Отец Отечества, Император Всероссийский для кого-то был просто папой

25 июня 1718 Из маленькой решётки его камеры падали лучи редкого показывающегося питерского солнца. Снаружи было слышно непрерывную работу, деревянный собор Святого Петра и Павла покрывали камнем, а по всему Трубецкому раскату раздавались крики. Может верные собаки отца уже поймали его единомышленников, которых он сдал вчера на допросе после суда в сенате? Два года он жил в страхе и надежде, просил помощи и верил в собственные силы. И куда его это привело. Старик не помер, как он ожидал, хотя список болезней лейб-медика Блюментроста, который он в тайне подсмотрел, был настолько разнообразен и богат, что, по мнению царевича Алексея, там должна быть зараза, что положит правящего деспота в могилу. Из Вены в Неаполь, из Эренберга в Сант-Эльмо, он бежал, находя поддержку среди австрийцев, но в конце своего пути, обманутый Толстым и собственным отцом, согласился вернуться на Родину, где в холодном взгляде Петра, требовавшего объективности от Верховного суда, лишённый наследства, престола и собственной чести первенец Романова не видел ничего кроме неприязни и разочарования. От этого собственные чувства били его тело изнутри. Как гончие в начале охоты, они хотели стремительно начать погоню, сорваться с крепко державшей дворовым мужиком цепи, чтоб найти и изловить травоядную жалкую жертву. Но травоядным был сам Алексей Петрович. Не выдержавший предательства любовницы, пыток и ожидания окончательного вердикта его слабый дух бесконтрольно начал вываливать все мысли, что скрывались за любящей старый уклад черепной коробкой. Рассказал всё, от ненависти к реформам и Петру до фанатичной мысли, похожей в его глазах на уже не осуществимую мечту, масштабного восстания по всей России, где всё население преданно шло за ним, где подавить оное невозможно, иначе в государстве попросту не останется людей. «Царевич Алексей, за вышеобъявленные все вина свои и преступления главные против государя и отца своего, яко сын и подданный его величества, достоин смерти» Несмотря на летний месяц, в его камере было дико холодно. Казалось, это стоящая совсем рядом смерть с гордостью показывала своё присутствие, о котором мужчина уже был осведомлён. За массивной дверью послышался тяжёлый шаг. Для него он был страшнее любого крика бьющегося в агонии пленного. Знакомая фигура встала рядом с его лежащем на сене и холодном камне израненным телом. Алексей чувствовал доносившийся с повседневной любимой формы отца запах морской соли и вина. Страх, который он презирал в себе, завладел им. Он не мог даже поднять головы, чтоб, скорее всего, в последний раз посмотреть в глаза тому, кто разрушал его жизнь медленно, смакуя каждый кусочек с каким-нибудь элитным европейским пойлом, в перерывах между сексом с многочисленными любовницами. За испачканными, собственноручно сделанными государем сапогами пленник увидел конец кнута и начал молить Бога о быстрой смерти, не веря в муки, которые ему предстоит перенести весь оставшийся день. — Станете сыноубийцей, Пётр Алексеевич? — он должен был признать собственную недалёкость ума, у него не было шансов уйти от гнева преследовавших его в кошмарах серых глаз. — Ты мне не сын. Ещё два года назад сказано тебе было, или нрав свой дурной отменяешь, или в монахи пойдёшь, — двое рослых парней, появление которых Алексей за бешено бьющимся стуком сердца не услышал, подняли его за локти и сняли грязную рубаху, обнажая покрытую страшными гематомами и открытыми рубцами спину. — Иначе я с тобой как с злодеем поступлю! Боли от первого удара не хватило, чтоб Алексей потерял сознание. Да и это, он был уверен, не поможет ему. Обольют ледяной водой, подвесят на дыбу для большего удобства царя, и продолжат исполнять наказание за измену. И главное кто? Главный изменщик Руси. Рукоять кнута скрипнула от силы отцовской хватки, новые удары посыпались на спину, как выроненное неуклюжей крепостной пшено для утреннего кормления кур. Царевич сорвал свой голос, потерял счёт времени и перед забытьем жалел лишь о том, что не встретился на прощанье с матушкой, насильно отнятой у него ещё в детстве, подстриженной без согласия в монашки и увезённой в монастырь. Не попрощался с единственным человеком, который понимал его и искренне любил. Приведённый в себя уже в пыточной, ожидающий свой последний вздох, Алексей не видел отца, что занёс руку над вывихнутыми плечами для новой чреды ударов. январь 1716 Зима Саше очень нравилась. Конечно, из-за Нового года. Пушистые ветки с заботливо укрытыми снежинками иголочками висели на каждой двери, у кого было побольше средств могли себе позволить поставить ель прям в доме. Первая неделя января всегда сопровождалась праздничными кострами, счастливыми криками детей и взрослых, громкой пальбой из всевозможных пушек (которая пугала маленького сына царя, но он, чтоб не показаться трусом, никому не говорил об этом) и яркими искорками бенгальских огней и римских свечей. Фейерверк, как и многое другое, привёз Пётр Первый, и Романов безумно радовался, что мог наблюдать настоящее волшебство ещё с самых ранних лет. Он помнил празднование первой победы русского флота и сам желал обучаться военному делу у отца, но тот с неохотой отказывал, поддаваясь уговорам Александра Даниловича, что юной столице, не умеющей плавать, будет слишком опасно на корабле во время военного действия. Хотя ходить вместе с родителем под парусом он очень любил, наедине с водой ему становилось неспокойно. О причинах Саша догадывался, но всякие страхи не помешают ему держаться на воде уверено. И Санкт-Петербург обещал себе, что обязательно научится плавать. Всё сегодняшнее утро Саша проводил в зелёном кабинете Летнего дворца и подтягивал свой голландский. Простой взгляд на размер коллекции книг Петра уже мотивировал Сашу получать новые знания. Ещё он слышал об экспонатах в банках за одной дверью, но туда отец не разрешал ему ходить, что лишь подогревало его любопытство. Однажды, заметив пытливый взгляд, направленный на ручку запретной двери, Роберт Карлович сказал ему, что в столь тесных комнатах всем знаниям не поместиться, и для них вскоре должны будут построить отдельное здание. От этого глаза мальчика загорелись ещё сильней. Услышав жалобное урчание, Саша отложил книгу, посмотрел на время и поспешил в Свадебные палаты на обед со всей семьёй. Идя вдоль покрытой снегом набережной, он предался приятным воспоминаниям вчерашнего дня. Здесь Романов вместе с отцом катался в позолоченных санях в виде дракона, и его будто продували все существующие ветра. Он успел как раз вовремя, легко поклонился Екатерине Алексеевне, и поздоровался с Анной и Елизаветой, которые сидели в своих маленьких роскошных платьях и болтали свисавшими ножками от нетерпения. Различные блюда уже стояли на столе, вино было разлито, но без главы их недавно пополнившейся мальчиком семьи никто есть не начинал. Пётр никогда не опаздывал и никогда не приходил раньше. Подобной пунктуальности хотел добиться и Саша, но получалось пока плохо. — Здравствуйте, родные мои, — Пётр вошёл, чмокнул дочерей в украшенные косами макушки, погладил Петербург по голове и сел во главе стола. Он посмотрел на пустующее место по его правую руку. Брови уже было начали превращать добродушное выражение лица в злую гримасу, как Екатерина накрыла его сжатый кулак обеими руками, поглаживая и успокаивая. — Давайте приступим к обеду! Сначала они ели в не совсем уютной атмосфере, но как девочки начали рассказывать обо всех утренних происшествиях, про игры между собой и Петром Петровичем, неприятные полутона обеда куда-то исчезли. — Сашенька, во сколько сегодня у тебя занятие с Москвой? — под конец трапезы спросил Пётр. — Через час, — Петербург начал надееться, что отец сейчас не станет предлагать продолжить отложенную до четверга первую плотническую работу Саши. Потому что он не может отказаться от занятий с Михаилом Юрьевичем, но и не может не согласиться на такое заманчивое предложение государя. Он, как буриданов осёл, просто умрёт, так и не сделав выбор. — Тогда пойдём немедля. Они попрощались с милыми дамами и дошли до входа в кабинет царя. — Посмотришь генеральный план застройки? Мне интересно твоё мнение, — открывая дверь и кладя руку на плечо сына, сказал Пётр. У заваленного бумагами стола стоял незнакомый Саше мужчина. Он что-то щебетал себе под нос по-французски, пока не замолк, увидев вошедших. Щёки мальчика покраснели. Он знал только самые простейшие слова этикета. Юная столица просила своего учителя о дополнительных часах изучения иностранных языков, на что Московский делал замечание: «Никакой второй язык не сделает умней человека, что даже на своём родном языке пишет не грамотно». Поэтому за голландский он взялся самостоятельно, чтоб в один день сделать отцу сюрприз. Почувствовав напряжение своего маленького компаньона, Пётр переместил ладонь на его голову, ободряюще поглаживая. Как они подошли к столу, царь представил француза: — Это Жан-Батист Леблон, мы познакомились в Париже. Вот взгляни сначала на это, — мужчина протянул Саше какой-то чертёж, и присел, чтоб быть с ним на одном уровне и не пропустить реакции. — Образец дома для застройки набережных. На чертеже был изображён двухэтажный дом с высокой крышей, дверью в центре, над которой был меленький балкончик, а по бокам по шесть окон. Немного строгий, но со своей изюминкой. Саше, однозначно, нравилось, о чём он сразу сообщил. Довольный государь подхватил Сашу на руки и посадил на свой стул, чтоб показать основной план, в центре которого был Васильевский остров. Они начали говорить об уже вырытых прямолинейных каналах и отстроенных вдоль них домах на обсуждаемом месте. Чтоб притворить в жизнь задумку Леблона, придётся делать перепланировку города, а для этого нужны средства. Средства, большая часть которых до казны не доходит из-за чёртовой коррупции. Пётр начал ругаться. Ни фиксированное жалованье из казны, ни наказанье в виде побоев, тюрьмы или смертной казни не останавливали чиновников брать взятки, злоупотреблять своими полномочьями и воровать. Саша, теребя от волнения рукава рубашки, старался найти вариант решенья такой проблемы, как-то показать свою поддержку и участье, но, не разбираясь в арифметике, он не представлял, что нужно делать. Волненье грозилось перерасти во что-то более гнетущее, но раздался стук в дверь. — Войдите! Молодой человек с низким ободком из косичек, что не давал прядям волос лезть в лицо, и в светлых одеяньях вошёл в кабинет. Столица узнала в нём Архангельск. Он поздоровался, кинул непонятный взгляд на Санкт-Петербург и продолжал стоять, пока царь не предложил ему присесть. Пётр дал какие-то указания уходящему с собранными расписанными бумагами архитектору и обратился к Саше: — Тебе пора, вечером ещё увидимся. Голос его был спокойным и ровным. Злость, как быстро находила приют в его душе, также быстро оказывалась за её порогом. Кивнув, мальчик прошмыгнул в коридор и легонько похлопал себя по щекам. Он должен собраться и вернуть себе позитивный настрой перед тем, как идти к Московскому. Сделав пару глубоких вдохов, Саша направился в свои покои и заметил шедшего навстречу Алексея Петровича. Вот его шанс помочь отцу. — Здравствуйте, Алексей Петрович! — царевич с удивлением глянул вниз, не сразу поняв кто к нему обращается. — Пожалуйста, присутствуйте на обедах. Пётр Алексеевич гневается. Осознание скользнуло в его глазах, за ним следом на лице отобразилась неприязнь, бросившая Сашу в растерянность. Молодой человек продолжил свой путь, тихо бросив: «Будет мне ещё сын шлюхи указывать». Внутренне сжавшись, мальчик быстро прогнал из головы голодные до оставшихся частичек гармонии мысли и двинулся к наверняка уже ждавшего ему Москве. Он надеялся, что следующие богатые чем-то новым для него часы помогут вернуть бодрый дух. Но как назло Михаил Юрьевич сегодня был строже, чем обычно. За правильно решёнными задачами не следовало одобрительное мычанье, при допущении ошибки, за которой из-за потери концентрации шли послушным строем другие, мужчина порицательно смотрел и глубоко вздыхал. Будто от Саши и не стоило ждать хороших результатов. Будто сам Саша не стоил того времени, что он на него тратил. — Нет, Александр Петрович, хватит, — после очередного неправильного ответа не выдержал Московский. — Сегодня вы не готовы, я не вижу смысла продолжать. К нашей следующей встрече подготовьтесь лучше. Но он готовился! Прочитал всё из списка предложенной литературы, он готов! Санкт-Петербург собирался сказать это своему учителю, но, смотря на закрывшуюся за первопрестольной дверь, понял, что Михаил Юрьевич прав. Смысла в его дальнейших попытках нет. Прям в одежде мальчик лёг на кровать и заплакал, не разбираясь почему. Может, потому что ему не было даже десяти, когда отец сделал его столицей? Из-за взглядов, говорящих, что он не достоин, он не справляется. Хаотичной стройки, не дающей добиться геометрически правильного эллипса. Оскорбительного слова, которого он удостоился из-за желания сделать как лучше. Или собственной… беспомощности? Перед простым неудачным днём, способным довести его до такого подавленного состояния. Его акт рефлексии прервали внезапные тёплые объятия. Подвыпивший (на ужине, который он пропустил) отец начал его укачивать, отчего Саше становилось лишь грустнее. Но вместе со слезами из него выходила вся неуверенность, так как крепкие руки Петра защищали его от мысленного саморазрушения. Да и от любых невзгод. — Думаете, я смогу?.. у-у меня получится? — лепетал дрожащий Саша. — Да, я в этом уверен, мой Парадиз, — поглаживая по спине, сказал Пётр. Он вложил в маленькую ладошку серебряную медаль и прочитал выкованные над двумя парусными кораблями слова. — Небываемое бывает. Мальчик ещё сильней прижался к родной груди, купаясь в охватившем его чувстве нежности. Отец не требовал соответствовать своим ожиданьям, Петербург из этих ожиданий был рождён. И царь был горд уже тем, что тот появился на свет. Величие, не суетясь, ждало юную столицу в будущем. А сейчас можно побыть маленьким ребёнком, каким он и являлся. Когда фитиль на нескольких свечах почти подобрался к самому концу, прозвучало предложенье: — Поедешь со мной в Европу? Года на два. Саша отстранился, не веря своим ушам. Он много слышал и читал про Великое посольство, невероятно жалел, что не родился раньше. А сейчас Пётр говорит про своё второе путешествие, в котором он сможет его сопровождать! — Конечно! Все плохое от этого дня смело подчистую. Вдохновенье воцарилось в душе мальчика, отчего он начал пищать от счастья. Пётр легко посмеялся, чмокнул сына в лоб и сказал, чтоб скорей готовился ко сну, а завтра уже начал собирать вещи. Они покинут пределы Российского царства на этой неделе. Забираясь под мягкое одеяло, Саша с детским восторгом представлял поездку в восхищавшие его страны. И сам не заметил, как быстро уснул, прижимая к сердцу медаль. 28 января 1725 Московский уже больше суток учувствовал в напряжённом разговоре среди сенаторов, знакомых ему князей и безродных мужей, которые поднялись благодаря своенравному императору. В покоях чуть дальше по коридору умирал Пётр, не успевший в здравии написать завещание. Хотя Михаил знал, кого он желал видеть на престоле. Только максимально высокую для своего происхождения должность этот мальчик получил ещё в 1712 году. После очередных аргументов в пользу Екатерины по всей комнате прошлись возмущённые упрёки. В основном потому что она женщина. Москва тяжело вздохнул. Софья Алексеевна была прекрасной правительницей, и, если бы покушение на Петра увенчалось успехом, не сидел бы он тут в окружении обритых, одетых в иностранные одежды приближённых императора. Оттого Михаил до сих пор про себя не решил, хотел бы он, чтоб Стрелецкий бунт девяносто восьмого разрушил стены Кремля, но вернул царицу к власти. Вспоминая то, что творил срочно вернувшийся из Европы Пётр, Московский склонялся больше к ответу «Да». Жизни людей не имели такой большой ценности, как им самим казалось. Отведённые человеку лета по сравнению с существованием городов были как один масляный фонарь из 595 на Невском. Проникаться к ним чувствами — только вредить себе. Но, смотря на вытворяемую массовую казнь на Красной площади, равнодушным оставаться было невозможно. На Руси подобной экзекуции по отношению ко всем участникам мятежа ещё никогда не было. Царь вернулся в столицу, когда бунт уже подавили. Розыск, допросы и пытки шли полным ходом. Однако, приведённый в ярость от произошедшего восстания, напомнившего о старой детской травме, царь счёл принятые меры недостаточными. В Преображенском он лично отрубил головы пятерым бывшим протестующим. С трясущемся в нервном тике подбородком и яростном крике двадцатишестилетний царь запустил кровавое колесо. Десять дней творился ужас, контролируемым лишь Петром. Тем стрельцам, которых вешали прям на кремлёвских стенах, ещё повезло. Прогрессивный правитель ввёл колесование. Мужикам переламывали все крупные кости, привязывали к колесу, устанавливали его на шест и оставляли медленно умирать. Прям на глазах их жён, которым потом тоже достанется. Иностранные дипломаты стояли так же неподвижно как Москва, наблюдая как не осталось ни одного чистого камня. Из-за нехватки палачей Пётр предложил любым желающим сносить головы пошедших против него подданных. Распорядился, чтоб бесплатно разливали водку, и раскрепощённые бояре, дьяки, да даже обычные приезжие взялись безнаказанно убивать. Дух покидал тела людей под брызгами крови и алкоголя. А изредка направленный прям на Московского спокойный взгляд Петра Алексеевича будто говорил: «Рекомендую не забывать, кто тут главный». Поэтому, услышав громкий детский плач Санкт-Петербурга, Михаил улыбнулся и незаметно вышел из комнаты. Гвардия, очевидно, поддержит Екатерину, и она на какое-то время станет императрицей. Москва чувствовал начало очень интересной эпохи, где за абсолютную власть монарха люди какие-только интриги не будут плести. Но прежде чем думать над этим, он в одиночестве отпразднует чужую смерть. Конец августа 1704 Весна 1704 года выдалась хорошей. Повторная попытка взятия Нарвы спустя четыре года после позорного поражения прошла успешно. Да и Ивангород получилось занять. Завершилось строительство Кроншлота, результатом проделанной Трезини работы государь остался доволен. Он думал, что и будущую перестройку первой крепости Санкт-Петербурга в камень стоило бы поручить этому итальянскому архитектору. Но главное событье года произошло летом. Первая беременность Марты. Царь очень надеялся, что ребёночек сможет родиться и будет здоровым. Он будет рад даже девочке, только бы маленькое тельце не умерло на его руках, как это было с его сыновьями, Сашей и Павлом, от ненавистной первой жены. До четырнадцатилетнего Алексея сейчас ему не было дело, пусть дальше сидит и занимается с репетиторами в Преображенском, раз не получилось отправить его учиться в Дрезден. Сам Пётр был сейчас в своей летней резиденции, усадьбе шведского офицера Конау, где из Невы вытекает Ерик, и проверял собственные чертежи Адмиралтейской судостроительной верфи на погрешности. По примерным расчётам уже этой осенью её удастся заложить. Балтийский флот нужно было развивать. В дверь кабинета кто-то постучал и сразу же вошёл. Такую скверную привычку мог позволить себе только лучший друг царя, иному бы он пальцы за невежество отрубил. — Ты вовремя, я закончил, — протягивая свитки бумаг сказал Пётр и протёр одной рукой глаза. От непрерывной письменной работы глаза быстро уставали. Да, это тебе не штурмовать шведские транспортные суда с Преображенским полком. — Это тот генеральный план? — разворачивая большие листы на соседнем чуть более свободным от государственных документов и указов столе, Меньшиков не смог подавить довольную улыбку. — Сделаем. Но я к тебе по другому поводу. Густая бровь Петра вопросительно приподнялась. — Все скульптуры расставили по местам. Я подумал, что тебе не помешает прогуляться. — Так это они приплыли сегодня утром на каравелле. Накинув светло-зелёную, под цвет туфель, епанчу́, Пётр сообщил, что вернётся через час, и вышел в сад с пока ещё не самыми разнообразными деревьями. Он не совсем понимал искусство: скучал на картинных галереях; на концертах, никого не стесняясь, засыпал. Но иметь уголок с творениями как в Версале, а может и лучше, очень хотел. И в его жизни, пропитанной сильным завоевательным характером, было непроизнесённое вслух, но всегда скользящее на языке утверждение. Он получает то, что хочет. Если бы мёртвые умели говорить, то сотни трупов, которые, без сомнения, не устанут принимать в свою компанию новобранцев, под землёй Санкт-Петербурга, это бы подтвердили. Санкт-Петербург. Перед тем как ступить в «Эзопов лабиринт», Пётр с трепетом посмотрел на зажжённый огонь на Царском бастионе Петропавловской крепости. Первый маяк Царства Российского, первой огонёк его осуществляемой мечты. Проходя мимо замерших в причудливых позах позолоченных героев басен, государь вспомнил давно тревожащею его мысль. Если город уже больше года как был заложен, где же его олицетворенье. Оно прячется на осушенных берегах Невы или проводит своё время с бригадой, что стоит плотину? Или оно ещё даже не появилось? Угодив в тупик, Пётр вернулся в зелёный коридор и изменил свой маршрут, продолжая рассуждать. По какой причине оно могло не появится? Земли под его ногами скоро передут главному противнику? Но Пётр продвинулся далеко на север, оттуда к ним вторгнуться не смогут. Или это просто он делает для города недостаточно? Однозначно, самое смешное его предположение. И самое роковое. В памяти ещё осталась свежа измена любовницы, такой яркой и интересной, первой укравшей его сердце. Она была лучше любой московской княгини или идеала русский жены, например, брак с которой ему навязала почившая матушка. Десять лет вместе, столько прожитых, разделённых невзгод, и случается единственное, что ранит его сильнее вражеской штаги. Наугад выбирая путь в развилках, Пётр признаётся себе, что рядом не достаёт маленького силуэта. Он хочет скорее обнять Паридиз, узнать какая человеческая внешность ему досталась, лично показать ему Европу. Это точно будет мальчик. Чтоб мог дать крепкий отпор Москве и повести государство как столица в новое светлое будущее. Пусть пока подобное только в планах, но так непременно будет. Потому что он этого хочет. Заметив очередной тупик, мужчина собирался уже поворачивать назад, как заметил маленькую макушку с каштановыми чуть вьющимися волосами. Ребёнок в белой ночной рубахе до пят, стоял к Петру спиной и любовался скульптурой пригнувшегося к передним лапам волка, собиравшегося напасть на неуверенно стоящего на копытцах ягнёнка. С прерывистым дыханьем царь подходит ближе и читает строки, вырезанные на камне, переводя сразу на русский: — Сила делает правильным. Мальчик, на вид не больше двух годов, поднимает свою голову, и Пётр, заглянув в яркие серые глаза, видит толи отражение далёких облаков, толи собственных глаз. Обратив внимание на черты лица, он садится на колени, ласково обхватывая заалевшие от смущения щёки. Разве такое возможно? Санкт-Петербург выглядел в точности, как выглядел бы его сын от Анны Монс. Скулы, очертание губ и аккуратный нос точно, как у его бывшей красавицы. Радость разрывала в миг вылеченное от тоски сердце. — Сашенька? — прошептал Пётр. И маленький Романов прильнул к сильной груди, обнимая отца. Он безмолвно принял человеческое имя, показывая, что оно ему понравилось. Пётр тихо посмеялся, взял своё сокровище на руки, и пошёл домой, быстро и безошибочно находя выход из лабиринта. Так в Летнем саду появился первый музей под открытым небом. январь 1725 Святогор Рюрикович отправился в Санкт-Петербург, как только до него дошли печальные вести. Он мало общался с императором, ставил под сомнения многие его реформы, но не брал на себя ответственность судить его. Люди должны тянуться к новому, иначе жизнь застынет. Было ли это новое хорошим иль плохим — время покажет, оно всегда всё расставляет по местам. Оказавшись за стенами Зимнего дворца, Новгород поспешил к маленькой столице. 30 августа, когда он, по собственной инициативе, среди сановников наваливался на весло на галере и смотрел на стоящего впереди за рулём Петра, Святогор обратил своё внимание на тонкую фигурку, смело стоящую почти у самого носа. Мужчина не помнил сколько времени прошло с их прошлой встречи, но изменения в Сашеньке заметил сразу. На ногах он держался уверенней и говорить стал смелее. И, после освящения храма, у них завязался разговор, за которым они не заметили, как насыщенный событьями день подошёл к концу. Проходили месяцы, они продолжали общение, Святогор рассказывал событья прошлого, Саша внимательно слушал, а после заваливал вопросами. Такой очаровательный мальчик быстро стал для Великого Новгорода кем-то вроде внука. И сейчас, когда родной человек потерял свою главную опору в жизни, он чувствовал нужду быть с ним рядом. Из покоев Романова вышел Москва. — Здравствуй, Миша! — почесав непривычно гладкий подбородок поздоровался Новгород. — Как Сашенька? — Плохо, ничего не ест, — обойдясь без приветствия сказал Московский, — ни с кем не говорит. — Даже с тобой? Михаил в непонимании нахмурил брови, но махнул ладонью, сказав, что его ждут в сенате, и удалился. Если Санкт-Петербург не разговаривал с городом, которым так восхищается, это плохой знак. Да и отказ от еды для растущего организма не пройдёт бесследно. Он вошёл в тёмную зашторенную комнату, спросил разрешенья присесть и, не дождавшись ответа, присел на край кровати Саши. На мальчике не было лица. Без акцентирования внимания на груди, могло показаться, что у лежащего не было дыханья, так медленно, будто устало, работали его лёгкие. Цвет лица бледный, как у покойника. Но моргающие, покрасневшие от долгой грусти глаза, что безразлично смотрели на Волхова, выдавали продолжающую владеть им жизнь. Развитие человечества даёт возможность уберечь будущие поколения от ошибок и болезней, что выпали на судьбу текущего. Но боль всегда будет сопровождать человека, близкие будут уходить, оставляя после себя только воспоминания и последствия поступков. Самое страшное, если эти последствия обрели жизнь. Святогор, сбросив сапоги, переместился поближе, уложил темноволосую макушку себе на плечо и приобнял Санкт-Петербург. Точно также они располагались, когда Саша находил летописи и интересовался подробностями. Эмоции в мальчике всегда били через край, а сейчас либо закончились, либо были насильно подавлены. Возможно, он не с кем не разговаривал, потому что чувствовал, что окружающие не готовы слушать? Печаль, суета и лёгкая паника витала вокруг людей дворца, и, это было бы в духе Саши, подумай он, что своими слезами только обременит окружающих. Но Волхов, не Московский, ему не куда торопиться. — Ты можешь рассказать всё мне, Сашенька. Я приехал специально к тебе и никуда не денусь, — он глянул в серые глаза со слипшимися от влаги ресницами, надеясь, что мальчик не закрылся на совсем. — Если держать в себе, далее будет хуже. Маленькие ручки сжали одеяло, Саша медленно, словно давая время передумать, перевернулся и уткнулся лицом в вязанную жилетку. — Я хочу вернуть всё назад, — начал он задушенно, — сказать, что люблю его… я-я ни разу так ему и не сказал. Всхлипы прерывали его тихую речь, но остановить были не в силах. Саша говорил всё, что лежало на душе, чувствуя, как эмоции наперебой выходили из него, выл, как раненный зверь, и в конце сорвался на плач с яростными криками. Винил врачей, что не вылечили его болезнь, друзей, которые знали о рекомендованном медиками отказе от алкоголя, но продолжали с ним пить. И себя, соглашавшегося выходить с ним в море при сильном, ледяном ветре. Мужчина принимал все льющиеся на его грудь слёзы и удары, пока Романов не выдохся и просто свалился на него, обнимая и скуля. Святогор гладил его по спине, шепча: — Ты не виноват, Сашенька. Никто не виноват. Пётр Алексеевич был свободным человеком, делал, что хотел, и, даже знай ты о болезни, ничего бы не смог изменить. — Не знаю, как буду без него… здесь всё кричит о нём, но его самого нет. — Я слышал об экспедиции, ты мог бы принять в ней участие. — Нет, Витус Ионассен уже уехал со своей командой. — Тогда небольшое приключение в компании старика? — Вы совсем не старик, Святогор Рюрикович, — вытирая покрытое красными пятнышками лицо, Саша зевнул. — Хорошо, — укутывая столицу, сказал Великий Новгород. — Ты засыпай, утром решим, что делать. Мальчик кивнул, сжался в комочек под одеялом, и, уходя из покоев, Святогор услышал слабое «Спасибо». Путь принятия большой потери только начался, но мужчина будет сопровождать Сашу столько, сколько потребуется.