обещание искупления

неясыть и черная кровь бежали по венам геральта, обжигающе горячие, как рой разъяренных шершней, зудящих под кожей. звук ровного пульса раздавался в голове громче, чем перезвон траурных колоколов, доносившихся из боклерского кафедрального собора — весть об убийстве сэра мильтона де пейрака-пейрана распространилась, как чума. его дыхание было рваным, прерывистым. больше в такт ритму шагов. геральт знал. он знал, что умрет здесь. нет, дело было не только в этом — он хотел умереть здесь. конечно, он подвел бы герцогиню, но, в конце концов, в чем он преуспел больше, чем в искусстве подводить людей? бестия может продолжать причинять вред другим, да, но тогда «продолжит». разве это не было меньшим злом? лязг острых, как бритва, когтей существа, прорезающих воздух, как мел, скребущий по грифельной доске, вывел геральта из задумчивости. он в последнюю минуту сделал ложный выпад и развернулся в полупируэте, чтобы парировать удар. однако инерция подвела его, и больная нога — эта ужасная старая рана, которая напоминала ему обо всем, что он хотел забыть, — рухнула под ним. боль была пронзающей насквозь и обжигающей, как железная кочерга, только что вытащенная из огня. геральт ожидал, что бестия воспользуется этой возможностью, разорвет его плоть надвое и высосет всю жизнь, пока он уязвим, согнувшийся в агонии и поражении. но этого не произошло. вместо этого, когда геральт с усталым любопытством поднял голову, он заметил в глазах бестии что-то похожее на жалось, хотя она быстро погасла. геральт поднес тыльную сторону своей (дрожащей) ладони и вытер кровь, сочащуюся из уголка разбитой губы, и заговорил. — почему ты откладываешь неизбежное? ты мог просто пронзить меня насквозь и закончить эту игру, когда я лежал ничком на полу. бестия сделала паузу, казалось, обдумала это на мгновение и с упреком произнесла: — верно, я мог бы. точно так же, как я мог бы пронзить тебя, вместо того, чтобы продолжить этот диалог. но в таком поступке не было бы никакой чести. — честь — это то, что так сильно волнует убийцу? — возможно, я и убийца… но разве ты не чувствуешь себя человеком, говорящим в зеркало, ведьмак? геральт попытался рассмеяться. смех вышел горьким и сдавленным, сотрясая легкие кашлем. — достаточно. давай сразимся. — очень хорошо. если таково твое желание. отскок. удар. парирование. пируэт. парирование. они танцевали в диком исступлении, металлический перезвон меча с когтями эхом звучал в огромном пустом портовом складе. однако бестия была быстра, и геральту удалось нанести лишь несколько успешных контратак между его почти непробиваемой защитой. он отвел рукоять серебряного меча назад, готовясь нанести атакующий удар. когда кончик клинка геральта коснулся плоти существа, оно внезапно исчезло в тумане. геральт напряг слух и сосредоточился, прислушиваясь к звукам дыхания или стуку кожаных сапог по гниющим половицам, чтобы узнать местонахождение врага. было слишком поздно. существо — высший вампир, как теперь знал геральт, — двигалось тихо, как призрак. бестия появилась прямо перед ним, направив когти прямо в сердце геральта. вот оно. он никак не мог уклониться от удара. геральт закрыл глаза. еще ни один ведьмак не умер в своей постели, это было общеизвестная истина. он был готов. он был готов умереть без гроша в кармане и в одиночестве. он был готов к тому, что герцогиня предаст его земле и быстро забудет о нем. он был готов стать бесполезной легендой, живущей только как полуправда, сохранившаяся в балладах великого мастера лютика. геральт вдохнул, в последний раз глубоко вдыхая влажный воздух южного лета, и приготовился к неизбежному. но, к его полному замешательству — несмотря на отчетливое тошнотворное хлюпанье разрываемой кожи и органов — удара так и не последовало. ведьмак открыл глаза, но обнаружил, что не может поверить в то, что видит перед собой. и этот запах, который ни с чем нельзя спутать — полынь, базилик, шалфей, анис и… корица. — ты должен сидеть дома. регенерировать, — зарычала бестия, хотя в голосе не было настоящего яда. — я знаю, что ты попал в беду. друг мой, прошу тебя, дай мне помочь, — настойчиво произнес в ответ такой знакомый голос. его успокаивающая интонация даже не дрогнула, не изменилась от страха или боли, несмотря на зияющую дыру в груди его владельца. — я сам справлюсь. — в этот раз в словах бестии была настоящая ярость. он подчеркнул фразу, засунув руку в рану еще глубже. мышцы и сухожилия его рук дрожали от нечеловеческой ярости. — нет! он мой друг, — выкрикнул регис, у него перехватило горло от этого слова (потому что оно передавало такую малую долю того, что он действительно хотел сказать). после этих слов бестия выдернула руку из окровавленных сухожилий, в которые зарылась, как жалкий червяк. а затем, быстрее, чем геральт успел моргнуть, он исчез. двое мужчин — один был воплощением человечности, другой едва ли был человеком — остались одни, застыв в состоянии растерянного молчания. они были призраками друг для друга, потому что каждый думал, что никогда больше не увидит другого. ведьмак первым начал двигаться, пусть и довольно неуклюже — как от шока, так и от того, что битва сказалась на его теле и духе. токсины от эликсиров, которые он принял, полностью вывелись из его крови, но сердце все еще колотилось в горле. его пальцы дрожали, когда он убирал серебряный меч в ножны. его ноги, казалось, принадлежали кому-то совершенно другому, чем ближе и ближе он подходил к призраку из своего прошлого. медленно геральт обхватил лицо региса ладонями, провел подушечками обветренных пальцев по челюсти, щекам, подбородку того, кого, как он думал, никогда больше не обнимет. кожа была немного эластичной и податливой, потому что еще не полностью срослась. но это было реально. мелитэле, модрон фрейя — черт побери, кто бы его сейчас ни слушал — регис был реален и снова в его руках. без колебаний геральт обнял региса; близость, которую он так боялся принять от других, стала для него такой же естественной, как дыхание. а потом нахлынули воспоминания. он видел вспышки расплавленного тела региса в той жалкой колонне в замке стигга. он видел злобу, ненависть и жестокость на лице вильгефорца, гротескно освещенном светом огня, вырывавшегося из его злых рук. он видел самого себя, беспомощно кричащего, не в силах оторвать взгляда, когда маг отнял у него того, о ком он заботился, как ни о ком другом. геральт так долго жил с чувством вины за это, что оно стало частью его самого. он носил его с собой, куда бы он ни пошел. вина висела тяжестью на плечах, тяжестью в животе, тяжестью в конечностях. — прости меня. прости меня, — горячо повторял геральт, будто исповедовался в самых глубоких и постыдных грехах священнику вечного огня. — это все моя вина. я никогда не должен был просить тебя об этом, цена, которую ты заплатил… — была ценой, которую я полностью осознавал с того момента, как решил последовать за тобой. — регис прочистил горло, тяжесть признания почти смутила его. — и, если бы у меня был шанс, я бы сделал это снова. если бы это было ради тебя, я бы умер тысячью смертей. — пожалуйста, не надо. ради меня, пожалуйста, не надо. я не вынесу, если снова потеряю тебя. — геральт поперхнулся словами, его эмоции были настолько сильны, что он чувствовал, как они горят и пульсируют в груди. он снова провел большим пальцем по скуле региса, проследил линию гладкой челюсти, слегка провел пальцами по губам, наслаждаясь ощущением теплого дыхания региса, щекочущего кожу. а потом регис грустно улыбнулся. — ты знаешь, что у меня нет привычки давать обещания, которые я определенно не смогу сдержать, но я обещаю, что буду стараться для тебя. боги знают, сколь многим я тебе обязан. чувство вины снова кольнуло сердце геральта. он ничего не был должен, и он это знал. именно он был обязан регису всем. и все же он ничего не мог с собой поделать, когда вопрос, который он не был достоин произносить, все равно сорвался с губ геральта: — возможно… возможно, это эгоистично с моей стороны — спрашивать такое, но почему… почему ты не искал меня? когда ты исцелился, когда к тебе вернулись силы. ты мог бы вернуться ко мне. я мог бы позаботиться о тебе. я мог бы взять тебя в каэр морхен, я мог бы… — мой друг, я… я думал, что ты был мертв. я слышал баллады, истории, рассказанные шепотом в каждой таверне или корчме к северу от яруги. я слышал, что геральт из ривии, легендарный белый волк, был заколот вилами во время ривского погрома в 1268. я слышал, что он лежал там, истекая кровью, среди открытой канализации и отходов. я слышал, что рядом с ним лежала госпожа йеннифер из венгерберга, одна из самых могущественных чародеек континента, умирающая, как обычная крыса на грязных улицах, — регис замолчал и поморщился на мгновение, воспоминание явно причинило ему такую боль, что он все еще с трудом мог говорить об этом. затем он рассмеялся — от души и с такой нежностью, что геральт не смог удержаться от улыбки впервые за очень долгое время — и продолжил: — довольно забавно думать, что все то время, пока я смотрел в ночное небо в поисках ответов, ты был свидетелем тех же звезд, что и я. геральт не знал, что сказать. регис всегда мог облечь слова в такую прекрасную, честную и чистую форму, что он чувствовал, что любое предложение, которое он произнесет, просто испортит момент. в конце концов, он был человеком действий, и поэтому одного действия должно было быть достаточно. геральт переместил руку, которая не касалась лица региса, чтобы обхватить затылок вампира, и запустил пальцы в шелковистые волосы. он немного поколебался, внезапно осознав, как пересохло у него во рту. геральт облизал губы. дюйм за дюймом он начал наклонять голову вперед, сокращая то небольшое расстояние, которое оставалось между ними. он посмотрел регису в глаза, ища в них какой-то знак, что ему следует остановиться. когда он убедился, что такового нет, геральт поцеловал его. сначала было немного неуклюже — клыки регис и зубы геральта клацнули друг о друга и их носы неловко столкнулись. вскоре, однако, они вошли в свой прежний ритм. это не изменило жизнь, мир не перестал вращаться, ни титаны, ни боги не начали аплодировать, но это был их момент. они целовались до тех пор, пока легкие геральта не потребовали, чтобы он остановился и глотнул воздуха. регис и геральт стояли там, тяжело дыша, и улыбались друг другу так широко, что у них заболели щеки. только когда регис осторожно провел большим пальцем у него под глазом, геральт понял, что плачет. любопытно. он не оплакивал весемира — единственного отца, которого он знал. он не оплакивал койона, лео, беренгара или ламберта — его братьев по оружию украли у него слишком рано. он даже не мог оплакать цириллу — его подопечную, его дочь, его… нечто большее. но сейчас, стоя в этом грязном складе, пропитанном зловонием сардин и сельди, запекающихся в жаркий летний день, геральт плакал.