Тепло в ноябре

Казалось, эта погоня не закончится никогда. Две черных стрелы, несущихся по остывающим лондонским улицам, прорезали густые сумерки. Убегавший давно оставил позади всю неповоротливую полицию, отсёк их визгливые машины и ослепительные сирены чёрной лентой реки, отдал далекие выстрелы на откуп уже давно замолчавшему эху. Он мог скрыться в тёмных подворотнях, мог опутать преследователей паутиной городских переулков и уйти, просочившись в щели под мостами. Он мог рассеяться с вечерним туманом или залечь на дно, захлопнув над головой, как дверцу подвала, холодные воды Темзы. Он мог сбежать от кого угодно… Но только не от того, кто неотрывно несся следом, сокращая дистанцию и безошибочно угадывая каждый его маневр. Только не от Шерлока Холмса. Когда ночь сомкнула над Лондоном плотную ткань черноты, обе стрелы вонзились в её средоточие – как раз под мостом Ватерлоо. Преступник затих, схоронившись под каменной глыбой, прислушиваясь к тихому шороху возможной засады – но его собственное дыхание было громче едва уловимых в ночи шагов… Когда на плечи обрушилась тяжесть удушающего захвата, сопротивляться было поздно. Три секунды отчаянной борьбы – и вместо пульса, отбивающего ритм по барабанным перепонкам, на уши навалилась глухая ватная тишина… … - Шерлок, ты в порядке? Джон невероятным образом оказывается на месте с первым же отрядом полиции. - Последние пять минут - напротив, в хаосе, – кивнув на переполненную зеваками набережную, отвечает детектив. – Я в норме. Лучше позаботьтесь о нашем бегуне, это он сейчас – потерпевшая сторона… Джон облегченно вздыхает. Шерлок выглядит потрепанным после погони и взъерошенным от недавней борьбы, но доктор понимает – с другом всё в порядке. - Да уж, ты его за малым не придушил. - Какая ирония! А в отношении своих жертв он предпочитал колющие предметы, - замечает Шерлок. - В следующий раз, когда буду ловить подвернувшегося под руку серийного убийцу, напомни мне одолжить у Майкрофта его великолепный зонт. Оба коротко смеются, бросая взгляд в сторону закованной в наручники мужской фигуры, сгорбленно теснящейся на заднем сиденье полицейской машины. - Нам бы тоже не помешало сейчас там оказаться, - Джон хмурится. – Не в участке, а в теплом салоне, я имею в виду. Он оборачивается – губы Шерлока слегка посинели, и он сам вряд ли замечает проходящую по телу дрожь. Доктор Ватсон тихо ругается себе под нос. - Пойду спрошу у Диммока, не осталось ли свободной машины до Бейкер-стрит, - он ворчит, провожая взглядом синие мигалки. – Главное, этот урод полгода портит им жизнь, нападая на прохожих по всему Саутворку, а они заботятся о нем больше, чем о том, кто его поймал… - Зато я выиграл в догонялки, - Шерлок усмехается непослушными губами, и в голосе почти неслышно прорезается навалившаяся усталость. … Мозг фиксирует что-то. Что-то новое. Балансируя на краю яви и сна, он по привычке начинает анализировать всё, что чувствует. Неприятно. Холодно. Кажется, что холод сделал кости хрупкими, а в легких застряли острые льдинки. А он и не замечал, как их туда занесло хлестким лондонским ветром… Должно быть, пока он бежал, они незаметно впивались в кожу: в веки, в губы, в шею, не прикрытую даже привычным шарфом, в грудь под тонкой рубашкой – прямо под сердце… Теперь вот застыли там – не вымоешь и не вытащишь, даже самым острым скальпелем, даже если добраться но кожу резать сначала кожу придется а потом кровь зажим острые застряли внутри совсем не дотянуться болит как в детстве на прогулке снег много холод болеет зимний кошмары снежная королева похитит его себе оставит больше некому спасти он один кругом холод… Он выныривает обратно из мутного сна, снова оказываясь на тонкой грани с реальностью. Под головой – твердый квадрат подушки, ноги упираются во что-то привычно жесткое и неподатливое – диван, точно, он же рухнул на диван, как только добрались до дома. Шея затекла и застекленела в неудобном положении, он пытается вывернуть её, но внутри как будто засел прямой металлический кол. Тихий стон отдаётся в ушах и накатывает на глаза новой волной заплетается о берег прилипает к векам дальше плотной оборачивает голову изнутри лепесток бумажной розы вокруг мозга заворачивается ветром крутит несёт метель сани смех звонкий дыхание на ресницах замерзает мальчик-с-льдинкой-вместо-сердца-хочешь-весь-мир-и-новые-коньки... - Шерлок, тебе нужно согреться! До боли родной голос режет над ухом, пробивает тонкий ледок, заставляет подняться над поверхностью чёрной лужи, в которую, было, замуровал его сон. Рядом с губами – что-то горячее, в ноздри бьёт сладкий липовый пар. - …согреться… глоток… хотя бы один… Он повинуется – приподнимая голову, тянет губами обжигающую жидкость, кривится от того, как моментально немеет язык от слишком сильного контраста температур… Рука под затылком исчезает, и голова падает обратно на подушку – жар горячим охватывает горло лава вниз по жерлу вулкана пещеру холодную лёд не пускает трещит катится снова пламя льётся в глубине залы зима внутри горячо маленький мальчик рядом с троном лёд осколки колют руки закоченели не чувствует пальцев сдаться им остаться там навсегда… Тяжелый. Накрывает до самой шеи. Обнимает. Щиплет кожу – щеки, ладони, затылок. Пахнет Джоном. Корицей, гвоздикой, липой. Его любимый плед… Шерлок вдыхает, глубоко, внимательно, вдумчиво – крепко заворачивается в колючую ткань. Колкий, жесткий, неподатливый… Это он сам, это Шерлок. Для всех – такой и только. Но сейчас эта колючесть не раздражает. Потому что в воздухе от неё разлиты забота и спокойствие близкого человека. Потому что от шерстяного покусывания по коже расходится тепло. Оно просачивается под одежду, отогревает закаменевший в груди холод. Суставы превращаются в ледяные шарики, которые достали из морозилки в натопленную комнату – вокруг парит облачко ледяного дыма, рассеивается под плотной тканью, оседает на стенках плотно обтягивающего пространства. Минута, другая – тепло доходит до глубины, до самых дальних уголков, дыхание из напряженного становится глубоким и расслабленным… Как странно – совсем недавно тепла не хватало даже для себя, а теперь им можно делиться со всем миром. Шерлок выдыхает его во внешнюю пустоту – туда, за границу уютного кокона. Шея расслабляется, зажим на хрупких позвонках исчезает – металлический прут тает, как эскимо летом… В голове – легкое облако, и он поднимается вместе с ним к небу, всё выше и выше… Он забывается, доверившись объятьям заботливой ткани, чувствуя, как его медленно покидает вся суета, вся тревога, как отпускает тягучая боль, и тают в глубине тела последние острые льдинки, горячими каплями стекают вниз: одна – по артериям, от самого сердца, а вторая – медленной дорожкой по щеке. И пещера с ледяным троном её властной хозяйки расплывается, становится забытым детским кошмаром, и зима отступает, растворяясь в теплом уютном сне, и только нотками корицы и сладкой липы плывет и тает перед глазами слово "Вечность".