мог успокоиться, пока в сумерках не услышал через открытое окно испуганное дружное ржание вернувшегося табуна. Он вылетел на улицу, забыв накинуть тёплую рубаху, добежал до конюшни и, растолкав гнедые жопки, пробился ко дверям в конюшню – те были закрыты. Тогда он по прибитым лесенкам взобрался наверх, на чердак, где конюшая хранила часть сена, пролез через вкусно пахнущие стога, стараясь не думать о пищащих по углам мышах, и добрался до лестницы вниз. Спрыгнув, он пробежал по коридору до нужного денника. Внутри уже сидела конюшая, а Аюньга нёс ведро с водой и чистые тряпки. Мужчина приложил палец к губам, сунул за дверь свой инвентарь, и присел прямо на пол. Юньлун присел к нему. За стеной конюшая что-то ласково приговаривала тяжело дышащей кобыле. – Она жеребившаяся, должен легко выйти, – шёпотом начал успокаивать Аюньга, а потом положил руку на его плечо. – Живот у неё неаккуратный, я думаю будет жеребчик. – Разве можно по форме живота определить жеребёночка? – фыркнул Юньлун.       От ладони растекалось приятное тепло. Не слишком тактильный, мужчина в последнее время стал замечать, что прикосновения Аюньги не приносят неприятных ощущений, как прикосновения других людей. Наоборот, хотелось, чтобы их было больше. Поэтому он как можно незаметнее прислонился к его боку, сделав вид, что замёрз.       Лошади за дверью нервно ржали и стучали копытами в дверь. – Аюньга, заведи этих засранцев, только тихо, – шикнула выглянувшая из-за двери девушка. Но заводить не пришлось – дверь открылась снаружи. Лошади ломанулись в конюшню к своим кормушкам, наполненным овсом. Юньлун подскочил на ноги, пытаясь остановить табун, но это было бесполезно; Аюньга спешно начал пробираться меж лошадиными телами, рискуя получить удар копытом, чтобы открыть каждой дверь и впустить в нужный денник. – Ёбаный в рот! Кто там, блять, такой умный? – очень громким шёпотом сказала конюшая, высунувшись в щель меж дверью и косяком. – Тишина в конюшне! Все лошади замерли, зная эту страшную фразу. Обычно по вечерам, когда все морды стояли по своим местам, перед дачей овса очень нервничали – доходило даже до того, что лошади начинали со всей силы бить копытами в двери. Единственным способом успокоить их была выученная фраза: «тишина в конюшне», после которой они всегда замирали на месте и не двигались, пока им не насыпали овса. Конюшая рассказала, как в детстве ей надоело каждый раз прибивать новые доски на место разбитых, и она придумала приучить их делать так. Теперь удалось каждую лошадиную тушку поставить на место. И хотя за дверью никого не было видно, лошади сами не смогли бы открыть двери. Только зачем кому-то было пакостить? – Идите сюда, – позвала девушка и мужчины с осторожностью заглянули внутрь. – Это кобыла. Аюньга, ты мне проспорил! – Ну как так! – в шутку раздасованно покачал головой мужчина, и погрозил маме-лошади пальцем. Юньлун насмешливо ткнул его в плечо: – Не ругай её за свою ошибку. Пузо у неё, говоришь, некрасивое было – зато маленькая вон какая красивая! Кобылка вышла что надо – ноги длинные, головка маленькая, сама светленькая и такая милая, что хотелось потискать. Она нервно фыркала и глядела на людей большими тёмными глазами. – Ой дурная будет, – покачала головой конюшая, помогая ей нащупать мамино вымя под задними ногами. – Вороную же не Красавцем крыли, она нам с полей принесла. – Как так? – Юньлун протянул руку и осторожно погладил тощий зад со смешным коротким хвостиком. Зад подпрыгнул и чуть не отбил копытами. – Чужой жеребец покрыл? – Ну не ветром же надуло! – девушка показала, как почесать репицу хвоста, чтобы малышке было приятно. – Когда всех кобыл собирались крыть, она никак не принимала. Может, подумала хватит от старого детей носить, вот и отбивала. А молодому подставилась. Да и молодые тоже холостые остались – подвёл нас Красавец в этом году, – она пожала плечами. Кое-что вспомнив, нахмурилась и зыркнула так что невольно захотелось себя выгородить: – Кстати, почему двери открылись? – Я лез через чердак! – Юньлун показал рукой наверх. – И разве ворота можно открыть снаружи? – Если поддеть задвижку тонкой железякой. Она всегда лежит снаружи в углу, на всякий случай. – Аюньга подхватил пустое ведро и грязные тряпки. – Ещё воды? – Там чайник горячий на столе – намешай тёплой воды с мелассой и дай ей, – конюшая вышла из денника, вытирая руки о тряпку. – Хоть убейте, но тот выродок, который это сделал, либо очень глуп, чтобы спросить почему лошадей не пускали в конюшню, либо сделал это специально. Я ставлю на второе, и даже знаю, кто это мог быть. – Мой возничий, или слуга моей матушки? – В любом случае, я собираюсь им обоим вставить пропиздонов, ежели вы не возражаете. В другое время он жёстко и прямо запретил бы творить самосуд, но в этот раз только радовался, что не придётся самому тратить силы на выяснение отношений. Кроме того, тот слуга не так прост, как кажется, и разобраться самостоятельно вряд ли получится. Девушка тоже это понимала. – Ты смотри, чтобы тебя саму потом в навозе не прикопали, – фыркнул Аюньга, уже размешивающий в ведре какую-то тёмную текучую жидкость. Юньлун повернулся к нему с немым вопросом. – Ну, наша бравая главная конюшая мне недавно объясняла, как спрятать труп так, чтобы его не нашли. – И не найдут, если хорошо постараешься! – та сложила руки на груди. – Давай размешивай лучше, кто захочет мелассу комками жрать? Это тебе не мёд. – Сладенькая, – этот ужасный человек пальцем выловил из ведра чёрный сгусток и облизнул его. Девушка и мужчина одновременно закатили глаза. С новым слугой была ещё одна проблема. Особенно после того, как его перевели с конюшни в особняк. Юньлун решил придержать его около себя, чтобы почувствовать, почему того так невзлюбили. Вышло всё куда хуже.       Слуга так ловко и быстро выполнял приказы, всё ближе притираясь к молодому господину, что Аюньга, который не мог быть таким же полезным в некоторых моментах, начал чувствовать что-то очень тёмное и тяжёлое. И хотя Юньлун старался видеться с ним как можно чаще, и не важно – просил он принести еды и остаться с ним поболтать, или приходил в конюшню, чтобы поездить верхом, между ними всё больше росла пропасть. Ведь Аюньга всего лишь раб, без образования и без необходимых навыков, он не может быть полезен и не может быть интересен своему господину.              Юньлун, вечером зачитавшийся старинным детективным романом, проснулся поздно. Возле кровати стоял поднос с остывающим завтраком. Молоко, воздушные булочки и чашечка со свежими ягодами шелковицы соблазнительно притягивали взгляд. Мужчина поглядел на них и вздохнул, подумав о том, что совсем не хочет завтракать, а ведь Аюньга старался и заботливо собирал для него самые крупные, самые сладкие ягоды. Дома слуги обычно приносили ему то, что первое попадалось под руку. Маленькие, кислые, чуть недозрелые – выкидывали только подгнившие или с червяками, и старательно делали вид, что не заметили чего другого. Возможно, он сам виноват в этом. Матушка всегда укоряла его, заставляла вести себя с слугами соответствующе. Он пытался. А слуги осмелели. Обнаглели. Аюньга слугой не являлся. Даже считать его рабом для молодого господина казалось чем-то отвратительно-неправильным. Простой, открытый, честный. Заботливый. Всегда оставлял для него лучшее, будь это ягоды, или единственное удобное седло. Каждый раз думая об этом, Юньлун чувствовал, как его сердце слабеет. Чуть позже, умытый и сытый, переодевшийся, он стоял на пороге конюшни и смотрел на то, как Аюньга собирает лошадь, чтобы поехать в город. Красавец грустно жевал морковную ботву, которую ему сунула под нос одна из служанок. Завидев молодого господина, женщины тут же поклонились и пожелали доброго дня. – Ты тоже поедешь? – перездоровавшись со всеми, поинтересовался Юньлун у Аюньги. – Мы не позанимаемся сегодня? – Дамам нужно помочь с тяжестями, – виновато улыбнулся мужчина, пристёгивая вожжи к трензелю. Женщины от такого обращения кокетливо захихикали. Юньлун понимающе кивнул и вздохнул. Заметив, что его настроение упало, Аюньга тихо предложил: – Поедем с нами. Я подожду, чтобы мой господин переоделся и взял, что нужно. – Если только подождёшь! – мужчина несильно ущипнул его за худой бок. День выдался солнечно-прохладным, таким обманчивым, когда кажется, что тепло, но постой хотя бы немного на улице, и начинаешь замерзать. Юньлун прихватил с собой шерстяную накидку, но сжалился и отдал её женщинам, а сам подсел к Аюньге и перетянул на себя часть его плаща.       Молодого господина занимал один вопрос. Вместе с пятерыми людьми в телеге ехали четыре ящика с ягодами – на продажу. И это происходило не первый раз. Если верить словам служанок – каждую неделю. Женщины не скрывали того, что везут их продавать, даже открыли крышки и спросили, нравятся ли они молодому господину. А в книге с доходами еженедельная графа «ягоды» отсутствовала. – Деньги вы сдаёте дворецкому? – Да, господин, – честно закивали головами служанки. – Всё до последней монетки отдаём! – Я верю, девочки. Вы хорошо трудитесь, – он благодарно улыбнулся им, а сам думал о том, что по приезду домой как следует встряхнёт этого мутного старикана. «Девочки» радостно и смущённо засмеялись, прикрывая лица ладошками. – Что такое? – Аюньга легонько толкнул мужчину локтем. – Или я глупый и плохо разобрал бухгалтерию, или меня по-тихому обворовывают, – Юньлун поёжился и притиснулся к его плечу сильнее. – Надеюсь, когда приеду, он мне покажет и деньги, и бумаги. Вот же… зря я оставлял все документы на столе. Немного помолчав, Аюньга ещё тише сказал: – Извини. – За что? – Если бы моя память была лучше, я бы помнил, сколько и когда при мне грузили в телегу. – Не говори глупостей, – Юньлун покачал головой. – Дело совсем не в этом. Он притёрся к мужчине сильнее, ближе уже некуда, даже заставил чуть сдвинуться с места. Молодому господину нравился тёплый и жёсткий бок Аюньги. Сидеть вот так бок о бок чувствовалось очень правильно. Но они не одни сидели в телеге. Краем уха Юньлун услышал, что женщины перешёптываются. Слов не разобрал, зато заметил быстро скользнувший по ним взгляд. – Милые леди, если вы продолжите шушукаться, мне придётся отобрать у вас свою накидку, – громко сказал молодой господин. Женщины виновато загалдели извинения. Приморский городок, центр всех местных земель, выглядел странно. Каменные дома нелепо торчали меж огородов и покосившихся деревянных домишек. По улочкам свободно бродили коровы, лошади и мелкая скотина, и если ты не мог проехать, потому что прямо посреди дороги разлеглась чья-то огромная псина, это твоя проблема. Зато в центральные улочки, вымощенные серым камнем, вложили много денег и любви. Все подоконники у окружавших центральную площадь домов цвели высаженными в деревянные горшки пёстрыми цветами, придавая площади весёленькое настроение. Сытые довольные люди неспешно прохаживались меж торговых рядов, никто не кричал, не выяснял отношения. Если и торговались – то с ленивой и добродушной простотой, не так, как в столице, где готовы были перегрызть глотки за лишнюю монетку. Смирные лошадёнки приезжих продавцов спокойно стояли друг с другом. Некоторые были давно знакомы. Красавец даже оживился, увидев таких же как он старичков. Они стояли под навесом, закрывающим их от солнца, и жевали сено. Хозяева продавали мёд и сыр. Аюньга ловко встал меж двумя телегами и спрыгнул на землю, поприветствовав соседей. Он помог женщинам обустроиться, красиво расставить ягоды и кинуть жеребцу сена. Юньлун ждал, пока он закончит, чтобы вместе с ним отправиться по лавкам и палаткам. Молодой господин правда ничего не желал покупать – просто поинтересоваться, чем живут люди. Ну, может ему действительно требовался ещё один костюм для верховой езды. Стоило заикнуться об этом, как деятельный Аюньга потащил его куда-то на другой конец базара, объяснив тем, что там вещи добротные и подешевле. Тратить деньги на себя Юньлуну не очень хотелось, а вот стоило подумать о том, что у его друга совсем ничего нет, кроме двух рубах и двух штанов, как кошель за пазухой сразу попросился в руки. – Я хочу купить тебе вот это, – мужчина заинтересованно остановился возле ряда с тёплыми осенними вещами. – Я слышал, как ты покашливал на прошлой неделе. Не хочу, чтобы ты болел. – Далун, не нужно, со мной всё нормально! – нервно рассмеялся Аюньга. – Лучше купи себе новые штаны, у тебя ведь дырка на колене. Он не послушался. Потом не послушался ещё раз и купил ягоды в карамели на палочке. Хотел прикупить ещё пару вещей, или хотя бы сладостей, и Аюньге пришлось спешно оттаскивать его обратно к телеге, заверяя, что ему ничего не нужно. И когда они почти добрались до безопасного места, Юньлун случайно краем уха услышал: – Сегодня вечером снова будет та старая комедия? Так надоела! Хочется посмотреть что-то новенькое… – Да уж, хоть ради этого в столицу на выходных поезжай. Юньлун проводил пожилую пару долгим немигающим взглядом. В груди что-то тяжело давило и не давало покоя. О, как ему хотелось сходить в местный театр и поговорить с управляющим, предложить новые постановки… Но запрет матушки на любую деятельность в театре, кроме просмотра выступлений, жёг даже вдали от дома. – Далун, смотри, вот это – дом культуры, – Аюньга подёргал его за руку, привлекая внимание. Здание ничем не отличалось от остальных жилых домов, просто над одной из парадных висела старая, ежегодно обновляемая надпись. Возле входа стоял деревянный щит, на котором виднелись бумажки – расписание выступлений и новости. Цветники перед входом требовательно привлекали взгляд. Люди не спешили заходить внутрь, несмотря на все старания уличного зазывалы. – Как скоро мы поедем домой? – очень неохотно отвернулся от волнующего прохода Юньлун. – Можем проверить, сколько уже продали ягод, – пожал плечами Аюньга. – Но, мне казалось, ты хотел зайти? – Это ни к чему, – помотал головой молодой господин. – Наверняка всё, что они могут предложить – то, что я уже видел в столице. – Ты один из крупных местных землевладельцев, разве ты не можешь сам предложить поставить всё, что хочешь? Кажется, мы с тобой обсуждали это, и ты говорил, что всего лишь нужны деньги! – Аюньга попал прямо в цель. – Или… это из-за родителей? – Почему ты такой проницательный? – фыркнул мужчина. Он был очень удивлён и обрадован, что Аюньга так сильно его понимает. – Матушка не хотела, чтобы я стал «нищим актёришкой», так что мне дозволено лишь смотреть. И да, пока у нас денег на постановку нет. И сколько работы потребуется на то, чтобы по памяти написать сценарий и музыку… Юньлун расстроенно замолк, опуская взгляд себе под ноги. – Далун, – Аюньга заглянул ему в глаза. – Сейчас ты далеко от дома, и никто тебе не указ. Если хочешь, можешь полностью посвятить своё время тому, чего хочется на самом деле. – А как же лошади? Мужчина притянул его руку к своей груди, смотрел с уверенностью и обещанием: – Мы и вдвоём управимся, не так их много у нас. – Хорошо. Я верю тебе. Спустя пару дней, промариновавшись в своих раздумьях и пытаясь отвлечь себя действительно важными делами, Юньлун всё решил попробовать. Деньги от продажи невероятным образом обнаружились свежими записями в непонятно откуда взявшейся отдельной книге и в маленьком сейфе. Оригинал ключа конечно же всегда лежал у молодого господина в рабочем столе – как это так он не мог его отыскать? На сей раз он простил «небольшую оплошность» и перетерпел. Пообещал в следующий раз покарать строго и без долгих разбирательств. ***       В доме культуры стояла тишина. Жара с улицы не проникала за крепкие двери, и царящая внутри прохлада сперва показалась страшным зябким холодом. Юньлун поёжился от такого контраста и от пустоты этого здания. Он привык к театрам, полных народу, и решительно не мог понять, почему здесь, перед постановкой, никого нет.       Пожилая билетёрша тяжело вышла из подсобки. Увидев гостя, тут же прихорошилась и приветливо заулыбалась: – Вы к нам на выступление, господин? Проходите, я вам сейчас принесу билет, а то опоздаете к началу! – она стремительно поковыляла к кассе, не успев услышать его слова благодарности       Маломестный зал казался тесным и неприветливым. В темноте он нашёл первое попавшееся свободное место и устроился на жестковатом неудобном сидении. Буквально в то же мгновение на сцену вышли актёры. Их костюмы кричали о дешевизне, однако, тщательно проработанные, выглядели ничуть не хуже.       Эту постановку он видел пару раз, и второй был там, у прошлой невесты, в дешёвом сельском доме культуры. Эта история его не просто не зацепила, а вызвала отторжение своими главными героями. Что в первый, что во второй раз Юньлун мог только презрительно фыркать по отношению к происходящему на сцене. И сейчас был готов терпеть исключительно ради того, чтобы оценить уровень актёрского мастерства.       Но…       Местная труппа переделала её по-своему, совершенно иначе расставила акценты, и история заиграла новыми красками. Юньлун смотрел знакомый сюжет с восхищением, и не понимал, отчего сам до этого не додумался. Промеж основных строк пробегали незнакомые – но они лучше раскрыли характеры героев. Сделали их понятнее.       Когда краткое выступление закончилось, он встал с громкими аплодисментами, вдруг понимая, что кроме него больше никого в зале нет. Актёры со сцены смотрели на него как на сошедшее с небес божество. – Спасибо за ваше выступление, – честно сказал Юньлун им всем. – Спасибо за ваш труд. Сегодня я совершенно иначе взглянул на это произведение. Актёры чуть ли не со слезами на глазах поклонились ему.       Стесняться после такого было нечего, и они пригласили его подняться к ним на сцену, чтобы пройти сразу за кулисы на чай. Вся труппа была такая радушная, они суетились вокруг него не так, как делают, когда лебезят и преклоняются, а просто и по-домашнему. Все эти люди были преклонного возраста, их всех много лет назад под этой крышей объединила любовь к театру. Молодые и жаждущие показать своему маленькому городку все пьесы и мюзиклы, которые знали. Бывало и такое, что они сами писали сценарии и музыку.       А теперь всё это в прошлом. Местные жители пресытились постоянными представлениями, да и те начинали повторяться. С возрастом придумывать что-то новое оказалось всё труднее. И вот они здесь – выступают ради единственного человека. Не ради денег, а ради любви к своему делу. – Мы ведь, господин, решили так: в этом году отыгрываем самые любимые постановки, и уходим на пенсию, – качала головой их руководительница. Её старый платок был вышит цветами и птицами на тех местах, где протёрлись дыры. – Жаль, не передадим молодым свои знания – молодёжь не хочет приходить к нам. – Или их не пускают родители, – печально вздыхает Юньлун. Женщина кивает. – Знаете, перед тем как закрыться, хотелось бы поставить нечто грандиозное. Такое, что мы ещё никогда не ставили. Ещё лет пять назад мы ездили в столицу и покупали сценарии, а сейчас это в прошлом. Нет денег. – Я сегодня пришёл к вам с деловым предложением, – прямо признался мужчина. Люди оживились. – Я хочу поставить один мюзикл. Пока нет ни сценария, ни музыкальных партий – но я был бы готов предоставить всё это. И спонсировать. – Мой господин, – серьёзно сказали они, – мы хотим уйти так, чтобы люди о нас помнили. Предоставьте нам сценарий, можно даже без музыки – мы будем рады. Запустим рекламу, напишем музыку – если это будет интересно. *** Юньлун уставал. Не мог разорваться, и выбрал театр в качестве приоритета – на конюшне справлялись и без него. Он был в своей стихии, всё так легко давалось, но… чего-то сильно не хватало. Маменькин слуга оказался хорош в разборе документов, услужлив в общении. Ему невероятно легко удавалось стелиться перед господином и не вызывать отторжения своим приторным служением. Слуга пытался ненавязчиво предлагать темы для разговора, и быстро понимал, когда молодой господин не был расположен к общению. А такое случалось всё чаще. С утра Юньлун проснулся от ярких солнечных лучей – забыл с вечера задёрнуть шторы. Ничуть не расстроился раннему пробуждению – погода располагала быстро прокатиться верхом. Умылся, достал одежду для верховой езды и удивился тому, что она чистая. Раньше не всегда удавалось отдать слугам эти вещи для стирки, особенно когда он приходил поздно вечером и валился от усталости в кровать. Они просто не успевали высохнуть до утра, а сменную конную одежду он не покупал.       Теперь же он не сидел верхом, и даже не заходил в конюшню больше недели. Разумеется, конные вещи выглядели непривычно чистыми. Мягкие конные штаны, в отличии от тех, в которых он ходил по поместью, приятно и удобно сели. Если раньше они казались смешными из-за широкой леи, пришитой с внутренней стороны бёдер и колен, то сейчас лучше этих штанов было только их полное отсутствие. Не позавтракав, мужчина выскочил на улицу через задний выход, чтобы не встречаться с лишними слугами. Это добавило несколько лишних минут к короткой утренней пробежке, зато он не увидел неприятно улыбающиеся лица спевшихся дворецкого и маменькиного слуги. Они бы притащили завтрак и новые дела, и очень вежливо не пускали бы его в конюшню. Аюньга стоял к нему спиной и выбивал шерсть из щёток. Другие уже отмокали в ведре с водой. Поддавшись внезапному ребяческому порыву, Юньлун на цыпочках подкрался сзади и закрыл одной рукой мужчине глаза. Тот сначала вздрогнул и напрягся, наверняка собираясь драться, но быстро сообразил, что никто на самом деле на него не нападает, и расслабился. Тихо рассмеялся: – Кто же такой смелый, чтобы подкрасться к степняку сзади? – Даже не знаю, кто бы это мог быть, – кратко прильнув со спины фыркнул ему на ухо Юньлун, и отпустил. Аюньга развернулся. Его улыбка была светлая и добрая, приятная. – Я хочу кататься! Лицо мужчины сразу переменилось, став печальным и виноватым: – Сегодня я пообещал женщинам съездить в город за мясом. Оставил в конюшне только Вишенку, чтоб запрячь в телегу, да Красавца. Жду, когда они овса проедят. – Я понял, – поникнув, сказал молодой господин. Его расстроенное лицо и чуть надутая нижняя губа казались очаровательными. – Тогда… я могу проводить тебя до города на жеребце! С него я точно не упаду в поле один. Аюньга, поразмыслив, согласно кивнул головой: – Тогда подождёшь, пока я закончу со щётками? – Я могу сам собрать себе лошадь! Он широким шагом отправился в конюшню. Дверь на заднюю леваду была открыта, только перегорожена пустой бочкой. Там с самого утра конюшая работала с вороной и её жеребёнком. Ездить на кобыле ещё было нежелательно, а вот немного погонять в леваде, чтобы привести в форму, было очень полезно. Грустная морда Красавца сделалась ещё более печальной, когда он увидел, как человек сложил возле его денника щётки и отправился в амуничник. Чтобы почистить и поседлать лошадь её выводили в коридор и ставили на развязки – тогда шерсть и грязь не летели в сено, а после не попадали в рот. Беда была в том, что у старого жеребца была настолько широкая морда, что такого недоуздка попросту не находилось. Аюньга решил проблему, сшив из старых кусочков порванных недоуздков добротный новый, в самый раз по морде – но Красавец умудрился его порвать. С тех самых пор его просто выводили, накинув на шею верёвочную петлю. Жеребец, несмотря на свои размеры, не вырывался, не лез в сторону кобыл. Казалось, что такого мог кто угодно увести, чуть ли не просто потянув за гриву, но стоило в конюшню прийти новому слуге, как выяснилось – никому, кроме «своих» Красавец не давался. Его, такого огромного, даже хлыстом не сдвинешь, если он не захочет. Юньлун поставил любимое седло на переднюю луку и привалил к стене, чтобы не упало, повесил на крючок простую уздечку, и с длинным чембуром зашёл в денник. Жеребец протяжно и тяжело вздохнул, но покорно поплёлся наружу. Этот человек ему нравился, потому что частенько таскал старику вкусные сухари, и даже сейчас, когда привязал его к одному столбу, дал большую вкусную корочку. Мужчина почесал лошадиный подбородок и поднял с пола жёсткую металлическую скребницу. Прошёлся ей по всему лошадиному телу, заодно проверяя свободной рукой, не получил ли старичок травмы. Лошади имели такое свойство раниться в любом, даже самом безопасном месте. К счастью, жеребец был цел, и даже относительно чист. Юньлун быстро смахнул мягкой щёткой шерсть и пыль. Чтобы хорошенько прочистить спину, приходилось тянуться на носочках, так что он быстро почувствовал усталость от этих нехитрых действий. Аюньга закончил со щётками и вошёл в конюшню, сразу же направляясь в амуничник за упряжью. Вишенка, с любопытством всё это время наблюдавшая за чисткой, призывно и весело заржала. – Цыц! – Юньлун пригрозил кобыле кулаком, зная, что на радостях та может начать бить копытом в дверь. Сколько не отучай так делать, никаких результатов, кроме ещё одной сломанной доски. Он надел на жеребца уздечку, накинул тонкий летний потник и принялся за седло. Честно говоря, у него всегда не получалось затянуть подпругу достаточно сильно, а теперь без регулярной практики мышцы совсем отвыкли. Пришлось ждать, пока Аюньга быстро запряжёт свою кобылку, чтобы попросить подтянуть сильнее. – Далун, если хочешь прокатиться со мной в поле – приходи завтра с утра, – предложил мужчина, ловко затягивая подпругу. – А потом мне надо будет заняться лошадиными копытами, их давно пора подрезать. – А ты умеешь? – Юньлун тяжело залез в седло, успев за неделю отвыкнуть от такого простого действия. – Что ты, я только лошадей подержу! – фыркнул Аюньга, запрыгивая в телегу. – Наша конюшая мне инструмент в руки не даст – скажет, что кривые, и что я копытный рог плохо срежу. В прошлом месяце так же было. Молодой господин тоже фыркнул и покачал головой. В окно ударился камушек, и Юньлун с раздражением оторвался от работы и глянул вниз. Конюшая сидела чуть ли не в кустах: – Мой господин, там у ворот городские стражники, они везут Аюньгу связанным! – стараясь не кричать доложила она. – Быстро в конюшню, и не высовывайся! – он закрыл окно и приготовился встречать гостей. Двое, коренастый молодой парнишка со смешными усами, и грузный немолодой мужчина, оба в форме, старой и помятой, на полуразвалившейся телеге с запряжённой в неё гнедой кашлаткой, остановились у крыльца. Деловито слезли и вытащили из телеги Аюньгу. – Пусти их, – скомандовал Юньлун, нахмурившись. Дворецкий поклонился и отправился открывать двери. Они швырнули Аюньгу вперёд с силой, и только старый ковёр спас его колени от ссадин. – Молодой господин Чжэн, этот раб обвиняется в домогательстве! – громко отрапортовал старший стражник. – Не смеши, – зло фыркнул Юньлун, стараясь не смотреть вниз, на скрюченного Аюньгу, и особенно не смотреть на то, как сильно верёвки врезались в его кожу. – И он не раб. – По документам этот человек числится рабом, господин, но нас интересует лишь преступление, которое он совершил, не далее, как пару часов назад. Молодая госпожа, пожелавшая остаться неизвестной, сообщила что этот раб приставал к ней с грязными предложениями! – Клевета. – Господин Чжэн, мы можем заверить вас в том, что всего лишь выполняем свои обязанности. Если вы не хотите проблем с законом, мы можем быстро избавить вас от возникшей проблемы, – мужчина криво и еле заметно ухмыльнулся. – Мой господин… – Аюньга поднял разбитое лицо, пытаясь что-то сказать, но Юньлун властно перебил его: – Молчать! Вы пришли сюда клянчить деньги? – Ну что вы, господин Чжэн, не клянчить… – Я сейчас возмещу ущерб – но не хотите ли и вы возместить ущерб мне? Этот человек – моя собственность, а вы притащили его в непригодном к работе виде! Это мой лучший работник, и бы мог подать на вас в суд за это! Но не стану. Если вы сейчас же покинете мою усадьбу. И ещё. Где телега и лошадь? – У… у нас в участке, в целости и сохранности! – стражники были напуганы таким властным господином, все взмокшие и покрасневшие. – Ваши слуги могут забрать в любое время! – Если хоть что-то пропадёт, я поеду в ваш участок разбираться лично! – он выглянул в окно. Девушка всё ещё сидела там, невинно хлопая глазами: – Слышал? Поедешь с этими господами и вернёшь, что конфисковали. До темноты чтобы был уже здесь! – Да, мой господин! – гаркнула конюшая очень низким, почти мужским тоном, разглядев в наступающих сумерках его подмигивание. Стражников как ветром сдуло. Юньлун захлопнул дверь и схватил со стола нож для бумаги. Перерезать им крепкие верёвки нужно было постараться, но бежать искать другой нож не было времени. Когда путы наконец спали, мужчина сел перед Аюньгой на колени и осторожно приподнял лицо за подбородок. – Гацзы… – выдохнул он, глядя на стекающие капли крови из носа и с уголка губ. Именно поэтому мужчина всё это время сидел в неудобной позе: чтобы капало на его коленку, а не на ковёр. Юньлун поднялся на ноги и в приоткрытую дверь крикнул набрать воды в ванную, а сам схватил со стола белый носовой платок и сунул его в графин с водой. – Мой го… – Никаких возражений! – он отжал лишнюю воду и снова сел перед ним. Начал обтирать его лицо. – Что они с тобой сделали? – Всё то же, что делают с рабами. Катали по земле, били ногами и дубинками, – голос Аюньги был совсем тихим, один глаз совсем не открывался. – Ничего не сломали? – Тебе не нужно переживать из-за этого. – Ты глупый? – Юньлуну хотелось его раздражённо ткнуть, но он не смел даже слишком сильно оттирать подсохшую кровь. – Ты можешь идти сам? Хорошо. Сейчас я отведу тебя в ванную, ты смоешь с себя грязь, переоденешься в чистое, и мы пойдём обрабатывать твои раны. – Я могу сам… – Нет, Гацзы, – он смотрел упрямо. – Ты не можешь. Пока мужчина отмывался, Юньлун ходил за бинтами и той самой настойкой, которой когда-то обрабатывал его Аюньга. Можно было послать слуг, но не хотелось привлекать ещё больше внимания, ведь он должен был передать его заботам других людей, а не возиться с этим самостоятельно. Даже мысли об этом были встречены с раздражением и отметены в сторону.       Бутылочка нашлась в той маленькой коморке, которая являлась комнатой Аюньги. Кроме узенькой лежанки и тумбочки там не было ничего, даже окна. Этот закуток с гордым названием «комната» был настолько неуютным, что мужчина как можно скорее оттуда вышел, с раздражением думая о том, что жить в таком месте просто издевательство. Нужно было срочно переселить его в другую комнату, побольше, и с окном!       Когда Юньлун вернулся, мужчина уже переоделся и смиренно ждал у двери, не зная, куда идти. – Ты голоден? Точно? Тогда я распоряжусь, чтобы ужин принесли позже. Пойдём, я обработаю твои раны. – Но моя комната в другой стороне… Юньлун собирался вести его к себе и не слушать больше никаких возражений, однако стоило Аюньге понять, куда они идут, как он застыл на месте. – Ну? – недовольно повернулся мужчина. – Что такое? – Ты… ведёшь меня к себе? – Я не хочу, чтобы ты жил в том тесном сыром помещении. А пока другой комнаты для тебя не готово – да, я веду тебя к себе. – Что всё это значит? – Я хочу обработать твои раны и уложить тебя спать. Ещё вопросы? Может, спросишь что-нибудь громче, чтобы точно ничьи уши не пропустили? Юньлун усадил его на свою кровать и заставил снять рубаху. Под той было спрятано множество свежих ссадин. Левый бок немного припух, будто рёбра были сломаны, но Аюньга помотал головой: просто ушиб. Аккуратно растерев и забинтовав все проблемные места, Юньлун заставил его надеть рубаху обратно, а после расправил кровать: – Ложись. – А где ляжешь ты? Об этом он не подумал, но отступать уже было поздно: – Это не важно. – Я не хочу, чтобы из-за меня ты не отдыхал. У тебя много работы и ты устаёшь. – Я сейчас замотаю тебя в одеяло и лягу сверху, чтобы ты не возражал! – пригрозил он. Глаза Аюньги расширились. Подумав, он улыбнулся: – Только если так. Юньлун не стал долго раздумывать – правда накинул на мужчину одеяло и увалил на кровать. Прижался со спины, а сам старался дышать как можно ровнее. От Аюньги, кроме запаха лечебного бальзама, вкусно пахло тем мылом, которое предпочитал он сам, и это было… приятно и правильно. – Далун. – М? – Они лгали. Я ни за что не стал бы приставать к женщине. – А к мужчине? – пусть это было спрошено шутливым тоном, но отчего-то меж ними повисла тишина. – Только к такому, который сравнится с тобой красотой, – наконец отшутился Аюньга, немного поёрзав в его объятиях. – Но я не красивый! – обиженно возмутился Юньлун. – Неправда. Вот поэтому и к мужчинам я не пристаю. Такой ответ полностью удовлетворил Юньлуна. Он быстро провалился в сон. ***       В своих тренировочных выездах в поля Юньлун больше всего любил, когда доводилось узнавать чуточку больше о тех местах, где ему теперь приходилось жить. В этот раз они с Аюньгой, который немного оправился от встречи со стражами правопорядка, выехали не через привычные центральные ворота, а через задние заброшенные участки усадьбы выехали вместе с табуном на старые, давно не езженные тропы. Посёдланные кобылы неохотно оторвались от остальных лошадей и долго ещё пытались развернуться, но направляемые твёрдыми руками, беглой рысью уходили прочь. – Ты давно не приходил ко мне. Даже ездить разучился! – Аюньга покачал головой. – Посмотри на свои ноги, ты же совсем не держишься! – А вот и держусь! – Юньлун прижал колени крепче, стараясь следить за своей посадкой. – А спина у тебя почему горбатая такая? – продолжал Аюньга, видимо решив отыграться за все пропущенные тренировки разом. Это раздражало и в то же время подстёгивало делать всё идеально точно.       Так они и ехали, переругиваясь, пока их внимание не привлёк мокрый блеск среди травы. Стоило подъехать ближе, и они увидели неглубокую медлительную речку. Песочное дно хорошо просматривалось на солнце. Берега её заросли мелкой ряской, в которой деловито копошились рыбки. Оглушительно квакали лягушки. Их концерту не помешали даже незваные гости. Только пара молодых пузатых с плеском нырнули под воду, когда лошадиные копыта осторожно ступили в воду - остальные же продолжили орать ещё громче. – Хочешь проехаться вдоль? – предложил Аюньга. Мужчина тут же уставился на него с интересом и чуточкой непонимания. – А так можно? – Отчего же нельзя? – рассмеялся мужчина и первым смело направил Пенную прямо вглубь. Правда, глубины там не было, и вода едва доставала лошади до пуза.       Вишенка нервно зафыркала, но послушно пошла за подружкой, стоило легонько попросить пятками. Осторожно прощупывая дно, она вошла в воду. И всё бы хорошо, но её задние ноги поскользнулись, и лошадь села на задницу, едва не скинув всадника. Юньлун, не ожидавший подобного, вскрикнул, и вцепился руками в её гриву под громкий хохот Аюньги. – Ну хватит смеяться! – прикрикнул мужчина, когда кобыла поднялась на ноги. Он толкнул её сильнее, чтобы лошадь без сомнений протаранила грудью Пенную. – А ты меня заставь! – подразнил мужчина, и, схватив повод в одну руку, другой попытался столкнуть Юньлуна в воду.       Завязалась нешуточная битва, никто не желал уступать, но всё же у молодого господина не настолько сильно были накачаны ноги, чтобы крепко держаться в седле. Потеряв стремя и едва не улетев в воду, он решил играть нечестно. Вместо того, чтобы в очередной раз оттолкнуть руку Аюньги, он размахнулся и звонко шлёпнул его прямо заднице, после чего погнал лошадь прямо по течению реки.       Летящие во все стороны брызги сверкали на солнце. Казалось, что вода должна была быть прогретой, но нет – стоило каплям намочить штаны, и Юньлун пожалел, что они загнали в такую холодную воду лошадей.       Аюньга отчего-то оказался быстрее. Догнал и протянул руку, чтобы схватить...       Пенная поскользнулась и рухнула в воду, выкинув своего всадника. Тот даже матюгнуться не успел – вылетел как пробка. Поднялся из воды, отфыркиваясь. Злой и недовольный, поднял лошадь на ноги и принялся отжимать рубаху под громкий смех Юньлуна. – Добаловался? – довольно укорил его Далун. – Вот то-то! Аюньга так строго зыркнул на него, что мужчина почувствовал муки совести. Он спрыгнул с лошади, чтобы на всякий случай проверить, не получил ли его Гацзы ещё каких травм – но это было неверное решение. Нога наступила на что-то двигающееся под водой, он дёрнулся, вторая нога заскользила по дну, и вот он с громким плеском под громкий смех ужасного человека оказался в воде. После таких весёлых, но холодных игрищ пришлось долго отогреваться в ванной. *** Новый сценарий удовлетворяет всех, и режиссёр принимается за работу. Теперь времени стало больше, и Юньлун смог вернуться в конюшню. Заезженных под верх кобылок теперь можно было без проблем заезжать в телегу и в плуг. И хотя конюшая подхихикивала, что обычно всё делается наоборот – сначала молодняк приучают ходить на вожжах, потом запрягают, а когда их костяк крепнет, на них начинают ездить верхом, но молодой господин пообещал, что в следующий раз они всё сделают правильно. Работать в телеге оказалось не так интересно, как верхом, но и без этого оставалось куча работы. Например, нужно было приучать Мишку – и этим Юньлун занялся с удовольствием, хоть и с толикой опаски. Шальной жеребчик требовал много движения, много внимания и ещё больше ласки. Как-то незаметно удалось с ним подружиться и даже понять друг друга. Ездить верхом в его два года ещё было нельзя, а вот запрягать было самое время. Беда заключалась в его великих силах и желании двигаться. Он часто ломал и двери, и заборы, и никакая преграда для него не была серьёзной. Умный, а скорее хитрый – и Юньлун смог найти к нему подход, завоевал уважение. Книги научили его, как выстраивать с лошадью дистанцию, как воспитывать наглецов, но всё остальное следовало выяснять и применять на практике. Не всегда получалось. Мишка умел подкрадываться незаметно, умел неуловимо кусаться и научился выхватывать вещи прямо из рук. Но стоило предложить ему какую-то игру, как он делал всё. Он приучился стоять спокойно, что бы с ним не делали, приучился ходить за человеком как собака, а самое главное и любимое Юньлуном – он научил его кусаться только по команде. Аюньга был рядом. Не всё время – у него тоже было много работы, но они приходили с утра вместе, вместе ходили на обед и вместе уходили вечером. Могли разговаривать, подшучивать друг над другом, или уютно молчать, когда разговаривать не хотелось. Юньлун узнал, что Аюньга рос без родителей, но с многочисленными родственниками, как он пас овец, пел, и мечтал о чём-то большем, чем жизнь в степи. Мечта отчасти исполнилась. Через боль и кровь. В тот день у него недоставало аж пять барашков, и откуда ему было знать, что это не волки распоясались, а пришли работорговцы. Его скрутили, много били, морили голодом. Всеми ухищрениями пытались сломить волю. Сильный здоровый мужчина дорого стоит – только бы был послушен кнуту. Спустя время Юньлун наконец отучил его дёргаться от случайного взмаха руки, изменил эту пугающую привычку – ведь всякий раз, когда Аюньга невольно закрывался, действуя быстрее, чем думая, мужчина гладил его, как гладят лошадь. По голове, спине, или куда дотягивался. И теперь Гацзы подставлялся, чтобы получить нехитрую ласку.       Эта новая привычка была куда лучше прежней.              Горячая вода с эфирными маслами приняла его тело, согревая и расслабляя. Он глубоко вздохнул, откидывая голову назад на мягкое полотенце, и закрыл глаза. Обычно после конюшни сил хватало только на то, чтобы быстро ополоснуться и поскорее рухнуть лицом в постель, засыпая в кратком полёте, но сегодня всё пошло не по плану.       Его тугая на рот кобылка Пенная, испугавшись запрыгнувшего на забор кота, разнесла по большой леваде и перемахнула через стоявшие для прыжковых тренировок барьеры. Он стойко удержался без вылетевших от толчков стремян на двух низеньких чухонцах, и проиграл параллельным брусьям. Не прыгавшая до этого, кобыла бессовестно повалила все жерди, испугавшись ещё сильнее. От последнего жёсткого приземления Юньлун обессиленно свалился на землю, но не выпустил из рук повод – это действо пришлось запомнить в полях очень быстро, если не хотелось идти домой пешком – и Пенная дёрнула его за собой.       В спине меж лопатками что-то хрустнуло, оглушительно и неприятно, да так страшно, что с земли мужчина поднимался с идеально ровной осанкой – мама бы гордилась. – Ну мой господин, я ж не для вас связку ставила, – обречённо протянула конюшая, помогая подняться на ноги. – Хотя вы замечательно держались! Ну конечно вы упали, это же надо было – без стремян на барьер заходить! Эх, на кого б вас посадить, чтоб вы попрыгали… – Я тебе попрыгаю! – грозно одёрнул её Аюньга. Он осторожно задрал рубаху на молодом господине, осматривая и ощупывая на предмет повреждений. Хотел ещё что-то сказать девушке, но в этот момент положил свою тёплую ладонь прямо меж лопаток, и Юньлун вздрогнул, и резко втянул ртом воздух. Аюньга тут же обеспокоенным и нежным тоном спросил: – Болит?       Молодой господин качнул головой. – Нет. И не то, чтобы соврал – спина не болела, наоборот, после злополучного хруста ощущалась необычайно легко. Колени, на которые он приземлился в мягкий грунт, чуть-чуть ныли, но вряд ли останутся хотя бы синяки. А в чём же было дело? В том, что вместе с касаниями Аюньги в голову начали лезть очень странные, опасные мысли.       Вот и сейчас, стоило вновь вспомнить, как мужчина обеспокоенно смотрел, как задирал рубаху и осторожно касался – и эти образы вновь всплыли перед глазами, а по коже побежали мурашки.       Если так подумать, Аюньга ему нравился. Нравился больше, чем все предложенные матушкой невесты. Вот и всё. Можно было пойти и прямо сказать ему об этом, и вот тут-то начинались проблемы. Всякий раз, когда он хотел поговорить об этом, было не время и не место, или он забывал сделать это. Казалось бы, что проще – подошёл и сказал: «Ты мне нравишься, давай поговорим об этом?» – и раз за разом сделать это не получалось.       Набрав воздуха и закрыв нос, мужчина ушёл под воду, пытаясь спрятаться от тяжёлых мыслей. Под закрытыми веками услужливо разыгралась другая сцена. Тяжесть чужого тела на пояснице и крепкие руки, разминающие мышцы. Воспоминания о боли ушли, оставив только непонятное сладкое чувство и разгорающееся желание. Вынырнув, он долго смотрел в потолок, разрываемый противоречивыми чувствами. Он скользнул рукой по своему телу вниз. Плавно, изучающе. Возможно, причиной всему этому было долгое воздержание – в таком случае следовало как можно скорее избавиться от напряжения. Юньлун устроился поудобнее, чуть раздвинул ноги в стороны и прикрыл глаза. Первое движение, второе. Под закрытыми веками уже не темнота, а вид других рук, меньше. Они выглядят мягкими, но он знает, как крепко Аюньга может ими схватить.       Стоило подумать об этом, и дыхание сразу нарушилось. Он болезненно резко глотнул воздух и сжал руку сильнее, пережидая порыв закончить прямо сейчас. Нет – ему хочется делать это медленно, хочется представить всё, что только возможно. Аюньга может так же ласкать его руками. Какой он выберет для этого темп? Как он будет делать это? И сможет ли вообще его маленькая ладошка обхватить немаленький орган?       Юньлун старается дышать ровнее, не рвать вдохи, не привлекать внимания – дверь в ванную комнату непривычно тонкая, а стены такие, что слышно едва ли не биение сердца. Если звук воды ещё можно объяснить, то сдерживаемые со вздохами всхлипы едва ли.       Он думает о том, что Аюньга такой обходительный только с ним. Не раз видел, как тот раздражался или злился на мужиков, с которыми иногда приходилось работать в том же саду, помимо конюшни. Помнит, как темнеет его лицо, заостряясь, становясь хищным и предвещая беду. Знает, как он может одним взглядом напугать самых стойких.       От этого ещё тяжелее. Аюньга бы мог ласкать его жёстко, грубо. Мог бы оставлять следы укусов на шее и груди, а свободной рукой мять его бёдра до болезненных пятен синяков. Аюньга бы обязательно шлёпнул его, и может не раз. Юньлун позволил бы ему всё – всё что захочет и чуточку больше.       На глазах выступает влага. Юньлун подставился бы ему без слов. Встал на колени, расставил ноги, прогнулся. Подчинился и дал делать с собой всякое… чего ещё не делал ни с одним человеком и пока не знает, что именно. Как это происходит у мужчин?       Он на грани, но не отпускает себя, пережимает, отходит и продолжает снова. В разных позах и обстоятельствах. Смакует эти видения как дорогое вино. Они пьянят его. Но их недостаточно. И когда он готов спустить, с разочарованием и досадой отпустив эти образы…       В дверь стучат. – Далун? – тихо окликают с той стороны. – Ты так быстро убежал! Скажи, нормально себя чувствуешь? Я намешал новую мазь, как раз новые травки поспели.       Его тихий голос как пытка. Сладкая мука. Совсем не отрезвляет, но, если он кончит сейчас и не сдержит стон, этот ужасный мужчина решит, что его молодой господин помирает. Без зазрений совести вынесет дверь и застанет картину. – Гацзы, – выходит тяжело и с придыханием, и Юньлун пугливо замолкает. Прокашливается. – Гацзы, со мной всё хорошо, иди отдыхай. Возбуждение так и не спадает, лишь усиливается. Пережимать себя – больно и сладко. – Далун, если хочешь, я могу размять тебе мышцы, – гудит с той стороны Аюньга. – И, если ты не против, я хочу почитать с тобой. Мне кажется, я забыл уже, как это делается! – Хорошо, – почти хрипит мужчина. – Иди, я… – срочно нужен воздух, чтобы не дать понять. – Я скоро выйду! – Что с твоим голосом? – как хорошо, что на двери щеколда, иначе он бы не постеснялся заглянуть внутрь. – Ты уверен, что всё хорошо? – Иди! Шаги за дверью удаляются крайне неохотно. Юньлун болезненно кончает, и обессиленно лежит в остывающей воде ещё какое-то время. *** Обычно каждые несколько дней дворецкий приносил свежую газету с городскими сплетнями и новостями из столицы, но в это пасмурное и прохладное утро пришло письмо от матери. Аюньга, который завёл привычку каждое утро будить своего молодого господина, с удивлением обнаружил его уже сидящего за столом и сосредоточенно вчитывающегося в строчки. – Всё хорошо? – уточнил мужчина, ставя на стол поднос с утренними тостами. Видимо успел перехватить их у служанки прежде, чем та донесла их до господина. – Матушка пишет, что моя новая невеста выехала ко мне, – Юньлун сказал это нервным тоном, его руки мелко подрагивали. – Я даже имени её ни разу не слышал, откуда только родители её откопали? И письмо вчерашнее, а значит… Он посмотрел прямо в глаза. В окошко стукнул камешек. – Мой господин, на дороге появилась дорогая повозка! – доложила конюшая, сидящая без седла на Пенной. – Спасибо за предупреждение, будь готова принять новых лошадей! – кивнул ей Юньлун. Он сел обратно в кресло и схватился за голову. – Она часто тебе докладывает? – попытался отвлечь его Аюньга. – Только что-то важное, – мужчина потёр виски. – Тебе нужно переодеться перед приходом невесты. – Если она хочет стать моей женой, пусть принимает таким, какой есть. Даже в потной конной одежде. – Я вчера постирал твои вещи, так что они чистые. – Если моя будущая жена не захочет так сделать, зачем мне такая жена? – Справедливо. Девушка оказалась что надо – она хотя бы сообразила надеть платье покороче и крепкие, не боящиеся грязи туфельки. И хотя на территории усадьбы, особенно на каменных дорожках, всегда соблюдалась чистота, наверняка будущая невеста считала, что приехала в самую страшную глушь, где люди ходят прямо по навозу. Её лёгкое летнее платье, ярко-жёлтое, приталенное, каким-то образом абсолютно не подходило её узенькому лисьему личику. Привыкший за время своего «отшельничества» к румяным и полным девушкам, пышущим силой, Юньлун сперва решил, что его будущая невеста неизлечимо больна. Потом припомнил, что худоба и бледность в столице считалось верхом аристократичности и красоты. Матушка ведь прямо так и написала: «краше всех, кого смогла найти из тех, кто побогаче». – Госпожа Олеандра, – Юньлун галантно подал ей руку, больше всего на свете желая сесть на лошадь и умчать как можно дальше в поля. – Молодая госпожа, – сразу же поправила девушка мелодичным голоском. Глаз она высоко не поднимала, держалась сдержанно и молчала всё время, что они поднимались по лестнице ко дверям поместья. Краем глаз Юньлун успел заметить, как конюшая, легко потеснив возничего, забралась на козлы и направила серых некрасивых лошадёнок в конюшню. В сравнении с местными лошадками они казались измождёнными и плохо кормленными. Аюньга издалека наблюдал за тем, как Далун услужливо обращается с будущей невестой, как он вежлив и учтив с ней – и в душе поднималось что-то очень нехорошее. Молодая госпожа вела себя, как полагается девушке из столичного общества. Она производила впечатление воспитанной, умной и утончённой натуры, но всё, что касалось природности и натуральности, пугало её до безумия.       И проявлялось это вот в чём. Юньлун в первую очередь пригласил барышню на чай и отдых после долгого пути. Стол был сервирован по правилам, даже слишком изысканно для сельской усадьбы, но вот пища на нём лежала обычная, деревенская. Отварная картошка с мелко нарезанным укропом, местная морская рыба во всём разнообразии её готовки, салаты всех видов, маринады. А ещё кухарка успела к тому моменту напечь рыбных пирогов и пирожков со сладкими ягодами. В старинных графинах с запотевшими боками, которые ради красоты откопали из недр подвала, ждали своего часа ягодные компоты.       Молодой господин, в столице и не притронувшийся бы к такой простой пище, за время своего пребывания полюбил её всей душой.       Молодая госпожа Олеандра, увидев всё это «богатство», растерялась. Её большие карие глазки широко распахнулись, но, согласно этикету, следовало держать себя в руках и ни в коем случае не выставляться в плохом свете, так что она эту заминку попыталась сгладить, мило и неловко улыбнувшись: – Ваша усадьба богата пищей, которую я могла видеть лишь на картинках из детских книжек. Может, молодой господин Чжэн покажет мне, как её нужно кушать? Аюньга, пообещавший Далуну быть как можно ближе, в это время подстригал густой непроходимый малинник, растущий прямо под окнами обеденной залы. Услышав эту фразу, он едва не прыснул со смеху, и сдержался лишь потому, что окна были распахнуты настежь, и его смешок точно не остался бы незамеченным. А немного подумав, даже восхитился такому изящному ходу. Девушка была куда умнее, чем пыталась себя выставить. Это напрягало и пугало. Там, в обеденной зале, которую в краткий срок вылизали дочиста только ради гостьи, что-то происходит, а потом звонкий девичий смех переплетается с низким и клокочущим смешком Юньлуна. Его вынужденный, «для виду», смех обычно звучит по-другому, не так, как сейчас.       Аюньге хочется закрыть уши и забыть услышанное. И выкинуть из головы все оттенки его смеха.       Вместо этого он засовывает эмоции глубоко в себя, и продолжает размеренно, но с усилием щёлкать садовыми ножницами, словно пытался этим себя успокоить. Ягоды с кустов только вчера обобрали, но невообразимым образом они успели созреть вновь, так что мужчина без зазрений совести отправляет их в рот. Он не знает, куда дальше отправятся молодые, и всё меньше хочет исполнять своё обещание не бросать молодого господина… – Гацзы! – тихо кличут его из окна. Мужчина разворачивается и задирает голову. Юньлун висит на животе на каменном подоконнике. В его руках большой кусок рыбного пирога и надкусанный пирожок с малиной. – Ты что делаешь? – обеспокоенно спрашивает Аюньга, бросая ножницы и подходя ближе, чтобы этот большой ребёнок случайно не сверзился вниз головой. – Где госпожа? – Вышла в уборную, – немного раздражённо отвечает Далун. – Забудь про неё. Ты голодный? Тебе с рыбой или ягодами? – Я не голоден, – мотает головой мужчина. – Значит с рыбой – у тебя на щеке малина, – сам себе кивает Юньлун и тянет ему руку с куском пирога. Когда Аюньга хочет его взять, мужчина отдёргивает руку и шипит: – Руки грязные! Открывай рот! Гацзы послушно открывает рот, а затем откусывает столько, сколько влезает. Теперь он лишён возможности говорить, поэтому послушно жуёт и смотрит на то, как молодой господин деловито доедает свой пирожок. И на то, как ласковые дневные лучи, пробившись из-за тяжёлых облаков, скользят по молодому лицу. Засмотревшись, он почти забывает жевать, и когда его жестом подзывают к себе, мужчина не сразу соображает.       Юньлун тянется из окна сильнее, и Аюньга с опаской вскидывает руки, готовый его поймать. Пусть и первый этаж, однако как потом объяснить испорченный внешний вид молодого господина. Кроме того, кругом колючие малиновые кусты, можно расцарапать себе и руки, и лицо, и вдобавок порвать рубаху.       Далун всё не падает – осторожно прикасается к щеке Гацзы и вытирает липкий сок. Прежде, чем Аюньга успевает что-то спросить, мужчина суёт ему под нос остатки пирога. Приходится послушно доедать с рук и молчать. Молодой господин выглядит довольным собой, по его губам скользит еле заметная улыбка, а ещё юрко мелькает язык. Он облизался пять раз за всё это время – Аюньга не знает, зачем считал, и что теперь с этой информацией делать. – Молодая госпожа уже должна вернуться, – говорит он сразу же, когда сглатывает угощение. Далун ребячески надувает губы: – Лучше пусть вернётся к себе домой!.. Гацзы, я собираюсь вести её в сад, ты ведь придёшь туда, да? – Я приду, – твёрдо говорит он. Радостная и благодарная улыбка молодого господина – ярче солнца и краше весны. То, как сразу же после этого он ныряет вниз с окна, страшнее смерти – но Аюньга наготове. Быстрее, чем испуг, он принимает его вес, жмёт к себе… А затем понимает, что Юньлун вовсе не падает – крепко обнимает, уткнувшись лбом в сгиб между плечом и шеей. Сладко пахнет выпечкой и немного терпко туалетной водой. Тяжко вздыхает, опаляя кожу. Трётся лицом, забыв про то, что может испачкаться. Его ноги всё ещё смешно торчат на подоконнике. Аюньга тянет тело на себя, но оно не поддаётся – значит, молодой господин догадался зацепиться за что-то с той стороны, чтобы и не упасть, и исполнить желаемое. – Что ты делаешь? Я испугался за тебя, – ворчит мужчина. Его сердце заполошно бьётся, но от иного чувства. Он ни за что не даст понять даже самому себе, что чувствует на самом деле. Поэтому продолжает ворчать, чтобы как можно скорее прийти в себя: – Госпожа должна уже вернуться, что она подумает, увидев твои торчащие из окна ноги? – Что я придурковатый, и полез за свежей малиной, – довольно бормочет Далун, и его низкий голос клокочет так приятно близко. – Вот, смотри! Аюньга послушно и крепко держит его, пока молодой господин набирает целую горсть с ближайших веток. Он пачкает соком рукава и ладони, а затем, одной рукой уперевшись в крепкое плечо, отстраняется. Толкается с силой, и возвращается к себе в окно. Хитро улыбается, и совсем по-мальчишески показывает язык.       За его спиной раздаются голоса, и беззаботное выражение его лица мгновенно слетает. Глаза холодеют, наполняются скукой и раздражением. Снова придётся вести себя по правилам приличия. Улыбка, которую он спешно натягивает на лицо, актёрски хороша и совсем не фальшивит. Аюньге больно на это смотреть.       Он и не собирается. Сердце заполошно бьётся в груди, но работа – в первую очередь. Он складывает все остриженные кусты на тачку и катит её на навозную кучу. Конюшая машет ему рукой свободной рукой, подзывая к себе, но мужчина качает головой – в саду тоже есть работа.       Ему хочется взять корзинку и пойти обирать поспевшую вишню. Ему почти это удаётся, пока в кустах не мелькает тощая жеребячья попа с коротким хвостиком. Обычно она подходит с удовольствием, чтобы её почесали, но теперь, отбившись от матери и потерявшись, она просто стоит на месте. Аюньга окликает малышку, и та откликается тоненьким ржанием. Но не подходит. Бежать искать её маму совершенно нет смысла – кобыла отчего-то совсем не показывала пробудившегося материнского инстинкта, и даже если маленькая случайно вылезала из левады или на пастбище отходила слишком далеко, не подзывала её к себе, как другие лошади. Конюшая говорила, что в силу возраста такое могло произойти. – Тыковка, ну не упрямься, – жеребуська и не думала подходить. У входа в сад послышались голоса – Далун вёл молодую госпожу на прогулку. Нужно было как можно скорее убрать жеребёнка, но бесполезно. Заслышав знакомый смех, маленькая рванула в ту сторону, проверять, не послышалось ли. Всё произошло до банального быстро. Юньлун, ведя Олеандру под локоток, рассказывал ей про историю сада, которую сам узнал из архивных документов усадьбы, про то, как отыскали на самой его окраине подземный ледяной ключ и хотели разбить на том месте фонтан, но дело дальше чертежей не пошло. Слишком далеко идти, из око его не видно, ухаживать за ним долго, денег нужно много – и по сей день этот ключ так и бьёт из-под земли, протекая извилистым маршрутом под непроходимыми зарослями, где-то далеко за пределами поместья превращаясь в неширокий ледяной проток, ведущий к самому морю. Когда на них из кустов выскочило что-то светлое, размером больше собаки, высоко и нервно верещащее, девушка заверещала вместе с этим чудовищем, дёрнулась назад и не упала только благодаря тому, что мужчина очень крепко держал её локоть. – Тыковка! – возмущённо прикрикнул он, и жеребёнок отскочил в сторону. – Что это такое? – наконец обрела голос Олеандра, крепче вцепляясь пальчиками в руку Юньлуна. – Что оно здесь делает? – Отбилась от мамки опять, – Юньлун с силой выпутался из её хватки, и медленно направился к кобылке, протягивая руку, словно в ней что-то было. – Мы что, не можем просто уйти? – девушка возмущённо притопнула ножкой, и это поведение настолько отличалось от привычного, что молодой господин с удивлением повернулся посмотреть на её выражение лица. Тыковка, медленно подобравшаяся к его руке, пронюхала, что в ней ничего нет, и сразу же отскочила в сторону. Из кустов вывалился Аюньга с голым торсом – свою рубаху он закрутил в жгут и ловко накинул его на шею едва не улизнувшей малышки. У Юньлуна отпечатались в памяти эти секунды ярко и отчётливо. Полуобнажённое тело мужчины выбило все мысли из головы так быстро, что молодой господин просто застыл на месте, забыв, что хотел сделать. Визг молодой госпожи Олеандры заставил прийти в себя. Когда всё было улажено, и Аюньга вместе с Тыковкой отправился в конюшню, пришлось просить у госпожи прощения. Олеандра приняла эти извинения с неохотой. Её предупреждали о том, что жених странноват, но чтобы позволять своему рабу так себя вести? Немыслимо! Может, правдивы были слухи, что господин Чжэн купил себе любовника? Сильного, крепкого и выносливого. Послушного. Этот раб сразу не понравился девушке. Сославшись на усталость, она со своей личной служанкой удалилась в покои. Юньлун с раздражением смотрел, как она уходит, и стоило ей скрыться вдали, как мужчина направился по краткой тропке в конюшню, но Аюньга нашёлся уже без лошади, одетый, и собирающий вишню с тощего облезлого куста, усыпанного крупными ягодами. – Гацзы? – окликнул мужчина и подошёл к нему. – Ты занят? – Для тебя я всегда свободен, – просто ответил Аюньга, осторожно обирая куст, чтобы не повредить и без того тонкие веточки. – Может, тогда мы съездим покатаемся? – с надеждой спросил Юньлун, наглейшим образом вытаскивая у него из корзинки целую горсть ягод. – Сегодня тепло, можем окунуться в море. Или просто проехаться вдоль берега, если не хочешь купаться. – Разве общество прекрасной девушки тебя не утомило? – В том-то и дело, что утомило! – фыркнул он. – Я хочу развеяться и забыть – про девушку, помолвку и свою матушку, которая это всё устроила. Я ещё слишком молод, чтобы жениться. – У молодой госпожи богатое приданое – если ты возьмёшь её в жёны, твои финансовые проблемы разом решаться. – И кто я после этого буду? Нет, я хочу всё сделать сам, без чужой помощи. В воздухе повис вопрос «А если не получится?» – но Юньлун спешно махнул рукой и быстрым шагом направился по еле заметной тропинке меж тёмных кустов. Аюньга поспешил за ним. Лошади гуляли весь день, как и всегда. В обыденное время, когда вечером их брали под седло, они двигались медленно, много ленились и постоянно поворачивали в сторону дома. Сегодня же, стоило после разминки выехать за ворота усадьбы, и кобылы полетели стрелой. Они чувствовали это тяжёлое и гнетущее настроение всадников, и не упрямились. Рассекая море зелени, полностью отдались этому сумасшедшему бегу, и лишь когда впереди из-за холмов показалось настоящее море, они начали снижать скорость. Тёмные воды мелко рябили, прибиваясь к берегу маленькими пенными барашками. Тяжёлые облака над ними висели низко, словно небо недовольно хмурилось. Слабые порывы ветра приносили с собой холод и отбивали желание даже подходить к воде. Юньлун пожалел, что не надел чего-то потеплее, но теперь делать было нечего. Возвращаться домой не было никакой охоты. Только вот… Он обернулся, чтобы посмотреть, во что одет Аюньга, и тут же на плечи опустился короткий тёплый плащ. Мужчина закутал его, оставив свободными только руки, чтобы можно было управлять лошадью. – Откуда? – спросил Юньлун, глядя на то, как Аюньга застёгивает на себе другой плащ. – Я держу их на конюшне для такого случая, – улыбнулся мужчина. – Не хочу, чтобы ты простудился во время наших вечерних проездок. Эти слова были теплее самой тёплой одежды. – Угу, – чтобы не смутиться окончательно, молодой господин отвернулся и тронул Пенную пятками, направляя вниз с холма. – Чем займёшься завтра? Юньлун вздохнул так тяжко, что становилось ясно – все его планы всё равно будут разрушены нежданной гостьей. – Хотел съездить в город, узнать, как в доме культуры идут дела, и понравился ли им сценарий. Но если молодая госпожа прилипнет, придётся её развлекать. У нас даже интересы разные – если она станет моей женой, я буду делать всё, чтобы видеться с ней как можно реже. И я против брака не по любви. – А если бы ты полюбил кого-то из низшего сословия? – Значит, так тому и быть, – отрезал мужчина. Он правда хотел освободить Аюньгу от рабских оков, снова сделать его нормальным человеком, свободным от всего. Но для этого требовалось пройти через огромное количество испытаний бюрократией и канцеляризмом. В первую очередь Юньлун ездил в город ради этого. Городское управление раскланивалось перед ним, но разводило руками – мол, не в их компетенции освобождать рабов, нужно ждать ответа из столицы. И он ждал. На самом деле, он даже был рад, что ответ никак не приходит – это означало, что Аюньга ещё некоторое время побудет с ним на законных основаниях, и никуда не денется. Больше всего на свете Юньлун опасался, что как только выдаст ему вольную, мужчина уйдёт. Быть может, даже попрощается и поблагодарит за всё хорошее. Но обязательно – уйдёт. Зачем и ради чего ему оставаться? Он скучает по своему дому, по степям, и наверняка хочет забыть всё, что с ним сделали. Он даже был готов умереть, чтобы освободиться – так почему Юньлун будет думать, что его Гацзы останется рядом? Да и кто в своём уме и по доброй воле останется с ним? Матушка всегда говорила, что пока сын не повзрослеет, не найдётся такого человека. *** С каждым днём, проведённым вместе с будущей невестой, Юньлун замечает всё больше неприятных вещей. Под слоем кротости и сдержанности у девушки скрыта двойственная натура. Когда она думает, что никто не видит, с миленького личика слетает невинное выражение, обнажая раздражение и скуку. Ей не нравится в этом месте ничего – начиная бедностью обстановки и пищи, и заканчивая общим окружением. Деревенщины, простецкие люди, работающие здесь, их говор и порой слишком наглые действия вводят её в ступор. Ей кажется, что с конюшни постоянно несёт навозом. Её пугают свободно перемещающиеся по территории усадьбы лошади, которые могут и подойти, не ожидая подвоха. – Ты! – первый раз он слышал, как прекрасная молодая госпожа подняла голос. Если, когда она говорила тихо, он звучал приятным ручейком, то громкий и гневный раздражал слух. – Ты всего лишь раб! Как ты смеешь трогать меня своими грязными руками? – Моя госпожа, вы оступились и могли разбить голову, – голос Аюньги звучал тихо и покорно. Он знал, что просто так от него теперь не отцепятся. Этот его тон напомнил о тех днях, когда его Гацзы смотрел волком, не поворачивался спиной и вздрагивал от резких движений в попытке защититься. – Этот недостойный всего лишь поймал вас, чтобы вы не расшиблись. – Ты лжёшь! – стоило открыть дверь и показаться на глаза, как девушка словно сильнее взъярилась: – Молодой господин Чжэн, твой раб приставал ко мне! Юньлун прекрасно знал, что это самая наглая ложь из всех возможных, но не успел ничего сказать. Аюньга, глядя ему в глаза, сказал: – Молодая госпожа, молодой господин, это неправда. Я бы ни за что не стал приставать к девушкам. Я люблю мужчин. Эти слова – как поток ледяной воды за шиворот, и вместе с тем они слаще мёда. Олеандра хватает ртом воздух, совсем как выброшенная на берег рыба. Побеждает её умение взять себя в руки: она каменеет лицом и отвешивает Аюньге затрещину. Маленькие пальчики украшены кольцами, и рука бьёт неожиданно сильно. Юньлун не думает – он видит второй замах, видит, как Аюньга против воли сжимается и зажмуривается, и перехватывает тонкое запястье. – Молодая госпожа, – рычит он, затем одёргивает себя и говорит сдержаннее: – Я сам разберусь с этим человеком. Аюньга, в мой кабинет. – Пусть он пойдёт прочь! Извращенец! – вскрикивает девушка и выдёргивает свою ручку из захвата. – Господин Чжэн, я запрещаю тебе, как моему будущему супругу, иметь в своём доме грязного раба-выродка! – Я ещё не принял решение, будешь ты моей супругой или нет, – отрезал мужчина, краем глаза провожая ссутулившегося Аюньгу. – В этом поместье не хватает рабочих рук, я не стану прогонять человека, который хорошо работает и беспрекословно подчиняется моим приказам. Кроме того, разве госпожу Олеандру не учили, что она должна быть хозяйственной и послушной, чтобы соответствовать своему мужу, следовать за ним и принимать любые его решения? Вас соблазнили титулом и деньгами, я знаю это – и мне вдвойне жаль, что я не могу предложить своей будущей жене богатых подарков. Даже в ближайшем будущем вряд ли я позволю супруге тратить много денег на свои желания. Молодая госпожа, подумайте, нужно ли вам это? Такой жизни вы хотите? Это была его самая длинная речь из тех речей, когда ему приходилось говорить о неприятных вещах вынужденно. – Любая девушка жаждет выскочить замуж за красивого и богатого мужчину, – фыркает Олеандра. – Вы не в праве меня за это осуждать! – Я вас не осуждаю – я лишь предупредил о том, что вас может ждать в браке со мной. У меня в приоритете лошади и театр. Ни в одной из этих отраслей невозможно нажить несметные богатства. И я занимаюсь этим, потому что мне нравится. – Как ваша будущая супруга, я не стану мешать вашим идеям и желаниям. Но как вы можете терпеть рядом с собой такого… – девушка не знала, какое слово лучше выразит все её чувства, но мужчина глянул строго и страшно: – Аюньга будет со мной, и это не обсуждается. Я не потерплю оскорблений в его адрес. Он самый верный, самый преданный, трудолюбивый и послушный. Любым вашим словам я бы не поверил – я прекрасно знаю, как он относится к женщинам. Уважительнее его вы вряд ли найдёте даже среди аристократии. Его предпочтения в людях меня не касаются. И вам совать нос в чужую постель не рекомендую. Позвольте откланяться. Он развернулся и спешным шагом покинул комнату, провожаемый тяжёлым недовольным взглядом в спину. Аюньга стоит рядом с дверью в кабинет и смотрит в пол. На его щеке кровоподтёк – царапнул камушек в одном из колец. – Ты мог увернуться, – ворчит на него Юньлун и тащит за руку в кабинет. Запирает дверь, чтобы никто не вздумал «случайно» войти. – Я не хотел давать ещё один повод для возмущений. – Гацзы, посмотри на меня. Мужчина неохотно и тяжело смотрит исподлобья и снова опускает глаза. Юньлун вздыхает, понимая, что сейчас ответы из него не вытянешь. Мочит водой свой белый платок и подходит, чтобы вытереть кровь. Вместо того, чтобы спокойно дать ему это сделать, Аюньга выхватывает платок из пальцев и вытирается сам. – Гацзы, – мягче зовёт его мужчина. – Я не хочу, чтобы ты позволял себя бить. Ты только перестал закрываться от моих рук – и больше я не допущу подобного. И ты тоже не дозволяй к себе так относиться. – Он поднимает руку, чтобы погладить его по другой щеке, но Аюньга вскидывает голову и воинственно спрашивает: – Разве тебе не противно? – Что? – Разговаривать с тем, кому нравятся мужчины? Юньлун фыркнул: – Мне всё равно. Ты по-прежнему остаёшься моим самым близким человеком. Ничто этого не изменит. – А если я скажу, что мне нравится один конкретный мужчина? Если я скажу, что мне нравишься… В дверь забарабанили с такой силой, что его последние слова потонули в грохоте. На этом решимость иссякла. Аюньга прикусил язык, надеясь, что Далун правда ничего не услышал. Кто знает, что тогда могло произойти? Как бы он отреагировал? – Мой господин! – столько шуму мог навести только один человек во всей усадьбе. Стоило открыть дверь, как конюшая сунула мужчине под нос объявление: – Я знаю, как нам заработать денег! – «Конные испытания, посвящённые концу сбора урожая», – прочитал Юньлун, даже не став ругаться. – Наши тяжеловозы разве могут участвовать в скачках? – Там не только скачки! – глаза девушки сияли, она готова была тут же рассказать всё-всё, но её взгляд метнулся на Аюньгу. – Что случилось?! – Всё нормально, я просто ударился, – улыбнулся мужчина, невзначай поворачиваясь другой стороной лица. Девушка сделала очень строгое лицо, и пока она не успела сказать хоть слово, Юньлун требовательно подёргал её за рукав: – Так что там за испытания? Девушка поджала губы, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Вздохнула, и решила, что позже всё выведает. – Конные испытания делятся на несколько этапов, никогда не угадаешь, сколько будет на этот раз. До столичных соревнований нам далеко, правила не регламентируются с такой же строгостью. Самое главное правило: не упасть, а остальные нарушаются и переписываются каждый год. Например, по своим знакомым я выяснила, что точно будут скачки по пересечённой местности без сёдел, проверка послушания, и испытания тяжеловозных пород на скорость и силу тяги. – Наши девочки не вытянут, – сразу же предупредил Аюньга. – Мы их запрягали только в пустую телегу, да пару раз пробовали в плуг. – Ты так говоришь, потому что не видел лошадей соперников, – махает рукой девушка. – У нас ещё столько времени, чтобы они накачали мышцы! Красавец в свои молодые годы вставал против четырёх лошадей и всегда побеждал. Наши кобылки переняли от него все качества, их только нужно развить. – Ну допустим, – кивнул головой Юньлун. – Рыжих столичных кобыл я тут напрыгивала; высокие барьеры не возьмут, но кросс должны отъехать чисто и быстро. Очень горячие, быстрые и выносливые. – А что за проверка послушания? – В столице это называют выездкой, но у нас от неё почти ничего не осталось. Просто лошадь должна уметь стоять на месте без всадника, заходить в любые места, даже узкие или низкие, давать ноги по команде и не вырывать их, и хорошо слушаться под верхом. – У нас нет такой лошади, – со смешком покачал головой Юньлун, мгновенно перебрав всю конюшню в голове. Девушка подняла палец вверх: – У нас есть такая лошадь. – Красавец?!! – Вы что, у него сердце остановится ехать манежную езду! – конюшая упёрла руки в боки, дожидаясь других вариантов. – Остановки на рыси и галопе для него совершенно противопоказаны, к тому же его всегда тяжело было тормозить! – Из всех лошадей в нашей конюшне я не ездил только на Мишке и на рыжих, – нахмурился молодой господин. – Песенка, – вдруг сказал Аюньга. Мужчина с непониманием повернулся к нему. – У нас три молодые кобылы: Вишенка, Пенная и Песенка. Не считая той клячи, на которой приехал твой слуга из столицы. Мы с тобой работали только двух. – Потому что Песенку работала я, – кивнула конюшая. – Со всей ответственностью заявляю, что эта лошадь сделает всё, что я ей скажу. – Если она такая хорошая, почему мне не дала поездить? – с нарочитой обидой спросил Юньлун и несильно ткнул её в плечо: – Жадничаешь, да? – На ней пытался поездить ваш новый слуга, – с очень тяжёлым вздохом произнесла девушка. – После этого она не пускает на себя никого, кроме меня. – Она даже просто к себе не пускает, – покивал головой Аюньга, подтверждая её слова. – Я её самой первой выпускаю, иначе в денник не зайти. Ты редко её видел, поэтому мог забыть. – Ты есть, у нас полностью собрана команда для конных испытаний? – уточнил Юньлун. – А теперь скажи, зачем нам в них участвовать. – Всенародное гуляние – много людей увидят наших лошадей. А если мы хорошо выступим, то их с лёгкостью купят подороже на осеннем аукционе! Если мы победим хотя бы в одном из всех состязаний, то получим хороший денежный приз. Во всех мы вряд ли возьмём первые места. Последний такой заводчик получил сумму, за которую можно купить пятёрку столичных лошадей! – У меня есть ещё вопрос, – Юньлун внимательно посмотрел на своих людей. Те одновременно похлопали глазами. – Если у нас у всех есть любимцы, кого мы будем продавать осенью? Этот вопрос поставил всех в тупик. Первой опомнилась конюшая: – Мишку точно нет смысла продавать, он будет хорошим производителем уже весной. И нужно оставить одну из тяжеловозных кобыл, чтобы с ним свести. Только у Пенной нет с ним родственных связей, имеет смысл оставить её. Одну из рыжих кобыл желательно придержать у себя до первого потомства, посмотреть, какого жеребёнка даст. Вороную никто не возьмёт, она старая, а вот как быть с малышкой… – Так не пойдёт, – покачал головой Юньлун. Все его планы стремительно рушились прямо на глазах. Он слишком прикипел к этим лошадям. – Твою Песенку никто не возьмёт, раз она агрессивная к чужим. Вишенка единственная спокойно ходит в упряжи. Рыжих кобыл не возьмут за ту цену, за которую я их приобрёл, а продавать дешевле я их не стану… Нам остаётся одно. Все затаили дыхание. Он растянул губы в грустной улыбке: – Весной покроем всех кобыл. Годика через три уже будем продавать, а сейчас в этом нет смысла. Я знаю, не твоя вина, что дворецкий продал всех лошадей против твоего слова. Если мы продадим остатки сейчас, возможно потом у нас не будет лошадей вовсе. На него уставились, как на умалишённого самодура: – Ты ведь хотел вырученные с продажи деньги пустить на развитие театра, – очень серьёзно сказал Аюньга. – А если ты вдобавок рассоришься с родителями, то… – Мы выиграем главный приз, – отрезал молодой господин. – Сделаем для этого всё, что в наших силах. Последнее выступление всё равно состоится вовремя, у меня есть на это деньги. А остальное… забудьте. Конное дело тяжёлое и затратное, потому что тратится слишком много времени на разведение лошадей. А кроме них у нас больше не будет возможности хорошо заработать. Не всё же нам овощи на рынке продавать? Они втроём тяжко вздохнули. – Тогда вы с Аюньгой займитесь тяжами, – распорядилась девушка. – Их мускулатура действительно слабая, нужно поработать в первую очередь. Рыжих я буду ездить верхом, пока они не перестанут растаскивать. Сейчас садиться на них без седла – подписать себе смертный приговор. – Хорошо, – согласился Юньлун. – У нас чуть больше полутора месяцев до испытаний. Если не выиграем – продадим всех, кто показал себя плохо. Мне бы не хотелось такого развития событий. – Когда мы только приехали и я немного разобрался в происходящем, мне казалось ты не останешься здесь надолго – и уж тем более не станешь думать о долгосрочных планах на конюшню, – поделился Аюньга, глядя на молодого господина. Тот удивлённо вскинул брови. – Когда ты поделился со мной мечтой о театре, я думал о том, как стремительно меняются твои интересы и желания. На самом деле, у тебя оно было лишь одно, верно? –К чему ты ведёшь? – Ни к чему, – помотал головой Аюньга, улыбаясь. – Я просто рад, что могу быть рядом. Конюшая переводила взгляд с одного на другого. Её лицо выражало изо всех сил сдерживаемое желание как можно скорее оставить этих двоих наедине. – Ладно, у меня ещё полно работы, – сказала она как бы невзначай. – Завтра жду вас как можно раньше. – Надеюсь, молодая госпожа не прилипнет ко мне за завтраком, – раздражённо фыркнул Юньлун. – Иначе задержит меня до самого обеда. – Никаких «задержаться до обеда!» – девушка погрозила пальцем из дверей. – Настало время не просто кататься, а работать! Юньлун погрозил ей кулаком, и конюшая со смехом захлопнула двери. Аюньга еле слышно рассмеялся. *** Молодая госпожа спустя два дня собрала вещи и спешно отъехала обратно в столицу. Но и за эти дни успело много чего произойти. Она не отлипала от Юньлуна ни на шаг, будучи при этом милой, вежливой и кроткой. Работать при этом было абсолютно невозможно. Ранним утром он явился на конюшню, как положено, а там уже была она. И – виданное ли дело! – Аюньга собирал для неё Красавца. Ни мужчина, ни жеребец не отличались привычной жизнерадостностью. – Раз в вашей усадьбе нет других развлечений, я хочу попробовать покататься, – сказала она, похлопав длинными ресницами. Её костюм для верховой езды, служанки, судя по всему, шили наспех. Зато он отлично подчёркивал изгибы прекрасного тела. – Мне очень жаль за своё недопустимое поведение, надеюсь, мой господин не в обиде, и сегодняшним днём мне хочется немного развеять то напряжение между нами. – Госпожа Олеандра, я рад, что вы образумились, – прямо сказал Юньлун. – Боюсь, я ничем не смогу вам помочь – на сегодня у меня куча работы. Аюньга, пока есть силы, лучше запряжём Пенную, вывезем на ней навоз. Если она не устанет, загрузим на телегу доски. – Да, мой господин. Юньлун едва заметно нахмурился, но ничего говорить не стал – развернулся, чтобы идти в конюшню и собирать лошадь, но молодая госпожа окликнула: – Господин Юньлун, разве вы не хотите сопроводить меня на прогулке? Я не так хорошо езжу верхом, мне нужна мужская поддержка. Вдруг этот огромный жеребец понесёт? – Если вы не умеете ездить, тогда не садитесь на лошадь. К тому же, хоть с Красавцем и ребёнок справится, скорее всего, вы даже не заставите его пойти шагом. Её раздражение отчего-то его развеселило. Разумеется, девушка очень быстро слезла и отправилась обратно в дом. Куда бы не шёл Юньлун, молодая госпожа неизменно оказывалась поблизости. Вела себя очень прилипчиво, но стоило на это указать, как девушка начинала очень ловко отпираться. Аюньга следовал за ними молчаливо, глаза высоко не поднимал, и вообще вёл себя как самый обычный раб, и от этого Юньлуну хотелось его стукнуть. Но это было бы бесполезно и даже вредно. Пришлось держать себя в руках и молча кипеть. Уезжает так внезапно, и всё хорошо. Юньлун ездил в город, оказалось, что подготовка к выступлению идёт полным ходом, вся актёрская труппа в восторге от того, что они играют абсолютно новое и неизведанное, а новости о репетициях уже разлетелись по газетам. Люди ждали. Всё же, в этом городке любили развлечения, и с восторгом принимали всё новое, что им предлагали. *** Юньлун просыпается от чувства тревоги. Тяжело выныривает из своего вязкого сна, с трудом осознаёт, что в носу запах дыма, а в ушах приглушённые лошадиные визги. Этот режущий панический звук отвратительный, и однажды услышанный, больше никогда не забудется. Мужчина вскакивает и босиком по холодному каменному полу подбегает к распахнутому окну. Конюшня дымится. Да, каменная, но двери денников, крыша, огромное количество сена, а также сухой навоз – всё это стремительно пожирается пламенем. Лошади бьются внутри и не могут вырваться. Недавно починенные двери не выломать никому.       Думать некогда. Мужчина на босые ноги натягивает сапоги и криком поднимает на ноги всё поместье. Когда он у дверей, те закрыты изнутри, конюшей нигде нет. Аюньга уже рядом – вдвоём они поддевают специально оставленным снаружи на такой случай железным прутом заклинивший засов. Густой дым и сухой жар ударяет в лицо.       Пока мужики таскают воду в вёдрах и заливают водой лижущее балки пламя, Юньлун и Аюньга спешно открывают засовы денников. Обезумевшие от страха лошади вырываются наружу, сметая всё на своём пути. В дыму ничего не видно, только силуэты, и он считает: два, четыре, пять, семь… Угадывает, кто именно выбегает из конюшни.       В дверь амуничника стучат с огромной силищей. Искать ключ от замка нет никакого смысла, зато топор валяется под рукой, принесённый кем-то из слуг. Юньлун со всей силы бьёт, и дверь открывается. Он еле уворачивается от вылетевшей изнутри конюшей с большим хомутом в руках – им она пыталась выбить дверь. Девушка падает на колени с приступом кашля, но почти сразу же поднимается на ноги. Лицо искажено яростью. Она вырывается, когда Юньлун за руку тащит её на выход. – Быстрее, глупая! – кричит на неё он. – Тебе нужен свежий воздух! – Я должна… проверить! – выкашливает она и упирается двумя ногами в землю, как упрямая кобыла. – С дороги! – кричит им в спину Аюньга. Он, цепляясь за гриву Красавца, практически висит на нём. Жеребец его тащит, словно мужчина ничего не весит. Они отпрыгивают в сторону. Жеребец хромающей рысью вылетает из дверей и спустя два метра спотыкается. Его передние ноги подгибаются, и он падает на грудь, вскакивает и падает снова. Беспомощный тяжёлый хрип вырывается из его лёгких, когда он пытается дышать. Из носа течёт чёрная слизь. Аюньга пытается поднять его морду, дёргает за гриву и кричит. Юньлун переглядывается с конюшей. К жеребцу они подбегают одновременно. – Бесполезно, – Аюньга откашливается, на его лице сажа и грязь. – В его возрасте… – Сучья тварь! – воет девушка. Она лежит на Красавце, рыдает и матерится так, как Юньлун ещё никогда не слышал. – Дед должен был умереть своей смертью, а не так! – Тебя заперли в амуничнике. Ты видела, кто это был? – Юньлуну очень, очень больно, и он в ярости, но держит себя в руках. Аюньга мелко трясётся, а его руки сжаты в кулаки. – Тот самый ублюдок, которого вам отправила матушка из столицы, – выплёвывает девушка; её скручивает новый приступ кашля. – Ты уверена, что это он? – он не может сделать ошибку, потому что, если это правда, слуга догадался поджечь конюшню не сам. – Чем ты можешь это доказать, чтобы я не наказал безвинного? – Я не буду ничего доказывать! – конюшая вскакивает на ноги. Её лицо безумное и весёлое. – Я выбью из него признание! Он приползёт к вам на коленях, мой господин! – Стой! – Аюньга еле успевает ухватить её за шиворот, прежде чем она чуть не сбегает творить самосуд. – Даже если так, вдруг у него оружие? Как ты защитишься? – В последний раз, когда я проверяла, выебоны не были оружием! – шипит она, дёргается ещё раз, и её многострадальная рубаха трещит по швам. Девушка ловко вырывается, и второй раз ухватить её нет никакой возможности. – Смотрите! – кричит она, тыкая пальцем в напуганный табун лошадей, сбившихся в кучку и не разбегающихся. – Здесь нет его лошади! И правда. Юньлун ещё раз пересчитывает табун, теперь уже разглядывая внимательнее каждую голову, и не находит среди них тощую гнедую лошадёнку, на которой маменькин слуга приезжал в усадьбу. Девушка прыгает на свою Песенку, а чтобы не увести за собой весь табун, сначала загоняет их в леваду, и не слезая на землю, с лошадиной спины закрывает ворота. – Ты его не догонишь! – кричит Юньлун. – Не смей гнаться за ним до самой столицы! Аюньга берёт его за руку и переводит внимание на себя. – Без седла она не поедет далеко, а то собьёт кобыле спину, – успокаивает он. – Смотри, люди уже потушили пожар. Нам нужно осмотреть остальных лошадей, кинуть им сена и натаскать в ванну воды. Если ты не в силах, мы с мужиками сами всё сделаем. И… – он смотрит на Красавца. – И закопать его. – Я в порядке, – жёстко отвечает Юньлун. – Но мне нужно написать письмо. Почта… – Почта откроется через пару часов, – отвечает мужчина. – Если хочешь, я съезжу и передам им твоё письмо лично в руки. – Съезжу сам, – он трёт виски, пытаясь избавиться от головной боли. – Давай осмотрим лошадей. Гацзы, распорядись, чтобы мужики натаскали воды и сена, пока не разбежались. – Сейчас, – мужчина чуть помедлил, крепче сжал его руку в знак поддержки, и отпустил. Далун с благодарностью кивнул. Им всем тяжело и больно. *** Ответ на письмо приходит незамедлительно. Родители требуют, чтобы сын срочно возвращался домой. Отказаться он не имеет прав. «Мой дорогой сын! Я требую твоего немедленного возвращения в столицу! Это не обсуждается. Твоё ребячество зашло слишком далеко. Мало того, что ты самостоятельно работаешь на конюшне, как обычный конюх, так ещё и нарушил своё давнее обещание и полез в сельский театр! Ты снова опозорил нас своим нежеланием жениться. Это всё зашло слишком далеко. Чем скорее ты вернёшься, тем будет лучше для тебя. И привези с собой своего раба» – вот что говорилось в письме. Полный праведного гнева, Юньлун сам запряг себе повозку, и, едва не уехал в чём был. Кухарка едва успела всунуть ему несколько оставшихся с вечера пирожков, просила подождать немного, чтобы плотно поесть перед дорогой, но молодой господин отказался. Женщина тяжко повздыхала, ведь больше готовой еды не оказалось. Юньлун сам сел на козлы, и Аюньга присоединился к нему, а возничего пришлось посадить в повозку, чтобы не мешался. Мужчинам пришлось сидеть, прижимаясь бедром к бедру. Рыжая двойка бежала резво, но постоянно кашляла. Остатки дыма всё ещё сидели в их лёгких, требовалось время, чтобы это всё вышло. – Что было в письме? – немного погодя, когда Далун успокоился, спросил Аюньга. – Родители потребовали моего срочнейшего возвращения. И чтобы я взял с собой тебя. – Что ты собираешься делать? – Хочу выяснить, чьих рук дело поджог, и снова сказать, что не намерен жениться. Больше – никогда. Мужчина подстегнул двойку – Ты не думаешь, что твои родители могли сделать всё это из-за меня? Юньлун посмотрел на него очень серьёзно. – Именно это я и планирую выяснить. – Если это так, я… – Если это так, – строго перебивает Далун, – я сделаю всё, чтобы они перестали цепляться к тебе. *** Матушка была мрачнее тучи, но в этот раз он был готов принять удар. Перед тем как начать свою гневную тираду, женщина принялась раздражённо ходить из стороны в сторону. – Мама, – строго сказал Юньлун. – Я тебя выслушаю, если ты будешь говорить прямо. Если ты просто хочешь ругать меня ни за что, я сейчас же поеду назад в усадьбу. – Ну как ты не понимаешь! – заломила руки она. – Я не хочу, чтобы ты связывался с театром, не хочу, чтобы ты возился с лошадьми как какой-то грязный конюх. Я хочу, чтобы ты женился на хорошенькой девушке и жил счастливо. Не позорил меня тем, что ты в своём возрасте ходишь бобылём, будто с тобой что-то не так! Не держал при себе этого раба! Твоя прекрасная и милая невеста, что я тебе подобрала, Олеандра, написала, что этот мерзкий и недостойный тип признался, что любит мужчин! Это недопустимо – держать при себе не просто раба, а мужеложца! – Мама! – повысил голос Юньлун. Женщина возмущённо набрала воздуха, но так и не успела ничего сказать. – Аюньга самый достойный из всех людей, он добрый, честный, умный, смелый и трудолюбивый! Всё это время в усадьбе он поддерживал меня. Лечил мои ссадины, следил чтобы я вовремя питался, и хорошо спал. Он был рядом, когда я опустил руки. Вы с отцом многое дали мне, я очень благодарен и люблю вас, но я больше не тот маленький мальчик, и не тот парень, что вы отправляли подальше от себя, надеясь, что я сломлюсь и приму вашу волю. Теперь я способен сам принимать решения. Мне нужна моя печать, чтобы Аюньга окончательно стал свободным человеком. – Даже если он станет свободным – ты уверен, что он не покинет тебя? Нельзя держать на цепи волка и называть его собакой. Ему только дай волю, и он сбежит в лес, – отец говорил уверенно и спокойно, и поэтому бил по больному сильнее всего. – Мы всего лишь желаем тебе счастья. Ведь твоё мимолётное желание работать и жить в усадьбе растает как дым, если этот человек уйдёт. Я прав? – Нет, – кто бы знал, что стоило Юньлуну натянуть на лицо это скучающее выражение. – С того самого дня моей целью было показать вам, что я самостоятельный, могу зарабатывать деньги и жить не только под родительским крылом. Я сам выяснил, что усадьба не приносила дохода, потому что несколько людей присваивали большую часть выручки и подделывали бумаги. Если бы вы не вызвали меня, я бы наказал их по всей строгости. Теперь не знаю, не успеют ли они снова обобрать меня, пока я здесь прохлаждаюсь. – Ты хочешь вернуться обратно в провинцию? – ахнула матушка. – Как же… как же так? Ты ведь всегда боялся уезжать из столицы, терпеть не мог отсутствие цивилизации! Чем ты там питаешься? Одним рисом? Дорогой, посмотри на него, он ведь загорел и сильно похудел! – Дорогая, в тех землях не растёт рис, – покачал головой отец. – А ты уверен, что справишься с управлением усадьбы? Эти месяцы, проведённые тобой там, считай, были летними каникулами. – Если бы вы дали мне больше времени, я бы смог вам это доказать, – жёстко ответил Юньлун. – Теперь придётся поверить мне на слово. И ещё. – Что: «ещё», дорогой? – тяжело вздохнула женщина, пока не видя смысла дальше наседать на своего ребёнка. – Тот слуга, что ты мне отправила, чтобы следить. Он поджёг конюшню. – Сделал что? – отец даже встал со своего кресла. – Поджёг конюшню, – тяжело повторил Юньлун. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, стоило лишь вспомнить. – Погиб один жеребец – а могли погибнуть люди! – Это… какая-то ошибка, – матушка выглядела так, будто это стало для неё сильным ударом. Она то смотрела на свои руки, то поднимала взгляд на мужа и снова опускала, продолжая бормотать: – Быть такого не может. Я же ясно ему сказала… – Дорогая, этот человек с самого начала не вызывал у меня доверия! – вздохнул отец. – Он до сих пор не вернулся, но как только появится на горизонте, я сразу… – Он сидит в тюрьме, – Юньлун, пометавшись из стороны в сторону, присел на софу и уставился в камин немигающим взглядом. – Благодаря моей конюшей, которую он едва не сжёг, заперев в амуничнике, его удалось вернуть и выбить из него признание. Он сказал, что вы дали ему задание разрушить то, что мне дорого. – Это не так! – женщина в ярости едва не ударила по изящному стеклянному столику кулаком, и только её супруг в последний момент принял удар на себя. – Да, я отправила его следить за тобой, чтобы этот твой раб не сделал с тобой ничего ужасного! Когда я отправила к тебе невесту, они должны были всеми силами женить тебя, а в случае неудачи придумать, как заставить тебя бросить усадьбу и вернуться домой – но не таким образом! Она обессиленно опустилась рядом с сыном, закрывая заслезившиеся глаза рукой. – Мам, – тихо позвал её Юньлун. Когда она не отозвалась, он осторожно подсел к ней ближе и взял за руку. – Я вас не виню. Аюньга сам лично разобрал лошадей и поставил в свободные денники. Кинул сено и засёк время, чтобы, когда они остынут, дать воды. А после он отправился в комнату к остальным слугам, чтобы ждать приказа. И всё это время его сопровождали взгляды. Они липли к нему, как мухи к забродившему варенью, гадко и мерзко. Они всё ещё думали, что он не понимает их язык, а он решил подтвердить это, строя из себя дурачка. Поэтому они осмелели, даже не перешёптывались – обсуждали меж собой. Как он «похорошел», как хорошо его откормил молодой господин, а какое сильное тело у этого грязного раба – в каких же целях его использовали там? Такой послушный и глупый, как большая добрая собака. Ты можешь ударить его, но он всё равно будет вилять хвостом и преданно заглядывать в глаза. Откуда им было знать, что всё совсем не так. – Говорят, что молодой господин очередную невесту ради этого черномазого прогнал! – И что он в нём нашёл? – Как думаете, чем это он так в деревне себе такие щёки отъел? – Знаем мы, чем! Молодой господин «молоком поил», не иначе. – Если уж молодой господин любит с мужчинами, мог уж выбрать в любовники себе красавца! Аюньга гадости про себя всегда пропускал мимо ушей, но слушать гадости про Юньлуна не мог. По-прежнему улыбаясь, словно не понимает их слов, он выходит из комнаты. Его губа прикушена изнутри, и вкус крови немного отрезвляет. Кажется, ещё чуть-чуть, и он бы полез в драку. Но это лишь станет поводом для других насмешек. Верная, защищающая хозяина псина. Выходит на задний двор, чтобы хоть немного привести себя в чувство. И слышит из распахнутых окон: – …своими действиями ты делаешь себе хуже. Давай так – без этого раба делай что хочешь. Если он тебе так дорог – женись. К счастью, ещё остались девушки, которых ты не распугал своими выходками. Молоденькая милая девушка, которая не станет тебе перечить. Ты и сам поймёшь, что мы были правы. Можешь не заводить с ней детей, если так не хочется. Но прошу тебя, не позорь себя и наш род!.. – Мама. – Если ты женишься, можешь хоть сам в театре идти играть! Коней своих и дальше разводить – и всё что угодно! – Женитьба не показатель зрелости. – Зато мы с отцом будем спокойны! Если не хочешь жениться – продай своего раба! – Его зовут Аюньга, и он не мой раб! Аюньге хотелось зажать уши. Далун ругается с родителями – из-за него. Повышает на них голос. Он не достоин этого. Ничто на свете не стоит того, чтобы вот так идти наперекор родительскому слову. – Далун, мы можем поговорить? – тихо спрашивает он. Молодой господин устало трёт переносицу руками. Вздыхает, кивает и жестом показывает следовать за собой. Комната Юньлуна ничуть не изменилась со дня отъезда. Мужчина садится на кровать и жестом указывает сделать то же самое. – Что такое? – голос его усталый и ворчливый, но готовность слушать больно бьёт по тщательно оберегаемым чувствам. – Гацзы, а ты мне перед сном сделаешь что-нибудь, чтобы голова не болела? – Хорошо, – мужчина мягко улыбается. А потом тянется рукой быстрее, чем успевает сообразить. Отступать поздно, и он спрашивает едва дрожащим голосом: – Где болит? – Виски и затылок, – Юньлун наклоняется вперёд и подставляется под руку как большой ласковый кот.       Кажется, Аюньга готов внутри себя кричать, но вместо этого он осторожно распускает отросшие чёрные волосы и начинает массировать голову двумя руками. Пряди приятно пропускать меж пальцами, а когда он, забывшись, случайно тянет, слышит тихий вздох – и он совсем не похож на возражение. – Продолжай, – капризно тянет мужчина и вдруг подсаживается ближе, тычется лбом в плечо, чтобы удобно упереться и не держать голову самостоятельно. Он так близко, от него пахнет чистотой, а вот Аюньга всё ещё не ходил мыться. – Я грязный, – говорит он. Мужчина что-то недовольно ворчит, но не открывает глаз. – От меня пахнет дорогой и лошадьми. – Хочешь, чтобы я лично отвёл тебя в ванную комнату? Я ведь отведу. – Не нужно! – чуть громче, чем нужно, говорит Аюньга и случайно дёргает плечом. Молодой господин недовольно распахивает глаза и обиженно смотрит. – Слуги в твоём доме моются в определённое время, но в другое время можно за конюшнями помыться в бочке. Вода там сейчас как раз нагрелась. – Но руки у тебя чистые? – Чистые, – он послушно показывает их. – Ну продолжай тогда, – Юньлун снова упирается в него лбом и даже ощутимо бодает. Он делает это. Массирует его голову. Кажется, мужчина даже задремал, несмотря на то что до ночи ещё далеко. Не зная, что делать дальше, Аюньга хочет осторожно уложить его на кровать, но молодой господин в полудрёме капризничает и упирается. Хватается руками за рубаху и совсем не хочет ложиться. Ещё немного и сон совсем слетит с него – и Гацзы продолжает сидеть. Запахом его шампуня забиты лёгкие, чёрная макушка так близко, что сопротивляться нет никаких сил. Он медлит. Трогать губами гораздо приятнее. С закрытыми глазами это ощущение ярче. – Гацзы, – тихо бормочет Юньлун, и мужчина застывает, боясь шевельнуться. – Это было моё решение. Я от него не отступлюсь. Я не позволю тебя забрать. Два дня проходят тяжело, и каждый день всё поместье слышит, как молодой господин ругается с родителями. К себе в комнату он возвращается поздно. – Откажись от меня, – с порога говорит ему Аюньга. Юньлун непонимающе хлопает глазами. Мужчина смотрит строго и прямо. – Я не стану этого делать! И жениться не стану, ясно? – молодой господин с раздражением проходит мимо него и садится на кровать, ослабляя ворот. На прикроватной тумбочке стоит чашка с горячим чаем, но пить его сейчас совсем не хочется. – Во всём этом виноват лишь я. Если ты от меня откажешься, твои родители перестанут… – Ты совершенно ни при чём! Не будь тебя – они бы прикопались к чему-нибудь другому! Дело не в тебе, а в их чрезмерном желании опекать меня и следить за моей жизнью, будто я не человек, а их игрушка! Я могу сам за себя решать! – Знаешь… – Аюньга смотрит ему прямо в глаза, и Юньлун, полный праведного гнева и желания всё-всё высказать, только сначала слова подобрать поувесистее, понимает, что сейчас случится что-то страшное. – Мне жаль, что тогда ты успел меня купить.       После этих слов он теряет дар речи. – Ну так и иди тогда отсюда! – наконец бросает он, нервно расстёгивает пуговицы, дёргая руками, и случайно задевает локтем чашку. Она медленно падает вниз и разлетается на осколки – никто не предпринимает ни малейшей попытки её поймать.       Аюньга молча выходит. – Я хочу говорить с тобой, – властно говорит женщина. – Ты меня понимаешь? – Да, моя госпожа, – только ради Юньлуна он не поднимает высоко глаза. – Я понимаю всё, что вы говорите. Ваш сын прекрасный учитель. Его фраза заставляет её губы дрогнуть в гордой улыбке, но женщина тут же напускает на себя строгий вид. – Моё материнское сердце болит за него. Он был послушным и примерным мальчиком, но после того, как купил тебя, словно переменился. Не считай себя главной причиной нашего раздора – я прекрасно знаю, что он не привязывается к людям. У него никогда не было обычных друзей. Может, ты подкупил его этой исполнившейся детской мечтой, а может, чем-то ещё, но! В нашем мире аристократии и высшего общества у тебя должны быть хорошие крепкие связи, желательно заверенные документами – то есть брачный, или иной другой договор. Дружба эфемерное понятие. Лун-Лун мечтатель и большой ребёнок, ему не понять, что любовь приходит спустя большое количество времени, а не с первого взгляда. Он вцепился в тебя. Но я, как его родная мама, лучше знаю, что нужно для счастья моего сына. – Я знаю, куда вы ведёте, моя госпожа, – он прерывает её и поднимает взгляд. – Я не хочу стоять между вами. Ничто на свете не стоит того, чтобы родители ссорились с детьми. Я хочу избавить его от тяжести принятия решения. Поэтому вот, – он протягивает ей лист бумаги. – Это купчая на меня. В ней указана только фамилия, а значит любой её носящий может мной владеть. Теперь вы можете сделать со мной всё, что хотите, я не стану сопротивляться. Только прошу – если я имею на это право– я не хочу, чтобы он об этом знал. – Этой ночью… будь готов в любой момент, – женщина поражена, её глаза бегают. Она стремительно подходит к нему и больно впивается пальчиками в подбородок, заставляя смотреть в глаза: – Скажи мне, что ты чувствуешь к моему сыну? – Он спас мне жизнь, и она принадлежит ему, – слова даются легко. – Я сделаю для него всё. – Ты увиливаешь, – яростно почти шипит она. – Ответь мне, как его матери! Он долго смотрит ей в глаза. Закрывает их с сожалением. Она уже знает ответ и её пальцы разжимаются. Она отступает на шаг назад и поражённо прижимает руки ко рту. – Не только жизнь. Но и сердце. – Убирайся из этой комнаты, – шепчет женщина. – Не смей попадаться мне на глаза до ночи. – Гацзы! – молодой господин хватает его за руку и тащит за собой в самый конец конюшни, где их никто не сможет услышать. – Послушай… я зря тогда сказал тебе всякое. Прости меня. Я был на эмоциях. Мои родители хорошие люди, но чересчур заботливы, и не знают в своей заботе границ. Мне жаль, что тебе пришлось поучаствовать в их планах. Послушай меня. Они немного повоюют со мной, но ничего страшного не сделают. Я обещаю. Мы вернёмся в усадьбу, отстроим обратно нашу конюшенку, и будем жить дальше. Он кладёт руки ему на плечи и заглядывает в глаза. – Гацзы, пожалуйста. Не сердись на меня. – Я не сержусь на тебя, – честно отвечает он.       «Я просто уже всё за тебя решил».       От больших ладоней расходится тепло, а пальцы приятно и крепко поглаживают, пытаясь успокоить. Юньлун после его слов улыбается светло и радостно, совсем не зная, что в мыслях. От этого щемит в груди, а от своей недоговорки сводит зубы. – Уже поздно, что ты делал здесь? – Далун подаётся к нему ближе, чтобы через плечо чмокнуть одну из рыжей пары в просунувшийся меж прутьями решётки нос. – Пришёл плакаться девочкам? – Да, – фыркает Аюньга. – А ты? – Искал тебя, – кобыла отстраняется и опускает голову, чтобы жевать дальше, но мужчина всё ещё прижимается телом, словно то было всего лишь предлогом так сделать. – Уложишь меня спать? У меня снова болит голова. – Хорошо, пойдём скорее. – А ты куда-то торопишься? – На улице сыро, ты простынешь в такой одежде. Они идут самыми тёмными коридорами и постоянно оглядываются, чтобы ничьи глаза не смели их увидеть. Уже в комнате, освещённой мягко-жёлтым светом, он укрывает его одеялом и садится рядом. Начинает делать массаж головы. – Завтра съездишь со мной кое-куда? – сквозь сон спрашивает Юньлун. – Раз уж мы здесь, я могу тратить родительские деньги. Обновим наш амуничник. И купим нормальных красивых недоуздков. Целый ящик. Даже если порвут – не страшно. И вальтрапы нужны. Для соревнований белые, и просто так выезжать каких-нибудь красивых. Наши потники совсем никудышные стали, только лошадям вредят. Он бормотал ещё и ещё, делая между предложениями всё большие паузы, пока не замолчал совсем, но стоило встать, как он тут же открыл свои большие глаза. – Что такое? – нервно улыбнулся Аюньга. Время уже поджимало. – Ждёшь поцелуя на ночь? – Жду, – отвечает Юньлун. – Ты снова будешь драться, как в прошлый раз, в усадьбе, – шутливо дуется мужчина. – Так больно меня стукнул, что я к тебе больше не полезу! – Не буду драться, – честно заверяет молодой господин. Аюньга замолкает. В эту ночь ему терять нечего. Он быстро наклоняется, пока не передумал, и едва касается губами тёплого виска. Юньлун засыпает. Ему легко и спокойно. Юньлун не понимает, что происходит. Он проснулся посреди ночи, чего не бывало уже давно, нащупал ногами тапочки и подошёл к окну, чтобы немного проветрить комнату, и увидел, что там за окном кого-то садят в простую повозку. Мужчина поворачивается, чтобы в последний раз кинуть взгляд на его окно. – Гацзы! – панически вырывается у Юньлуна. Он не видит испуг на его лице, но видит, как спешно его заталкивают в повозку. – Стойте! Его голос, сильный и мощный, разносится по двору. Плевать, если он разбудит остальных слуг, плевать, что подумают другие. Он несётся, перепрыгивая через ступени вниз по лестницам, рискуя сломать себе шею. Значит, вот почему сегодня он не мог найти документы Аюньги, когда собрался съездить в управление и наконец-то закончить эту канитель с освобождением! – Аюньга! – с отчаянием кричит он ещё раз уже внизу, на крыльце. Матушка и отец, не в спальных костюмах, а в тёмной неприметной одежде преграждают ему дорогу. – Не смейте! – Послушай, сын! – прерывает его отец. – Он предал тебя. Он сам отдал нам на себя свою купчую. Мы переоформили документ, и теперь уже другие люди смогут владеть им. Так будет лучше! Он не слушает, бросается вниз, но пара крепких слуг перехватывают его под руки. Повозка уже далеко, но он ещё может успеть! Он сможет догнать! Юньлун бьётся в чужих руках, и пытается вырваться из захвата с такой силой, что едва не роняет мужиков на землю. – Ты совсем на нём помешался! – ругается матушка. – Посмотри на себя! Уже завтра все соседние поместья будут знать, что наш сын устроил истерику из-за какого-то раба! Он обвисает в руках, словно теряет все силы. Глупые слуги отпускают его, и он лягается. Перепрыгивает через перила прямо в кусты сирени, ломает их, ветки больно хлещут по лицу, и по короткой тропинке устремляется в конюшню. Рыжая так удобно стоит у задней двери. Не думая ни о чём, кроме погони, он открывает денник и, ликуя от того, что здесь конюха частенько ленятся снимать недоуздки, выводит кобылу на улицу. Её разбуженная подружка зовёт её и бьёт копытом в дверь. Его рыжая молодая, нервная, приплясывает на месте пока он запрыгивает на неё с забора. Он за затылочный ремень поворачивает её голову в нужном направлении и вжимает пятки в бока, крепко-крепко держась за гриву, и коленями. Рыжая как бестия сносит грудью решивших встать на пути людей и устремляется вперёд по дороге. Её карьер тяжёлый, трудный, и дёрни она в сторону – Юньлуна бы размазало по вымощенной камнем дороге. Но она выезжена достаточно хорошо, чтобы не шалить под всадником. Спасибо его конюшей за это. Дождь в этих краях регулярный, неудивительно что стоило ему отправиться в погоню, как редкие, но тяжёлые капли начали падать на землю. К несчастью, через пару сотен лошадиных темпов, когда он так близко к цели и фонарь повозки маячит перед глазами, начинается мощный ливень. Он ледяной, застилает обзор, лезет в глаза, вынуждая обтирать лицо рукавом. Свет фонарей на повозке всё ещё заманчиво близко. – Я приказываю остановиться! – кричит Юньлун, и ему кажется, что грохот капель полностью перекрывает его отчаянный крик. Сидеть становится куда удобнее, ведь промокший до нитки, он практически прилипает к лошадиной спине. Повозка тормозит. Стоит потянуть рыжую за затылочный ремень недоуздка, откидываясь корпусом назад, как она послушно останавливается. Он спрыгивает, охая от прострельнувшей в пояснице боли, но упрямо на подгибающихся от перенапряжения ногах идёт и распахивает дверь в повозку. Аюньга вылетает изнутри и отталкивает его с силой. – Ах так?! – кричит Юньлун и закатывает рукава. Они сцепляются в нешуточной битве. – Зачем ты поехал за мной? – рычит на него Аюньга. – У тебя будут большие неприятности! – Ты – моя самая большая неприятность! – Юньлун бьёт и промахивается. Чудом переступает через ловкую подсечку. – Возвращайся со мной сейчас же! – Я обманул тебя, выкрал документы – почему ты всё ещё хочешь меня вернуть? Я уже принадлежу другому человеку! – Ты не подумал, что с тобой там могут с делать, а? И с каких это пор ты готов служить кому-то!? Аюньга скручивает его запястья ловким и быстрым захватом, и мужчина ничего не может с этим сделать. Двое возничих сидят на козлах и решительно не желают в это вмешиваться. – Я служил тебе! – Ты сказал, что это другое! Силы на исходе, и мужчина с лёгкостью укладывает его на лопатки. Жёстко, прямо в лужу на вымощенную камнем дорогу. Юньлун не встаёт. – Далун? – нервно окликает Аюньга. Тот не отзывается. Могло ли что-то в такой темноте попасться ему под затылок? – Юньлун! Он наклоняется к нему, и в то же мгновение летит в лужу. Хитрый молодой господин прижимает его своим весом сверху. – Как ты посмел так со мной поступить? – отчаянно спрашивает Юньлун. – Я же сказал, что всё будет хорошо! Ты представляешь, что я почувствовал, когда увидел, как тебя пихают в повозку и увозят неизвестно куда? Да я в жизни без седла и уздечки на лошади не ездил! Посмотри на рыжую своими бессовестными глазами, и объясни ей, почему мы в середине ночи устраиваем такие скачки по скользкой дороге под дождём! Кобыла недовольно встряхивается и отворачивается щипать траву. Чудо, что она далеко не отходит и не собирается убегать. – Ты не смеешь принимать такие решения без меня! Ты… ты говорил, что принадлежишь только мне! – Да, принадлежу, – тихо говорит Аюньга. Он вкладывает в это другое понятие. То, что он ответил его матушке. Но знает, что Юньлун думает о нём лишь как о вещи. Дорогой сердцу, но всё же. Тот вглядывается в его лицо, наклоняется близко-близко, чтобы хоть что-то разглядеть в свете далёкого фонаря. Дождь над ними почти прекращается. – Поехали обратно, – с мольбой говорит мужчина. – Гацзы, пожалуйста. – Зачем? Ты хороший, добрый человек. Но твои родители правы – тебе нужна молодая хорошенькая жена, чтобы жить с ней в мире и согласии. Я же всего лишь раб. Я не смею тебе мешаться. Из-за меня не стоит ругаться с родителями. Однажды их может не стать, а ты всю жизнь будешь жалеть, что ругался с ними в тот день. – Мне не нужна жена, – говорит Юньлун, совсем пропуская часть про родителей. – Мне нужен ты. Аюньга совсем слаб перед этими словами. – Ты не знаешь кое-чего, – усмехается он. – Ты возненавидишь меня, когда я тебе расскажу. – Я уже говорил, что твои предпочтения меня не волнуют. Аюньга решается. Приподнимает голову. Неуверенно ткнувшись в мягкие губы, он медлит и хочет продлить это касание. Затем обессиленно опускается назад. – Всё это время ты правда… – выдыхает Юньлун. Только теперь до него окончательно доходит, что он имел в виду. Он несильно стукает его ладонью по плечу и начинает ругать: – Ты прекрасно знаешь, что я плохо понимаю намёки! Ну почему ты раньше не сказал? Всё стало бы куда проще! Вместо ответа Аюньга начинает кашлять. Далун панически слезает и поднимает его на ноги. Их одежда вымокла и испачкалась в дорожной грязи. Мужчина хватает его под руку и помогает забраться в повозку. Властно командует разворачиваться и ехать обратно в поместье. Возничие не смеют возражать. Рыжую кобылу девать некуда. Вспомнив, как его конюшая обычно звала лошадей вечером, он, подражая, позвал: – До-омо-ой! Кобыла послушно бежит за повозкой, отвлекаясь на то, чтобы ущипнуть траву с обочины. Они сидят внутри и молчат. Переодеться не во что – Юньлун надеется, что его Гацзы не сильно разболеется после этого. В темноте он нащупывает его прохладную руку своей, и крепко сжимает. – Почему ты решил, что я возненавижу тебя? – нужно было наконец-то выведать все тайны и покончить с этими недомолвками раз и навсегда. – Я ведь неправильный. – Поцелуй меня ещё раз, – вместо возражений и долгих прелюдий говорит Юньлун, и притискивается ближе к его боку. – Если ты хочешь. Потому что я – хочу. Аюньга покорно подставляется. Этот поцелуй ещё более неловкий, чем предыдущий. Юньлун вздрагивает, и Аюньга спешно отшатывается назад, но мужчина хватает его за грудки и тянет на себя. Они больно сталкиваются снова. Юньлун начинает целоваться напористо, умело. Гацзы, растерявшись, может просто принимать его поцелуи, быстрые, горячечные, россыпью по всему лицу. Потом Юньлун берёт его лицо в свои ладони и прижимается лбом ко лбу. Аюньге кажется, что стук его сердца слышен слишком явно. – Ты забрал документы, но они мне и не понадобились, потому что к этому моменту уже оформили новые – ворчит он. – С этого дня ты полностью свободный человек, и можешь распоряжаться своей свободой так, как тебе угодно. Те бумаги, что написали на тебя мои родители, не имеет ценности. Если ты хочешь вернуться к себе домой, я не стану тебе препятствовать. – Я хочу, – признаётся Аюньга. В глазах Юньлуна – боль, и вместе с тем понимание и принятие. – Но я не знаю, что там будет, и не поймают ли меня ещё раз. Остался ли мой дом и мои родные. Не знать этого – больно, но уйти от тебя мне будет больнее. Ты мне нравишься. Не знаю, любовь ли это – я никогда не любил прежде. Я знаю одно. Если я покину тебя, моё сердце навсегда останется твоим. – Я медлил с документами и был рад задержке, потому что очень глупо боялся твоего ухода. Если бы я решил это дело раньше, мы бы не попали в такую ситуацию. Я тоже не знаю, чувствую ли к тебе ту самую любовь, про которой читал в книгах и про которую все говорят, но мне с тобой комфортно. И если ты уйдёшь, мне будет больно. – Не уйду, – Аюньга наклоняется и касается губами его щеки. Они жмутся друг к другу, пытаются согреться, пока едут обратно. Юньлун пару раз выглядывал в окно, чтобы убедиться, что рыжая послушно бежит за ними. Во дворе их уже ждут. – Мама! – возмущённо налетает на неё Юньлун, успокаивается и повторяет уже спокойнее. В его руке – рука Аюньги, теперь он сжимает её крепко. – Мы с твоим отцом не желаем, чтобы нашего сына порочила не просто связь с другим мужчиной – но с рабом! – В моей комнате, в столе, копии его новых документов. С сегодняшнего числа Аюньга является свободным человеком. До всей этой истории он был просто моим верным помощником и другом. Я бы даже не додумался до чего-то другого. Но теперь, когда я едва не потерял его, я понял, что он для меня значит нечто большее. И мы, между прочим, не состояли ни в какой связи, пока вы нас не подтолкнули к этому. – Ты мне врёшь, – в голосе матери – осознание. И эта фраза последняя попытка найти объяснение. – Я благодарен вам, на самом-то деле, – солнечно улыбается её сын. Когда он поворачивается и смотрит на другого мужчину, его лицо светится счастьем. – Если бы не вы, я бы и не додумался до чего-то подобного. И, мама – разве твой хороший и послушный сын хоть раз врал тебе? Матушка молчит. – Сын, а ты уверен, что… – начинает отец, но мужчина его перебивает. – Ты вернёшься со мной в усадьбу? – спрашивает он у Аюньги. – Вернусь, – честно и просто отвечает тот. Юньлун поднимает их крепко сжатые руки и показывает родителям. – А теперь, если вы не против, нам нужно возвращаться. Конюшня сама себя не восстановит. – Лун-Лун! – стоило развернуться, как матушка воскликнула. – Обождите до утра! В такую погоду лошади ноги себе переломают! Ты что, не видишь, какой ливень в округе? Да ещё в такой одежде собрались! Простыть вздумали? Мой дорогой супруг, посмотри на них – думают, если нам от них внуков не дождаться, они и могут болеть себе спокойно! – Давайте в дом, – командует отец, укрывая жену своим плащом от пронизывающего ветра. Наверняка дождь скоро вернётся. – Я распоряжусь обо всём. – Да, давайте быстро снимайте с себя эти тряпки и идите греться! Разбуженные служки ведут их по разным ванным комнатам и приносят одежду. Матушка с отцом отправляются спать, наказав обоим обязательно выпить горячего перед сном. Вместо чая в спальню слуги принесли горячего вина. – Я не пью, – покачал головой Аюньга, и тут же зашёлся приступом кашля. – Сделай хоть глоток, чтобы горло не болело, – покачал головой Юньлун. Сам он, всё ещё нервничая после пережитого, не заметил, как опрокинул в себя два бокала. Посидел на крае кровати, глядя на то, как Аюньга неловко забирается под одеяло и оттуда смотрит на него своими тёмными глазами. Задув свечи, Юньлун наваливается на мужчину сверху, вжимается всем телом, и сладко-сладко начинает сопеть в его шею. Аюньга, недолго думая, выпутывает руки из-под одеяла и обнимает его, успокаивающе поглаживая спину. До тех пор, пока сам не проваливается в сон. Занимается рассвет. – Лун-Лун? – матушка постучала в дверь. Никто не ответил. Воровато оглянувшись, она прислушалась, чтобы не застать… чего-нибудь неприличного. Но из комнаты не доносилось ни звука. – Я вхожу! Она приоткрыла незапертую дверь и с опаской глянула в щель. Под одеялом ничего не шевелилось. Ступая как можно тише, женщина зашла внутрь. И чем ближе подходила, тем сильнее её сердце разрывали противоречивые эмоции. Мужчины спали, крепко и сладко, в обнимку, и во сне Аюньга касался губами лба Юньлуна. Тот спал спокойно, не так как обычно. Она помнила, как в детстве приходилось часто сидеть с ним всю ночь, чтобы дитя не мучали кошмары. В юность такое тоже иногда случалось. Когда он стал совсем взрослым, и с ним уже неприлично было сидеть, ей приходилось лишь тихо переживать, что она ничего не может сделать. Теперь её сын нашёл того человека, что будет хранить его от кошмаров. Выходя из комнаты, она была полностью довольна. – И чтобы когда я приехала в гости, у вас дома был порядок! – крикнула матушка, когда он почти захлопнул дверь. – Как скажешь, мам! – улыбается ей сын. Они стояли и смотрели на то, как мужики таскают доски и бегают туда-сюда, подгоняемые конюшей. Она что-то гневно орала, материлась, и они работали усерднее. Лошади, выловившие своих рыжих подруг ещё в полях, вернулись с ними в поместье и теперь окружили мужчин, выпрашивая вкусности или просто почесушки. Такая толпа на горизонте быстро привлекла внимание. Девушка, отвлёкшись от своего произвола, подняла руку и приветственно помахала им. Юньлун поднял их сжатые руки вверх. Начинается новая жизнь. *** Аюньга так сладко целует его, прижимая к постели своим сильным жилистым телом. Он трётся крепким стояком о стояк своего возлюбленного, и отрывается от губ, чтобы услышать вздохи и стоны. Мужчина под ним, с распущенными волосами и распахнутой рубахой, с раздвинутыми ногами, такой желанный, такой восхитительно-притягательный, и Аюньга приподнимается над ним, наслаждаясь видом приоткрытого припухшего рта и слезящихся больших глаз. – Гацзы… – выдыхает Юньлун, вскидывая бёдра, чтобы потереться тяжело пульсирующим членом. – Аюньга, пожалуйста… – Чего желает мой господин? – низко и бархатно мурлычет мужчина, наклоняясь к его ушку и вылизывая местечко под ним. Юньлун мелко дрожит и ещё сильнее разводит ноги, не в силах сказать вслух о своих желаниях. – Не скажешь мне? Я вот хочу долго ласкать тебя, хочу растянуть тебя, а потом взять. – Откуда ты знаешь, как это делается? – даже возбуждение чуть отступает, когда Юньлун спрашивает об этом. Его любопытство выше всяких мирских желаний. Аюньга растерянно смотрит на него, а затем медленно начинает краснеть. – Я… – он облизывает губы, а его взгляд гуляет из стороны в сторону. – Эта усадьба очень старая, и в библиотеке есть… некоторые книги… – Ты хочешь мне сказать, что вместо приличной литературы читал любовные романы? – Юньлун бесстыдно расхохотался. Он приподнимается на локтях, их лица близко друг к другу, и видно, как его Гацзы очаровательно смущён. – Ну тебя! – ворчит Гацзы и отстраняется. Такое положение дел совершенно не устраивает Юньлуна. Он хватает мужчину за руки и не даёт отодвинуться слишком далеко. – Куда ты собрался? Посмотри, что ты со мной сделал! – мужчина указывает на свои топорщащиеся штаны, которые ещё не успели снять. На них уже проступило пятно. – Не хочешь помочь мне с этим? Вместо ответа Аюньга тяжело вздыхает и накрывает его губы своими, утягивая в поцелуй. Высвобождает руку и опускает на бугорок, потирая через ткань. Его Далун резко втягивает носом воздух и пытается потереться о его ладонь сильнее. Аюньга распускает завязки и залезает ему в штаны, наконец-то обхватывая так, как нужно. Он удивлён размером, но ничего не говорит, опуская голову ниже и расцеловывая манящую шею. Пальцами он растёр смазку и начал двигать рукой.       Его возлюбленный сладко вздохнул и задрожал, начав вбиваться в кулак. – Если… если ты хочешь взять меня… – с трудом выговорил он, всхлипывая, – в тумбочке возьми… масло… – Мой господин такой предусмотрительный, – промурлыкал Гацзы, прикусывая его кадык. – Тебя правда заводит меня так называть? – Юньлун приоткрыл глаза и возмущённо ткнул его в бок. На это Аюньга разжал кулак, заставив мужчину недовольно замычать. – Я думал об этом слишком долго. Называл тебя так в своих фантазиях, пока кусал подушку, чтобы заглушить стоны, и спешно дрочил себе. – Просто хочу быть уверен, что тебе приятно меня так называть, – Юньлун поднял руку и с нежностью положил на его щёку. Второй же рукой накрыл его пах. Ощутив под натянутой тканью кое-что побольше, чем ожидалось, он округлил глаза от удивления. – Мне приятно, – Аюньга улыбнулся и поцеловал его приоткрывшийся ротик. Шаловливые ручки его возлюбленного залезли в штаны, обхватив крепко и до дрожи приятно. Теперь мужчины ласкают друг друга руками, доводя до сладкой дрожи. Не в силах терпеть, Юньлун изливается первым. Обессиленный, он упирается Аюньге лбом в плечо, но продолжает двигать рукой по крепкому стволу. Он так хочет увидеть и услышать, когда Гацзы накроет то восхитительное чувство, что только что испытал он сам. Много времени не нужно – Аюньга вдыхает рвано, дрожит сильнее, цепляется за него и низко стонет. Пока он приходит в себя, Далун лезет в тумбочку и достаёт бутылёк с маслом. Он ведь тоже читал некоторые книги, и знает, как должно проходить правильно. Сейчас это происходит на самом деле, и он сильно нервничает, когда стягивает с себя штаны. Гацзы смотрит на него с бесконечной любовью и восхищением. Его штаны также летят прочь. У них много времени, чтобы изучить тела друг друга, но сейчас оба хотят одного. Юньлун встаёт на колени, смачивает пальцы и заводит руку назад, неотрывно глядя на то, как Аюньга ласкает свой полувставший член. – Хочешь помочь? – спрашивает мужчина, медленно растягивая себя пальцами. – Повернись, – Гацзы сглатывает, берёт масло и смазывает свои пальцы. Далун дёргает на его охрипший голос бровью, но послушно разворачивается. Он расставляет ноги шире, опускается на локти и прогибается в спине. От такого прекрасного вида мужчине кажется, что он сейчас снова кончит. На пробу проводит пальцем меж ягодиц. Осторожно толкает внутрь, зачарованно наблюдая за проникновением. Далун внутри такой горячий, и уже не узкий, и мужчина входит двумя пальцами. Сосредоточенно двигает ими, подливает масло, добавляет третий палец. Юньлун еле слышно вздыхает и подаётся назад, ему мало, хочется сильнее: – Давай, не тяни! – и Аюньга подчиняется. Смазывает себя, пододвигается вплотную и осторожно входит, вдыхая сквозь сжатые зубы. Это слишком приятно, но он помнит, что может сделать больно, и проталкивается вперёд медленно. Рукой он обхватывает член Далуна и надрачивает, отвлекая от неприятного растягивающего ощущения. Мужчина под ним низко стонет и пытается насадиться до конца. – Тише, – командует Гацзы, второй рукой крепко держа его за бедро. – Я могу тебе навредить! – Всё нормально, – Далун чувствует, что ещё немного, и станет куда приятнее. – Двигайся, ну! Аюньга подчиняется снова. Сначала медленно, на пробу, но не видя отрицательной реакции, начинает двигаться быстрее.       Юньлун, вжимаясь лицом в мокрую подушку, кусает её, пытается заглушить в ней свои стоны. Подаётся бёдрами назад, насаживаясь на Аюньгу, а тот вбивает его обратно в кровать, и мужчина трётся членом о сбитую простынь. Он так хочет получить разрядку, но стоит чуть приподнять зад, чтобы просунуть руку и начать себя трогать, как Аюньга наваливается сверху, кусает его в загривок, заставляет замереть на месте: – Я запрещаю, – один его командный тон заставляет Юньлуна скулить. – Гацзы, двигайся! – молит он, пытаясь двинуть бёдрами. Аюньга разжимает зубы, опускается чуть ниже и слизывает пот меж лопаток, там, где его у его возлюбленного было особое чувствительное место. – Хочешь, чтобы я довёл тебя? – мурлыкает мужчина, толкаясь неглубоко и быстро. – Хочешь подо мной кончить? – Хочу! Его восхитительных хриплый голос с придыханием, вперемешку со стонами, заставляет Аюньгу немного сместиться, изменить угол и наконец-то начать трахать так, как хочет его господин. Упругие ягодицы так и просят, чтобы по ним шлёпнули, и он легонько ударяет по ним рукой. У Юньлуна ломается голос, когда он всхлипывает, сжимая в себе член и кончая. Аюньга кончает следом, но не падает сверху, а осторожно выходит из него, разводит его ягодицы в стороны и смотрит на припухшие края и вытекающую белёсую жидкость. – Что ты делаешь? – сипло с одышкой спрашивает Далун, пытаясь сжаться. – Ты такой красивый здесь, – Аюньга подаётся вперёд и влажно проводит языком. Юньлун вскрикивает и пытается отползти, но руки словно ватные и не держат тело, он весь такой ослабший, в сладкой истоме, и когда Гацзы начинает вылизывать его там, он может только продолжать стонать. Очистив его, он заставил его кончить ещё раз, доведя до разрядки пальцами. Юньлун обессиленно лежал на животе и лениво что-то промычал на просьбу встать, чтобы Аюньга перестелил постель. Тогда мужчина просто поднял его на руки и с осторожностью усадил в кресло, занявшись постелью. – Аюньга, – язык ворочался неохотно, но это нужно было сказать: – Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю, Далун. Новая свежая постель застелена. Аюньга укладывает своего возлюбленного в чистую кровать, укрывает их одеялом. Обнимает его и целует в тёмную макушку. Теперь у них всё будет хорошо.