натура

      Позднее утро. Окно открыто, пропуская в помещение любые звуки с улицы: птицы, шелест травы, отдаленная возня, разговоры. Воздух стоит такой теплый, что почти душно. Свет неуверенно пробивается через занавески, очерчивает нагое тело Син Цю и греет. Так греет, что хочется уснуть — и Син Цю, расположившийся в мягком кресле, убаюканный теплом и шуршанием карандаша по бумаге, дремлет.       — Син Цю, — слышится со стороны.       Он вздрагивает и открывает глаза. Драпировка слегка сползает с его паха, щекоча кожу.       — Мне не хочется тебя будить, но…       — Я не сплю, — Син Цю тут же убирает руку от лица и пытается вспомнить, каким до этого было положение его головы.       — Чуть левее.       — Так?       — Да. Спасибо.       Син Цю смотрит на расслабленное лицо Альбедо. Солнечный свет путается в его волосах, задерживается на ресницах, шее, плече. То и дело выхватывает предплечье и запястье, чтобы затем те снова ушли в тень — рука у Альбедо постоянно в движении, оставляет штрих за штрихом на шершавой бумаге.       Иногда Альбедо сверяет рисунок с натурой. Тогда их взгляды пересекаются на секунды, а после зрительный контакт разрывается опять.       Альбедо красивый. Он — творец, сам походящий на произведение искусства. Син Цю задерживает на этой мысли свое внимание и чувствует от нее какой-то приятный укол гордости. Чуть погодя, он спрашивает:       — Скажи, что тебе во мне нравится?       — Все.       — А если точнее?       — Абсолютно все. Если это то, о чем мы уже говорили, то мне нетрудно повторить: ты меня полностью устраиваешь.       — Я про другое. Почему тебе нравится меня рисовать?       Альбедо отвлекается от работы только сейчас и вдумчиво разглядывает своего натурщика. К вопросу он относится с полной серьезностью, и Син Цю может только догадываться, как тщательно он подбирает слова.       Взгляд Син Цю не прячет. Ему приятно, что его — в этой вальяжной, свободной позе, принятой специально для художника — наконец рассматривают дольше пары мгновений. От этого тепло, покалывающее и тянущее, собирается где-то внизу живота.       — Ты кажешься счастливым, когда я тебя рисую. Это ценнее всего.       — А еще?       — А разве нужно еще? Что же… ты открыт. Смел, изящен, раскован. Пластичен, точно воск. Ты доверяешь мне достаточно, чтобы раздеться передо мной и позволить мне запечатлеть момент этого доверия на бумаге. И… ты отлично чувствуешь изгибы своего тела. Ты знаешь, какую позу принять, чтобы…       — …чтобы? — Син Цю улыбается, разнеженный лестными словами.       — Чтобы поразить. Ты умеешь произвести впечатление. Я удовлетворил твой интерес?       — Сполна.       Довольный, Син Цю тает в кресле, точно бисквитное пирожное на солнцепеке. Сдержанность Альбедо приходится ему по душе, мурашки по коже от его стойкого спокойствия. Закрадываются мысли: а что если это равновесие немного пошатнуть?       Син Цю долго не размышляет. Он слегка ерзает бедрами, и от этого движения драпировка, и до того норовившая вот-вот соскользнуть, (почти случайно) все же оказывается на полу. Альбедо поднимает взгляд на шорох, а там — дразнящая улыбка на очаровательном лице. И, разумеется, до неприличия обнаженное тело.       Говоришь, умею произвести впечатление? Ну так смотри.       — Не шевелись, — Альбедо откладывает альбом в сторону и поднимается с места. — Я поправлю.       Шалость не удалась.       Только ткань возвращается на колени Син Цю, тот кладет руки на руки Альбедо. Без слов просит задержаться. Альбедо медлит. На кончиках пальцев у него следы от грифеля. Он спрашивает:       — Что такое?       — Поцелуй меня.       — Вот оно что, — Альбедо мягко улыбается — развитие событий его совсем не удивляет. Он берет руку Син Цю в свою и проводит большим пальцем по тыльной стороне его ладони. — Я так и думал. В следующий раз можешь попросить сразу.       — Так неинтересно.       Его улыбка тут же теряется в поцелуе. Целует Альбедо медленно, Син Цю — влажно и настойчиво. Челка Альбедо щекочет ему нос, и он прерывается, чтобы аккуратно убрать ее в сторону.       — У тебя получается лучше, — отмечает Син Цю, — гораздо лучше, чем в наш первый раз.       — Мне просто повезло с учителем.       — Что есть учитель без старательного, трудолюбивого ученика? — он смеется, оставляя легкий поцелуй в самый уголок чужих губ. — Может, и Вы однажды обучите меня секретам алхимии, мистер Крайдепринц?       — Алхимия — это сложная наука. Для того, чтобы постичь хотя бы ее азы, потребуется немало времени. Разумеется, мы можем попробовать, только если…       Син Цю нетерпеливо увлекает его в очередной поцелуй — дольше, жарче, слаще предыдущего. Он хочет, чтобы руки Альбедо лежали на его бедрах, и, взяв его за запястья, направляет их туда сам. После его по-паучьи длинные пальцы скользят по жилистым Альбедовым предплечьям, оттягивают закатанные до локтя рукава рубашки, затем тянутся выше — к плечам, ключицам, шее — и, наконец, теряются в пушистых волосах.       Альбедо гладит его бедра, и эти движения, нежные и мягкие, напоминают Син Цю то ли о летнем ветре, невесомо касающемся щеки, то ли о перине перистых облаков. Син Цю становится тепло, слишком тепло, и он отстраняется только затем, чтобы указать на свою шею и выговорить:       — Сюда.       И губы Альбедо касаются его адамова яблока, и Син Цю чувствует теплое… нет, не теплое, потому что теплое — это было раньше, а дыхание у Альбедо по-настоящему горячее. У Син Цю вдруг вырывается стон, за которым спокойным голосом следует констатация факта:       — Тебе хорошо.       — Так хорошо, что останавливаться не хочется.       — Это просьба?       — Это мольба, душа моя. Хочешь, научу тебя кое-чему еще?       Альбедо оборачивается на оставленный на табурете альбом, еще зачем-то раздумывает, хотя уже знает, как поступить. Он наконец побежденно вздыхает и вновь смотрит на Син Цю — тот улыбается, довольный, будто ни на секунду не сомневался в том, что ему не посмеют отказать.       По очереди Альбедо целует острые мальчишеские колени, чтобы затем уложить на них подборок.       — Я весь внимание, мастер.       Син Цю откидывает ткань в сторону и кончиками пальцев проводит по своему возбужденному члену. Он ждет реакции, ждет румянца на щеках Альбедо или хотя бы скромной попытки отвести взгляд, но на лице у того ни тени смущения. Только слюну он вдруг сглатывает слишком громко. Неужели все же волнуется?       — Обхватишь его пальцами — вот так, — Син Цю показывает, — и слегка сожмешь.       — Угу. А дальше?       — Дальше нужно двигать рукой вниз-вверх, — он для наглядности делает несколько движений. Остановиться приходится, хоть пристальный взгляд Альбедо и подстегивает к обратному. — Можешь начать медленно и постепенно наращивать темп. Ты поймешь, если сделаешь все правильно.       — Звучит довольно легко. Могу попробовать?       — Прошу.       Как просто, думает Син Цю. Мы словно обсуждаем рецепт праздничного печенья.       Рука Альбедо ложится на его член — так трепетно, осторожно — и Син Цю чувствует ее тепло, чувствует всю нежность этого прикосновения. Альбедо действует в соответствии с его указаниями, касаясь Син Цю так впервые, но делая это столь умело, будто этому предшествовали десятки других раз. И почему ему все дается так легко?       — Все правильно?       — Да, да… — отвечает Син Цю, словно его прерывистое дыхание, раскрасневшиеся щеки и толкающийся в чужую руку член не говорят сами за себя. — Продолжай.       Движения Альбедо становятся быстрее, и Син Цю, не стесняясь, стонет, пока все его тело не охватывает мелкая дрожь — он кончает, горячо шепча имя своего возлюбленного. После они встречаются взглядами, и взгляд Альбедо, — Син Цю подмечает это, чувствуя в распаленной груди укол счастья, — полон немой любви и обожания.       — Ты — настоящее произведение искусства, — завороженно произносит Альбедо. — Подожди, не двигайся, я возьму альбом!       Син Цю смеется. Солнечный свет греет его колени, птицы так и поют за окном. Альбедо с непривычной ему суетливостью носится по мастерской — ищет, чем бы вытереть руки.       Чудесное, воистину чудесное утро.