Сильное чувство

С воспоминаний меня вывел голос Мими. — Ну что бестия, пошли, там у Мисселини урок, я думаю тебе будет интересно- напомнила мне подруга, кокетливо проводя пальчиком по моему предплечью. — А, точно, соулмейти, как я могла забыть- хихикнув ответила вставая со стула. В класс мы шли не торопясь, помимо разговаривая о всякой ерунде. — Вики, сегодня прибывают новые Непризнанные, думаю с некоторыми можно подружится и заманить на сторону демонологии, повеселимся, они такие смешные когда познаю традиции нашей стороны, а вопросы о жертвоприношении это как отдельный вид искусства- планы Мими мне определённо нравились, но я как каменная стена сделала вид будто идея мене не понравилась. — Мими, а кто тебе сказал, что я встану на сторону демонов, вдруг я пойду по стопам матери Ребекки Уокер. — Ой, с тебя такой ангел, как с меня балерина. Ты так с матерью и не виделась? — спросила Мими вглядываясь в мои глаза, наверно она пыталась считать эмоции что были на душе. Да я хотела повидаться с мамочкой, даже очень, ночью я представляю нашу встречу, как в детстве, прижатия к ней и выговорить всё что у меня на душе, наверно на данный момент это самое заветное желание. Чувства что я испытывала во время похорон единственного человека который меня любил, это невероятно больно, маленькая беззащитная я стою возле тела матери… ВОСПОМИНАНИЯ Мама лежала без признаков жизни, кровать моих родителей последняя вещь до чего дотронулась моя душа, тело, моя мамочка.Для меня пятилетнего ребёнка это стало невозможным зрелищем, но уйти я не могла, хотела увидеть её в последний раз. Она лежала худенькая-худенькая и невозможно вытянувшаяся в своём небольшом, но пышно белом гробу.Ей казалось теперь лет 35, этой молодой двадцати шести летней девушке. Маргоша (горничная моей семьи, и наверно единственная поддержка моей мамы, а после и моя) заботливо расчесала роскошные косы матушки и окутала всю ее двумя мягким волнами белокурых кудрей.На восковом личике с плотно сомкнутыми, точно слипшимся стрелами ресниц смерть запечатлела свой холодом пронзительный поцелуй. Оно было величаво-покойно и как-то важно- это недетское лицо, мертвое и прекрасное новой таинственной красотою. Странно, резко выделялись на изжелта-белом лбу две тонкие прямые чёрточки бровей, делавшие строгим, почти суровым бледное мёртвое личико. Ее принесли в полдень в последнюю комнату нашего особняка, поставили на катафалк из белого глазета серебром и золотом вышитый белый гроб, с зажженными перед ним с трёх сторон свечами в тяжелых подсвечниках, принесённых из церкви. Всю комнату убрали коврами и пальмами из угрюмой заброшенной площади, превратили как будто в зимний сад. Мы окружили гроб с мылим останками мамочки и, в ожидании панихиды, слушали всхлипывающую Маргошу. — Уж так она страшно отошла, голубка наша белая- говорила добрая горничная плачущим голосом. — Защитила своё чадо… Она всегда просила, шутя говорила: « Когда я помру, отнеси в сад на лужайку, Маргоша, я небо хочу видеть». Наши знакомые некоторые заплакали, другие другие зарыдали навзрыд, а у меня не было слёз. Точно клещами сдавило мне грудь, мешая говорить и плакать.Прислонившись к гробу, я судорожно схватилась за эго край, едва держась на ногах. — В чья прилегли малость, — посоветовала мне горничная, испуганная моим видом- не свалится бы вам.Ишь ведь, бледные стали… не лучше покойницы! Я едва слышала ласковую старушку и не отходила от мамочки, впиваясь в лицо покойной сухими, жадными и скорбными глазами. Ужасное, невыразимое, никогда неиспытанное ещё горе со страшной силой охватило меня. « Ее нет, а ты, ты одинока теперь, — твердило что-то изнутри, — умерла, уснула навсегда твоя маленькая заботливая Мама и больше не с кем тебе здесь делить горе и радость…» « Прости, родная», — звучал между тем в моих ушах глухой, болезненно хриплый голос, полные невыразимой тоски и муки… Мои глаза были все так же сухи, и в то время, когда дрожащие от волнения голоса старших пропел « вечную память», когда закончилась панихида и о. Филимон, розданы восковые руки покойницы, положил в них образок св. Ребекки. Чье-то рыдание, надрывающее душу, сухое и короткое, огласило комнату. Это плакал мой отец, не успев сказать нежных слов перед смертью Жены. В чёрном костюме, склонившись над маменькой, разгладил ее волосы по обе стороны белого и ровного, как тесемочка, пробора. Крупные горячие слёзы закапали на руки Ребекки, а губы папы судорожно искривились, силясь удержать рыдания. — Это была золотая, благородная, честная душа! На редкость хорошая! — обратился он ко всем к нам тихим, но внятным голосом. « Чистая! Чистая! Святая! И лежит здесь без дыхания и мыслей, а мы, ничем не отличающиеся, шаловливые и капризные, будем быть, дышать, радоваться!..» — сверлило мой мозг, и каким-то озлоблением хватило мою детскую душу. Три дня стояла покойница в ожидании своего часа. Не решаюсь описать чувства моего отца когда стали выносить в последний путь тело моей матери, того страшного мрачного отчаянья, которое я увидела на этом мужественном лице. Я помню только не то Крик, не то стон, выпивающийся из груди отца при виде мертвой любимой. Но это было до того потрясающе- мучительно, что мои нервы не выдержали и я зарыдала в ответ на этот крик, зарыдала теми благотворными отчаянными рыданиями, которые смягчают несколько тяжесть горя.А он все стоял, схватившись обеими руками за край гроба. Все я видела как сквозь сон. В ушах моих, заглушали пение и голос церковного хора, звучали только последни слова моей дорого мамочки « Прости, родная». Ее опустили в могилу, забросали землей, сровняли холмик и поставили на нем крест из белого мрамора с надписью Здесь покоится Ребекка Уокер, прекрасная жена и мать. На верху креста значилось: Спи с миром, милая девочка Меня как будто похоронили вместе с ней. В тот день моя жизнь изменилась навеки, в то время меня посещали взрослые мысли. Папа потерянный горем запил, после этого и начался мой Ад на земле.